– Решения? Какие решения должна принять такая очаровательная женщина, кроме выбора украшений?
Жоливаль рассмеялся.
– Вы удивитесь, мой дорогой друг, но туалеты занимают в жизни княгини очень незначительное место. Ну, смотрите, я говорил о решениях, а вот и причина для них.
И в самом деле, на лестнице появился лейтенант Бениелли, затянутый в мундир и с рукой на эфесе сабли, но этот воинственный выход, безусловно менее шумный, чем у Язона, немедленно заставил разбежаться любопытных слуг.
Он подошел к беседовавшим мужчинам и четко козырнул.
– Американский корабль вернулся, – объявил он. – Соответственно, мне необходимо немедленно увидеть княгиню. Должен добавить, что дело не терпит, ибо мы и так уже потеряли много времени!
– Я вижу! Граппе придется подождать, – печально вздохнул Жоливаль. – Извините меня, синьор Даль Ниель, но я должен проводить этого пылкого военного.
– Peccato! Какая досада! – понимающе сказал тот. – Вы потревожите их. Не особенно спешите! Дайте им еще минутку! Я составлю компанию лейтенанту.
– Минутку? Помилуйте! Для них минутка может значить часы! Они же не виделись почти шесть месяцев!
Аркадиус, однако, ошибся. Едва Марианна позволила любви поглотить ее страхи и нерешительность, как уже пожалела об этом. Увидев любимого человека, она не смогла удержать порыв, вполне естественно бросивший ее в его объятия, порыв, на который он ответил страстно, даже слишком страстно! И в то время, как он нес ее, шагая через две ступеньки, и затем неистово захлопнул за ними дверь, спеша уединиться с нею, Марианна внезапно обрела вновь все свое хладнокровие, так восхитительно потерянное перед этим.
Она знала, что произойдет: сейчас Язон в любовном исступлении бросит ее на кровать, мгновенно разденет, и немного погодя она отдастся ему, ибо противиться урагану нежности, который обрушится на нее, она не сможет…
Ну и вот что‑то в ней начало восставать, что‑то еще не поддающееся сознанию, уходящее в глубину ее любви к Язону. Она до того любила его, что готова была отказаться от неистового желания, которое он ей внушал. И, словно при вспышке молнии, ей стало ясно, что она не может, не должна принадлежать ему, пока не рассеются терзавшие ее сомнения, пока не окажется, что усилия Дамиани были тщетны.
Конечно, если смутная жизнь начала развиваться в тайне ее естества, было бы удобно, легко даже, навязать отцовство своему возлюбленному. Даже дурочке это запросто удалось бы с мужчиной, столь пылким и влюбленным! Но если Марианна отказывалась сказать правду об этих шести неделях исчезновения, она тем более не хотела одурачить Язона… самым подлым образом! Нет! Пока она не получит полную уверенность, она не должна позволить ему вновь овладеть ею! Ни за что!.. Иначе они оба увязнут во лжи, рабой которой она останется всю жизнь! Но, боже, как это будет трудно!
Когда он, стоя посреди комнаты, перестал целовать ее и огляделся в поисках двери в спальню, она, крутнув бедрами, выскользнула из его объятий и стала на пол.
– Господи, Язон! Ты сошел с ума… да и я тоже.
Она направилась к зеркалу, чтобы привести в порядок растрепавшуюся прическу, но он сейчас же последовал за нею, снова обнял и, спрятав лицо в ее волосах, рассмеялся.
– Но я так надеюсь, Марианна, Марианна! Сколько месяцев я мечтал об этой минуте… о минуте, когда я наконец впервые останусь наедине с тобою!.. Только двое, ты и я… и ничего другого между нами, кроме любви! Не кажется ли тебе, что мы ее честно заслужили?
Его теплый, чуть‑чуть иронический голос стал хриплым, когда он раздвигал ее волосы, чтобы припасть губами к затылку. Марианна в восторге закрыла глаза, испытывая при этом невыразимые мучения.
