Уникальная врачебная методика

Добравшись до «Чайки» уже глубокой но­чью, Виктор почти на ощупь пробирался по длиннющему коридору жилого модуля. Единственная светившаяся лампочка-сирот­ка у входа в сортир подсказывала путь к Аркашиной комнате. Аркадий, заместитель ко­мандира батальона по всем мыслимым и не­мыслимым вопросам, в момент визита боль­ного «ремесленничал». Стоя одной ногой на табуретке, он что-то пилил, водя рывками вверх-вниз тупую ножовку и поминутно ее кляня.

—Что творишь, Аркаша? — просипел Вик­тор.

— Не видишь разве? — будто минуту назад расстались, откликнулся он.

Аркаша из черепахи делал пепельницу.

— Витёк, присядь, где сможешь, сейчас доделаю посудину для «бычков» и займусь тобой. Мне уже сообщили по спецсвязи ваши мужики, что ты скоро говорить пере- станешь.

— Всё! — довольно произнес «мастер». — Ох и крепкая у этой твари кора. Минут двад­цать пилить надо, пока распилишь.

Местные черепахи пользовались особым спросом у бойцов ограниченного контингента. Из них делали плошки, экзотические пепель­ницы и другую симпатичную лакированную посуду. Этим и занимался сейчас Аркаша, вы­ковыривая штык-ножом остатки нутра из отпи­ленной половины несчастного животного.

— Ситуация ясна, — хирургически важно произнес Аркадий, покончивший с черепахой и с помощью фонарика изучивший ротовую по­лость пациента. — Надо поднимать Игорька, одному не обойтись.

Анестезиолог батальона Игорь, двадцатиче­тырёхлетний старший лейтенант, был известен своей безотказностью, врачебным мастерством и платонической любовью к сорокавосьмилет­ней жене представителя советского посольства в областном центре. В связи с тем, что сегодня Игорёк был в стельку пьян, «скальпель» — про­калённый зажигалкой и протёртый спиртом, чтобы не занести инфекцию, ритуальный кин­жал — взял в руки Аркаша. Еле ворочающий языком безотказный Игорёк ассистировал ему, неловко подсвечивая фонариком.

— Рот-то разинь пошире и не дергайся! — вошел в раж Аркаша. — Игорёк, держи ему го-

лову! И-я-я-х!

Виктор почувствовал, как что-то в горле хру­стнуло, лопнуло, и моментально стало легче. Слегка протрезвевший Игорёк произнес муд­реную медицинскую фразу выражающую, ви­димо, диагноз пациента.

— А теперь всё сплюнь и выпей вот это.

От «вот этого», выпитого залпом, стали вид­ны необъятные российские просторы и салют победы над ненавистным врагом.

—Ху-у-у... — минуту спустя, вытирая гус­тую слезу, уже внятно выдохнул Виктор.

—Предупреждать надо, хирурги!

 

— Тебя предупреди — эффекта не будет, и цена лечения приблизится к нулю, — тоном ректора мединститута изрёк Аркадий. — Ладно, не скули. Девяностошестипроцентный спирт ещё никого на тот свет не отправил, а пользу получили от него ощутимую, — продолжал лекцию эскулап.

— Через полчаса идёт почтовый борт на «Скобу», — сказал Игорь. — Мы сейчас тебя
проводим и посадим, а то сам не дойдешь.

Виктора быстро и жарко развезло. Появи­лось желание до «почтовика» дотанцевать вприсядку. Выйдя на улицу, едва не наступили на огромного флегматичного лейтенанта, де­журного по части, который левой рукой поме­шивал прекрепкий чай, а правой, почти не це­лясь, отстреливал черепах из снайперской вин­товки с глушителем. Их неторопливо, с интер­валом в один метр, выставлял новичок-бача, вытаскивая из коробки, в которой, предусмот­рительно заготовленные еще днём, «мишени» лежали горкой.

— А что ты думал? — спросил Аркаша. — Две пользы одновременно: и гарнизон очища­ется, и в навыках стрельбы совершенствуешь­ся.

Через два дня вся «Скоба» с восторгом па­лила по черепахам из всех видов стрелкового оружия. Причем за девять попаданий из деся­ти победителю причиталась банка пива из го­родского духана, купленная на деньги из общей казны спорщиков. И то дело. Особенно если горло не болит и пиво можно пить холоднень­ким.

* * *

И снова полёты. И днём и ночью. И снова разведвыходы. Для кого они выходы и возвра­щения, а для кого — уходы в вечность.

Пятнадцать часов тридцать минут. Две «восьмёрки» и две «двадцатьчетвёрки», болта­ясь в кильватерном строю, стелятся над зем­лей. Идут в сторону дома. Жуткий зной, от ко­торого нет спасения даже на скорости двести километров в час при всех открытых блисте­рах. Горячий плотный ветер топчется по раз­моренному телу, как хочет.

