Или О том, что мудреца нельзя ни обидеть, ни оскорбить. 11 глава




15. И не только толпу заразило это безумие, но и некоторых, объявляющих себя приверженцами мудрости. Есть такие, кто думает, будто у них самих душа есть, и душа предусмотрительная, способная распорядиться своим и чужим; вселенная же эта, в которой мы живем, лишена будто бы всякого смысла, и то ли сама несется неизвестно куда; то ли движется природой, не ведающей, что творит[235].

16. Не кажется ли тебе, что узнавать все это — занятие весьма стоящее? Насколько могуществен бог? Создает ли он сам себе материю или пользуется данной? Что первее: разум ли предшествует материи или материя разуму? Создает ли бог все, что пожелает, или же во многих вещах то, с чем ему приходится иметь дело, сопротивляется ему, не дается, так что из рук великого искусника многое выходит дурно созданным, и не от недостатка искусства, а из-за сопротивления материала искусству?

17. Вот этим заниматься, это изучать, этому прилежать — разве не значит перепрыгнуть через свою смертность и сподобиться лучшей участи? — Ты спросишь, какой мне от этого прок? — Может, и никакого, хотя одна-то польза есть во всяком случае: примерившись к богу, я буду знать, что все остальное ничтожно мало.

 

 

Глава I

 

 

1. Теперь пора мне приступить к моему предмету; выслушай же, что я думаю об огнях, проносящихся сквозь воздух.

Они несутся по кривой и со стремительной скоростью; это доказывает, что они низвергаются с большой силой. Очевидно, что они не движутся сами по себе, но их что-то бросает.

2. Выглядят такие огни очень разнообразно. Какой-то из видов их Аристотель называет «козой»[236]. Если ты захочешь спросить меня почему, сначала ответь мне, почему козы называются козами. Если же, что будет гораздо удобнее, мы уговоримся не задавать друг другу вопросов, на которые другой заведомо не может ответить, достаточно будет исследовать само явление, не доискиваясь, с чего бы это Аристотель стал называть козой огненный шар. Ибо именно такова была форма огня, который явился — величиной с луну — во время войны Павла против Персея[237].

3. Мы и сами видели не однажды пламя в виде огромного столба, который на лету рассыпался. Подобное знамение мы видели незадолго до кончины божественного Августа[238]. Видели и во время казни Сеяна[239], да и кончина Германика[240]не обошлась без такого предзнаменования.

4. Возразишь мне: «Неужто ты настолько погряз в заблуждениях, что полагаешь, будто боги посылают предзнаменования смертей, словно на земле есть что-нибудь столь великое, что весь мир знает о его гибели?» Это мы обсудим в другое время. Тогда и увидим, происходят ли все вещи в определенном порядке, так что всякое предшествующее — либо причина, либо знамение последующих. Увидим, пекутся ли боги о делах человеческих; возвещает ли сама последовательность миропорядка о том, чему предстоит свершиться, определенными знаками.

5. Покамест[241]же я вот что думаю: подобные огни возникают от сильного трения воздуха, когда одна часть его теснит другую, а та не уступает и сопротивляется. Из этого противоборства возникают столбы, и шары, и факелы, и свечения. А при более легком столкновении и, так сказать, трении, высекаются более мелкие огоньки:

 

…Звезды

Часто проносятся вниз, а за ними влечется их волос[242].

 

6. Тогда мельчайшие огоньки обозначают и протягивают по небу тоненькую огненную дорожку. Ни одна почти ночь не проходит без подобного зрелища: ведь для этого не нужно большого перемещения воздуха. Одним словом, возникают они так же, как и молнии, только силы для этого требуется меньше; подобно тому как столкновение туч со средней силой производит зарницы, а более сильное — молнии, так и здесь: чем меньше воздуха и чем слабее его сжатие, тем более мелкие получаются огоньки.

7. Аристотель предлагает еще и такое объяснение. Круг земель выдыхает много разных испарений: одни влажные, другие сухие, третьи горячие, четвертые легко воспламеняющиеся[243]. Неудивительно, что у земли бывают испарения разных видов: ведь и в небе явлены самые разные цвета: Пес ярко-красный[244], Марс — тусклее, Юпитер вовсе лишен цвета, испуская чистый свет.

