Это было в поселке неподалеку от Москвы. Переделкино — место, пропитанное писательским духом. Мне, как человеку, мечтающему о будущем в литературе, нужно было хотя бы раз побывать там.
Я приехала к своей тете-крестной.
Конец марта, весенние каникулы. Эти дни драгоценного отдыха коротки, впрочем, как и наша жизнь в целом, потому надо ценить каждое мгновение. Хотя слово «надо» здесь и вовсе не уместно. Ты, сам того не осознавая, начинаешь ценить свободное время и самые простые вещи. Они просты, как «дважды два…», но очень дороги.
Воздух был ледяным и колющим, даже показалось, что куртка заморозилась, превратившись в листок с дерева, покрытый снежной пеленой. Дышать носом было совсем трудно, воздуха физически не хватало. Мы шли по узким протоптанным дорожкам, которые зашли бы за пределы пешей зоны, если бы не железные ограждения. Снега было настолько много, что я выдвинула целую теорию о том, что все месяцы в этом году сдвинулись на один вперед. Это объяснило, почему в декабре не было намека даже на горстку снега, а в марте на улицах возвышались настоящие Эвересты.
Дорога от тетиного дома до кладбища составляла около семи километров. Мы без особого труда дошли туда, куда направлялись. Разве что ботинки подводили нас, расходясь в разные стороны, очень было забавно наблюдать за их «телодвижениями»: они будто бы хотели затанцевать нас. Но не тут-то было! Я подсказала тете уникальный способ избежать вольностей со стороны обуви. Когда гололед, нужно ходить «пингвинчиком». И, как ни странно, это помогло.
Мы дошли до проезжей части. Пешеходных переходов не было, их заменяли «разрывы» железных заборов, что были предназначены для пешеходов.
Переходить дорогу было рискованно, но с тетей мне нестрашно — она ловко ухватила меня за руку и повела за собой. Три метра, два, один… Перебежали.
Лестница. Она не была удобной — ступеньки широкие, разной высоты, отчего приходилось ступать вдвойне осторожно. Впрочем, жизнь требует бдительности по определению, а неосмотрительность приводит к необратимым исходам.
Оступилась, но удержалась за низкие перила. А было уже высоко — хорошо, что падения удалось избежать, иначе я бы приобщилась к числу тех, к кому мы шли…
«Переделкинское кладбище» — написано на табличке.
Удивительно, хотя воздух стал приятнее и «легче на подъем», мое дыхание оставалось таким же трепетным. Тетя шла впереди меня, не оглядываясь, спросила:
— Ты же в первый раз на кладбище? Пятнадцать лет… Тебе кошмары-то потом сниться не будут?
Я ответила, не колеблясь:
— Мертвые не причинят боль, в отличие от некоторых живых, так что… Все будет хорошо.
Тетя улыбнулась, хоть и не было видно, я чувствовала это. Есть понятие «внутренней улыбки» — это когда ты улыбаешься сердцем, но не показываешь этого на лице.
Мы проходили по прямым тропинкам дальше и дальше. По левую и правые стороны возвышались кресты или мемориальные доски. А еще ограждения, торчащие из заснеженной земли прутьями, пугали своими острыми оконечьями.
Невнимательность может обернуться непоправимостью.
Хруст!
Провалилась одной ногой в снег. Вот что бывает, стоит отвлечься от цели!
— Давай помогу.
Тетя взяла меня за руки и вытащила из снежной ловушки.
Всю левую ногу мне облепило снегом, который я попыталась отряхнуть, однако часть его все-таки настойчиво попала внутрь ботинка.
— Не простынешь так? — осторожно спросила тетя, будто бы боялась спугнуть кого-то, пускай кроме нас на кладбище никого не было (хотя все зависит от того, кого мы принимаем за кого-нибудь…)
Я мотнула головой, что означало «нет», и добавила:
— Все будет хорошо.
Мы продолжили путь. Даже хочется сказать, что он был тернист, пускай это и прозвучит до жути тривиально.