Вдруг борттехник показывает пальцем чуть правее. Точка обнаружения, стремительно над­вигаясь, превращается в странный холмик с не­сколькими шестами и лентами на них. Четвёр­ка вертушек в тридцатиградусном крене про­носится над ними и заходит левым разворотом на второй круг для посадки. На душе какое-то смутное нехорошее предчувствие. Высадивша­яся группа «Чайки» из десяти человек кольцом прикрыла тройку Виктора, которая, петляя, бе­жит к привлекшему внимание месту.

В жизни есть случаи, остающиеся в памяти навсегда. То, что увидели десантники, было из разряда так называемых «ужасов войны». На песке, под воткнутыми шестами-флагами, лежал полузасыпанный песком человек. То, что осталось от него, на языке «духов» называлось «красным тюльпаном». Это адское блюдо го­товилось только из пленных советских солдат.

Отрезанная голова, с вырезанной звёздоч­кой на лбу, была привязана между ног. Кожа, нарезанная полосками по всему телу, завязана венчиком там, где была голова. Этот дурно пах­нущий, перемешанный с песком мясной ком де­сантники, плохо понимая, что делается, отнес­ли на борт.

Всё полётное время, тридцать восемь минут, он лежал между спецназовскими ногами на полу рядом со своей головой. И в памяти Вик­тора он до сих пор лежит там, в вертолете, как и лежал в тот проклятый Богом день. Все смот­рели только на него, боясь взглянуть друг дру­гу в глаза.

Как выяснилось позже, погибшего звали Михаилом и родом он был с Вологодчины. В плен попал в бессознательном состоянии око­ло месяца назад, когда шел замыкающим од­ной из маленьких колонн. Его долго искали, используя все разведывательные каналы. Он был старшим лейтенантом, командиром взво­да, и свою маленькую колонну сохранил. Хоть и потрёпанная, до цели она дошла. Себя — не уберёг.

Ночью пришел «почтовик». Если одну из ма­леньких радостей войны — баню — можно хоть приблизительно ожидать, то письмо из дому — это вечно ожидаемая и всегда непредсказуемая, нечаянная радость. Сначала письмо, проделав­шее путь в тысячи километров, но со­хранившее запах семьи и отчего дома, благого­вейно обнюхивается, потом внимательно рас­сматривается и наконец медленно, со сладос­тным сердечным замиранием вскрывается. Пе­речитывается эта весточка по многу раз, и каж­дый раз — как первый.

Письмо заговорит с солдатом то голосом жены, бережно хранящей ранимую душу свое­го далекого мужа, то мурлыканьем только что самостоятельно пошедшей дочурки, то настав­лениями отца и матери, и все эти родные голо­са сливаются в один:

«Береги себя, любимый. Береги!»

ЖЕНИХ И НЕВЕСТА

За стеной полчаса назад удалось усыпить снот­ворным молодого штурмана — лейтенанта Лёху. У него на кабульской вертушке-почтови­ке не вернулась на «Скобу» будущая жена — миловидная, скромная, улыбчивая и краснею­щая медсестра Таня. Узнавшего об этом Лёху, внешне всегда спокойного, спортивного сложе­ния мужика, забила многочасовая эпилепсия.

«Почтовик» исчез при заходе на посадку на базу «Пучок» в районе пика Мучкель с высот­ной отметкой три—пятьсот пятьдесят восемь. Связь с бортом прекратилась в два часа, за пят­надцать минут до посадочного времени. Ведо­мый экипаж ничего вразумительного доложить не смог. В поисках «почтовика» барражирова­ли восемь бортов: четыре со «Скобы» и четыре с «Пучка». Общее мнение поисковиков пока было уклончивым: сбился с курса. А что про­изошло на самом деле — покажут «чёрные ящики», если их найдут, конечно.

Несмотря на относительно тёплую осень, ве­личественный, вечно снежный Мучкель цепко хранил зловещую тайну не одного уже ка­нувшего в вечность борта. Его блистающие надменные отвесные склоны насмешливо встречали любого желающего покопаться в пещерных сундуках. Седые, клочкастые, стремительно идущие тучные облака не спускали насурьмленных подозрительных взоров ни с одного из непрошеных гостей.

Сектор поиска разделили по квадратам. «Скоба» просматривала свой район по спира­ли снизу вверх. Шёл пятый час безрезультат­ного поиска. Чем выше поднимались газнийцы, тем ниже становилась видимость. Виктор, прилипнув лбом к носовому блистеру, старал­ся не пропустить ни один подозрительный холм.

Потерянную «вертушку» первыми нашли ребята из «Пучка». Они дали координаты: шесть, квадрат по улитке двойка, — и ушли на дозаправку. Взлетев третий раз, четверка вертолетов «Скобы» через десять минут выш­ла в точку гибели «восьмёрки». Да, ребята дей­ствительно сбились с курса, причем сбились грубо и странно. Но в тот момент строить до­гадки времени не было.

