Однако ту ночь я встретил удивительную женщину. И что-то очень важное, что-то основное не состыковалось в моей голове. Каждое её слово, каждое действие бросали вызов моим представлениям о реальности. Слушая её, я был вне времени. Я проживал истории её жизни, и они меня поражали, вдохновляли. Я не мог даже представить, что есть такие судьбы. Я чувствовал себя в тысячу раз ущербнее, словно она была свобода, а я – общество.
И в ту ночь я понял, что можно жить иначе, что я что-то упускаю, что-то очень важное и даже основное. Я захотел учиться жить, выбросив старую линзу».
Как порой приятно осознавать, что перед тобой сидит действительно мудрый человек, что он многое видел за свою жизнь и многое знает. В эти мгновения все его слова как-то по-иному начинают отражаться в твоём сознании, становятся дороже с каждой секундой.
Герань оказалась удивительной женщиной с непростой судьбой, с множеством линий на ладони, с глазами цвета неба и с лиловыми волосами. За чашкой чая она поведала о своём детстве в России, о семье, о замужествах, о жизни. Это была мудрая женщина, живая и искренняя. Она не стыдилась своих эмоций, и если гневалась, то сметала всё вокруг, как ураган. Если смеялась, то заражала своим смехом каждого. Испытавшая многое, изучившая жизнь, узнавшая людей и полюбившая существование, она больше никуда не спешила. Она проживала каждое мгновение и искренне благодарила, что у неё есть ещё силы прочувствовать этот мир, что она всё ещё дышит.
Порой она могла долго вынашивать одну тему, раскрывать её с разных сторон, а потом резко спрыгнуть и начать говорить совершенно о другом. Её было приятно слушать, потому что она видела наслаждение даже в рассказывании историй. В обычной болтовне она уследила гармонию. Казалось, что мир любил её также сильно, как и она его. Невероятные истории с удивительными развязками и непредсказуемыми встречами просто не укладывались в голове– сложно было поверить, что человек мог жить такой жизнью, словно всегда что-то шло ему на встречу. Без придуманных проблем, без вымышленных сложностей, без обид и злости, не таща в душу разный хлам, с лёгкостью и со смехом, проживая момент за моментом, наслаждаясь жизнью, любя мир и даже людей, «и жить так легче», – вновь и вновь повторяла она, выдыхая густой табачный дым.
Время не знало, что оно существует, когда герань начинала рассказывать сумасшедшие истории о путешествиях, о невероятных встречах, о своей философии. Оно заслушалось. Задумалось о вечном. Такими интересными были истории об одиноком рыбаке, об озере в Швейцарии, о старом монахе с одним единственным зубом, об уличном художнике.
– Он ведь раньше совершенно не умел рисовать. Придёт ко мне с набросками. Всё хочет, чтобы я похвалила… Но я же вижу, что плохо. Так и говорю: «Плохо»! На всех знакомых языках повторяю ему: «Плохо»! А он обижается. Возможно, уж сильно строга я была к такой ранимой душе. Но зато сейчас… Сейчас – хорошо! Я готова хлопать в ладоши и танцевать как девчонка от той красоты, от того великолепия, которое он иногда мне показывает. Вот пару дней назад, Ян притащил портрет какой-то девушки…
– Подождите секундочку, Ян?
– Ну сколько можно спрашивать одно и тоже? Да, Ян, ты же уже спрашивал сегодня, – вновь этот неистовый взгляд – как легко было взбесить эту женщину! Но вспышке ярости, как и всему вокруг, уделялось только мгновение, и спустя секунду старуха уже хохотала над юношеской глупостью.
Одно мгновение сменялось другим. В комнате повисла безмолвие, но казалось, что стены до сих пор вибрируют и смеются. Юноше было легко на душе, вся его картина жизнь вдруг стала казаться не такой важной. Глобальные проблемы, разговоры, ситуации, которые он так долго вынашивал в голове, внезапно оказались пустяком, балластом, тянущим в пучину какого-то мрака. Юноша не хотел больше мрака, он хотел жить, и жить не фантазиями, не иллюзиями, не серостью чужих линз – он хотел видеть разноцветный мир во всём разнообразии гамм, наслаждаться палитрой жизни, принимать всё в естественных цветах.