Ожидания были такими: хранилище гробниц — мрачное место, угрюмое, всюду одинокие, стоящие в поле кресты, доски со стершимися именами и датами, летают призраки, жаждущие мести за то, что мы, в отличие от них, все еще живы…
Я и не думала, что кладбище окажется таким… Умиротворенным.
Было спокойно. Ветер робко свистел, вторил словам тети, отдавая эхом.
Запуталась в мыслях. На моем лице не было усталости, солнца белые лучи не давали уснуть, а холод, ощутимый в ногах, заставлял идти меня дальше. И быстрее.
Оставалось еще немного. Перед нами — упавшее голое деревце, напоминавшее своим внешним видом клетку Пуркинье, только большую и деревянную. Да, на кладбище вспомнилась анатомия. Впрочем, смерть, как бы мы сильно того не хотели — логическое завершение цикла физиологических и биологических процессов, из которых состоит наша жизненная активность, так что ничего удивительного.
Обойти дерево нельзя было никак — других проходов к цели не оказывалось, уж больно редкими и узкими были тропинки.
Пришлось идти напролом. Моя тетя была впереди, ничего не изменилось, поэтому она храбро подошла к упавшему дереву и аккуратно начала поднимать его, пытаясь не сломать. Пара веток все же хрустнула, но дерево осталось невредимым, что не могло не радовать.
«Все будет хорошо».
Мы вместе проползли под деревом и, спустя несколько поворотов, очутились на месте своего назначения.
Мы пришли на могилу Бориса Пастернака.
«…Был день, безвредный день, безвредней
Десятка прежних дней твоих.
Толпились, выстроясь в передней,
Как выстрел выстроил бы их…»
Помнились строчки, пробежавшие в тот миг в голове.
Перед тем, как отправиться в обратную дорогу, тетя задала вопрос, которого я никак не ожидала услышать:
— Может сфотографируешься? Я могу снять на твой телефон, если хочешь.
Я потеряла дар речи. Минута. Не думаю, что Борису Леонидовичу бы понравилось, что на его могиле фотографируется какая-то пятнадцатилетняя школьница (да вообще, кто угодно, на самом деле!). Мне представилось, что через много-много лет, когда я сама уже лежу в гробу, приходят на кладбище какие-то люди и делают селфи. Уверена, что на небесах я бы выразила явное негодование, послав его каким-нибудь способом на землю!
Я ответила сносно и непринужденно:
— Спасибо, но только не на кладбище.
Она понимающе кивнула и рассказала забавную историю о том, как она помогала когда-то найти эту же могулу приезжим французам. Один из них даже спросил, тетя процитировала, по-русски: «Гдо сдэс могюль Пастернак?». Она ему ответила: «Здесь, вон по ту сторону идти».
Многие люди приезжают сюда, чтобы прийти на могилу великого автора, написавшего «Доктора Живаго» (и не только).
Мы прошли через дерево, обошли провалившиеся в снегу следы. Мне оставалось только не потеряться, слившись с тенями душ, пророчащими смерть. Хотя, постойте… Они вовсе не желают смерти. Они шепчут: «Пусть скоро пройдут все года, проживи эту жизнь, как хочешь того сама».
Мы спускались по лестнице.
Даже не думала, что сумею посмотреть на жизнь и смерть под другим стеклом микроскопа мироощущения.
«Спой мне колыбельную» — доносились слова на ветру. Последняя ступенька. Я обернулась.
Не знаю, кто окликнул меня. Повторяются строчки. «Спой мне колыбельную». Прозвенели колокола.
Остановилась. Если бы моя жизнь стала кинопленкой, то на этом «кадре» были бы обязательно показаны мои развевающиеся волосы и шарф.
К тому времени мы с тетей продолжили путь и прошли опасный перекресток. Теперь по тесной дорожке мы должны были вернуться домой. Приходилось идти друг за другом.
Тетя-крестная снова шла впереди, а я плелась за ней, «хвостиком».
«Спой мне колыбельную» — послышалось вновь. Я будто бы поняла — это шепот душ, мечтавших о спокойствии и упоении.
Я пела.
31 марта — 4 апреля, 2018
Коркина Ольга