Данный стереотип появился сравнительно недавно, но прижился настолько сильно, что даже в настоящем время, несмотря на все усилия историков, униформологов и реконструкторов, образ бунтаря в красном кафтане, прекрасно известный каждому по замечательной кинокомедии Л. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», продолжает свое шествие по страницам книг и кадрам кинофильмов. Классический стереотип московского стрельца знаком любому и сразу же вызывает в памяти плечистого бородатого детину в остроконечной шапке, красном кафтане с обязательными рядами нашивок-застежек на груди, непонятной чрезплечной перевязи со странными подвесками, с огромным топором на длинном древке и забавных сапогах с загнутыми носами. Стереотип распадается на два антипода. Первый и наиболее часто встречающийся – стрелец-бунтарь - страшный чернобородый громила, иногда с серьгой в ухе, агрессивный пьяница, жаден до денег и благ жизни, традиционно склонен к бунту, консервативен и враждебно настроен ко всему новому, особенно европейскому, будь то костюм или военный опыт. Такие убеждения автоматически делают стереотипного стрельца естественным и убежденным врагом Петра Первого и его курса реформ. Второй, крайне редкий тип, – стрелец-молодец - жизнерадостный молодой парень, с небольшой бородкой либо вовсе без неё, верный друг, отличный воин, храбрец и удалец, патриот, вне политики или горячий сторонник законного царя. Существует и ещё один аспект стрелецкого стереотипа, связанный с их внешним видом, согласно которому стрельцы обязательно одеты в красное. Другой цвет одежды может принадлежать или врагам, или другим родам войск, но стрельцы должны быть только в красном.
Излишне говорить, что стереотипный образ стрельца далек от реальности. Цель данного доклада – попытка показать основные вехи формирования стрелецкого стереотипа в российской художественной литературе.
Самое первое появление московских стрельцов в художественной литературе состоялось в «Повести о Савве Грудцыне», вышедшей и широко популярной в России во второй половине XVII в. В этом произведении московские стрельцы показаны абсолютно положительно. Главный герой после долгой и трудной службы в солдатском полку «нового строя» за храбрость и заслуги был переведен из солдат в московские стрельцы, что рассматривалось как удача и большая честь. Таким образом, молодой солдат получал повышение в сословной структуре российского общества и становился из солдата членом элиты «служилых людей по прибору». При этом «Повесть» всячески подчеркивала, что в московские стрельцы Савва Грудцын попал, т.к. сумел показать, что является лучшим из лучших и достоин такой чести. Стоит отметить, что народный фольклор сохранил ряд пословиц и поговорок, показывающих уважение общества к службе московских стрельцов, их риску и, конечно же, отдающих дань их смекалке и коммерческим способностям: «В стрельцы добрая ставка, да выставка лихая», «Стрелец стреляет, да о мошне не забывает», «стрелец что купец – оплошного ищет» и т.д.
Первая негативная оценка московских стрельцов, точнее, их участия в политическом кризисе в России в конце XVII в., содержалась в воспоминаниях современников – А.А. Матвеева и П.Н. Крекшина. Сын замученного восставшими стрельцами боярина Артамона Матвеева не пожалел черной краски для убийц отца, при этом забыв, что Артамон Сергеевич более четверти века был головой третьего московского стрелецкого приказа и своей службы нисколько не стыдился. П.Н. Крекшин сопроводил свою работу «Повесть о зачатии и рождении Петра Великого» целой серией рисунков о событиях Восстания 1682 г., на которых московские стрельцы рубят бояр на куски и т.п. Широкому обществу эти источники были слабо известны, хотя и создавали некую подготовительную базу для восприятия, а литераторы обратили свое внимание на историю России XVII в. не ранее появления исторических трудов по этой тематике в середине XIX в.
Роман Константина Масальского «Стрельцы», появившийся в середине XIX в., рассказывал об событиях восстания 1682 г. Московские стрельцы в этом произведении показаны двойственно. С одной стороны, как бунтовщики и противники молодого Петра, с другой – как соратники и помощники самодержца. Главный герой, молодой стрелецкий сотник, к концу романа становится капитаном, а затем – майором гвардии. Интересно, что в реальной истории многие московские стрельцы вошли в состав Семеновского полка на начальном этапе Северной войны, а некоторые стрелецкие части успели принять участие в Полтавской битве. Никакого стереотипа в это время проследить не удается, в т.ч. и связанного с их униформой. Возможно, это связано с тем, что основным источником информации по внешнему виду стрельцов для дореволюционных и советских историков и писателей был многотомный труд А.В. Висковатова «Историческое описание одежды и вооружения российских войск, составленное по Высочайшему повелению». Висковатов указывал, со ссылкой на Эрика Пальмквиста и ряд других источников, что стрелецкое «служилое платье» могло быть самых различных оттенков зеленого, красного, желтого и синего цветов. Масальский добросовестно следовал данным Висковатова.