Вертолёт выглядывал из обледенелого суг­роба обломанным хвостом. Лопастей не видно. До места остановки по снегу тянулся ров­нейший черный след длиною метров двести. Поисковики решили не рисковать. Четверо из поисково-десантной группы высадились на тросах. «Калашниковы» остались на борту, из оружия взяли только пистолеты, так как «ду­хов» не ожидали. С собой прихватили ломики и лопаты.

Зависшая «вертушка» терпеливо дребезжа­ла на высоте пятнадцати метров, чуть в сторо­не. Остальные встали в круг. Виктор попере­менно с ребятами размашисто долбил лобо­вое стекло упавшего вертолета. После того как раскопали глубоко влезшую в снег носовую часть, удалось втиснуться в кабину.

Экипаж задохнулся, находясь, видимо, в бессознательном состоянии, так как лица не были разодраны ногтями, что обычно происходит в таких случаях. Положение тел подтверждало догадку. У всех вертолётчиков были характер­ные кровавые заливы лица, как при разовом уда­ре. Выкатившиеся глаза и вывалившиеся синие языки сделали членов экипажа близнецами. Пи­лотов выволакивали минут десять, затем ещё минут пять по-шахтёрски прорубались в салон.

Таня сидела, припечатавшись спиной к пи­лотской кабине, со сплющенной головой, размозжённой ящиками с боеприпасами. Из спи­ны, разодрав офицерский бушлат, торчала рас­щепленная доска от одного из ящиков. У её ног скрючился задавленный тем же грузом ещё один пассажир. Остальные, всего их было ше­стеро, также задохнулись.

Но двое, какое-то время остававшиеся в жи­вых, пытались выбраться через боковой люк. Драка между ними за то, кому быть первым, шла насмерть. Они задушили друг друга: один — схватив конкурента обеими руками за горло, другой—засунув руку сопернику по ло­коть в рот.

Через сорок минут, собрав «ноль-двадцать первых», погибших, спасатели сожгли разбив­шийся борт нурсами (неуправляемыми реактив­ными снарядами), сделали прощальный круг и, качнув крылом, ушли.

Таню Лёха увез в Союз сам. По дороге, во время доставки, он ревниво и нехотя подпус­кал к гробу других людей, пытавшихся оказать ему помощь. Дома на похоронах Лёха позво­лил попрощаться с Таней только матери. Сам с любовью украсил скромную могилу. Обратно на «Скобу» Лёха больше не вернулся.

«ЧЁРНЫЕ АИСТЫ»

Осень. Высокогорную Газнийскую вертолёт­ную площадку вторые сутки облизывали лени­вые рваные тучи. Время от времени они недол­го, но густо поливали ледяным дождём людей и строения. Песчаная земля, быстро впитыва­ющая влагу, ощутимо студила ноги в постоян­но сырой обуви. Было хмуро, неуютно, посты­ло и на небе, и на душе.

Только жарко натопленная по-русски баня, только раскаленная парная, набитая под по­толок служивыми, приносила облегчение из­раненным душам и телам воинов. Сквозь глу­хой из-за пара, не умолкающий ни на секунду банный гам раздался зычный голос посыль­ного из штаба. С непривычки, едва выдержи­вая тяжелый мокрый жар парилки, он согнул­ся к полу в три погибели и отчетливо прокри­чал:

— Командирам отрядов и поисково-десант­ной группе срочно прибыть к командиру эскад­рильи.

— Ну, ни раньше, ни позже!..

Ворча под нос и переругиваясь между со­бой, недопарившиеся мужики на ощупь выпол­зали в предбанник.

В штабе сидели трое представителей афган­ской контрразведки ХАД. Двое из них были аф­ганцами, а третий — русский советник и заод­но переводчик, молодой, неуклюжий, с непро­порционально длинными руками и ногами. По­жилой афганец, с трудом подбирая выражения, рассказывал о чём-то важном и при том для на­глядности показывал оперативные фотографии. Русский переводчик еле успевал за ним из-за не­внятного произношения старого вояки. По мере возрастания профессионального любопытства офицеры всё ближе подвигались к карте, полу­шепотом обмениваясь мнениями. Сведения, ради которых вертолётчиков вырвали из парил­ки, стоили бани, как Париж — мессы. Разговор шел об известной группе афганских бандфор­мирований под названием «Черные аисты».

Эти самые «аисты» в середине лета оказа­лись в зоне ответственности «Скобы» и «Чай­ки». К осени они уже крепко осели в шестиде­сяти километрах южнее «Скобы», в почти не­приступных горах Хайркота. Костяк группы составляли смертники, физически великолеп­но подготовленные и обладавшие профессиональной разведвыучкои. Девизом отряда были слова: «Смерть неверным во славу Аллаха!»