Тиканье часов эхом разносилось по всей комнате. Старуха мирно посапывала в глубине квартиры. Юноша сидел на подоконнике. Воск от прогоревшей свечи гладкой струёй расплылся по скатерти – он был всё ещё тёплым. Сквозь открытое окно в комнату струился утренний свежий воздух. Полоса света, мягко скользя, окутывала небо, поглощала тьму, заполняла пустоту. Тон горизонта постепенно изменялся. Комната приобретала синевато-холодные оттенки, мрак рассеивался. Послышались тонкие перепевы птиц. Жизнь вновь пробуждалась. Юноша, забывший, когда последний раз спал, совершенно не чувствовал усталости. Ему казалось, что с этим рассветом пробуждается что-то очень важное в нём самом. Прохлада обволакивала всё тело. Улицы утопали в тенях. Происходящее снаружи и внутри вдохновляло. Случайность стала закономерностью и величайшим подарком. Мгновение наполнилось счастьем, благодарностью и ароматом прохладного утра.
Майское солнце, поднимаясь, озаряло пустынные пражские улочки. Утренний туман огромным облаком окутывал сонный город. Только цоканье сандалий некого трудяги нарушало сложившуюся тишину. Постепенно звук шагов удалялся, растворяясь в безмолвии спящего города.
Неподвижная фигура в мгновение подлетела к окну.
«Что это? Дежавю?»
Некий трудяга вновь спешил на работу. Звук шагов звонким эхом раздавался в безмолвии спящего города. Прошёл всего лишь день, но почему-то казалось, что сотня лет. «Этот персонаж навсегда исчезает из моей жизни с каждым шагом, с каждым метром всё дальше», – звучали в голове былые мысли. «Ну уж нет! – встрепенулся молодой человек, – исчезнуть он должен был вчера. А исчезнув, не появился бы сегодня!»
Нелепая случайность преследовала кого-то, и сердце бешено забилось.
Порой надо позволять податься порыву, не анализируя, не думая. Мозг – это удивительный инструмент, мощнейшая система, но, к сожалению, его работоспособность и глубина мышления зависит от нейронных связей, от хранящейся там информации. Лишь то, что мы уяснили и проанализировали, лишь то, что мы доказали и поняли, подвластно нашему мозгу. Но мир безграничен, необъясним и таинственен – дав объяснение, попытавшись систематизировать, мы просто вносим какой-то порядок. Порядок не в мире, он будет только в нашей голове, в нашей жизни, он будет фундаментом нашего мифа. Но насколько всё это соответствует действительной реальности? Неизвестно…
Ни одно объяснение, ни одно понятие, структура или система, гипотеза, теория не способны в полной мере передать суть явления, суть происходящего. Ведь всё просто есть. Мир необъясним, многогранен, сложен и при этом очень прост. Объясняя всё, пытаясь всё понять, от человека ускользает что-то очень важное, возможно сама жизнь. По сути, мы мало чего знаем – как о себе, так и об этом мире. Вокруг витает множество убеждений, верований, объяснений, научных трудов, но важно ли это?
Человек просто есть. Он просто дышит. Он просто живёт. И порой внутри появляется какое-то спонтанное рвение. Неизвестно почему и с чем это связано, но хочется резко вскочить и сделать что-то такое, что совершенно не укладывается в голове. Для мозга сама ситуация и даже мысль кажется абсурдной, но что-то внутри взбунтовалось. Что-то изнутри просто рвётся сделать так. Каждый выбирает сам, прислушаться или глушить, тушить, мочить этот порыв.
