– Возможно, вы правы! Но как сделать соответствующий туалет, когда болтает, как пробку в кипящей воде?
– Это только летний шквал! Он долго не продлится!
И в самом деле, море и ветер успокоились к концу дня. Шквальные порывы сменил приятный бриз, плотно надувавший паруса. Что касается моря, такого серого и бурного днем, то оно стало гладким, как переливчатый атлас, украшенный мелкими белыми волнами. Вдали, за вереницей зеленых и цвета аметиста островов, залитых лучами заходящего солнца, стали теперь видны высокие синие очертания далматийского побережья. Значительно потеплело, и Марианна, опершись о планшир, предавалась грустному удовольствию мечтательного одиночества, поглядывая на проплывавшие мимо берега и возвращавшиеся домой рыбачьи лодки с красными парусами.
Несмотря на вечернюю мягкость, ее томила тяжесть в сердце, тоска и одиночество. Жоливаль застрял где‑то на корабле, без сомнения, с первым помощником капитана, к которому он сразу воспылал симпатией.
Это был веселый малый, ирландец по происхождению, чей красный нос выдавал склонность к бутылке. Помощник представлял собой довольно забавный контраст с ледяным Лейтоном. Поскольку он был немного знаком с Францией и очень хорошо с ее винодельческой продукцией, Крэгу О’Флаерти не потребовалось много слов, чтобы завоевать уважение виконта.
Но Марианна сама себе призналась, что ее огорчало не отсутствие Аркадиуса. Ее фрондерский дух развеялся вместе со шквалом, и ей сейчас хотелось только тишины, спокойствия и нежности.
С ее места она могла видеть Язона. Стоя рядом с рулевым на полуюте, он так спокойно курил длинную трубку, словно не было на его корабле красивой влюбленной женщины. Ей хотелось, так хотелось пойти к нему! Уже среди дня, когда колокол прозвонил к обеду, ей пришлось приложить невероятные усилия, чтобы остаться верной своему решению быть в одиночестве, – просто потому, что между ними не было больше ничего, кроме ширины стола. И ее горло так сжималось, что она едва прикоснулась к принесенным Тоби кушаньям. Теперь вечером будет еще хуже! Жоливаль прав. Будет замечательно навести красоту, соответственно одеться и усесться перед ним, чтобы убедиться, сохранило ли еще ее очарование какую‑нибудь власть над этой несгибаемой волей. Она сгорала от желания встретиться с Язоном, но гордость отказывалась сделать это без официального приглашения. После того как он просто прогнал ее, не может же она первой пойти к нему, не потеряв при этом всякое уважение к себе!
Чья‑то фигура возникла между нею и желанным полуютом. Ей не пришлось оборачиваться, чтобы убедиться, что это Аркадиус: он благоухал испанским табаком и ямайским ромом! Убедившись, что молодая женщина одета так же, как и днем, он неодобрительно пощелкал языком:
– Чего вы ждете? Почему не переоделись? Колокол вот‑вот зазвонит!
– Не для меня! Я остаюсь у себя. Скажите Тоби, чтобы он принес ужин.
– Все это чистейшей воды капризы! Вы делаете большую глупость, Марианна!
– Может быть, но я не изменю свое решение: ноги моей не будет там… если только меня не пригласят так же официально, как выгнали…
Жоливаль расхохотался.
– Я часто спрашиваю себя, чем мог заниматься вспыльчивый Ахилл в своем шатре, в то время как другие ахеяне перешли в рукопашную с троянцами! И особенно, о чем он мог размышлять… Что‑то мне подсказывает, что я скоро узнаю! Итак, доброй ночи, Марианна! Я не увижу вас сегодня, ибо обещал дать этому юному самонадеянному ирландцу урок шахматной игры! Должен ли я передать ваш ультиматум капитану или вы позаботитесь об этом сами?