В завершение рассказа хадовцы попроси­ли вертолётчиков не позднее завтрашнего дня встретиться с представителями «Чайки» для разработки совместной молниеносной опера­ции. Предстояло выбить противника с места постоянной дислокации, нанести ему возмож­но больший урон и, если удастся, захватить главарей.

— Надо отметить, — от себя добавил переводчик, — что командиры группы сами смертниками не являются. Они из богатых семей. Их родители постоянно проживают в США. Лагерь для подготовки «аистов» создан ими на свои деньги в Пакистане, в пяти кило­метрах от афганской границы, в районе Джелалабада. Сейчас в группе находятся два аме­риканских специалиста по Вооруженным Си­лам СССР, закончившие в начале семидесятых МГУ и Плехановский институт на круглые пя­терки. Смертников набирали из бедняков Газнийской и Туркменской провинций. Вот те­перь и думайте, что нужно предпринять для уничтожения бандформирования. Операцию по ликвидации «аистов» желательно провести за одни сутки.

Сделав паузу, он обвел взглядом слушателей.

— Да... Вот ещё...

Переводчик заглянул в свой блокнот.

— У этих ребят имеется мощнейшая радио­станция слежения. Во время операции не используйте привычные каналы радиообмена.

Через два часа в штабе эскадрильи сидели практически все из представителей «Скобы» и «Чайки», кто был отобран для выполнения предстоящего задания. Два ряда столов зани­мали ребята Бати Блаженко, который придир­чиво слушал каждую мелочь предполагаемо­го, наиболее удачного, как казалось рассказ­чику, варианта операции. Карту закончили двигать примерно к пяти утра, после чего еще часа два курили.

Под утро Батя с ребятами на бэтээрах ушел в туманной пыли на свою базу для подготовки операции. Разошлись и вертолетчики. Время «Ч» должно было наступить через сорок восемь часов после приказа из Кабула. Днём получили «добро» на планируемую операцию лично от командарма, в просторечии — «первого».

Почти двое суток прошли в обычной подго­товке — проверяли технику, снаряжение, писа­ли домой. Каждый писал по два письма — одно посмертное, прощальное, на случай гибели, другое — обычное, потому что после операции на эпистолярное творчество сил не было. Перед са­мым вылетом, по старинному солдатскому обы­чаю, одевались во всё чистое...

 

* * *

— Он сказал: «Поехали!» — и махнул ру­кой, — промычал под нос Гена Хлебник из группы Виктора, щелкнув вычищенным затво­ром своего преданного «Калашникова».

— Пять, четыре, три, два, один, ноль... За­пуск!

Группа Радаева—Евдокимова, имеющая за плечами двухлетний опыт афганской бойни, подхватила двадцать мастеров-спецназовцев и унеслась в сторону Хайркота. Начался боевой отсчет времени.

Время «Ч» сказалось и на погоде. «Вертуш­ки» унеслись в одну сторону, тучи — в другую. И только «белое солнце пустыни» беспристрастно следило за развивающимися событиями.

На базе весь задействованный в операции на­род привычно и молча занял боевые позиции. Свободные от задания офицеры и солдаты ду­шой и сердцем были с теми, кому предстояло несколько часов спустя узнать: живу быть или голову сложить.

В готовности номер один на ноль-одиннадцатом борту по радиообмену следил за ходом событий Коля Майданов, православный казах, каких немало я встречал на своей родине в Ка­захстане. Николай не знал еще в тот момент, что вместе со своими ребятами спасёт двадцать две жизни воинов «Скобы» и «Чайки». За про­явленные мужество и отвагу ему присвоят зва­ние Героя Советского Союза.

Два года назад он уже выдержал достойно смертельный экзамен войной: эвакуировал со скалы высотой три тысячи пятьсот метров бой­цов правительственной армии, блокированных там со всех сторон мятежниками. Правда, для этого пришлось облегчить борт до такой сте­пени, что с вертолёта сняли всё навесное обо­рудование и даже двери. Другой раз в пустыне Регистан Коля спас от смерти около сотни ко­чевников-белуджей во время бушевавшего пес­чаного смерча.

Лётное мастерство Майданова было столь высоко, что ему одному из немногих пилотов разрешали поиск бандформирований в режи­ме «свободной охоты», то есть без согласова­ния с командованием авиационной части. Ле­тать с ним пилоты почитали за честь. Да и «духи» почитали бы за счастье знать маршруты его полетов: за Колину голову назначили премию в миллион «афгани» наличными, о чём свидетельствовали красочные объявления, раз­бросанные по Газни.

...На пятьдесят шестой минуте после старта первой группы из командного пункта руково­дителя полетами выскочил командир эскадри­льи, и, забыв, что в руках у него микрофон и можно отдать приказ по связи, он стал орать до хрипоты:

— Поисково-десантной группе взлёт!