Но юноша вскочил. Высунувшись из окна с идиотской улыбкой и, маша руками, он закричал: «Добрэээээ рано»! Всё происходило в считанные секунды. Крики из окна. Опешивший прохожий. Несущаяся по лестнице фигура. Нелепые попытки что-то объяснить. И вот, прогоняя сон улиц, недавно утопающий в серости юнец, стоит на улице перед незнакомцем, пытается отдышаться от внезапной пробежки и смеётся от столь спонтанного поступка. Он сам не ожидал, даже не думал, что способен на подобную глупость. Но ему весело, просто весело, и незнакомый человек стоит напротив и смеётся. А разве что-то ещё нужно?
– Знаете, я вчера вас видел. Вы проходили по улице рано утром. Я ещё подумал, как много скользящих людей. Скользящих, ну то есть они как-то вскользь оказываются в нашей жизни, на мгновение появляются и вновь исчезают. А тут вы... Опять... И что-то со мной произошло. Я решил с вами прогуляться. Вы не против? – тараторил юноша, совершенно позабыв, что он находится в Европейском городе, что возможно прохожий совершенно не понимает его. Но трудяга рассмеялся ещё громче.
– Я тоже вас вчера видел, – почти без акцента произнёс незнакомец, – вы сиделив парке вместе с Лилией. А я… – он поводил рукой по воздуху, изображая скользящую по холсту кисть, – рисовал.
Выражение лица зеркально отразило все мысли. Улыбка резко исчезла. Широко распахнутые глаза, недоумённо пронзали человека, держащего в руках коричневую, помятую шляпу с огромными полями. «Кто ведёт меня в этом лабиринте? Что за бред здесь происходит?»
– Что вы сказали? – единственная фраза, которую смог выдавить из себя юноша, прозвучала очень нелепо. И происходящее выглядело настолько забавно, что незнакомец залился смехом. Видно, всё видно по лицу, но губы произносили что-то невразумительное.
– Я вчера рисовал в парке.
– Я тоже вчера был в парке?
– Вы были!
– Да? – повисло неловкое молчание, ведь даже юноша не понял, зачем прозвучало это «да?». Мужчине в сандалиях явно было весело. Разница в менталитете давала о себе знать. Разница взглядов. И пока одному было ужасно неловко, и мозг всячески пытался оправдаться, объяснить происходящее, загоняя себя ещё в более глубокие дебри. Другой видел всё как на ладони. Ведь ситуация и вправду была очень забавной своей абсурдность, зря лишь молодой человек смущался и конфузился.
– Может, прогуляемся!? Я люблю утро, ведь только на рассвете и закате небо и весь мир окунается в такие оттенки.
Солнце поднималось над городом. Скользили тени. Серебрилась рябь на реке. Беззвучной гармонией наполнялся утренний час. Художник и юнец стояли на мосту, окунаемые в теплоту первых солнечных лучей. Люди словно растворились в мгновении, в теплоте. Они вдыхали свежесть, утро, сонную атмосферу, безмолвие. Наблюдали, любуясь, поражаясь, вдохновляясь, живя. И мозг был спокоен, сейчас и всегда. Внешнее и внутреннее стало единым, целостным. Мир не понять ни умом, ни чувствами, ни религией, ни наукой, лишь в объединении рождается целостность. И единство ума, тела, души подарило тишину, спокойствие, окунуло человека в гармонию.
Сонный город. Тёплое солнце. Ровное дыхание. Человек, желавший стать частью Европейского города, оказался чем-то большим, оказался частью всего мира. Какое же приятное было утро для пробуждения, в тот день и всегда. Какая же приятная жизнь. Видеть небо, чувствовать ветер, слушать тишину и просто быть, и просто дышать, обретая всё большее единство с миром, с самим собой.
Трудяга, который второе утро подряд казался трудягой, оказался ещё большим глупцом. Каждое утро он спешил вовсе не на работу, этот человек вставал рано, а порой и вовсе не ложился, только для того, чтобы поздороваться с миром, чтобы насладиться красками просыпающейся природы. Он говорил, что, если дана способность дышать, видеть, слышать, чувствовать, смеяться, любить, то и есть возможность наслаждаться всем этим. А можно и не наслаждаться. Всё в твоих руках.