– Но мы же не одни! – снова освобождаясь, прошептала она. – Ведь здесь и Жоливаль, и Агата… и Гракх, которые в любой момент могут войти! Этот отель просто общественное место! Ты разве не слышал на лестнице, как нам аплодировали?
– Что за важность? Жоливаль, Гракх и Агата уже давно знают о нас все! Они поймут наше нетерпение и желание уединиться.
– Они – да… Но мы находимся у иностранцев, и я должна уважать…
Без сомнения разочарованный, он мгновенно возмутился, и в голосе его зазвучали язвительные нотки.
– Что? Имя, которое ты носишь? Давненько я не слышал разговоров о нем! Но… если верить тому, что мне сообщил Аркадиус, твоя деликатность в отношении мужа, засадившего тебя за решетку, просто бессмысленна!.. Что с тобой произошло?..
Появление Жоливаля избавило Марианну от ответа, тогда как Язон нахмурил брови, безусловно находя неуместным это появление, которое доказывало правоту молодой женщины.
Одним взглядом Жоливаль окинул сцену, увидел причесывающуюся перед зеркалом Марианну, а в нескольких шагах от нее Язона, явно недовольного, который, скрестив руки на груди и покусывая губы, посматривал на них. Улыбка виконта была шедевром приветливости и отеческой заботы.
– Это всего лишь я, дети мои, и поверьте, в полном отчаянии, что нарушил ваше первое свидание. Но пришел лейтенант Бениелли. Он настаивает, чтобы его сейчас же приняли.
– Снова этот невыносимый корсиканец? Чего он хочет? – возмутился Язон.
– Я не успел спросить его, но похоже, что дело серьезное.
Марианна живо вернулась к своему возлюбленному, обняла за шею и закрыла ему рот поцелуем, предупреждая протест.
– Аркадиус прав, любовь моя. Нам лучше повидаться. Я обязана ему многим. Без него я сейчас, вероятно, лежала бы на дне лагуны. Выслушаем хотя бы, что он хочет нам сказать.
Средство оказалось чудодейственным. Моряк сразу успокоился.
– Вот дьявол настырный! Но раз ты так хочешь… Позовите эту отраву, Жоливаль!
Говоря это, Язон повернулся, поправляя свой темно‑синий костюм с серебряными пуговицами, плотно облегавший его худое мускулистое тело, и отошел к окну, перед которым стал спиной с заложенными за нее руками к ожидаемому нежелательному посетителю.
Марианна с нежностью проводила его взглядом. Она не знала причины такой антипатии Язона к ее телохранителю, но достаточно хорошо познакомилась с Бениелли и легко догадалась, что тому потребовалось не так уж много времени, чтобы довести американца до высшей степени раздражения. Тем не менее, раз Язон явно решил не вмешиваться в разговор, она позволила войти лейтенанту, чей вход и отрывистое приветствие получили бы одобрение у самого педантичного воинского начальника.
– С разрешения вашего светлейшего сиятельства я прибыл, сударыня, чтобы откланяться. Сегодня вечером я возвращаюсь к господину герцогу Падуанскому. Могу ли я передать ему, что все дела отныне улажены и ваше путешествие в Константинополь началось счастливо?
Марианна не успела ответить… Позади нее ледяной голос заявил:
– Я сожалею, но должен сказать, что не может быть и речи о поездке госпожи в Константинополь. Она завтра отплывает со мной в Чарльстон, где сможет забыть, надеюсь, что женщина создана, по мнению некоторых, только чтобы играть роль пешки на политической шахматной доске! Вы можете отправляться, лейтенант!
Ошеломленная грубостью этого выступления, Марианна переводила взгляд с побледневшего от гнева Язона на Жоливаля, который с раздосадованным видом жевал свой ус.
– Разве вы ничего не рассказали, Аркадиус? Я считала, что вы предупредили господина Бофора о приказе Императора?
