АННИ КАЗЕНАВЕ
ПРИЗНАНИЯ ОБРАЩЕННЫХ СОВЕРШЕННЫХ
Дипломант Луврской Школы EHESS, доктор исторических наук, специалист по средневековому менталитету и иконографии.
Каковы бы ни были причины и мотивы, но некоторые «совершенные» оставляли катарскую веру и принимали веру Римской Церкви. Их признания использовались Инквизицией, чтобы запутывать «свидетелей», на которых донесли.
Инквизиция была результатом поражения и следствием завоевания. Поражение состояло в невозможности добровольно обратить весь народ. Завоевание завершилось договором в Париже-Мо (1229 г.). Договор содержал положения, налагающие на графа Тулузского обязательства оплачивать расходы по преследованию непокорных. Установленный в Тулузе шесть лет спустя, этот чрезвычайный трибунал стал преследовать религиозные заблуждения как возбуждающие беспорядок в обществе. Он возник как трибунал покаяния, то есть, должен был являться своего рода исповедальней. Но он осуждал ересь не как грех, а как уголовное преступление: согласно Бернарду Ги, для того, чтобы искоренить ересь, следует уничтожить еретика. Члены этого трибунала, будучи одновременно судьями, теологами и юристами, таким образом, пытались силой привести к правой вере тех отступников, которых они обнаруживали.
Признания
Признания обращенных «совершенных» сохранились в специальном реестре, служившим лаксмусовой бумажкой для проверки искренности свидетелей, подозреваемых в ереси, а также для оказания давления. Ведь из страха всякий свидетельствующий в суде старался хитрить и лгать. Вынужденный доносить, он пытался молчать, скрывать наиболее серьезные эпизоды, делать вид, что забыл имена и места. Некоторые даже заключали между собой договор молчания, однако наиболее слабые, в конце концов, признавались. Инквизитор, желавший раскаяния виновного, пытался уличить его во лжи и лицемерии. Признания обращенных служили также материалом для дополнения показаний «свидетелей», на которых донесли.
Листы этого реестра были открыты в 1852 году в архивах департамента Тулуза (рук. 124). Они содержат показания пяти «совершенных»: Стефани де Шатоверден, к которой мы еще вернемся; Сорин Ригод, жившей возле Фанжу; обитателя Тарна Сикарда Люнеля, у которого была исключительная память; Гийома Фурни, иммигрировавшего в Кремону (Ломбардия), но позже вернувшегося в Лангедок; и, наконец, Гийома Карьера. В этих показаниях, к сожалению, весьма неполных, обращенные дают собственное видение своей истории, своего решения, принудительного или сделанного в результате долгих размышлений. После обращения последовало радикальное изменение их жизни, которое должно было свидетельствовать об искренности их признания и о том, что их показаниям можно верить. Эти показания в целом представляют точку зрения побежденных, и частью ремесла историка является изучение и уточнение этой точки зрения с помощью критического подхода и определенной методики. Ибо, если правда недостижима, то зачем терять время и читать тексты, где ее не может быть?
Кроме показаний Стефани де Шатоверден, мы предлагаем рассмотреть здесь показания Пьера де Гайяка и Пьера де Люзенака – двух верующих, юристов, которые помогли выследить и арестовать «ересиарха» Пьера Отье.
/Рис./: Показания обращенных совершенных катаров, отрывки из рукописи, разделенной в XVIII веке. - Архив департамента Верхняя Гаронна, рук. 124 f CXCVI.
Тулузский архивист Ж. Бельом обнаружил, что обложки книг со списками должников XVIII столетия были сделаны из листов, вырванных из реестра Инквизиции Тулузы, составленного в середине XIII века. Там содержались показания обращенных «совершенных». Эти листы были объединены под названием рук. 124 и частично изданы. f CXCVI до сих пор не издана: там находятся показания Стефани де Шатоверден, которая вела подпольную жизнь в Сабартес (высокогорная долина Арьежа).