Трудяга оказался художником из Праги. Человеком, любящим жизнь и свой путь. Он был лёгок в размышлениях и в поступках. Он шёл и шёл. Говорил или молчал. Улыбался. Задумывался. Он просто был в этом мире, и казалось, абсолютно ничему не придавал значение. Просто жил, словно весь мир вокруг являлся забавной сказкой или бредом сумасшедшего.
В лёгком состоянии духа. Словно в пространстве, наполненном не воздухом, а чем-то более плотным, обволакивающем, удивительно нежном и тёплом шагали два незнакомца. Небесное светило поднималось над пражскими улицами. Разговор тянулся непринуждённо, был космически важным и бессмысленным.
– Какая глупость! Вчера совершенно посторонний человек начал тебя критиковать! Но зачем? Зачем присоединились другие? Зачем им это было нужно? Что они хотели доказать?– недоумевал юноша
– Толком ничего не хотели. Просто им было важно, чтобы я понял.
– Что понял?
– Важность всего в этом мире, – с улыбкой произнёс художник.
– В смысле?
– У них есть интересные идеи обо всём, и они хотелись со мной поделиться.
– Ты же просто рисовал, а они начали к тебе придираться, причём здесь какие-то идеи?
– Каждый человек хочет быть счастливым. Вчера они мне излагали свои виденья счастья и свои пути. Мне они показались слишком замудрёнными и долгими, там много правил, предписаний, заморочек. И я ушёл. Мне очень хотелось дорисовать цветок, – в этот момент, художник, достал из тряпичной сумки холст и протянул юноше.
– А знаешь, вчера я желал, чтобы ты выкинул свой рисунок в воду и навсегда забыл про творчество, – разглядывая разноцветную розу, произнёс юноша. Художник захохотал.
– Даже знать не хочу, чем были вызваны подобные мысли. Хотя... смотри, холст в твоих руках, ты можешь выкинуть его прямо сейчас, выкидывать будешь?
– Нет, я хочу подарить его тому типу из парка, – с усмешкой произнёс молодой человек.
– Кажется, ты на него злишься.
– А ты на него не злишься?
– Я нет, а ты? – юноша молчал, не зная, что ответить, – не злись на людей, – начал умиротворённым тоном художник, после затянувшейся паузы, – ведь все мы немного сломаны, все мы полнейшие глупцы, не знающие, куда идём и все мы хотим счастья. Возможно вчерашний случай произвёл революцию в сознании того профессора, и теперь он с радостью бы принял твой подарок, – художник с улыбкой похлопал юношу по спине. И они оба засмеялись.
– У тебя всё так легко!
– А что усложнять? Чувствуешь, как пахнет? Это жизнь!
И в это мгновение юноша оглянулся и увидел себя как бы чуть сверху. Будучи на земле, стоя на Карловом мосту, он вдруг увидел себя, Яна, спящие улицы Праги. Всё казалось таким крошечным! Игрушечные домики, маленькие люди, спящие в своих кроватках, проживающие свои жизни, у каждого своя судьба, глобально важные истории. Какие они хрупенькие, эти люди! И нить бытия может оборваться в любой момент, и неизвестность почему-то ужасно пугает их.
Но юношу на мгновение неизвестность перестала пугать. Он почувствовал биение своего сердце, вдохнул жизнь, и с улыбкой посмотрел вокруг. Его перестало интересовать, что будет впереди.
– Я просто человек, как-то всё странно, – засмеялся юноша, пытаясь передать незнакомцу чувства, переполняющие его, – все эти жизненные истории… Все эти планы на будущее… Какой же бред! Ян, мне кажется, я ничего не знаю, – с улыбкой пояснил молодой человек, и при этом что-то внутри обрушилось.
– Будь счастлив – это единственное, что имеет значение, мой юный друг.
И слёзы покатились по щекам юноши. Почему? Почему столько лет он следовал этим правилам? Почему он сам себя заковывал в эти цепи? Почему всегда пытался жить по каким-то образцам, продиктованным несчастными людьми? Он же понимал, что ему тяжело, что он идёт не своим путём. Он терял себя, свою целостность, поддаваясь страху, предрассудкам, чувству вины. Он хотел быть хорошим в глазах окружающих, а стал несчастным.