– Я сделал это, моя дорогая, но без особого успеха! Собственно, наш друг просто не хотел ничего слышать по этому поводу, и я предпочел не настаивать, считая, что вы сможете убедить его гораздо лучше, чем я.
– Почему же тогда не предупредить меня сразу?
– Не кажется ли вам, что у вас было достаточно причин для беспокойства, когда вы прибыли вчера? – тихо сказал виконт. – Этот… дипломатический спор, по‑моему, мог подождать хотя бы до…
– Я не вижу повода для спора, – резко оборвал его Бениелли. – Когда Император приказывает, остается только повиноваться, мне кажется!
– Но вы забыли то, – вскричал корсар, – что приказы Наполеона не касаются меня. Я американский подданный и, как таковой, подчиняюсь только своему правительству!
– А кто вас о чем‑нибудь просит? Госпожа ничуть не нуждается в вас. Император пожелал, чтобы она отплыла на нейтральном судне, а их в порту стоит около дюжины. Мы обойдемся без вас, вот и все! Возвращайтесь в свою Америку!
– Без нее? Вы, очевидно, не поняли сказанного? Постараюсь быть более точным: нравится или не нравится вам, а я увожу княгиню с собой. На этот раз ясно?
– Даже до того ясно, – загремел Бениелли, терпению которого пришел конец, – что если вас не арестовать за похищение или подстрекательство к мятежу, то остается только один выход…
И он обнажил свою саблю. Марианна сейчас же бросилась между двумя мужчинами, которые угрожающе сблизились.
– Господа, прошу вас! Надеюсь, вы, по меньшей мере, согласитесь с моим правом высказать свое мнение по этому делу? Лейтенант Бениелли, будьте любезны уйти на некоторое время. Я хочу побеседовать с господином Бофором с глазу на глаз, и ваше присутствие ничем не поможет!
Вопреки ее опасениям, офицер, не говоря ни слова, немедленно выразил согласие щелканьем каблуков и коротким кивком.
– Идите же, – сказал Жоливаль, дружески увлекая его к двери, – мы сейчас попробуем граппу синьора Даль Ниелья, чтобы время не тянулось для вас долго! Перед дорогой нет ничего лучше доброго стакана! «Посошок», так сказать!
Снова оставшись вдвоем, Марианна и Язон с оттенком удивления смотрели друг на друга: она – из‑за упрямой складки между черными бровями ее друга; он – потому что во второй раз встретил под нежной прелестью и обманчивой хрупкостью сопротивление. Он ощущал в ней что‑то необычное и, чтобы попытаться докопаться до него, сделал усилие, укрощая свое плохое настроение.
– Почему ты хочешь, чтобы мы разговаривали с глазу на глаз? – спросил он мягко. – Ты надеешься уговорить меня совершить это дурацкое путешествие к туркам? В таком случае не рассчитывай на это: я приехал сюда не для того, чтобы потворствовать капризам Наполеона!..
– Ты приехал, чтобы встретиться со мной, не так ли? И чтобы мы вместе начали счастливую жизнь? Так какая разница, где мы ее начнем? И почему отказываться отвезти меня туда, раз я этого хочу и это может иметь большое значение для Империи? Я не задержусь там долго, и затем я буду свободна и смогу следовать за тобой, куда ты захочешь.
– Свободна? Что ты имеешь в виду? Что ты окончательно порвала со своим мужем, ты убедила его согласиться на развод?
– Ни то, ни другое, но тем не менее я свободна, потому что Император дает такую возможность. Он поставил непременным условием свою помощь в исполнении порученной мне миссии, и я уверена, что после ее завершения никто и ничто не помешает нашему счастью. Такова воля Императора.
– Император, Император! Всегда Император! Ты говоришь о нем все еще с таким воодушевлением, как во времена, когда ты была его любовницей! Ты забыла, что я не нанимался к нему? Я могу представить себе, что ты немного тоскуешь об императорской комнате, о дворцах и твоей роскошной жизни! Воспоминания, которые я сохранил о Форсе, Бисетре и брестской каторге, гораздо менее упоительные, поверь мне!