Но еще до этого мгновения Майданов и все, кто был на борту, знали, что сейчас будет ко­манда, ибо сами слушали радиообмен. Они поняли, что «там» случилось самое неприят­ное: неожиданно с группой Радаева—Евдоки­мова была потеряна связь. Минимум, отчего так могло произойти, — их подбили. Чего больше всего боялись, то и случилось.

В момент подлёта к зоне контроля оба бор­та, как говорят пилоты, «поймали» по «Стин­геру» одновременно. Военной выучки «Чёрным аистам» было не занимать.

Ведущий группы — Алексей Радаев сумел хоть и грубо, но посадить вертолёт, пропахав брюхом около тридцати метров. Следом за ним по свежевырытой траншее, завалившись на бок, чуть ли не хвостом вперед, бороздил землю Саша Евдокимов. Тормозной путь машин, густо ды­мящих и фонтанирующих кипящим маслом из пробитых двигателей, был впечатляющим. В итоге оба борта, по-братски обнявшись, зары­лись мордами в арык. Оставшиеся в живых че­ловек двадцать пять из тридцати, оглушенные, с разбитыми лицами и в изорванной одежде, пы­тались вытащить тяжелораненых и останки по­гибших из горевших машин. Позиция была хуже некуда — с двух сторон арык зажат скалами, на вершинах которых — огневые точки «аистов», да и в самой долинке горного ручья в сторону солнца противник рассредоточился за каждым удобным валуном. Позади, за тесниной меж скал, была пропасть, арык уходил вправо от нее по широкому уступу скалы.

Две «двадцатьчетвёрки», шедшие за «восьмёрками» в боевом строю, после попада­ния «Стингеров» во впереди идущие машины вздыбились носами, так как совершили одно­временный мощный залп из всех видов имею­щегося вооружения по базе «аистов».

Зависшая над местом падения «вертушек» трёхглазая красная ракета «духов» стала сиг­налом для «аистов» на уничтожение наших ре­бят. И началась такая адская стрелково-пушечная какофония, что едва выползшие из верто­летов люди зарылись по самые глаза в разом забурлившую от пуль и снарядов арычную жижу.

Сбитым ребятам не было ни малейшей воз­можности сделать хотя бы один ответный вы­стрел. Да, собственно, в тот момент и неизвес­тно было, куда стрелять. Из-за пара, столбом поднявшегося от воды, противника не видели ни те, ни другие. Радаеву чудом удалось заме­тить за спиной узкую тропинку, по которой можно за две-три минуты очень быстро успеть переползти всем в мало-мальски удобное мес­то и перетащить тех, кто не мог двигаться.

Грохот пальбы не позволял услышать даже ближнего, поэтому объяснялись на пальцах, как на разведвыходе. Как ни странно, но собствен­ная деловитость и собранность, почти всех ус­покоила. Народ стал методично и быстро ока­пываться, занимая крошечную круговую обо­рону. Кто мог, зарылся во влажный песок по самые плечи. Благо он был податливым, но жутко холодным. Всех, не способных стрелять, штабелем сло­жили в центр круговой обороны. Лёша Радаев хладнокровно пересчитал общее количество боезапаса, разделив его на каждого поровну. Не сговариваясь, все воткнули перед собой в пе­сок штык-ножи. Всё произошло за полторы-две минуты. Тем и сильна русская душа в тяжёлых ситуациях: несмотря на плотный прицельный обстрел, всю подготовку к обороне бойцы про­вели, не обращая внимания на воющие пули.

Один из десантников, совсем молодой, именно таких и звали — «бача», впервые ока­завшись в горячей ситуации, от страха потерял самообладание и с безумными глазами попы­тался вырваться из оборонительного кольца. Получив жесточайший, но спасительный удар по голове от кого-то из своих, солдатик обмяк и был уложен в середину общей кучи.

В вышине сиротливо, но грозно кружили две «двадцать-четвёрки», достреливая свой боезапас по противнику. Саша Евдокимов поднял к небу взор, тихо и внятно произнес:

— Если подкрепления наших через пятьде­сят минут не будет здесь, то командиры груп­пы дергают кольца гранат по моей команде для самоподрыва.

Возражений ни у кого не было.

А «духи» осатанели. На крошечное кольцо русских воинов был обрушен огонь, плотнос­тью не менее пяти пуль на квадратный метр. Примерно через пятнадцать минут боя ранены были все. А со стороны солнца со скоростью, превышающей предельно допустимую, на вы­ручку уже неслась шестёрка Ми-8 и десять Ми-24, до позиции им оставалось несколько минут полетного времени.