«Забыть бы все эти навязанные правила, эти образцы, которые диктуют всем как жить, которые вбиваются в человека с пелёнок и твердят неустанно: "Твоё поведение должно быть таким, ты должен!.."
Заткнитесь, пожалуйста! Ибо я не вижу, что вы счастливы, следуя своим образцам и моделям... Никто не знает, как правильно. Поэтому я выбираю чувствовать, чувствовать это великолепие, это мгновение, это сердцебиение. Ведь так я счастлив, так я живу.
Течение времени не остановить. Мы уже горим. И мало, что имеет значение, кроме этого вдоха».
И юноша вдохнул. И струя воздуха ворвалась сквозь ноздри вглубь, свежий поток, столь необходимый для жизни. Такое спокойствие окутало мир. Всё стало каким-то простым.
«Всё просто. всё очень просто...
Не хочу больше ничего усложнять» – скользило в сознании нового человека.
Мгновение жизни
– Знаешь, после этой встречи мир словно переменился, но на самом деле переменился только я сам. Я выбросил дурацкую линзу из предрассудков, страхов и казалось, что просто полюбил жизнь. Я хотел жить счастьем и быть честным с самим собой. Ведь главное – себе не врать. Поэтому, уехав из Праги, я рискнул наложить повязку на самую глубокую рану. Я приехал к матери и попросил прощения. Изменения в моих взглядах она не поняла и не приняла, но это и не было особо важным. Главное – наши сердца больше не отравляли обиды, и каждый мог жить своей собственной жизнью. Знаешь, я даже вернулся за «Панорамой неба». Удивительно, но этот рисунок ждал меня четырнадцать лет!
И я просто жил настоящим. И любил жизнь. Чувствовал мгновение за мгновением…
– Дедушка, почему ты говоришь в прошедшем времени? Любил... Чувствовал…
Но старик словно и не слышит внука. Он медленно покачивается в кресле-качалке. Взгляд туманен. Говорит медленно. Словно реальности нет, а сознание где-то там, в далёком прошлом. Внук замечает это только сейчас, но старик живёт таким образом уже многие годы. Где-то в воспоминаниях, не видя мир, не чувствуя радости.
– …Я вновь уехал к Яну. Я хотел делать то, что по-настоящему люблю. Я хотел быть счастливым. Знаешь, счастливые люди не могут причинить вреда. Они просто счастливы, они просто в гармонии. Я так любил это время. Я рисовал, рисовал, а Ян помогал мне советами. Однажды настал день, когда Лилия, старуха – герань, похвалила и мою картину. Это была птица. Это была свобода. Свобода от внутренних цепей, навязанных обществом и сковывающих меня столько лет. Я вспорхнул и полетел навстречу жизни, навстречу ветру, небу, земле, воде, природе. Я просто чувствовал этот мир как нечто живое и прекрасное. Такая лёгкость. Я не помню точно, кем мы работали, чтобы покупать еду, краски, холсты. Я помню только, как рисовал для души, для совершенствования, для жизни. Иногда, просто рисуя, я соприкасался с какой-то другой реальностью. Словно медитация. Прекрасные образы приходили ко мне и оживали на бумаге. Я нёс людям то, что как будто давным-давно знал, хоть и сам видел впервые. Очень странно. Но я был счастлив. Тогда мне казалось, что случайности не случайны...
Первая поездка в Прагу и встреча с Яном убедили меня, что всё происходит так, как должно быть. Словно мы приходим туда, куда следует, встречаем людей, которые отвечают на давно волнующие вопросы. Словно тебя кто-то или что-то ведёт, а ты должен идти, и казалось, что в конце пути всё становится на свои места.