– Ты несправедлив! Ты прекрасно знаешь, что между Императором и мною уже давно ничего не было и что он сам постарался спасти тебя, рискуя нарушить сложное дипломатическое равновесие.
– Я помню об этом, но я не чувствую себя обязанным еще в чем‑то Наполеону. Я подданный нейтральной страны и не собираюсь вмешиваться в его политику. Достаточно уже того, что моя страна рискует нарушить мир, отказываясь стать на сторону Англии…
Внезапно он обнял ее и нежно прижал ее висок к своей щеке.
– Марианна, Марианна! Забудь все это, все, что не касается нас! Забудь Наполеона, забудь, что есть в мире человек, имя которого ты носишь, забудь, как я сам уже забыл, что Пилар живет в Испании, где она решила остаться, ибо она считает, что я еще на каторге, и, безусловно, надеется, что я умру там! Есть мы двое, только мы, никого больше… и море, здесь, совсем близко… у наших ног! Если ты хочешь, оно унесет нас завтра! Я увезу тебя в Каролину, отстрою для тебя сгоревший родительский дом в Оулд Крик Таун… Для всех ты будешь моей женой…
Опьяненный гибкостью прижавшегося к нему тела и исходящим от него ароматом, он снова осыпал ее поцелуями, заставившими ее задрожать. Взволнованная Марианна не находила больше сил для борьбы. Она вспомнила минуты ослепительного счастья в тюрьме, минуты, которые так просто восстановить. Язон был для нее всем, плотью от ее плоти, человеком, выбранным ею среди всех и которого никто другой не мог заменить… Зачем же отказываться от того, что он предлагает? Почему бы не уехать завтра в его страну свободы? Ведь после смерти мужа она абсолютно свободна, хотя Язон и не знает об этом.
Через час она будет на борту «Волшебницы». Так просто сказать Бениелли, что она отправилась в Турцию, в то время как они поплывут к свободной Америке, и в объятиях Язона Марианна переживет первую ночь любви, убаюканная волнами, окончательно задернув занавес за своей прошлой жизнью. Она может восстановить свою собственную историю из Селтон‑Холла, когда Язон в первый раз умолял ее последовать за ним, и скоро она забудет все остальное: страх, побеги, Фуше, Талейрана, Наполеона, Францию и виллу с бьющими фонтанами, где бродят белые павлины, но где никогда не прозвучит эхо от стука копыт всадника‑призрака в белой маске…
Однако снова, как и недавно, взбунтовалась ее совесть, проявившая себя такой щепетильной, что она и не подозревала. Что будет, если во время долгого плавания в Америку она обнаружит, что беременна от другого? Как тогда избавиться от этого в той стране, где она ни минуты не сможет избежать проницательного взгляда Язона, если она решила не обманывать его? Учитывая даже, что он ни о чем не догадается за дорогу, по меньшей мере в два раза более долгую, чем в Константинополь!..
И затем в глубине сознания ей еще слышался серьезный голос Арриги:
«Вы одна сможете убедить султаншу продолжать войну с Россией, вы одна сможете усмирить ее гнев против Императора, ибо, как и она, вы кузина Жозефины!.. Вас она послушается…»
Могла ли она действительно не оправдать доверие человека, которого прежде любила и который искренне пытался сделать се счастливой? Наполеон рассчитывал на нее. Могла ли она, в самом деле, отказать в последней услуге, такой важной для него и для Франции? Время любви еще не пришло. Время мужества еще не кончилось. Она осторожно освободилась от его объятий.
– Нет, – прошептала она. – Это невозможно! Мне надо ехать туда. Я дала слово!