8. Следовательно, среди множества частиц, испускаемых землей и уносящихся вверх, непременно должны попадать в тучи и некоторые легковоспламеняющиеся вещества, причем загораться они могут не только от удара, но даже и от дыхания солнечных лучей; ведь и у нас ветки, обрызганные серой, можно зажечь на расстоянии.

9. Вполне правдоподобно поэтому, что подобное вещество, скопившись в тучах, легко загорается, и возникают большие и маленькие огни, в зависимости от того, больше или меньше в них было сил.

Ничего нет глупее, как предполагать, будто это звезды падают или перепрыгивают с места на место, или будто от звезд что-то отваливается или отрывается.

10. Ведь если бы было так, звезд бы уже не осталось. А между тем каждая оказывается на своем обычном месте и в своих обычных размерах; следовательно, те огни рождаются ниже звезд и быстро пропадают, поскольку нет у них своего места и прочного основания.

11. — Но почему же они не появляются среди дня?

— Так ты скажешь, пожалуй, что и звезд днем нет, раз их не видно? Как не видно звезд, когда их затмевает солнечное сияние, так и эти факелы: они проносятся и днем, но яркость дневного светила скрывает их. Если же сверкнет порой вспышка такой силы, что блеск ее устоит и против дневного света, тогда появляются и днем.

12. На нашем веку точно появлялись дневные факелы, и не один раз: одни проносились с востока на запад, другие — с запада на восток.

Моряки считают, что если падает много звезд, значит, будет буря. Но если это — предвестие ветров, то рождается оно там же, откуда и ветры, то есть в воздухе, который посередине между Луной и Землей.

13. При сильных бурях часто появляются как бы звездочки, садящиеся на паруса; терпящие бедствие мореходы думают тогда, что это им помогают божества Кастора и Поллукса[245]. Но причина для доброй надежды здесь иная: очевидно, что буря уже переломилась и ветры утихают — в противном случае огни неслись бы, а не сидели.

14. Когда Гилипп[246]направлялся в Сиракузы, появилась звезда, остановившаяся на самом кончике его копья. В римских лагерях видели, как загорались дротики: это значит, что на них попали огни. Они часто являются в виде молний и тогда обычно поражают деревья и живые существа; но когда в них меньше силы, они просто тихо соскальзывают с неба и садятся на что-нибудь, никого не поражая и не раня.

Есть среди них такие, которые высекаются между туч; другие появляются при ясном небе, когда воздух достаточно сжат, чтобы испускать огни.

15. Ведь и гром гремит порой с ясного неба и по той же самой причине, что из туч — из-за столкновения масс воздуха; ведь и более прозрачный и сухой воздух может собираться и образовывать некие тела, подобные тучам; они-то, сталкиваясь друг с другом, и издают звук.

— Тогда в каком же случае получаются столбы? В каком — круглые щиты или подобия большого пожара?

— Когда на то же вещество воздействует подобная же причина, только бо́льшая.

 

 

Глава II

 

 

1. Посмотрим теперь, как получается сияние, окружающее иногда светила. Передают, что в тот день, когда божественный Август, вернувшись из Аполлонии, вступил в Рим, вокруг солнца был виден разноцветный круг[247], какой обычно бывает в радуге. Греки зовут его «гало»; мы можем назвать его, пожалуй, венцом[248]. Расскажу, как объясняют его происхождение.

2. Когда в бассейн брошен камень, мы видим, как по воде расходится множество кругов: сначала возникает первый — самый маленький, затем другой — побольше, затем — все больше и больше, пока не иссякнет первоначальный толчок и не растворится в глади неподвижных вод. Предположим, что нечто подобное происходит и в воздухе. Сгустившись, он становится чувствителен к удару; свет солнца, луны или любого другого светила, попадая в него, заставляет его расходиться кругами. Ведь жидкость, воздух, все, что приобретает форму от напора извне, сжимаясь, принимает облик того, что его сжимает; но всякий свет распространяется кругами; следовательно, и воздух от удара света будет расходиться кругами.

3. Из-за этого греки назвали подобное сияние тем же словом, что и «гумно» — ведь места, предназначенные для обмолота зерна, почти всегда круглые. Не следует, однако, полагать, что эти будь то гумна, будь то венцы, образуются действительно рядом со светилами. Ибо они, хотя и кажутся окружающими их и словно венчающими, на самом деле отделены от них огромнейшим расстоянием; светящийся образ, который зрение наше, обманутое обычной своей слабостью, считает расположенным вокруг самого светила, возникает совсем недалеко от земли.