Московские стрельцы как бунтовщики, без каких-либо оговорок, показаны в либретто оперы М.П. Мусоргского «Хованщина». Композитор слабо разбирался в реалиях XVII в., поэтому в самом либретто фигурируют сцены, ничего общего с реальной историей не имеющие, например, прилюдное ухаживание старого князя Хованского за девушкой-немкой и т.д. Тем не менее, «Хованщина» является своеобразным ярлыком, точкой отсчета начала формирования стрелецкого стереотипа. Впервые для широкой общественности стрельцы получили однозначную и никем не оспоренную характеристику бунтовщиков и мракобесов.
Дальнейшее развитие и оформление стрелецкий стереотип получил в романе А. Толстого «Петр Первый». «Красный граф» показал московских стрельцов как сословие, полностью не способное воевать в изменившихся условиях, погрязшее в своих «ремеслах и промыслах» и готовое драться за них насмерть, наперекор воле царя-реформатора. Но в лобовом столкновении с молодой армией новой России стрельцы проигрывают сразу же и окончательно, демонстрируя свою отсталость и профессиональную непригодность. А. Толстой практически слово в слово повторил точку зрения С.М. Соловьева, работа которого, судя по всему, была основным источником информации для писателя. Тезисы о слабой боеспособности стрельцов, их превращении в «полицейскую силу» принадлежат именно Соловьеву. Также Толстой закрепил красный цвет униформы за стрельцами. В тексте романа постоянно мелькают «клюквенные кафтаны».
Окончательную точку в формировании стрелецкого стереотипа поставил Н.П. Павленко в научно-популярной работе «Петр Первый», где повторил точку зрения С.М. Соловьева о том, что стрельцы во времена Петра превратились в «полицейскую силу», морально и технически устарели, погрязли в своих хозяйствах и как боевая сила никуда не годились. В дальнейшем этот стереотип начал свой путь из работы в работу, из книг на экраны, где пребывает до сих пор.
Не в последнюю очередь на складывание стрелецкого стереотипа повлияло то обстоятельство, что московские стрельцы получили положительную оценку от дореволюционных и советских историков только применительно к эпохе Ивана Грозного. В Смуту подвиги стрельцов отдельно никто не выписывал. В эпоху Алексея Михайловича стрельцы, как «старый строй», а значит, отсталые, устаревшие, противопоставлялись передовым и прогрессивным полкам «нового строя». В эпоху Петра стрельцы автоматически зачислялись в бунтовщики и враги прогресса. Писатели, добросовестно изучая исторические труды, копировали устоявшиеся историографические штампы и научные стереотипы.
Интересно, что в шуточной пьесе Л. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» главный герой выведен как охотник, в древнем значении слова «стрелец» - «стрелок». Но сложившийся стереотип заставил всех иллюстраторов, костюмеров и даже реквизиторов и мультипликаторов надеть на Федота красный кафтан.
В последнее десятилетие московские стрельцы в качестве второстепенных и фоновых персонажей появились в историческом детективном романе Б. Акунина «Алтын-толобас». Автор, следуя изученным им источникам, отказался от поголовья красных кафтанов. Слабое знание социо-культурных реалий России и Европы XVII в. породило ряд несуразиц в тексте романа. Так, караул московских стрельцов, одетых в светло-оранжевые кафтаны и зеленые шапки, показан глазами главного героя, служилого немецкого дворянина, как нелепый и смешной в своем клоунском наряде. Если учесть, что в России и Европе XVII в. любили многоцветие, если знать, с какой пестротой любили одеваться европейские военные (стоит вспомнить тех же мушкетеров Дюма, кружева Арамиса и перевязь Портоса), и если учитывать, что московские стрельцы были одеты в форменные кафтаны из дорогого импортного голландского сукна, которые могли вызвать зависть, восторг, но никак не смех, то очевидно, что автор пал жертвой сложившегося негативного стрелецкого стереотипа. Тем более, что в романе все дворцовые караулы почему-то доверены иноземцам или вымышленным подразделениям, тогда как в реальности их несли московские стрельцы.
В заключение можно сказать, что стрелецкие стереотип, а именно традиция изображать московских стрельцов как бородатых бунтарей в красных кафтанах своей живучестью напоминает другой популярный стереотип, относящийся к элите полской тяжелой кавалерии XVII в. – гусарам. Если польский гусар, то обязательно с белыми крыльями за спиной. Также как стрелец – только в красном. Интересно, что при съемках эпизода с казнью Степана Разина в фильме «Generation «П» режиссер специально требовал, чтобы стрельцы были в красных кафтанах, хотя самих стрельцов на экране видно не долее 15 секунд. А в выходящем на экраны мультфильме «Крепость» об обороне Смоленска в 1611 г. вновь мелькают стрельцы в красных кафтанах…