Он недоверчиво посмотрел на нее, словно она вдруг на его глазах приняла другой облик. Его темно‑синие глаза как бы ушли вглубь, под черные брови, и Марианна в отчаянии прочла в них глубокое разочарование.
– Ты хочешь сказать, что отказываешься следовать за мной?
– Нет, любовь моя, я не отказываюсь. Наоборот, я прошу тебя следовать за мною еще немного, всего несколько недель! Простая задержка, понимаешь? Затем я буду твоей, душой и телом, и последую за тобой, куда ты захочешь, хоть на край света, и буду жить точно так, как ты пожелаешь! Но необходимо, чтобы я выполнила свою миссию: это очень важно для Франции!
– Франция, – с горечью сказал он. – Удобное прикрытие! Словно для тебя само слово «Франция» не значит «Наполеон»!
Задетая ревностью, всегда ощущавшейся в нем, хотя и скрытой, Марианна печально вздохнула, а блеск ее повлажневших зеленых глаз померк.
– Почему ты не можешь понять меня, Язон? Хочешь ты или нет, я люблю свою страну, эту страну, которую я едва знала и с восхищением открыла для себя. Это прекрасная страна, Язон, благородная и великая держава! И тем не менее я покину ее без угрызения совести и без сожаления, когда придет час уехать с тобой.
– Ибо этот час еще не пришел?
– Да… может быть, если ты согласишься отвезти меня туда, чтобы встретиться с удивительной султаншей, родившейся так близко от твоего дома!
– И ты говоришь, что любишь меня?..
– Я люблю тебя больше всего в мире, потому что для меня ты не только мир, но и жизнь, радость, счастье. И потому что я так люблю тебя, я не хочу убежать тайком, как воровка, я хочу остаться достойной тебя.
– Все это только слова! – раздраженно передернув плечами, отпарировал Язон. – Истина заключается в том, что ты не можешь решиться одним ударом безвозвратно оставить блестящую жизнь, которую ты вела в кругу Наполеона! Ты прекрасна, молода, богата, ты… светлейшее сиятельство – титул глупый, но внушительный! – и теперь тебе доверили поручение к самой королеве! Что я могу предложить тебе взамен? Жизнь относительно скромную, кроме того, в известном смысле беспорядочную… поскольку мы оба несвободны от брачных уз! Я понимаю, что ты колеблешься и просишь отсрочки!
Она с грустью посмотрела на него.
– Как ты несправедлив! Ты, очевидно, уже забыл, что, если бы не Видок, я оставила бы все это без малейшего сожаления! И эта миссия, поверь мне, вовсе не предлог и не отговорка, это необходимость! Почему ты отказываешь мне?
– Потому что это Наполеон посылает тебя, понимаешь? О, я знаю, он дал мне ангела‑хранителя. Но если бы меня до смерти забили палками надсмотрщики или я умер бы от ран, ты думаешь, он очень горевал бы? Он выразил бы сожаление… учтивое! И перешел бы к другому делу! Нет, Марианна, у меня нет никаких оснований служить твоему Императору. Более того, если я соглашусь, я сам себе покажусь смешным. Что касается тебя, знай, что, если у тебя не хватит мужества сказать окончательное «нет» всему, что было твоей жизнью до сих пор, завтра ты уже не сможешь это сделать. И для выполнения своей миссии ты найдешь другого… или тебе найдут другого! Я охотно признаю, что такая неотразимая женщина, как ты, рассчитывает игру на много ходов вперед.
– Клянусь тебе, что нет! Я сразу же уеду с тобой!
– Как же тебе верить? Там, в Бретани, ты только и мечтала убежать от этого человека, которому теперь любой ценой хочешь служить! Такая ли ты сейчас, какой была в ту ночь? Женщина, которую я покинул, готова была на любое безумство ради меня… та, которая мне вновь встретилась, беспокоится о респектабельности и опасается появления горничной, когда я ее целую!.. Знаешь, такие вещи поражают!
Марианна потеряла самообладание.