4. Ничего подобного просто не может произойти рядом со звездами или солнцем — ведь там лишь тонкий эфир. Только в плотных и густых телах могут запечатлеваться формы; в тонких им негде утвердиться, не за что зацепиться.

Подобные венцы можно иногда наблюдать в банях вокруг светильников[249]из-за темноты спертого воздуха — и особенно часто при южном ветре, когда атмосфера самая тяжелая и сгустившаяся.

5. Венцы эти иногда постепенно расплываются и пропадают. Иногда разрываются с какой-нибудь стороны; оттуда, где расплелся венец, моряки ожидают ветра: если разошелся с северной стороны — будет аквилон, если с западной — фавоний. Вот лишнее доказательство того, что венцы возникают в той же части неба, что и ветры; выше не бывает венцов, поскольку нет и ветров.

6. Добавь к этим аргументам еще один: венец собирается только при неподвижном воздухе и слабом ветре — при других обстоятельствах его не бывает видно. Ведь только неподвижный воздух можно сжать или раздвинуть, придав ему определенный облик; а на поток воздуха свет не может нажать, ибо тот не оказывает сопротивления и не принимает никакой формы, поскольку каждая его часть тотчас уносится прочь.

7. Итак, подобное изображение никогда не появится вокруг какого бы то ни было светила иначе, как при густом и неподвижном воздухе, готовом принять и удержать попадающий в него луч круглого света. И на то есть причина. Вспомни-ка пример, который я недавно приводил. Брось камешек в бассейн или в озеро — в любую стоячую воду — пойдут бесчисленные круги; а в реке ничего не получится. Почему? Потому что текущая вода разметает любые очертания. То же самое происходит и в воздухе: неподвижный, он может принимать определенные очертания; текущий же и несущийся не дает такой возможности, сметая любое давление и любую форму.

8. Когда венцы, о которых я веду речь, равномерно расплываются и сами по себе тихо пропадают, это предвещает безмятежность воздуха, тишину и покой; если они исчезнут с одной стороны — оттуда, где они раскололись, будет ветер; если порвались во многих местах — будет буря.

9. Почему это так, можно понять из того, что я уже изложил. В самом деле, если все изображение исчезает целиком, значит, воздух уравновешен и тем самым спокоен. Если оно пропадет с одной стороны, очевидно, что оттуда на него налегает воздух — значит, оттуда будет и ветер. Если же отовсюду оно раздирается и рвется, ясно, что натиск происходит со всех сторон и неспокойный воздух налетает то оттуда, то отсюда; из такого непостоянства воздуха, налетающего со всех сторон множеством порывов, очевидно, что предстоит бурная схватка многих ветров.

10. Такие венцы можно наблюдать по ночам вокруг луны и других звезд; днем редко, поэтому кое-кто из греков заявляет, что днем их не бывает вовсе, хотя история утверждает обратное. Причина их редкости в том, что солнечный свет сильнее, и сам воздух, возбужденный и разогретый им, — разреженнее. Луна действует слабее, и поэтому свет ее легче удерживается разлитым вокруг воздухом.

11. Равным образом и прочие светила недостаточно сильны, чтобы прорвать воздух; поэтому их изображение воспринимается более прочной и менее податливой материей и в ней сохраняется. Воздух при этом должен быть не настолько густым, чтобы выталкивать и отбрасывать от себя посланный свет, и не настолько тонким и разреженным, чтобы совсем не задерживать попадающие в него лучи. Именно такое умеренное равновесие и достигается ночью, когда воздух гуще, чем бывает обычно днем, и светила не пронзают его резкими ударами, но мягко испускают в него свой свет.

 

 

Глава III

 

 

1. Зато радуги, напротив, не бывает по ночам, или, по крайней мере, очень редко, так как луна не настолько сильна, чтобы пронизать тучи и окрасить их так, как это делает проникающее в них солнце. Ибо именно таким образом объясняют происхождение многоцветной дуги[250]. Ведь в тучах одни части сильнее раздуты, другие — слабее, одни слишком густы, чтобы пропустить солнце, другие — чересчур жидки, чтобы его отражать; такая их неодинаковость перемешивает свет с тенью и дает в результате удивительное разноцветье радуги.