Брак как доказательство обращения
В своих показаниях Стефани де Шатоверден, дочь благородной семьи вассала графа де Фуа, рассказывает о своей жизни в 1247-1248 годах. Когда она решила принять обеты, то оставила свой замок, расположенный в высокогорной долине Арьежа. Экюйе отвез ее на крупе своей лошади до самых Аксовских терм, где она встретилась с двумя совершенными, пришедшими из Каталонии. Они отвели ее в деревню неподалеку от Перль, где она стала проходить послушничество в доме друзей. Когда ее сочли достойной, то она получила утешение (была крещена по катарскому ритуалу), и вернулась к себе в замок. Оттуда она, всегда с компаньонкой, согласно правилам, ходила навещать и обучать дам из своего окружения: кузину даму Оду, вдову Понса Арнода де Шатоверден, и своих подруг – Эрменгарду де Ларкат, Эксклармонду де Бессат и Аву, жену сеньора Бернарда Санча де Рабат. Но когда в деревне появился чужак, Стефани испугались, и ее отвели в лес д’Айю, над деревней Праде. Там она встретила небольшую общину, и четыре месяца жила с другими женщинами в пастушеских хижинах. К сожалению, рассказ на этом прерывается: кончается страница и лист.
Таким образом, мы не знаем, ни как Стефани была поймана, ни подробностей ее обращения, но она намекает на свою дальнейшую судьбу в предыдущих показаниях. Перед тем, как отправиться в Акс, она встретилась, среди других беженцев, наводнивших эту долину, с диаконом (иерархом катарской Церкви) Лаурагэ Арнодом Прадье, который впоследствии, обращенный, как и она, сделался в Тулузе ее мужем. Учетный реестр инквизиторов Тулузы от 1256 года содержит упоминания о закупках, сделанных для жены и ребенка Арнода Прадье: таким образом, пара находилась на службе Инквизиции, которая их содержала. Когда эти двое получали consolament, они приняли обет целомудрия. Как доказательство своего возвращения в католическую веру, они должны были жениться и жить супружеской жизнью, а также быть частью персонала, обслуживающего трибунал. Потому что, кроме нотариусов, стражников, тюремщиков, вооруженных солдат, Инквизиция также нанимала раскаявшихся, ведь их знание подпольной среды делало ее действия очень эффективными. Без сомнения, их обучили – в соответствии с их социальным статусом – и они могли играть роль «подсадных уток», которых посылали к узникам, чтобы что-либо у них выведать. Сикард де Люнель, который, согласно сохранившимся фрагментам своих признаний, должен был встречаться в Альбижуа или в Монтань Нуар где-то с тысячей людей во время своей жизни странствующего беглеца, разбогател в обмен на свои услуги благодаря секвестру, налагаемому на имущество еретиков, которое распределялось среди помощников Инквизиции.
/Рис./: Брак. Иллюстрация к Декрету Грациана, около 1288-1289. – Муниципальная библиотека Тура, рук. 558 f. 276.
/Рис./: Орри (пастушеская хижина) на пастбище над Праде д’Айю; у подножия пика Орлю.
Приняв катарские обеты, Стефани де Шатоверден укрылась в маленькой катарской общине, жившей в таких орри. Эту общину содержали жители Праде.
В поисках «ересиарха»
Шестьдесят лет спустя, в 1308-1309 гг., инквизитор Каркассона Жоффре д’Абли, участвуя в преследовании Пьера Отье, которого он хотел арестовать, начал допрашивать его близких. Пьер от него ускользнул, но еще в 1304 году он арестовал его сына Жака, который бежал, а потом вновь был арестован. Досье, содержащее показания свидетелей, допрашиваемых во время этой травли, страдает большими лакунами. Особенно не хватает показаний Гайларды Бенет, жены Гийома Отье, от служанки которой мы знаем, что она предупредила своего мужа в его убежище в Монтайю. Но есть ещё семнадцать сохранившихся показаний, принадлежащих родственникам и друзьям Отье – их брату Раймонду, их племяннице Бланш де Роде, урожденной Изаура, и их племянникам Пьеру Тиньяку из Акса, зятю Раймонда, а также Жероду и Гийому де Роде, сыновьям их сестры. Все они давали приют Пьеру и помогали ему, но он, почувствовав себя окружённым, бежал в Тулузен, к своему зятю, где его и арестовали. Расследования Инквизиции выявили систему защиты беглецов: они искали убежища у своих многочисленных родственников, тем более, что их семейный клан, благодаря брачным союзам, был очень разветвленным.
Два из этих показаний – весьма интересные – принадлежат юристам. Один из них, Пьер де Гайак, муж дочери Бланш Изауры, рожденной от первого брака, а другой – Пьер де Люзенак – сын знатной семьи, близкой к де Роде. Наступило время, когда они сочли, что арест Отье неизбежен. Тогда они решили поменять лагерь. И тот, и другой написали свои показания собственноручно, используя стиль нотариусов трибунала, но от первого лица: «Я, Пьер де Гайак, нотариус из Тараскона […], признаю и исповедуюсь в том, что был и являюсь виновным в преступлении…»; «[…] прося справедливости, а не осуждения, я, Пьер де Люзенак, утверждаю, что в возрасте приблизительно четырнадцати лет, в Аксе, в доме Пьера Отье… » Но похожи только их действия, поскольку характеры этих людей очень разные. Пьер де Гайак – расчетливый циник, а Пьер де Люзенак – бедный и трусливый молодой клерк.