– Чего ты добиваешься? Я клянусь, что люблю тебя, люблю только тебя, но отвезти меня в Турцию необходимо!
– Нет!
Произнесенное без гнева, это слово тем не менее прозвучало грозно. Марианна жалобно прошептала:
– Ты отказываешься?
– Так точно! Или, скорее, нет! Я даю тебе возможность выбора: я согласен отвезти тебя туда, но затем я один возвращаюсь в свою страну!
Она попятилась, словно он ее ударил, опрокинула столик с драгоценным муранским стеклом и упала на шезлонг, который она оставила совсем недавно… нет, целый век назад! Расширившимися глазами она так смотрела на Язона, словно видела его в первый раз. Никогда он не казался ей таким обаятельным, таким соблазнительным… таким, увы, жестоким! Она считала, что его любовь к ней подобна ее собственной, то есть готовой на любые безумства, готовой со всем согласиться и все выдержать ради нескольких часов счастья… тем более ради целой жизни в любви. И вот у него хватило смелости предложить ей этот безжалостный торг!
Она недоверчиво спросила:
– Ты способен бросить меня… сознательно? Оставить меня там и уехать?
Он скрестил руки на груди и смотрел на нее без гнева, но с пугающей решительностью.
– Не мне выбирать, Марианна, а тебе. Я хочу знать, кто поднимется завтра на борт «Волшебницы»: княгиня Сант’Анна, официальная посланница Его Величества Императора и Короля, или… Марианна Бофор!
Неожиданное имя, о котором она втайне мечтала, задело ее за живое. Она закрыла глаза, и восковая бледность залила ее лицо. Пальцы судорожно впились в шелк сиденья, словно стараясь предотвратить истерический припадок.
– Ты безжалостен… – прошептала она.
– Нет! Я просто хочу сделать тебя счастливой, даже против твоей воли, если понадобится!
Она грустно улыбнулась. Мужской эгоизм! Даже у этого человека, которого она обожала, она нашла его, как находила у Франсиса, Фуше, Талейрана, Наполеона и у гнусного Дамиани! Эта присущая им всем странная потребность судить о счастье женщин и воображать, что в этой области, как и в других, они одни проявляют подлинную мудрость и добиваются истины! Они столько выстрадали, он и она, от всего того, что их разлучило! Неужели же теперь препятствие будет исходить от самого Язона? Неужели он не сможет ради любви заставить умолкнуть свою властную гордыню?
Снова появилось искушение, неистовое до потери сознания искушение оставить все, броситься в его объятия и без раздумий позволить увезти себя. Ей так нужна его сила, его мужское тепло!.. Ибо, несмотря на мягкость наступившей ночи, она чувствовала себя замерзшей до самого сердца! Но, может быть, потому что она слишком много страдала, чтобы обрести наконец вновь эту любовь, гордость удерживала ее на грани капитуляции.
Худшее заключалось в том, что она даже не могла на него сердиться и что с его мужской точки зрения он был прав. Но тем более она не могла отступить… или рассказать все. И еще! Как ненавидел теперь Язон Наполеона!
Разочарованная и несчастная, Марианна выбрала, однако, наиболее соответствующий ее характеру выход: борьбу.
Вскинув голову, она посмотрела прямо в глаза своему возлюбленному.
– Я дала слово, – сказала она. – Эта миссия – мой долг. Если я не исполню его, ты, безусловно, будешь любить меня так же, но станешь меньше уважать! У нас, как, я думаю, и у вас, долг выше личного счастья. Мои родители погибли, исполняя его! И я не отступлюсь!..
Это было сказано непринужденно, без рисовки. Просто констатация.
В свою очередь, побледнел Язон. Он сделал движение к молодой женщине, но удержался и, не говоря ни слова, слегка склонился перед нею. Затем он большими шагами пересек комнату, отворил дверь и позвал:
– Лейтенант Бениелли!