– Я запрещаю вам говорить с ним… обо мне! Я остаюсь в своей каюте. Если у него появится желание увидеть меня, он не преминет сделать необходимое. Меня он знает хорошо, а он никогда не был робким! Доброй ночи, Аркадиус! И не общипывайте слишком этого молодого ирландца! Он пьет, без сомнения, как прорва, но выглядит искренним и простодушным, как девушка!
Сказать, что Марианна хорошо провела ночь, было бы преувеличением. Она переворачивалась с боку на бок на протяжении часов, которые могла считать благодаря склянкам, отбивавшим четверти. Она задыхалась в тесном пространстве, куда проникал сквозь тонкую перегородку храп Агаты. Только под утро она заснула сном без сновидений, который около девяти часов вернул ее к горькой действительности с мигренью, когда Тоби осторожно постучал в дверь.
Поссорившись с целым миром и с самой собой больше, чем с остальными, Марианна хотела отправить назад и негра, и его поднос, но, не говоря ни слова, он подцепил двумя пальцами большой конверт, лежавший на чашке, и протянул его молодой женщине, со злобой глядевшей на него из‑под всклокоченных волос.
– Масса Язон это посылать! – сказал он с улыбкой. – Осень, осень важно!
Письмо? Письмо от Язона! Марианна жадно схватила его и сломала широкую печать с изображением носовой фигуры «Волшебницы моря», в то время как Тоби, с подносом в руках и неизменной улыбкой на круглом лице, ожидал, разглядывая потолок.
Послание не было длинным. В нескольких корректных фразах капитан «Волшебницы моря» извинялся перед княгиней Сант’Анна за отсутствие в отношении ее элементарной учтивости и просил ее отказаться от решения о затворничестве и в будущем почтить его стол приятным женским присутствием. Ничего больше… и ни малейшего намека на нежность: только извинения, положенные дипломату. Немного разочарованная, но и утешенная, раз он все‑таки протянул требуемую руку помощи, она обратилась к Тоби, который, закатив глаза к небу, словно смотрел счастливый сон.
– Поставьте поднос сюда, – сказала она, показывая себе на колени, – и скажите вашему хозяину, что сегодня вечером я буду ужинать с ним.
– Обедать нет?
– Нет. Я устала! Я хочу спать!.. Сегодня вечером…
– Осень хорошо! Он будет осень рад…
Очень рад? Если бы только это было правдой! Но все равно эти слова доставили удовольствие добровольной затворнице, и она поблагодарила Тоби ласковой улыбкой. К тому же этот старый негр ей нравился. Он напоминал Жонаса, мажордома ее подруги Фортюнэ Гамелен, как своим сюсюкающим французским, так и веселым общительным характером. Она отпустила его, сказав, чтобы ее весь день не беспокоили, а когда чуть позже на пороге появилась заспанная Агата, она отдала ей такое же распоряжение.
– Отдохни еще, если ты не чувствуешь себя хорошо, или же делай что тебе угодно, но не буди меня до пяти часов!..
Она не добавила: «…потому что я хочу быть красивой», но эта внезапная потребность во сне не имела другой причины. Один взгляд в зеркало, показавшее помятое лицо с кругами под глазами, доказал ей невозможность появления в таком виде перед Язоном.
Так что, выпив две чашки горячего чая, она как в кокон безопасности закуталась в одеяла и заснула мертвым сном.
Когда наступил вечер, Марианна приготовилась к этой простой трапезе с тщательностью одалиски, судьба которой зависит от благосклонности султана, ее повелителя. Сделанный с намеренной простотой, ибо вкус подсказывал ей, что пышность не подходит к полувоенному кораблю, ее туалет после завершения был не только чудом изящества и красоты, но и чудом, потребовавшим много времени для его создания. Больше часа прошло, пока Марианна, завершив туалет и прическу, смогла надеть невесомое платье из белого муслина, просто украшенное пучком бледных роз в вырезе глубокого декольте. Такие же цветы были приколоты на затылке с двух сторон низкого, на испанский манер, шиньона.