/Рис ./: Замок Шатоверден: средневековая часть находится под строениями XVIII-XIX веков. Замок сделался собственностью кузнечных дел мастера. Фотография конца XIX столетия.
«Когда настала темная и безлунная ночь, я попросил моего старшего брата сопровождать меня, и мы вместе дошли до моста Шатоверден; и там, в начале моста на Олё, мы встретили Пьера Отье и Жака, его сына, а также двух людей, которые их сопровождали и которые шли с нами до того места, куда они собирались попасть […] Мы отвели их в Люзенак, к На Пальяресе». – выдержка из показаний Пьера де Люзенака.
Рис. Упрощённая генеалогия семьи Отье и её связей с Пьером де Гайяком.
Данные взяты из показаний катарских верующих графства Фуа перед инквизитором Жоффре д`Абли
Обращение из корысти
«Я виновен в преступлении ереси»: все последующие показания Пьера де Гайака свидетельствуют о том, что использование этих двух слов – «преступление ереси» - было чисто юридической формальностью. Оно не выражало никакого кризиса сознания. Пьер де Гайак не раскаивался: он решил подчиниться из корысти. Это показание является вторым по счёту. Когда он его написал – 23 октября 1308 года – то был узником в Муре, где 3 августа продиктовал первое показание перед инквизитором Жаком дю Фогу. Нотариус трибунала, переписавший второе показание, отмечает, что Пьере прочитал в его присутствии «означенную исповедь, написанную его собственной рукой, слово в слово », затем отрекся и примирился с Церковью. На следующий день, 24 октября, в присутствии того же нотариуса и тех же свидетелей, он перечитал его «слово в слово, на понятный манер, на народном языке ». Таким образом, если обычно нотариус читал свидетелю, для того, чтобы тот подтвердил свои устные показания, которые он давал прежде так, как они слышались, на языке ок, то это показание, написанное самим Пьером, было впоследствии переведено на латынь, чтобы вставить его в реестр.
Правдивые и ложные свидетельства
/Рис./: Вид на замок Миглос из долины. Фотография конца XIX столетия. Частная коллекция. Характерный пейзаж арьежских долин, где часто принимали катаров.
Пьер выдал сорок два человека, которых нотариус переписал, распределив по семи деревням, а также назвал дома в Сабартес, где прятались Отье, и показал, как они переходили из одного дома в другой. Например, в Аксе он назвал дом Сибиллы Бэйль, которую затем сожгли. Он знал, что Отье иногда бывают в Кароль у Берто, в Миханес, в Доннезан, а также в Лавеланет, и указал на то, что хозяева этих убежищ должны знать и другие места укрытий вне Сабартес. В земле д’Айю по его доносу было вызвано пять человек, из которых «некий Белот» закончил свои дни в Муре.
Его показания содержат обычные юридические формулы, только употребляемые от первого лица, и оставляющие возможность для дополнительной информации.
Ценный свидетель…
Пьер де Гайак заканчивает свои показания, написанные им лично 23 октября 1308 года, в которых доносит как минимум на 42 человека, следующими словами:
«[…] И я, как в целом, так и в частностях, добровольно и в полном осознании дела [уверяю], что я исповедовался без всяких посулов, давления, не под страхом насилия или пыток, будучи целиком и полностью отстранён от каких-либо просьб, денег, любви или ненависти […], подтверждаю, что могу дать более полные показания о себе и других, и добавить их, в случае, если я лучше вспомню и не буду подвержен каре за лжесвидетельство, а также, если я буду уверен, что господин инквизитор уделит мне свое благоволение».
Фактически, он дважды представал перед судом (24 октября 1308 года, и в пятницу, 18 апреля 1309 года). Уже первый эпизод продемонстрировал его цинизм: он донес на своего собрата, нотариуса из Тараскона, которого он из мести засадил в тюрьму. Гийом Трон был вызван в суд, но по недостатку доказательств отпущен. Тогда Пьер де Гайак решил эти доказательства сфабриковать.