2. Можно и иначе объяснить происхождение радуги, примерно следующим образом. Когда где-нибудь прорвется труба, через маленькую дырочку бьет вода; если мы посмотрим на ее брызги против низко стоящего солнца, мы увидим в них изображение радуги. То же самое ты можешь увидеть, если понаблюдаешь за суконщиком: когда он наберет в рот воды и легонько опрыскивает натянутые на распялки ткани, в этом воздухе, полном брызг, появляются те же цвета, какие мы видим обычно в радуге.

3. Причина ее — жидкость, в этом можешь не сомневаться: ведь когда нет туч, никогда не бывает и радуги. Однако посмотрим, каким образом она получается.

Некоторые говорят, что бывают капли, пропускающие солнце, а бывают более сжатые и потому непрозрачные[251]; соответственно первые испускают свет, вторые отбрасывают тень; из смешения того и другого возникает радуга, в которой одна часть воспринимает солнце и оттого сияет, вторая же темнее — она не пропускает солнца и отбрасывает тень на соседние капли.

4. Не все, однако, согласны, что это так. В самом деле, если бы в радуге было всего два цвета, если бы она состояла лишь из света и тени, то это могло бы показаться правдоподобным. Однако

 

…тысяча разных сверкает цветов,

глазу не уловить перехода: сливается каждый

с цветом соседним в одно, но лишь крайние два различимы[252].

 

Мы видим в радуге и огненное, и желтое, и синее, и другие цвета, проведенные тонкими линиями, как на картине. Как сказал поэт, ты не отдаешь себе отчета в том, что это разные цвета, пока не сравнишь первого с последним. До чего удивительно здесь искусство природы: перелив красок ускользает от нас, и то, что началось неразличимо сходным, кончается несопоставимо различным. Так какие же тут два цвета, какие свет и тень, когда нужно объяснить неисчислимое разноцветие?

5. Некоторые думают, что радуга получается так: там, где уже начался дождь, каждая падающая дождевая капля оказывается зеркалом и отражает солнце. Бесчисленное множество таких отражений летит и отвесно и наклонно во все стороны, и радуга — смешение множества отражений солнца.

6. А приходят они к подобному заключению вот как. Выставьте, говорят они, на улицу в ясный день тысячу тазов с водой — во всех отразится солнце; обрызгайте каплями воды листья — каждая отразит солнце. Но возьмите самый необъятный водоем — в нем вы не получите больше одного отражения. Почему? Потому что всякая гладкая поверхность, заключенная в свои границы, есть одно зеркало. Раздели большой водоем внутренними стенками, и в нем будет столько же отражений, сколько отдельных бассейнов; оставь его как есть — и как бы он ни был велик, он даст тебе только одно отражение. Объем жидкости или величина водоема не имеют решительно никакого значения; если он ограничен, он представляет собой зеркало. Поэтому бесконечное множество капелек проливающегося дождя составляют бесконечное множество зеркал и дают столько же солнечных отражений. Со стороны они все кажутся перемешанными, ибо падают в разные стороны, и, кроме того, на расстоянии не видно разделяющего их пространства, так что вместо отдельных отражений мы видим одно, смешанное из всех сразу.

7. Аристотель судит об этом примерно так же. Всякая гладкая поверхность, как он говорит, возвращает глазу испускаемые им лучи; но самые гладкие вещи на свете — вода и воздух; поэтому от сгущенного воздуха наш взгляд отражается и возвращается к нам. Если же зрение слабое и нездоровое, то оно может оказаться не в состоянии преодолеть сопротивление даже обычного воздуха. Некоторые, например, страдают такой болезнью: им мерещится, что они повсюду натыкаются на самих себя, ибо везде они видят свое собственное отражение. Отчего это? А оттого, что больные глаза их не в силах прорвать даже ближайший слой воздуха, и взгляд сразу отскакивает назад.

