Через пятнадцать дней Пьер де Люзенак не явился в трибунал, но прислал свои извинения через капеллана Камюс. Ему позволили задержаться, и 19 января он вновь зачитал бумагу, написанную собственной рукой. Он признал, что еще раз встречался с Пьером Отье и Жеродом де Роде в Квие, в доме под замковой скалой, принадлежащем Пьеру Альеру. Пьер де Люзенак, как всегда, нуждался в деньгах и попытался их выпросить. Пьер Отье пообещал ему поговорить со своими товарищами, и пригласил его в Ларнат. Люзенак явился туда, и сделал, и там ему показали очень красивую книгу, украшенную лазурью и киноварью, содержащую Евангелия и Послания Павла, написанную болонским письмом, но на романском языке. Жак Отье громко прочитал присутствующим длинный пассаж на романском языке, но это не понравилось де Люзенаку, так как он предпочитал латынь. То, что сам Пьер де Люзенак написал свои показания на народном языке, означало, что он хотел, чтобы его поняли все, а нотариус поверил ему, будто дискуссия между учеными людьми касалась только денежных вопросов.
/Фото/: Хутор Ле Сурд, сейчас принадлежащий общине Фрейшене (Арьеж).
Образ закрытого мира, прекрасно соответствующий тому, как могли выглядеть деревни, когда там распространялась катарская вера.
Отье предложили студенту купить для них в Тулузе Библию за разумную цену. Но ливры, которые его интересовали, были не из пергамента, а из металла[1]. Главной его заботой было достать десять ливров, чтобы выкупить свои книги, заложенные у ростовщика. Поэтому он продолжал ездить к Отье в Тараскон и Лиму. Прибыв на ярмарку в Тараскон, он жил и столовался у Пьера де Гайака, который потом на него донес. Темной ночью он бросил камень на крышу дома Арнота Пикье, который, услышав тайный сигнал, открыл ему. Он увиделся с Пьером Отье, который дал ему шелковый чепец и уверил, что расплатится с ним в Лиму. В показаниях не хватает листа, но следующий лист продолжается рассказом от первого лица. Люзенаку подарили красивый пармский нож, а затем он поднялся на второй этаж, и там встретил своего брата Гийома Бернара, разговаривающего с Бланш де Роде. Становится понятно, что все они встретились у нее в доме, где она принимала своего дядю, который дал нож Пьеру де Люзенаку.
Позже, в тот же год, Пьер отправился в Акс, и там обедал у Раймонда Отье, где встретил его братьев и племянника, которые попросили у него помощи. Дело было в том, что им нужно было переночевать в Лордате одну ночь, по дороге в Тараскон. В сентябре он оказал им эту услугу. В сумерках, Пьер де Люзенак вооружился мечом, и пошел встречать их на мост Перль возле Акса. Раймонд Отье сопровождал Пьера Отье и его сына Жака, который должен был «сделаться еретиком». У моста он передал их Пьеру де Люзенаку и ушел. Тот сопровождал их до города Люзенака, где их ждала На Пальяресса. Пьер не сказал, что она была amasia (то есть любовницей) его отца. Они переночевали у нее, и на следующий день Люзенак отвел их до моста Альбис, где, чтобы укрыться от дождя, они спрятались на заброшенной мельнице. И там Пьер де Люзенак должен был впервые совершить перед ними melhorament. Он должен был трижды сделать земной поклон, произнося: «bo crestia, la benediccio de Dieu e de vos » («Добрый Христианин, прошу благословения Божьего и вашего»), на что они каждый раз отвечали: «Примите благословение Божье и наше, и пусть Бог приведет Вас к счастливому концу». Всякий верующий должен был соблюдать этот ритуал, и, совершая его, он подтверждал перед Добрыми Людьми, что остается верующим. Однако Инквизиция квалифицировала melhorament как «поклонение еретикам ». Пьер де Люзенак использовал игру слов, поскольку вместо термина, обозначающего melhorament, он применил слово affolamentum – унижение, падение. Таким образом, он изменил смысл, обвиняя себя самого, и в то же время применяя словарь трибунала, который, как он знал, имел противоположный смысл.
И еще один раз молодой человек сопровождал обоих Отье: они встретились на мосту Олёс, и он снова отвел их к На Пальярессе. Потом он начинает фразу, что его брат пошел учиться в Тулузу, а он, из-за нехватки денег, временно вынужден был зарабатывать на учёбу брата. «Тогда я, поскольку уже имел опыт адвоката при дворе графа де Фуа, каждый день…» Это конец страницы и конец всей рукописи. Остальное пропало, и мы остаемся очень разочарованными.
/Фото/: Дом под замковой скалой в Квие… Фотография конца XIX века, частная коллекция.
Пьер де Люзенак в обществе Жерода де Роде пришел в Квие, чтобы увидеться с Пьером Отье в доме под замковой скалой, принадлежащем Пьеру Альеру.
/Фото/: Реконструкция фоганьи, комнаты с очагом, иногда упоминаемой в еретических показаниях. – Мазамет, Музей катаризма.