Это у Агаты, вдохновленной, очевидно, морской болезнью, возникла идея новой прически. Она снова и снова расчесывала волосы хозяйки, пока они не стали гладкими и мягкими, как атлас, затем, не собирая их вверх, как требовала парижская мода, она расчесала их на прямой пробор и свила на затылке в тяжелые локоны. При этой прическе, которая выделяла стройную шею и тонкие черты лица молодой женщины, ее зеленые глаза, слегка приподнятые к вискам, производили впечатление еще более экзотического очарования и загадочности.
– Госпожа так красива, что с ума сойти, и выглядит на пятнадцать лет! – заявила Агата, явно удовлетворенная своим творением.
Таково же было мнение и Аркадиуса, когда он появился немного позже, но он посоветовал накинуть плащ, чтобы пройти по палубе.
– Это капитана надо свести с ума, – сказал он, – но не всю команду! Нам совсем не нужен бунт на борту…
Такая предосторожность была нелишней. Когда Марианна, закутанная в зеленый шелковый плащ, проходила по палубе, чтобы взойти на полуют, уменьшавшие на ночь парусность вахтенные матросы дружно останавливались и провожали ее взглядами. Без сомнения, эта слишком красивая женщина возбуждала не только любопытство. В устремленных на нее глазах вспыхивало недвусмысленное желание. Только сидевший на бухте каната и штопавший парус юнга радостно улыбнулся и поприветствовал ее.
– Добрый вечер, м’дам! Хорошая погодка, а? – искренне приветствовал он женщину, за что получил в ответ дружескую улыбку.
Чуть дальше Гракх, полностью освоившийся с морской жизнью и уже будучи на «ты» со всем экипажем, восторженно замахал ей рукой.
Она также увидела Калеба. Вместе с канониром он чистил пушку. Он также поднял на нее глаза, но в его спокойном взгляде не было никакого выражения. Впрочем, он тут же снова склонился над своей работой.
Наконец Марианна и ее спутник вошли в кают‑компанию, где Язон Бофор, его помощник и доктор поджидали их, стоя у полностью сервированного стола, потягивая ром из бокалов, которые они поспешили поставить, чтобы поклониться молодой женщине.
Обшитая красным деревом комната пронизывалась лучами заходящего солнца, которые, проникая через кормовые окна, освещали все до малейшего закутка, делая бесполезными горящие на столе свечи.
– Надеюсь, что я не заставила вас ждать, – сказала Марианна с полуулыбкой, обращаясь сразу ко всем. – Я была бы огорчена, ответив так на столь учтивое приглашение.
– Воинская пунктуальность необязательна для женщин, – ответил Язон и добавил тоном, который он пытался сделать любезным: – Ожидать красивую женщину всегда удовольствие! Мы пьем за вас, сударыня!
Улыбка только на мгновение промелькнула на его губах, но глаза Марианны из‑под полуопущенных ресниц не отрывались от него. С глубоко скрытой радостью, с жадностью скупца, прячущего свое золото, она могла отметить результат ее усилий, когда Жоливаль освободил ее от шелкового укрытия: загорелое лицо Язона вдруг приняло странный пепельный оттенок, в то время как сжавшиеся вокруг бокала пальцы побелели. Раздался легкий звон, толстый хрусталь не выдержал, и осколки посыпались на ковер.
– Спиртное вам не идет, – пошутил Лейтон, – вы слишком нервны!
– Когда мне потребуется консультация, доктор, я сам обращусь к вам! Прошу к столу!
Ужин проходил в тишине. Гости ели мало, разговаривали еще меньше, ощущая давящую атмосферу, сразу же установившуюся в кают‑компании.