8. На них всякий воздух действует так же, как на других — густой: ведь самой малой плотности достаточно, чтобы отразить немощный взгляд. Но гораздо сильнее отталкивает наш взор вода: она плотнее, и лучи наших глаз не могут ее пробить; она задерживает их и отсылает назад, откуда вышли. Итак, сколько капелек, столько и зеркал; но из-за малости своей они отражают лишь цвет солнца, а не его очертания. А так как один и тот же солнечный цвет воспроизводится в бесчисленных капельках, падающих беспрерывно, то мы начинаем видеть не множество разрозненных отражений, а одно длинное и непрерывное.

9. — Почему же, интересно, — возразишь ты мне, — я не вижу ни одного отражения там, где, как ты утверждаешь, их много тысяч? И почему эти отражения — разных цветов, если у солнца цвет один?

— Чтобы опровергнуть это твое возражение и прочие, не более твоего основательные, нужно заметить прежде всего следующее. Ничего нет обманчивее нашего зрения, и это касается не только тех вещей, которые нам мешает как следует разглядеть их удаленность, но даже и тех, которые у нас вроде бы под рукой. Весло, покрытое тонким слоем воды, кажется сломанным; плоды, если поглядеть на них через стекло, покажутся гораздо крупнее; на конце достаточно длинного портика исчезают промежутки между колоннами.

10. Вернемся к самому солнцу. Разум доказывает, что оно больше всего земного круга, а зрение уменьшает его до того, что многие мудрецы были убеждены, будто оно не больше фута в диаметре. Мы знаем, что оно движется быстрее всего на свете, и однако никто из нас не видит, как оно движется, так что мы бы и не поверили, что оно перемещается, если бы вдруг не замечали, что оно уже переместилось. Да ведь и сам мир несется с головокружительной скоростью, прокручивая в мгновение ока свои восходы и закаты, но никто из нас этого не чувствует. Так что же удивляться, если наши глаза не различают крошечные дождевые капли, и мельчайшие отражения кажутся с большого расстояния слитыми воедино?

11. Одно во всяком случае не подлежит сомнению: что радуга — это отражение солнца в полом и наполненном капельками росы облаке[253]. Ты можешь убедиться в этом и сам: во-первых, радуга бывает всегда только напротив солнца; во-вторых, она бывает высокая или низкая в зависимости от того, стоит ли солнце соответственно низко или высоко; движется она всегда в противоположную сторону, а именно поднимается, когда опускается солнце, и опускается тем ниже, чем выше солнце взойдет. Часто подобное облако оказывается сбоку от солнца; тогда оно не дает никакой радуги, ибо солнце отражается в нем не прямо.

12. Разнообразие же цветов происходит оттого, что часть цвета — от солнца, а часть от этого самого облака; влага чертит эти линии — то синие, то зеленые, то пурпурные, желтые или огнецветные, причем все это разнообразие получается из двух всего цветов — одного более насыщенного, другого более слабого. В самом деле, ведь даже окрашенные одними и теми же улитками[254]пурпурные ткани выходят самых разных цветов: тут важно и как долго их вымачивали, и какой был раствор — густой или жидкий, и окунали ли их один раз или несколько, вываривали их потом или нет.

13. Так не стоит удивляться тому, что всего две вещи — солнце и туча, т. е. отраженное тело и зеркало, — производят столько разных цветов: их ровно столько, сколько здесь может быть степеней усиления и ослабления света; ведь и свет бывает разного цвета — когда, например, огонь горит во всю мощь и когда он затухает и слабеет.

14. Бывают вещи, о которых мы не можем сказать ничего определенного и вынуждены довольствоваться самыми общими догадками; там наше исследование поневоле будет туманным и смутным. Но тут-то совершенно очевидно, что у радуги две причины — солнце и туча; очевидно уже из того, что ее никогда не бывает ни при совершенно ясном небе, ни при затянутом тучами так, чтобы солнца не было видно; а раз при отсутствии одного из двух ее не бывает, значит, она происходит из обоих.

 

 

Глава IV

 

 

1. С неменьшей очевидностью доказывается и то, что изображение радуги получается путем зеркального отражения, ибо оно никогда не возникает при противостоянии, то есть когда отражение (радуга) стоит с одной стороны, а отражающее (туча) — с противоположной. Геометры приводят на этот счет доводы, которые не убеждают, а прямо вынуждают всякого с ними согласиться, так что не может оставаться никакого сомнения, что радуга есть отражение солнца — плохо воспроизведенное из-за неправильной формы зеркала. А мы попробуем привести здесь другие доказательства, которые читатель сможет понять без специальной подготовки.