На первой «ноль-одиннадцатой» «восьмер­ке» командиром группы шел Батя Блаженко. Всполохи и молнии от боя были такими, что по этим засветкам летчики еще за пять кило­метров определили, как правильно подойти и высадить боевые группы. Благо, этому помога­ло и солнце. Не уходя от его лучей, бьющих в спину, ни вправо, ни влево, Коля Майданов, поддержанный из всех видов стрелково-пушеч-ного оружия, сделал первую посадку в самый центр пекла.

Огонь «духов» стал ещё сильнее, так что за несколько секунд до приземления разлетевши­мися осколками блистеров вертолёта были по­сечены все, находившиеся на борту. Высадить Батю с его группой удалось только на третьем приземлении.

Четырнадцать человек вывалились на зем­лю за одну-две секунды и, то петляя, то по-пластунски, стали подтягиваться к группе Радаева. Майданов, творя чудеса пилотажа, умудрялся находить такие точки ожидания на земле, где на него успели бы загрузиться все. Несмотря на пулевые пробоины, превратив­шие вертолёт в решето, он по-прежнему оста­вался боеспособным.

Будучи командиром авиагруппы и стремясь сохранить жизнь друзьям, Коля запретил всем бортам заходить в точку загрузки, взяв всю от­ветственность на себя. Остальные должны были вести только огневую поддержку, нахо­дясь на удалении не менее пятисот метров.

— Ну, что, соседи, дождались? — просипел Батя. Он первым очутился в общей куче оборо­няющихся. — Теперь все валимся на «ноль-одиннадцатый» борт! — проорал он по ра­ции. — У нас времени тридцать секунд. Му­жики, смотрите в оба! На второй подход воз­можности нет!

Борт Майданова, как мячик скача с точки на точку в клубах пыли, огня и дыма, уже стоял в новом месте загрузки. А живые уже тащили мёртвых. Виктор, как кладовщик, считал всех по головам. Батя, меняя седьмой магазин на бусом от накала «Калашникове», без конца хри­пел:

— Все?! Все?!

Головы уже считал каждый, кто способен был считать.

—Ну, что?! — уже сидя на борту и свесив ноги, Блаженко палил очередями во все сторо­ны и продолжал, как заевшая пластинка, непре­рывно переспрашивать:

— Все?!

Как ни считай, а одного не было. Гена выва­лился с борта и, грохнувшись животом об зем­лю, показал на пальцах:

— Трое ко мне! Майданов, вывози кучу в сторону и сразу за нами!

Сильно перегруженный борт, задрав хвост и почти бороздя носом землю, едва оторвался от площадки и сменил место ожидания. И тут раздался спокойный голос Коли:

— Или забираем всех, или все остаемся.

А четверо вывалившихся на поиск в сплош­ном дыму и копоти, при видимости два-три мет­ра, на ощупь искали забытого. Он нашёлся по­чти сразу: мальчишка-«бача», которого в самом начале боя «усыпили» ударом по голове. С вы­пученными глазами, обняв валун в арыке, сол­дат дико хохотал. Его едва отцепили втроем. До­тащив до борта и забросив найденного в об­щую кучу, Блаженко почему-то уже без автома­та, с одной гранатой и ножом, заполз в пилотс­кую кабину и показал Майданову руками: «Отход!».

«Аисты» были уже в пятидесяти метрах. Ра­зом прекратив стрелять, они понимали, что взлететь и уйти из их рук этим людям поможет только чудо. И Майданов поразительно спокой­но совершил то, что дано было совершить толь­ко Летчику с большой буквы.

На борту находилось тридцать пять человек, и поэтому из-за перегрузки взлететь он мог только по-самолётному, то есть с разбега. Тро­па, назначенная Колей и судьбой «взлётной полосой», была настолько узка, что сползи с нее вертолёт хоть на метр влево или вправо — его несущий винт обломился бы от удара о скалу. Длина разбега была короче любого теоретичес­кого минимума, о котором пишут в летных учеб­никах. Взлету на тот свет не мешали даже «аис­ты». В эфире же пронеслось единственное сло­во: «Взлетаем!»

Машина, вибрируя, начала медленно и тя­жело разгоняться. И в тот момент, когда шасси оторвалось от земли на один сантиметр, «взлёт­ная полоса» оборвалась. Под вертолетом раз­верзлась стометровая пропасть. Но милость Божия, сердце-двигатель и раскрученный до звенящего предела винт, превратившийся от перегруза в воронку, были на стороне русской отваги.

Вертолёт, падая в пропасть, успел за не­сколько десятков метров набрать недостающее число оборотов винта, прекратил сваливание и, медленно набирая высоту, начал уходить в сто­рону базы. «Аисты» не верили своим собствен­ным глазам: верная добыча ускользала от них! Они стали в бессильной ярости палить вслед машине из всех видов стрелкового оружия.