Сумерки сгущались над морем, вплывая в каюту. Но они напрасно развертывали свой волшебный веер нежных оттенков от сиренево‑розового до темно‑синего, – никто не обращал на это внимания. Несмотря на усилия Жоливаля и О’Флаерти, которые с натянутой веселостью обменялись некоторыми впечатлениями о путешествии, разговор быстро угас. Сидя по правую руку от возглавлявшего стол Язона, Марианна была слишком занята попытками поймать его взгляд, чтобы думать о беседе. Однако, как и недавно осмотрительный недотрога Бениелли, корсар старался не смотреть на соседку и особенно на ее слишком соблазнительное и вызывающее декольте.
Совсем рядом со своей рукой, на белой скатерти, Марианна видела его длинные смуглые пальцы, нервно игравшие с ножом. Она испытывала желание положить руку на эту беспокойную плоть, утешить ее лаской. Но одному Богу известно, какую реакцию вызовет такой жест!
Язон был натянут, как готовая лопнуть тетива лука. Приступ плохого настроения, которому Лейтон добавил огня, не проходил! Опустив голову, не отводя глаз от своей тарелки, он сидел мрачный, раздраженный, готовый взорваться.
Насколько Марианна его знала, он сейчас горько сожалел о том, что пригласил ее за свой стол.
Мало‑помалу, впрочем, нервозность корсара заразила и ее. Джон Лейтон сидел напротив, и их взаимная антипатия достигла такой силы, что стала почти осязаемой. Этот человек обладал способностью заставлять ее ощетиниваться при каждом слове, хотя эти слова не предназначались ей.
Когда Жоливаль поинтересовался, как удалось кораблю по пути в Венецию пройти Отрантским каналом, где английские крейсеры, базирующиеся в Санта‑Мора, Кефалонии или Лиссе, постоянно преследуют французские корабли из Корфу, Лейтон ощерился на него волчьей улыбкой.
– Мы не воюем с Англией, насколько мне известно… и с Буонапарте, впрочем, тоже. Мы нейтралы. Почему же мы должны беспокоиться?
При имени Императора, произнесенном в презрительной форме, Марианна вздрогнула. Ее ложка звякнула о фарфор тарелки. Возможно, почувствовав, что это сигнал к бою, Язон вмешался:
– Перестаньте говорить глупости, Лейтон! – сказал он ворчливым тоном. – Вы прекрасно знаете, что со второго февраля мы прекратили всякую торговлю с Англией! Мы нейтралы только на словах! И что вы скажете о том английском фрегате, который гнался за нами на широте мыса Санта Мария? Без французского линейного корабля, чудесным образом появившегося, чтобы им заняться, мы были бы вынуждены сражаться! И где гарантии, что на обратном пути через этот проклятый канал нам не грозит то же!
– Если бы они знали, кого мы везем, англичане не преминули бы напасть на нас! Приятельницу корсиканца! Какой удобный случай!..
Кулак Язона с такой силой обрушился на стол, что вся стоявшая на нем посуда сдвинулась с места.
– У них нет никакой возможности узнать это, а если придется, мы будем драться. У нас пушки, и, слава богу, мы знаем, как ими пользоваться! У вас есть еще возражения, доктор?
Лейтон откинулся на спинку стула и сделал протестующий жест. Его улыбка стала шире, но, откровенно говоря, она не шла к его мертвенно‑бледному лицу.
– Нет никаких! Конечно, вполне возможно, что экипаж знает об этом. Уже идут разговоры, что присутствие двух женщин нам не принесет удачи!
На этот раз Язон поднял голову. Его горящий взгляд впился в Лейтона, и Марианна увидела, как вздулись вены у него на висках, но он сдержался. Ледяным голосом он заметил:
– Экипаж узнает, кто хозяин на борту!.. И вы также, Лейтон! Тоби! Можешь подать кофе!
Ароматный напиток был подан и выпит в тишине. Несмотря на дородность, Тоби порхал вокруг стола с легкостью и проворством домашнего эльфа. Больше никто не пытался вести беседу, и Марианна с трудом удерживала слезы. У нее появилось неприятное ощущение, что все на этом корабле, о котором она так мечтала, отвергало ее. Язон против желания взял ее, Лейтон – ненавидел, хотя она и не знала почему, а теперь оказалось, что и экипаж видел в ней предвестника несчастья! Ее похолодевшие пальцы сжались вокруг чашки из тонкого фарфора, чтобы немного согреться, и она одним духом выпила горячую жидкость. Сразу после этого она встала.