И знаешь, я доверялся внутренним поводырям, и когда почувствовал, что надо уезжать из Чехословакии, я уехал. Уехал в Ирландию, потом в Монголию, на Кавказ, на Байкал, в Индию – как глупо перечислять названия мест. Всё – одно. Одно целое и прекрасное. Я много, где был… – тишина. Последняя фраза обрывается на полуслове, так и не передав основную идею, старик недоуменно оглядывается по сторонам, словно не веря происходящему, – так странно, почему всё складывалось так благополучно? Может, я верил, что меня ведут, что мне помогают и поэтому всё так и случалось. Эдакое самовнушение?
Дед впервые за всё время смотрит на внука. Вид у него болезненный, даже слегка полоумный. На грани тихой истерики, он испытывающе разглядывает родного человека, словно желая услышать: «Да, ты прав. Ты сделал верные выводы. Всё, во что ты когда-то верил – бред. Только последние годы, ты стал мудрым старцем, остепенился, забросил чердак, перестал рисовать, обрубил крылья и купил белые тапочки. Ты сделал верные выводы».
И старик мечтает услышать эти слова, но внук молчит. Какое-то мгновение он изучающе смотрит на Петра Александровича, а потом подходит к столу и берёт конверт, пыльный и старый. Дрожащее тело подаётся вперёд. Безмолвие окутывает чердак. Руки начинают трястись сильнее – мужчина видит марку. Он понимает, кто адресант. Рот искривляется в подобии ужасной улыбки. Но это не улыбка. Тихий всхлип и слёзы катятся по щекам. Дрожащими руками старик неловко пытается вскрыть конверт. Но всё рвётся и выскальзывает. Он не может больше скрывать эмоции. Чувства огромной волной окатывают мужчину. Он отворачивается от внука, не хочет вновь поддаться слабости, не хочет показывать свои истинные переживания, но встречается взглядом с художником, нарисованным на холсте. Добрые смеющиеся глаза, искренние и живые пронзают насквозь. Лучше бы старик смотрел на внука.
Десять лет молчания! Десять лет притворства! Жизнь в обмане, в лжи самому себе!
Уничтожающие, ядовитые мысли скользят в сознании. Они ранят мужчину в самое сердце. Нарисованный художник не позволяет больше притворяться. Его добрые, смеющиеся глаза видят человека, видят его слабости и заставляют осознать настоящее, осознать весь этот бредовый сон, кошмар, которым старик живёт столько лет. Но Пётр Александрович не хочет открывать глаза, не хочет видеть реальность. Легче жить, жалея себя, чем оглянуться и узреть старый заброшенный чердак. Заброшенный, как портрет, как путь художника, как его собственный путь. Как же больно признаться в собственной слабости! Осознать, что человек сам сделал себя несчастным, что весь этот мир, все эти муки – это только следствие его же собственных поступков, его собственных мыслей.
А художник из Праги с улыбкой созерцает происходящее, как всегда ничему не придавая значения, словно весь мир являлся забавной сказкой или бредом сумасшедшего. Все эти выдуманные сложности, эти драмы человеческих судеб абсолютно неважны. И важно лишь то, что ему надо подрисовать левый глаз.
Строки из письма:
«Друг мой, твоё письмо меня взволновало! Оставь весь этот бред! Оглянись вокруг! В природе всё гармонично. Всё естественно. Прислушайся к её молчаливому великолепию, и оно поведает тебе больше, чем любой учитель.
Суетливый человек вечно куда-то торопится, спешит, что-то планирует, ставит перед собой цели, потом их добивается, а добившись, начинает всё заново. По сути его нет... Он вечно где-то, но не здесь. Он забывает насладиться моментом, забывает, что живёт здесь и сейчас.
Есть только мгновение и оно прекрасно! И как бы не хотел суетливый человек остановить время или ускорить его, рано или поздно приходит осень... Жизнь – это всего лишь мгновение, короткая вспышка, насладись её многообразием и красотой, ведь ничто не вечно.
Природа – лучший учитель, ведь только она никуда не спешит. Ведь только она дарит долгожданный для суетливого человека покой. Есть только мгновение, и оно прекрасно...
Будь счастлив, Петя! Твори, окрылённый музой! Люби этот бренный свет со всеми его изъянами. Ведь мы уже догораем».