И тут на них волнами обрушились «вертуш­ки», ожидавшие своей очереди и следившие за спасением сбитых экипажей. На душманские позиции пошел авиационный пушечно-ра-кетный накат, который превратил их базу в жерло извергающегося вулкана, в сплошное черно-грязное облако из дыма, пыли, песка, копоти и огня. Когда стихли разрывы снаря­дов и ракет, был слышен только треск догора­ющего металла, нечастые крики раненых «ду­хов» и свист пуль от разрывающихся в огне патронов.

Четыре боевые группы спецназа «Чайки», находившиеся в пятистах метрах, терпеливо ждали, когда можно будет что-либо рассмот­реть на том месте, откуда еще сутки назад ис­ходила смертельная угроза. Но угарный чад, которым заволокло разбитую базу «аистов», висел плотной стеной в стоячем безветренном воздухе, мешая приступить к завершающей части операции.

Ни один бандит не выбрался из этого котла между скал, хотя наверняка кто-то уцелел в гро­тах. Бойцы «Чайки» не стали тратить времени попусту, а, отойдя еще на один километр, уст­роили круговую ночную засаду и окопались кольцом. К часу ночи над «духовской» базой появились бомбардировщики Ту-22 из Союза. Ювелирно отбомбившись, они ушли к себе.

Начавшийся к рассвету ветер разогнал дым и гарь и позволил Аркаше, руководившему опе­рацией, скомандовать:

— К бою!

Но боя как такового не было — драться было не с кем. Среди разбитой, искореженной техники на выжженной земле удалось сосчи­тать около тридцати пяти трупов «аистов». Два Батиных сержанта пунктуально выполнили указание комбата об обнаружении живыми или мертвыми двух американских советников. Их,. наспех заваленных валунами у входа в грот, обнаружила Аркашина немецкая поисковая овчарка по кличке Бача. Выполнив указание хозяина, пес прилег так, что слился с цветом земли и смиренно «доложил» о выполненной работе еле слышным повизгиванием, светофоря алым языком. Оба бывших отличника «Пле­хановки» и МГУ с треском провалились на военной «олимпиаде», где медалистами ста­ли простые русские школьники с Урала. От­живших свое американцев опознали по креп­кой качественной обуви и чистому ухожен­ному телу. Их головы «духи» унесли как до­казательство своим хозяевам, что в руки к русским те живыми не попали. По всей ви­димости, выжившие «аисты» ушли через многочисленные катакомбы и естественные пещеры, которые пронизывают собой горы Хайркота.

У нескольких трупов были разбиты головы. Вероятнее всего, их добивали свои, потому что таким образом смертники не сводят счеты с жизнью, у них есть другие способы. Собствен­но операция уже завершилась, и, чтобы не тра­тить время и спокойно дойти домой, Аркаша дал команду своим:

— Выполняем беглый контрольный досмотр пещер и через тридцать минут уходим.

Углубляться в гроты глубже естественной световой видимости он запретил. Прежде чем досматривать сомнительные темные углы, Аркаша потребовал забрасывать туда по трофей­ной гранате американского производства, в каждой из которых находилось около ста мелких стальных шариков, залитых воском. Ценность их была в том, что насмерть они никого не по­ражали, но без глаз оставались практически все, для кого они предназначались.

Восемь БТРов, оцепив вход в пещеры, на­вели стволы КПВТ — мощных пулеметов, ус­тановленных на них. По команде капитана-но­восибирца:

— Отсчёт, — четыре группы по пять чело­век бесшумно и стремительно растворились в горе. Три группы, покопавшись минут пятнадцать и покидав несколько гранат на всякий случай, вышли со скучным видом.

— Что бродили?

На двадцатой минуте, когда Аркаша, от дол­гого ожидания уже начавший было ёрзать за­дом по броне, собрался заслать людей на вы­ручку четвёртой группы, из пещеры раздался хохот, а минуту спустя оттуда вышли военные... в форме английских королевских войск. Впе­реди шёл на согнутых ногах один из них. С красным от натуги лицом он тащил обеими ру­ками двухпудовую огромную амбарную книгу.

В её описи одних только касок числилось сорок тысяч штук, не говоря уже о различных видах другого имущества. Эта часть пещеры была тщательно ухоженным и скрупулёзно про­думанным в инженерно-фортификационном от­ношении военным лагерем времён английской интервенции. Вдоль каменных стен шла тол­стая электропроводка и часто висели разбитые плафоны. Склад занимал достаточно большую пещеру около, пятидесяти квадратных метров с металлической решётчатой дверью. Её-то шу­стро и вышибли. Дальше обнаруженного скла­да десантники углубляться не стали. Туда про­сто не спеша покидали штатовские гранаты и вяло постреляли. В глубине грота было сухо, свежо и тепло. Вкусно пахло пищей. Где-то звонко струился ручей.