– Извините меня! – сказала она, не в силах удержать дрожь в голосе. – Я хочу вернуться в свою каюту.
– Одну минутку! – сказал Язон, тоже вставая, как, впрочем, и остальные.
Он обвел всех взглядом, затем добавил сухо:
– Останьтесь, господа! Тоби сейчас принесет вам ром и сигары! Я провожу княгиню!
Прежде чем Марианна, не способная еще поверить в свое счастье, смогла издать хоть звук, он схватил плащ и накинул его на обнаженные плечи молодой женщины. Затем, открыв перед нею дверь, он посторонился, давая ей пройти. Летняя ночь поглотила их.
Она была глубокой синевы, полной тихо мерцавших звезд, а игравшее мелкими фосфоресцирующими волнами море создавало впечатление, что корабль плывет по небесному своду. Палуба тонула во тьме, но на полубаке собрались матросы – кто сидя прямо на полу, кто стоя у планшира – и слушали товарища, который пел. Его голос, немного гнусавый, но приятного тембра, отчетливо доносился до медленно спускавшейся по ступенькам пары.
У Марианны перехватывало дыхание, и сердце ее трепетало. Она не понимала, зачем вдруг Язону понадобилось это свидание, но зыбкая надежда пробудилась в ней, и из страха нарушить очарование она не смела заговорить первой. Слегка опустив голову, она неторопливо шла впереди него, очень неторопливо, сожалея, что верхняя палуба не была длиной в один или два лье. Наконец Язон позвал:
– Марианна!
Она тотчас остановилась, но не обернулась. Она ждала, цепенея от надежды, раз он просто по имени назвал ее.
– Я хочу сказать вам, что… на моем корабле вы в полной безопасности! Пока я командую, вам нечего бояться ни команды, ни англичан! Забудьте слова Лейтона! Они не имеют значения!
– Он ненавидит меня! Это тоже не имеет значения?
– Он не ненавидит вас. Я хочу сказать – именно вас. Он относится ко всем женщинам с одинаковым отвращением и… с одинаковой ненавистью. И для этого он имеет веские основания: мать недолюбливала его, а невеста, которую он обожал, бросила его ради другого. С тех пор он проявляет постоянную враждебность к женщинам.
Марианна покачала головой и медленно повернулась к Язону. С заложенными за спину руками, словно он не знал, что с ними делать, корсар смотрел в море.
– Почему же вы взяли его с собой? – спросила она. – Хотя и знали, каким должно было быть это путешествие? Вы направлялись за мною, но по своей доброй воле захватили с собой злейшего врага всего что есть женственного!
– Потому что…
Язон на мгновение заколебался, затем быстро продолжал:
– Он не собирался провести с нами все путешествие! Он решил, что на обратном пути я оставлю его в обусловленном месте! Должен напоминать вам, что Константинополь не был предусмотрен программой, – добавил он с горечью, ясно выражавшей его разочарование.
Сознание этого пронзило Марианну до глубины души. Она тоже обратила свой печальный взгляд к морю, скользившему мимо корабля серебристо‑синей волнистой лентой.
– Простите меня! – прошептала она. – Иногда случается, что долг и признательность становятся тяжким бременем, но… это не причина, чтобы от них отказаться!.. Я так мечтала об этом путешествии, куда бы оно нас ни привело! Для меня не так важна его цель, как то, что мы будем вместе!
Внезапно он оказался рядом с нею, совсем рядом. На затылке она ощущала тепло его дыхания, в то время как он умолял со смешанной с тоской страстью:
– Еще не поздно! Пока эта дорога… наша дорога! И только когда мы пройдем Отрантский канал, придется выбирать… Марианна!.. Марианна, как ты можешь быть такой жестокой к нам обоим? Если бы только захотела…
Она почувствовала, как его руки опустились на нее. Слабея, она закрыла глаза и прислонилась к нему, до боли наслаждаясь этой минутой, которая вдруг сблизила их.