/Фото/: Отрывок из Нового Завета, согласно обычаю катаров, на языке ок. - Муниципальная библиотека Лиона, рук. Р.А.36.
Показания Пьера де Люзенака демонстрируют, что Пьер Отье заботился о том, чтобы иметь Священное Писание на понятном языке, и читать его верующим.
Пьер де Люзенак признал, что его семья долгое время была близка с семьей Пьера Отье, признал всё, что он для них делал, свое соучастие, указал убежища и раскрыл места пребывания беглецов. Также его использовали, чтобы помочь в их поимке, и в глазах жителей Сабартес он был предателем. Он знал еретиков, он знал дороги, он мог указать на них в толпе. Именно его взяли во время облавы в Монтайю, которая закончилась арестом жителей. Но еретиков не оказалось там: искомые «птички» улетели. Но наиболее скомпрометированных жителей Монтайю, на которых указали как на соучастников, сначала держали в замке, а затем увели в тюрьму Каркассона, где они рассказывали об этом другим, пылая ненавистью к Пьеру де Люзенаку.
/Фото/: Башмаки горца, без сомнения, очень похожие на те, что носили в Средние века.
/Фото/: Замок Фуа.
Приоткрытие тайны
Все показания содержат какую-то часть, словно находящуюся в тени. Так, Пьер де Гайак не упоминает перед Жоффре д’Абли об Арноте Тиссейре, нотариусе из Лордата, зяте Пьера Отье. Но в 1320 году, вызванный как свидетель, он приходит на процесс Арнота Тиссейра в Памье. Тогда он говорит, что обучался у него шесть месяцев в 1307 году, и между разными материалами открыл у него еретическую книгу. Разумеется, Арнот Тиссейр давал показания в Аксе перед Жоффре д’Абли, но поскольку инквизитор не знал о нем ничего другого, кроме как что у него есть компрометирующий родственник, то нотариус отделался легким испугом. В 1320 г. анонимный доносчик указал на него епископу, а расследование последнего подтвердило обвинение. Так что вся эта семья была уничтожена.
Ничтожное, но эффективное средство защиты – молчание – скрывает от нас все страдания и несчастья. Те, кому удалось избежать ареста, молчали, а обвиняемые лгали. Но страх ожесточал сердца и толкал к признаниям. Однако, если поступки людей нам видны, то их чувства остаются скрытыми. Что означает эта игра слов Пьера де Люзенака? Конечно, благодаря своей исповеди он избежал конфискации семейного имущества, но он продал самого себя. Что он чувствовал, когда вел вооруженных людей в Монтайю, чтобы арестовать еретиков, обреченных на костер? Если инквизиторы использовали обращенных, то не только для удобства, но также и для того, чтобы подтвердить их искренность. Инквизитор – это священник, он домогается признаний, он расставляет ловушки, чтобы доказать свидетелю, что его колебания являются признаком двойственности и лживого обращения; когда он удовлетворен, то отмечает это и дает свидетелю отпущение при определенных условиях. Мористы XVIII столетия увидели в этом проблему, и задались вопросом: какую ценность может иметь обращение под давлением? Но это было преодолено только свободой совести, о которой мы не можем говорить здесь, чтобы не впасть в анахронизм.
Современный историк, желающий понять и представить проблему подполья и специфику подпольщика, беженца, преследуемого, пишет, пытаясь не доверять туманным ловушкам, а искать следы.
Кроме проблемы метода, существует еще и вопрос восприятия. Анализ и внутренняя критика дополняют друг друга путем конфронтации, изучения источников различного происхождения. Ведь документы с жалобами на секвестр или связанные с вовлечением в ересь, к примеру, дают совершенно различное видение. Иногда археология заполняет лакуны: раскопки в Кабарет показали, что castrum был покинут в спешке, без сомнения, в 1240 г., то есть после поражения Тренкавеля, который, устав от изгнания, явился отвоевать свое виконтство Каркассон. Дома, покинутые его сторонниками, систематически разрушались. Под проваленными крышами с разломанной черепицей находят предметы повседневной жизни.
Но кроме этих скромных свидетельств, существуют ещё следы на бумаге. Буквы под пером нотариуса реконструируют жизнь, поскольку дают нам имена и приоткрывают драмы. Каждый задокументированный индивидуальный случай вписывается в общую картину, и так во время этого процесс вырисовывается образ – может быть, с расплывчатыми, но различимыми чертами. Благодаря терпеливой, тщательной, беспристрастной, скромной работе, можно очистить этот своеобразный палимпсест от дискурса власти. И тогда будет восстановлено видение побежденных.
/Фото/: Фаидит, сопротивляющийся Инквизиции. Минерв, Музей Урепель.
/Фото/: Поднимитесь однажды в Арьежские горы, по дороге, ведущей к водопаду, которую протоптали преследуемые еретики.
/Фото/: Дорога в Арьежских горах, по которой могли идти катары, бежавшие в Испанию.
[1] Игра слов: livre – по-французски «книга».