Облачившись в форму английских колони­заторов и прихватив с собой груду всяких при­чиндалов, наиболее ценными из которых были металлические фляжки, похожие на маленькие барабанчики, но оказавшиеся, правда, к вели­кому сожалению пустыми, колонна «Чайки» запылила в сторону базы. На переднем БТРе в каске конца девятнадцатого века и в зимнем френче нараспашку восседал довольный Аркаша.

Тщательно продуманная операция заверши­лась, в общем-то, благополучно. Не только оборвали чёрные перья летучим бандитам, но и уничтожили их гнездо. Яйца там они уже не­сти не будут. Но и «Чайка» вышла из этой схват­ки изрядно потрёпанной. Двух её птенцов «тюльпаны» унесли в Россию. Один навсегда перестал слышать и видеть, трое - ходить и преподносить любимым цветы, потому что их просто нечем стало преподносить, а у несколь­ких десятков бойцов на армейской форме, как знак доблести, появились нашитые жёлтые и красные полоски о ранении. Все, кто нюхал по­рох в эти сутки в горах Хайркота, стали орде­ноносцами. И первым в славной солдатской когорте стоял командир «ноль-одиннадцатого» борта Коля Майданов. Честь и слава тебе, рос­сийский солдат!

Апрель 1998 года

Невыразимо горько говорить об этом: двад­цать девятого января двухтысячного года по Рождестве Христовом при выполнении боево­го задания в Чечне Герой Советского Союза полковник Николай Майданов беспримерно храбро окончил свой жизненный путь.

Была поставлена задача высадить группу де­санта в зону действия ваххабитских боевиков. Однако сразу после высадки стало понятно, что разведка подкачала в выборе квадрата десан­тирования. Отряд десантников попал в заса­ду — под мощный перекрестный огонь до поры затаившегося противника. Сразу же несколько наших бойцов было ранено.

Командир вертолетчиков принял единствен­но возможное в этой ситуации решение: заб­рать десантуру обратно к себе на борт. Суво­ровский закон: сам погибай, а товарища выру­чай, — был растворен в горячей крови Майданова. Никогда он не бросал боевых товарищей в беде. Перед Богом свидетельствую об этом всем своим опытом, когда мы вместе с Никола­ем сражались плечом к плечу в Афгане.

В момент эвакуации десантников пуля вра­га угодила в приборную доску и срикошетила в грудь мужественного пилота, попав в область сердечной сумки. Но даже такая тяжелая рана не была смертельной для него. Он не выпустил штурвала из своих рук.

Уже в момент набора высоты Майданов был тяжело ранен в шею. Поврежденными оказа­лись важнейшие артерии. Однако и тогда Ни­колай продолжал лично управлять винтокры­лой машиной и почти довел ее до нашей базы. На то он и был — летчиком от Бога! Жизнь оставила Николая прямо в полете — от колоссальной потери крови за несколько мгновений до приземления. Посадку вертолёта завершил его второй пилот.

В отряде вертолётчиков никто не хотел ве­рить в смерть любимого командира. Матёрые мужики, прошедшие пекло множества жесто­чайших баталий, плакали от такой утраты на­взрыд, как малые дети. До сих пор и я не могу осознать смерть своего боевого друга. Несмот­ря на запоздалые усилия фронтовых врачей, душа героя отлетела от нас — земных — в не­достижимую пока небесную даль.

Вчера, второго февраля, российский воин Николай Майданов был похоронен на Аллее Ге­роев кладбища во имя преподобного Серафи­ма Саровского в Санкт-Петербурге.

Вечная память Христолюбивому воеводе Николаю! Слава его жизни и подвигов в наших сердцах, в душах наших потомков не померк­нет никогда! Имя его навеки вписано в скри­жали мучеников за единую и неделимую Свя­тую Русь! Аминь.

3 февраля 2000 года по Р. X

 

 

ПОЛИТРУЧЬЯ КОСТЬ

В час ночи на кровать Виктора и одновремен­но на его ноги уселся запыхавшийся гарнизон­ный радист Федя. Так как закрывать двери на базе было не принято, друг к другу в гости за­ходили все кому не лень. Особенно на запах жареной картошки, считавшейся деликатесом. В настоящую минуту деликатеса для Феди не было, поэтому он довольствовался ещё не ос­тывшим чаем с сахаром и печеньем из недавней посылки соседа. Виктор, проснувшийся от боли в ногах, минут пять недовольно ворчал, угова­ривая Федю слезть с теплого места. Наконец, доев печенье и выпив чай, Федя слез.

— Командир зовёт, — вытирая рот, прого­ворил он.

. — Случилось что-то? — спросил Виктор.

— Случится завтра, а, сейчас пошли, — ра­дист начал стягивать одеяло.

У комэска, как это было принято, уже грел­ся чайник. Подходившие командиры отрядов и групп старались занять место поближе к столу.