– Неужели же это я жестокая?.. Разве я вынудила тебя к невозможному выбору? Ты поверил в каприз, в желание продлить то прошлое, которого больше нет, о котором я не хочу больше…
– Тогда докажи мне это, любовь моя! Позволь мне увезти тебя далеко от всего этого! Я люблю тебя больше жизни, и ты знаешь это лучше, чем кто‑либо! Во время ужина ты заставила меня испытать адские муки! Ты никогда не была такой прекрасной, а ведь я всего лишь мужчина! Забудем все, что не касается нас…
Забыть? Прекрасное слово? Как бы хотела Марианна произносить его с таким же убеждением, как Язон. Вкрадчивый, коварный голос подсказывал ей, что это забвение было для нее единственным, чего хотел он. А готов ли он сам зачеркнуть свои воспоминания? Но настоящие мгновения были слишком драгоценными, и Марианна хотела продлить их еще. И потом, может быть, Язон хотел уступить? Она развернулась в его уже обнявших ее руках и нежно поцеловала его в губы.
– Неужели мы не можем забыть все по пути в Константинополь так же, как и по пути в Америку? – прошептала она, не переставая ласкать его. – Не терзай меня! Ты же прекрасно знаешь, что мне необходимо туда ехать, но… мне так нужен ты! Помоги мне!..
Наступило молчание, очень короткое, но глубокое. И в одно мгновение руки Язона освободили ее.
– Нет! – сказал он только.
Он отошел в сторону. Между двумя телами, только что соприкасавшимися и готовыми растаять во взаимной радости, упал ледяной занавес отчуждения и непонимания. На фоне темно‑синего свода высокая фигура корсара согнулась вдвое.
– Простите мою навязчивость! – сказал он холодно. – Вы уже у себя! Желаю вам доброй ночи!
Он повернулся и пошел прочь, еще более далекий, может быть, чем недавно, из‑за этой любовной слабости, которая внезапно заставила его признаться в терзавшей его тоске. Гордость, ужасная, неуступчивая мужская гордость снова взяла верх. Тогда Марианна бросила исчезавшей в ночи фигуре:
– Твоя любовь – только желание и упрямство, но хочешь ты этого или нет, я всегда буду любить тебя… по‑своему, ибо я не умею иначе! До последнего времени это тебя устраивало! И это ты отталкиваешь меня.
Очевидно, удар попал в цель, ибо он приостановился, борясь, возможно, с искушением вернуться, но затем сделал усилие над собой и продолжал путь к кают‑компании, где его ждали, укрывшись от коварных женских ловушек, другие мужчины, его братья…
Оставшись одна, Марианна направилась к своей каюте. Она уже была у двери, когда внезапно у нее появилось ощущение, что за нею следят. Она резко обернулась и посмотрела назад. Чья‑то тень отделилась от фок‑мачты и скользнула к носовой части брига. На мгновение она вырисовалась, черная и мощная, на фоне желтого света фонаря, висевшего на бушприте. По гибкости движений Марианна узнала Калеба, и ее захлестнула волна недовольства. Кроме того, что сейчас ее меньше всего волновала судьба негров в Америке, в беглом невольнике она видела только новый повод для ссоры с Язоном.
Дверь захлопнулась за молодой женщиной, которая поспешила зарыться в постель, чтобы попытаться в одиночестве найти средство победить наконец упрямство Язона. Вопреки всему сегодня вечером она выиграла одно очко, но она сомневалась, даст ли он возможность выиграть и другие. Инстинкт подсказывал ей, что, вероятно, он будет избегать ее… А может быть, лучше предоставить ему такую возможность и ждать, пока он сам не проявит инициативу?