Офицер появился сейчас же в сопровождении Жоливаля, чей беспокойный взгляд сразу устремился к Марианне, которая отвела глаза. Граппа синьора Даль Ниеля, очевидно, изрядно оросила нутро лейтенанта, ибо он был значительно румяней, чем при предыдущем появлении, но на его выправке это не отразилось.
Язон смерил его взглядом с высоты своего роста и с едва сдерживаемым холодным гневом заявил:
– Вы можете спокойно отправляться к герцогу Падуанскому, лейтенант! Завтра на рассвете я отплываю к Босфору, куда я буду иметь честь доставить княгиню Сант’Анна!
– Вы даете мне честное слово? – невозмутимо спросил тот.
Язон сжал кулаки, явно борясь с желанием свернуть шею этому маленькому наглому корсиканцу, который, возможно, напомнил ему другого, кого он не мог поразить.
– Да, лейтенант, – процедил он сквозь зубы, – я даю его вам! И, кроме того, даю совет: проваливайте отсюда, и поскорей, пока я удерживаю непреодолимое желание…
– Какое же?
– Вышвырнуть вас в окно! Результат будет плачевным для вашего мундира, ваших товарищей и для удобства путешествия. Вы выиграли, так не испытывайте мое терпение!
– Идите, прошу вас! – воскликнула Марианна, боясь, что дело дойдет до потасовки.
Впрочем, Жоливаль уже тянул незаметно Бениелли за руку. Тот горел от желания броситься на американца, но у него хватило ума внимательно посмотреть на лица своих собеседников. Он увидел, что Марианна бледна и в глазах у нее слезы, Язон вне себя, Жоливаль встревожен и догадался, что здесь разыгралась драма. Он поклонился, может быть, менее чопорно молодой женщине.
– Я буду иметь честь доложить господину герцогу Падуанскому, что доверие Императора не обмануто, а вашему светлейшему сиятельству желаю счастливого путешествия!
– И я вам также. Прощайте, сударь!
Она уже повернула к Язону умоляющее лицо, но даже прежде, чем Бениелли успел исчезнуть, он холодно поклонился.
– Мое почтение, сударыня! Если вам это подойдет, мой корабль снимается с якоря завтра около десяти часов утра!.. Вам достаточно быть на борту за полчаса до этого. Желаю вам доброй ночи!..
– Язон!.. Сжальтесь!..
Она протянула к нему руку, умолявшую, чтобы ее взяли, но он замкнулся в своем гневе и злобе и ничего не видел или не хотел видеть. Даже не взглянув на нее, он направился к двери, вышел и захлопнул ее с грохотом, который долго отдавался в самой глубине сердца молодой женщины.
Протянутая рука опустилась, и отчаявшаяся Марианна с рыданиями упала на пол.
Там и нашел ее, полузадушенную слезами, прибежавший немного позже Жоливаль, который предчувствовал катастрофу.
– Боже мой! – заволновался он. – Это так серьезно? Но что же все‑таки произошло?
С большим трудом, заливаясь слезами, она отрывистыми словами объяснила ему суть дела, в то время как он, намочив салфетку в холодной воде, пытался привести в порядок ее лицо.
– Ультиматум! – в конце концов Марианна стала икать. – Шан…таж! Он пред…предложил мне выбирать! И он ска…сказал, что это… для моего счастья!
Внезапно она вцепилась в лацканы сюртука Аркадиуса и запричитала:
– Я не могу… я не могу вынести это!.. Найдите его… друг мой… сжальтесь!.. Скажите… ему…
– Что?.. Что вы капитулируете?
– Д‑да! Я люблю его! Я слишком люблю его!
Обеими руками Жоливаль сжал дрожащие плечи молодой женщины и заставил ее поднять голову к нему.
– Да! Вы сможете! Это я говорю, что сможете, потому что вы правы! Предлагая вам такой выбор, Язон злоупотребил своей властью, ибо он знает, как вы любите его. Это не значит, однако, что с его точки зрения он не вполне прав. Он не брал никаких обязательств перед Императором!..