2. Одним из доказательств, что радуга рождается именно так, я считаю то, что она рождается чрезвычайно быстро. В самом деле, такое огромное и разнообразное тело в мгновение ока возникает на небе и так же быстро исчезает. Но ничто не получается с такой быстротой, как отражение в зеркале, ибо зеркало ничего не производит, а только показывает.

3. Артемидор Паросский[255]добавляет еще, какого именно рода должно быть облако, чтобы получалось такое отражение солнца. Если вы возьмете, объясняет он, вогнутое зеркало, которое можно получить, разрезав стеклянный шар, и встанете по ту сторону центра, то всех, кто будет стоять рядом с вами, вы увидите в зеркале перевернутыми и ближе к вам, чем к зеркалу.

4. То же самое, по его словам, происходит, когда мы смотрим со стороны на круглую и полую тучу: отражение в ней солнца отделяется от тучи, приближается к нам и поворачивается в нашу сторону. Огненный цвет у этого отражения — от солнца, синий — от тучи, а все остальные — от смешения двух первых.

 

 

Глава V

 

 

1. Против всего этого высказываются следующие возражения.

Во-первых, существуют два мнения о зеркалах. Одни полагают, что мы видим в них наши подобия, то есть очертания наших тел, которые самими этими телами испускаются, а затем от них отделяются; другие считают, что мы смотрим не на образы в зеркале, а на сами тела, так как взгляд наших глаз поворачивается зеркалом назад и отражается на нас же[256]. Впрочем, каким бы образом мы ни видели то, что мы там видим, к делу это не имеет ни малейшего отношения.

2. Ибо, каково бы ни было изображение, зеркало должно воспроизводить его похожим. Но разве есть вещи более непохожие, чем солнце и радуга — и по очертаниям, и по цвету, и по величине? Радуга куда больше, и в сияющей своей части куда краснее солнца, а остальные ее цвета и вовсе другие.

3. — Далее, — возразят мне, — если ты заявляешь, что зеркалом может быть просто воздух, изволь показать мне в воздухе такую же гладкую и ровную поверхность, такой же блеск, как у зеркала. Да и облака не имеют с зеркалом ни малейшего сходства: сколько раз нам случалось проходить сквозь них, а себя мы в них не увидели; все, кто взбирается на вершины гор, перестают видеть и само окутывающее их облако, и своих отражений при этом не видят.

4. — Или вот, ты утверждаешь, будто отдельные капли — это отдельные зеркала. Ладно, пусть так, но я не согласен, что облако состоит из капель. В нем есть нечто, из чего могут получиться капли, но не сами капли. В облаках нет воды, а есть только вещество, из которого может получиться вода.

5. — Впрочем, пусть даже и это будет по-твоему, пусть будут в облаках бесчисленные капли, пусть они отражают солнце; но ведь отражение будет не одно, а в каждой — свое. Возьми и соедини несколько зеркал — они не сольются в одно изображение, но каждое будет заключать в себе свой образ видимой вещи. Бывают зеркала, составленные из множества очень мелких кусочков: покажи такому зеркалу одного человека — в нем появится толпа народу: каждая частичка даст свое изображение. Будучи соединены и вплотную прижаты друг к другу, они тем не менее дают каждая отдельное изображение, делая толпу из одного человека, причем не смешивают их все в одну кучу, но показывают каждое отдельно, как бы разнимая их и разводя в стороны. А ведь радуга очерчена единой линией, как изображение чего-то единого и целого.

6. — Что из того, — продолжит возражения наш противник, — что брызжущая из прорванной трубы или взбитая вверх веслом вода бывает окрашена в те же цвета, какие видны в радуге. Это-то правильно, но причина тут совсем не та, какую ты хочешь усмотреть — будто бы каждая капля воспринимает изображение солнца. Ведь капли эти падают быстрее, чем могут схватить какое бы то ни было изображение. Чтобы поймать его, они должны бы стоять. К тому же они несут не изображение, а цвет. Кроме того, как говорит в красноречивейших стихах Цезарь Нерон[257], «шейка блестит Киферейской голубки при каждом движеньи», и у павлинов затылок сияет и переливается всеми цветами, стоит ему повернуться. Так что же, нам придется назвать зеркалами и перья, окрашивающиеся при каждом повороте в новый цвет?