Бесчувственная к заключенным в ней страстям, «Волшебница моря» следовала своей дорогой в бескрайней ночи. С полубака по‑прежнему доносилось пение матросов…
Глава II
Фрегаты из Корфу
Утром седьмого дня, когда приблизились к берегам Корфу, в лучах солнца показался направляющийся к бригу корабль на всех парусах – высокая белая пирамида, выраставшая на востоке, – о котором громогласно оповестил сидевший в сорочьем гнезде сигнальщик.
– Корабль по левому борту!
С полуюта эхом откликнулся голос Язона Бофора:
– Пусть подойдет! Курс прежний!
– Английский фрегат, – определил Жоливаль, наблюдая в подзорную трубу за его приближением. – Посмотрите на красный флаг, который развевается на его гафеле. Похоже даже, что он собирается атаковать нас!..
Стоя рядом с ним у левого борта, Марианна плотней укуталась в большую кашемировую шаль. Ее охватила дрожь. В воздухе ощущалось что‑то необычное. Вокруг нее раздавались свистки, вызывавшие на палубу вторую вахту.
Возле штурвального Язон следил за англичанином. Каждая клеточка его тела выдавала напряженное ожидание. Ожидание, охватившее весь внезапно замерший экипаж, как на марсе, так и на палубе.
– Мы уже вошли в Отрантский канал? – спросила Марианна.
– Вот именно! Этот англичанин должен идти из Лиссы. Но он появился так внезапно… словно подстерегал нас.
– Подстерегал? Но почему?
Жоливаль выразил свою неосведомленность пожатием плеч. Наверху Язон отдал какой‑то приказ О’Флаерти, который после звонкого «слушаюсь, сударь» сбежал с полуюта и созвал несколько человек. Немедленно появилось оружие и было распределено между матросами, которые, в быстром темпе проходя мимо помощника, получали пистолеты, сабли, кинжалы, топоры или мушкетоны в зависимости от вкусов и склонностей. За несколько секунд палуба брига приняла строгий вид готового к бою укрепления.
– Неужели мы в самом деле будем сражаться? – прошептала встревоженная Марианна.
– Похоже! Смотрите! Англичанин дал предупреждение, требуя остановиться.
Действительно, на левой стороне длинного черного корпуса с желтой полосой появилось облако дыма и раздался звук выстрела.
– Поднять флаг! – прокричал Язон. – Просигнальте о нашем нейтралитете! Этот осел идет прямо на нас!
– Итак, морской бой! – прошептала Марианна скорей себе, чем Жоливалю. – Только этого не хватало! Значит, матросы оказались правы, что я принесу им несчастье!
– Да перестаньте говорить глупости!.. – проворчал сквозь зубы виконт. – Мы знали, что подобное может произойти, и моряки никогда не считают бой катастрофой. Не забывайте, что это корсарский бриг!
Но тягостное впечатление осталось. Как назло, за прошедшую неделю не проходило дня без происшествия. Это началось с отравления почти половины дневной вахты неизвестно какой пищей, и пострадавшие провалялись потом целые сутки в гамаках. Затем один матрос, упав при неожиданном порыве ветра, раскроил себе череп. На другой день двое подрались из‑за пустяка. Их пришлось заковать в цепи. Наконец, накануне вспыхнул пожар на кухне. Правда, его быстро потушили, но Натан едва не сгорел. Все это сильно действовало на Марианну. В те редкие моменты, когда она покидала каюту, чтобы подышать свежим воздухом, она отворачивалась, заметив бледное лицо Джона Лейтона и его язвительные глаза, словно с вызовом следившие за нею. Один раз она даже заметила боцмана, смуглого испанца, отличавшегося высокомерием идальго и грубостью пьяного монаха, протянувшего в ее сторону скрещенные от сглаза пальцы.
Тем временем англичанин приближался полным ходом. На сигналы брига он ответил подъемом флага, означающего, что он хочет вести переговоры.