– И он… не любит меня!
– Да любит он вас! Только он не может понять, что женщина, которую он любит, именно такая, какая вы есть, с вашей непоследовательностью, сумасбродством и строптивостью! Стоит вам измениться, стать женщиной покорной, соглашающейся со всеми его желаниями, и не пройдет и шести месяцев, как он вас разлюбит!
– Вы полагаете?
Мало‑помалу сила убеждения Жоливаля проникла в туман отчаяния, окутывавший Марианну, прорезая его слабым проблеском, к которому она бессознательно потянулась.
– Да, Марианна, я так полагаю, – сказал он серьезно.
– Но, Аркадиус, подумайте о том, что произойдет в Константинополе! Он уедет, и я его больше никогда не увижу!
– Может быть… но до того вы будете жить с ним, совсем рядом, в том тесном пространстве, которое называется кораблем, и это на протяжении не двух‑трех дней! Если вам до прибытия туда не удастся свести его с ума, вы больше не Марианна! Забудьте о его плохом настроении, о его гордости обиженного самца и играйте роль, которую он вам навязал!
По мере того как он говорил, в глазах Марианны постепенно появился исчезнувший блеск, тогда как в сердце снова загорелся огонек надежды. Она послушно выпила стакан воды с сердечными каплями, который старый друг поднес к ее губам, затем, опершись о его руку, подошла к окну.
Ночь уже наступила, но зажженные повсюду фонари золотыми блестками отражались в черной воде. Вместе со звуками гитары донесся аромат жасмина. Внизу, на набережной, медленно прогуливались парочки… двойные темные силуэты. Проплыла украшенная флагами гондола со стройным гондольером на корме, и радостный смех женщины вырвался из‑за задвинутых занавесок, сквозь которые просачивался золотистый свет.
Марианна вздохнула, и рука ее крепко прижалась к рукаву Жоливаля.
– О чем вы думаете? – прошептал он. – Вам лучше?
Она заколебалась, сконфуженная тем, что собиралась сказать, но перед этим верным другом не стоило лицемерить.
– Я думаю, – сказала она с сожалением, – что эта ночь создана, чтобы отдаться любви!..
– Без сомнения! Но подумайте также, что эта неудавшаяся ночь придаст еще больше вкуса тем, что последует! Ночи Востока не имеют соперниц, мое дорогое дитя, и ваш Язон еще не знает, на что он себя обрек!
Затем Жоливаль решительно закрыл окно в эту слишком очаровывавшую ночь и увлек Марианну к небольшому салону в стиле рококо, где был сервирован ужин.
Опасный архипелаг
Глава I
Водоворот
В какой‑то момент кровать качнуло. Марианна полубессознательно повернулась на другой бок и уткнула нос в подушку, думая так избавиться от не особенно приятного сна, но кровать продолжала качаться, и она сообразила, что уже не спит.
В это же время раздался скрип какой‑то части такелажа, и она вспомнила, что находится в море.
Она недовольно посмотрела на поблескивавший медью окантовки иллюминатор. За ним сквозь летящие брызги волн проглядывался серый день. Солнца не было, слышался пронзительный свист ветра. В грозовом июле Адриатика имела вид осенней ворчуньи.
«Как раз подходящая погода для начала такого путешествия», – грустно подумала Марианна.
Вопреки тому, что заявил Язон, они покинули Венецию только вечером. У корсара снова пробудилось желание к полуконтрабандной торговле, которая, кстати, так плохо удалась во Франции, и он провел день в погрузке небольшого количества венецианского вина. Несколько десятков бочонков вальполицеллы и бардолино, из которых он рассчитывал извлечь прибыль на турецком базаре, где верность законам Корана не всегда тщательно соблюдалась и где иностранные торговые агенты имели обширную клиентуру. Не говоря уже о самом Великом Повелителе, который проявлял большую склонность к шампанскому!