Однажды вечером, в разгар тарасконской ярмарки, когда он был уверен, что его не смогут услышать нежелательные лица, он встретился со своим шурином, Пьером Ломбардом, а также другим нотариусом, Гийомом Готье. Последний увидел в этой оказии возможность избавиться от конкурента. На встрече присутствовали два брата Пейре, Раймонд и Пьер – простые люди, как считал Гайак, от него зависящие. За исключением Пьера, который, к удивлению де Гайака, отказался участвовать в лжесвидетельстве, все они договорились выдвинуть ложное обвинение, с которым они отправились в Каркассон. Там они заявили, что Гийом Трон, уже отбыв наказание, пошел в Квие, к Гийому Айеру, и там встречался с Гийомом Отье. Ложь сработала, и Пейре де Гайак сам с триумфом отнес Гийому Трону вызов в трибунал. Это было во вторник, ярмарочный день в Тарасконе, когда улицы были полны зевак. Шестнадцать лет спустя, будучи в тюрьме, Раймонд Пейре в подробностях рассказывает обо всей этой махинации. Между тем, Гийом Айер не подтвердил этого факта, а Гийом Трон с большим трудом избежал тяжелого наказания.
Циничный доносчик
Второй эпизод, произошедший 27 сентября, тоже многое говорит о характере Пьера де Гайака. В своем первом, от 3 августа, показании, он очень туманно намекает, что верующие (он не помнит, какие именно) назвали ему имена семи тарасконцев, которые были «еретикованы» на смертном одре. Не особенно вдаваясь в подробности, он указывает в этом списке имя своей матери. Четыре месяца спустя к нему возвращается память, и он описывает церемонию еретикации своей умирающей матери.
Еретикация матери Пьера де Гайака
После того, как Пьер де Гайак подтвердил под присягой, что все его предыдущие заявления (в том числе и против Гийома Трона) правдивы, он сказал, что видел совершенного Гийома Отье в доме Гийома де Роде, и что он решил признаться, что там происходила предсмертная еретикация его матери Гайларды. Он рассказал, что Гийом Каррамат (который был мужем внебрачной дочери Пьера Отье) пришел предупредить его, чтобы он явился к ее смертному одру в дом де Роде, куда перенесли умирающую. Среди других участников он встретил свою тетю Эксклармонду. Она взяла дело в свои руки и подготовила всю еретикацию заранее. Перед тем, как вошел еретик Гийом Отье (который был ее деверем), и когда настал нужный момент, она попросила Пьера де Гайака: «Сделайте так, чтобы все эти люди вышли, и мы совершим то, о чем Вам известно». Он сделал это и, разумеется, остался вместе с этими людьми вне дома. Гийом Отье впоследствии сказал ему, что его мать достигла счастливого конца: эта формулировка означала для верующих, что умирающая получила утешение. Пьер де Гайак добавил еще, что тогда он в это верил, но теперь он больше не верит. «Спрошенный, почему он по просьбе Эксклармонды вывел этих людей и не воспротивился еретикации, от ответил, что его тетя с самого начала просила его ничем не мешать церемонии».
Вспоминая о смерти своей матери, Пьер де Гайак был очень осторожен, потому что инквизитор уже знал от Жерода и Гийома де Роде о том, что Гайларда была «еретикована» у них дома два года назад, в 1306 году. Жерод даже уточнил, что еретика к ее ложу привел ее сын Пьер, а вот в этом последний избегал признаваться. Более того, совершенно ясно, что он не вышел с остальными, но участвовал в consolamen t. Инквизитор поставил ему вопрос-ловушку, который вынудил его, в конце концов, признаться в соучастии.
Этот рассказ, поздний и неполный, не смог обмануть трибунал. Скептицизм в отношении к его словам виден в выражении «ut dixit » (как он говорит), которое постоянно встречается в тексте, а также запись на полях: «о еретикации его матери ». Заметки на полях при необходимости позволяли быстро вернуться к тому или иному отрывку, и подобная запись с возможностью быстрого поиска говорит о том, что лицемерие свидетеля было раскрыто. И если свидетель начинал манипулировать трибуналом, то трибунал все это отмечал. Если он хотел, чтобы Инквизиция сослужила ему службу, то сам должен был послужить Инквизиции. Ибо всякий обращенный должен был участвовать в ее деятельности, как покажет нам следующий пример с Пьером де Люзенаком.
/Рис./: Сцена на деревенской улице, где постоянно жили и проповедовали катары. Реконструкция музея Урепель, Минерв.