– Пусть подходит поближе! – объявил Бофор. – Посмотрим, чего он хочет! Но все же приготовьтесь, мне это не особенно нравится! Едва я увидел его марсели, у меня появилось ощущение, что он хочет сделать нам какую‑то гадость!
Сам он, с виду спокойный, снял синий камзол, расстегнул рубашку и закатал рукава. Стоя позади него, Натан, бывший почти точной копией своего брата Тоби, подал ему абордажную саблю, остроту которой тот проверил пальцем, прежде чем засунуть за пояс. Со своей стороны, матросы, повинуясь свисткам боцмана, заняли места по боевому расписанию.
– Открыть люки! – крикнул еще Язон. – Канониры к пушкам!
По всей видимости, корсар не хотел, чтобы его захватили врасплох. Фрегат подошел теперь совсем близко. Это был мощный сорокапушечный, многопалубный корабль «Альцеста», под командованием доблестного моряка, коммодора Максвела. Можно было видеть выстроившихся на палубе в безукоризненном порядке людей, но ни единая шлюпка не спускалась за борт. Объяснение произойдет с помощью рупоров, что не являлось таким уж добрым признаком.
Язон приставил ко рту свой.
– Чего вы хотите? – спросил он.
В звонком, немного гнусавом голосе англичанина послышалась неприкрытая угроза.
– Нам надо осмотреть ваш корабль! У нас есть для этого веские основания!
– Я хочу знать, какие? Мы американцы, следовательно, нейтралы.
– Если бы вы были нейтралами, у вас не было бы на борту посланницы Буонапарте! Так что мы даем вам возможность выбора: отдать нам княгиню Сант’Анна, или… отправиться на дно!
Ледяной холодок пробежал по спине затаившей дыхание Марианны. Как мог этот англичанин узнать о ее присутствии на борту брига? И как он смог узнать, что Наполеон послал ее с миссией? Ее охватило жуткое сознание могущества врага. Жерла пушек, открывшихся в борту корабля, показались ей громадными. Она видела только их и дымящиеся фитили в руках канониров. Но она не успела подумать о том, что произойдет, как раздался насмешливый голос Язона:
– Вы можете попытаться!
– Вы отказываетесь?
– А вы бы согласились, коммодор Максвел, если бы вам предложили поступиться честью? Особа пассажира священна!.. Тем более женщины!..
– Я ожидал подобный ответ, но я обязан был задать вопрос. Наши пушки уладят его.
И вот уже оба противника, пройдя борт о борт на расстоянии пистолетного выстрела, обменялись залпами. Сделанные слишком торопливо, они не нанесли ущерба ни тому, ни другому. Теперь судна разошлись, чтобы перезарядить пушки и снова вернуться во всей мощи, как некогда рыцари на турнире.
– Мы погибнем! – простонала Марианна. – Пойдите скажите Язону, чтобы он выдал меня! Этот англичанин потопит нас… Он гораздо лучше вооружен, чем мы!
– Такая причина вызвала бы смех у вашего друга Сюркуфа, – заметил Жоливаль. – Когда вы снова увидите его, попросите рассказать историю с «Кентом»! Морской бой имеет свои pro et contra и зависит от ветра и умения маневрировать… Это также вопрос мужества в деле, если пойдут на абордаж. А мне кажется, что наши люди не преминут это сделать.
Действительно, на лицах всех, поднявшихся на верхнюю палубу, Марианна могла прочесть возбуждение перед близким боем. От запаха пороха их глаза блестели, а ноздри трепетали. Среди напряженных лиц Марианна увидела и Гракха. Вооруженный пистолетом, явно в восторге, юный кучер приготовился, как и другие, к рукопашной схватке. На марселях хлопотали с парусами, тогда как приказы следовали один за другим и бриг с величественной грацией делал поворот, чтобы поймать ветер. Менее податливый англичанин только приступил к маневру, и новый громовой удар разорвал воздух. «Альцеста» дала залп кормовыми орудиями и окуталась белым дымом.