7. Тучи ничуть не больше похожи на зеркала по своей природе, чем птицы, которых я привел в пример, или чем хамелеоны и все прочие животные, меняющие цвет — сами ли собою, когда воспламенится в них гнев или вожделение и прилив жидкости изменяет кожу, или в зависимости от освещения, принимая разную окраску, когда свет падает на них прямо или сбоку.

8. — Так что же общего между тучами и зеркалами? Одни прозрачны, другие не пропускают света; эти редки, а те — тверды и плотны; те — целиком из одного вещества, эти — случайно составились из самых разных веществ и потому непрочны и не держатся долго?

Кроме того, на восходе солнца мы видим, как часть неба краснеет, видим иногда огнецветные облака; что же мешает нам заключить, что как в этот один цвет они могли окраситься на восходе солнца, так могут принять и много цветов, хотя и не имеют никаких зеркальных свойств?

9. — Вот ты еще приводил такой аргумент, — добавит мой оппонент, — что, дескать, радуга всегда возникает напротив солнца, и зеркало тоже отражает предмет, прямо против него находящийся. Этот твой аргумент, — скажет он, — может послужить на пользу нам обоим: ибо как зеркало следует поместить напротив предмета, чтобы получить его отражение, точно так же и солнце должно стоять относительно туч, чтобы они могли окраситься. Ибо оно окрашивает их не из всякого положения — для этого дела тоже нужен удобный угол падения лучей.

10. Так говорят те, кто хочет, чтобы все считали, будто облака окрашиваются.

Посидоний[258]и другие, полагающие, что видимая нами радуга происходит путем зеркального отражения, отвечают: «Если бы в радуге был какой-нибудь цвет, то он там и сохранялся бы; и был бы виден тем отчетливее, чем ближе мы подойдем; но ведь в действительности образ радуги, издали столь ясный, пропадает, когда подойдешь близко».

11. С этим аргументом я, пожалуй, не соглашусь, хотя само отстаиваемое Посидонием мнение разделяю. Почему? Скажу: бывает, что туча окрашивается так, что цвет ее виден не отовсюду. Ведь и сама она не отовсюду видна; так, никто не может видеть облако, в котором сам находится. Что же удивительного, если не видит ее цвета тот, кто и ее саму разглядеть не может? Но она, хоть и невидимая, существует; так же и цвет. Поэтому то, что цвет по мере приближения перестает быть видим, еще не доказывает, что это ложный цвет. Такое ведь случается и с самими тучами, но они не станут ложными тучами оттого, что иногда перестают быть видимы.

12. Кроме того, когда говорят, что туча окрашивается солнцем, это не значит, что речь идет о таком же внедрении краски, как в какое-нибудь твердое, прочное и неизменное тело; она окрашивается как все текучее и непостоянное, лишь ненадолго принимая данный вид. А бывают и сами краски такие, что свойства их можно различить лишь с определенного расстояния: так, тирский пурпур, чтобы он заиграл всем своим блеском, следует держать тем выше, чем он лучше и насыщеннее. Из того, что эти ткани, в особенности лучшие из них, не являют своего цвета, будучи развернуты как попало, еще не следует, что они цвета не имеют.

13. В полном согласии с Посидонием я тоже считаю, что радуга возникает благодаря туче, имеющей форму вогнутого круглого зеркала — сегмента сферы. Это невозможно доказать без помощи геометров; они же, опираясь на не оставляющие ни малейших сомнений доказательства, учат, что радуга есть изображение солнца, хотя и непохожее.

Да ведь и зеркала не все отражают истинную правду.

14. Есть такие, что перепугаешься, в них заглянув, так уродливо исказят они твое лицо, сохранив сходство, но обезобразив ужасно; есть такие, что сам себе понравишься и возгордишься своей могучестью: настолько раздадутся у тебя плечи, и все тело увеличится, превосходя человеческие размеры; бывает, что зеркало отражает всякое лицо только справа, бывает, что только слева; бывают и такие, что перекручивают его и переворачивают. Так что же удивляться, если и в туче именно такого рода зеркало, отчего солнечное отражение получается искаженным?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-01-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: