— Вы еще вернетесь, помяните мое слово, — изрекла миссис Ральф. — Держу пари!
Гарп повернулся и вышел, не проронив больше ни слова.
Не успел он прошагать и двух кварталов, таща на плече завернутого в спальный мешок Данкена, как был остановлен подъехавшей к обочине патрульной полицейской машиной с крутящейся голубой мигалкой. Такая удача — крадущийся в ночи полуголый похититель детей с заметным издалека ярким мешком, в который засунут украденный ребенок.
— Что у тебя здесь, парень? — обратился к Гарпу один из двоих полицейских, сидевших в машине (на заднем сиденье сидел еще кто-то в штатском, которого почти было не видно).
— Сын, — ответил Гарп.
Оба полицейских вышли из машины.
— Куда ты его несешь? — спросил один полицейский. — С ним все в порядке? — и он посветил фонариком в лицо Данкену, который замотал головой, изо всех сил стараясь не проснуться.
— Он ночевал в доме у приятеля, а там вышла одна история, так что мне пришлось его забрать. — В ответ полисмен осветил Гарпа фонариком: обнаженный торс, спортивные шорты, кроссовки.
— Какое-нибудь удостоверение личности есть? — спросил страж порядка.
Гарп осторожно опустил спальный мешок на чей-то газон.
— Конечно нет. Подбросьте нас до дому, и я покажу права.
Полицейские обменялись взглядами. Они выехали по вызову часа два назад: в участок позвонила молодая женщина, сообщила, что к ней пытался приставать эксгибиционист или, по крайней мере, стрикер[32]. Возможно, попытка изнасилования. По ее словам, спас ее только велосипед.
— Ты давно так разгуливаешь? — осведомился у Гарпа один из полицейских.
Третий пассажир полицейской машины выглянул из окна и, увидев Гарпа, оживился:
|
|
— Привет, мужик, как дела?
Наконец лежащий на траве Данкен зашевелился.
— Ральф? — спросил он.
Полицейский с фонариком опустился рядом с мальчиком на колени и посветил в лицо Гарпу.
— Это твой отец? — спросил он у Данкена.
Тот, не понимая, в чем дело, выкатив глаза, смотрел то на отца, то на полицейских, то на голубую вертушку.
Второй полицейский обратился к сидевшему на заднем сиденье человеку. Им оказался тот самый юнец в алом кафтане. Его забрали, разыскивая эксгибициониста. Парнишка не смог толком ответить на вопрос, где живет, поскольку дома как такового у него не было.
— Ты знаешь этого человека с ребенком, парень? — спросил полицейский.
— Еще бы! — ответил парень. — Крутой мужик.
— Все в порядке, Данкен, — успокаивал сына Гарп. — Не бойся. Я просто нес тебя домой.
— Сынок, — обратился к Данкену полицейский, — это твой отец?
— Вы его на смерть перепутаете, — возмутился Гарп.
— Не перепутают, — заявил Данкен. — Зачем ты понес меня домой? — Ответа на этот вопрос, похоже, ждали все.
— Понимаешь, мама Ральфа была очень расстроена…
Он надеялся, что этого объяснения будет достаточно, но отвергнутый любовник на заднем сиденье вдруг громко захохотал.
Полицейский с фонариком посветил на парня в полицейской машине и спросил Гарпа, знает ли он его. „Боже, — подумал он, — это ведь никогда не кончится“.
— Моя фамилия Гарп, — раздраженно сказал он. — Т. С. Гарп, если полностью. Я женат. У меня двое детей. Один — вот этот, он старший, его зовут Данкен. Он ночевал у друга. Я подумал, что мать этого друга не способна как следует смотреть за детьми. И отправился в дом той женщины. Сын спал, и пришлось понести его. И если бы не вы, мы были бы уже дома.
|
|
— А этот юноша, — Гарп указал на полицейскую машину, — как раз наносил визит матери друга моего сына. Мать попросила его уйти. Вот его, — и Гарп указал на парня в машине. — Он и ушел.
— А как зовут эту мать? — спросил полицейский, старательно записывающий все сказанное в огромный блокнот. Гарп не знал, что ответить, и полицейский выжидательно смотрел на него.
— Данкен, — обратился Гарп к сыну, — как фамилия Ральфа?
— Не знаю, он ее сейчас меняет. Сперва у него была отцовская, но мать хочет дать ему свою.
— Хорошо, а как зовут отца? — взмолился Гарп.
— Ральф, — ответил Данкен.
Гарп в отчаянии зажмурился.
— Ральф Ральф? — недоуменно пожал плечами полицейский с блокнотом.
— Да нет же, Данкен, подумай, пожалуйста, как фамилия Ральфа, — спросил Гарп как можно спокойнее.
— Он ее сейчас меняет, — повторил Данкен.
— Меняет с какой на какую? — попытался уточнить Гарп.
— По-моему, лучше спросить у самого Ральфа, — сказал Данкен.
Гарпу хотелось взвыть от безысходности.
— Вы сказали, что вас зовут Гарп? — спросил другой полицейский.
— Да, — признал Гарп.
— А инициалы Т. С.?
Гарп знал все, что сейчас произойдет, и неожиданно почувствовал, как на него навалилась усталость.
— Да, Т. С. Просто „Тэ“ — точка, „Эс“ — точка.
— Том Сойер!!! — завизжал от удовольствия юнец в машине и прямо-таки свалился на сиденье от смеха.
— Ваш первый инициал — от какого имени? — невозмутимо продолжил полицейский.
— Ни от какого, — ответил Гарп.
— Ни от какого?
|
|
— „Тэ“ и „Эс“ — просто инициалы. Мать не дала мне имени и отчества — только инициалы.
— Значит, „Тэ“ — ваше имя?
— Все меня зовут просто Гарп.
— Клевая история, мужик! — юнец в кафтане покатывался со смеху. Полицейский постучал по крыше машины, чтобы тот утихомирился.
— Гляди, парень: еще раз положишь грязные ноги на сиденье, вылизать заставлю собственным языком.
— Гарп! — неожиданно воскликнул полицейский с блокнотом. — А я вас знаю. — Гарп страшно удивился. — Это ведь вы задержали в парке того насильника!
— Да, — сказал Гарп, — я. Но это было далеко отсюда. И много лет назад.
— Но я помню все до мельчайших подробностей, — продолжал полицейский.
— А что там такое произошло? — спросил напарник.
— Ты слишком молод, где тебе помнить. Гарп сцапал тогда в парке одного мерзавца. Он изнасиловал девочку. Но я забыл, вы-то чем занимаетесь? С этим было связано что-то смешное.
— Смешное? — удивился Гарп.
— Я говорю о роде ваших занятий, — уточнил полицейский.
— По роду своих занятий я писатель.
— Вот-вот, — обрадовался полицейский. — И сейчас пишете?
— Пишу, — признался Гарп. („А ведь чуть было не стал консультантом по семье и браку“, — промелькнуло у него в голове.)
— Здорово! — воскликнул полицейский, но его явно тревожило что-то еще, и Гарп понял что.
— У меня тогда была борода, — поспешил добавить он.
— Ну да, конечно! — обрадовался полицейский. — И вы ее, значит, того, сбрили?
— Совершенно верно.
Посовещавшись при желтоватом свете задних фар, полицейские решили подбросить Гарпа с сыном домой, но попросили его все-таки показать им дома какой-нибудь документ, удостоверяющий личность.
— Вы уж простите, я видел ваши фото в газете, но без бороды трудно признать, — заметил полицейский постарше.
— Ну что ж, — смиренно согласился Гарп, — это было так давно, да еще в другом городе.
Ему не очень-то улыбалось ехать к себе домой в одной машине с этим юнцом. Еще, чего доброго, запомнит адрес и явится к нему в один прекрасный день с каким-нибудь вымогательством.
— Вы что, не помните меня? — поинтересовался юнец у Гарпа.
— Что-то не припоминаю, — как можно вежливей ответил тот.
— Ну да, вы же почти спали, — понимающе кивнул юнец и тихонько прибавил: — Не надо так психовать из-за детей, мужик. Они сами прекрасно справляются со своими делами. Это у вас единственный ребенок? — кивнул он в сторону Данкена.
— У меня их двое, — ответил Гарп.
— Вам надо бы завести дюжину, — посоветовал парень. — Тогда, может, не будете психовать.
Гарпу эти слова напомнили „воспитание детей по Перси“, как любила говорить Дженни.
— Следующий поворот налево, — командовал Гарп полицейскому, сидевшему за рулем. — Потом сразу направо, и на углу — наш дом.
Второй полицейский протянул Данкену леденец.
— Спасибо, — поблагодарил тот.
— А мне? — спросил парень в расшитом алом кафтане.
Полицейский возмущенно отвернулся, и Данкен, воспользовавшись этим, незаметно передал парню свой леденец. Вообще-то он никогда их не любил, так что особой жертвы тут не было.
— Спасибо, — прошептал парень. — Ну что, мужик? Я же говорил, что дети всегда прекрасны.
„И Хелен тоже“, — подумал Гарп, увидев жену, стоявшую в дверях в длинном, до полу, голубом халате с поднятым (похоже, ей было холодно) воротником. Подсветка из прихожей делала ее особенно эффектной. Хелен была в очках, значит, она давно здесь стоит я ждет их.
— Вот это да! — шепчет юнец, слегка толкнув вылезавшего из машины Гарпа локтем. — Вот это красотка! Только очки снять!
— Мам! — вопит Данкен. — А нас арестовали!
Патрульная машина на обочине терпеливо ждала, пока Гарп вернется с водительскими правами.
— Никто нас не арестовывал, Данкен. Просто нас подвезли. Все о'кей, — он сердито обернулся к Хелен и взбежал наверх за бумажником.
— Ты что, — крикнула ему вслед Хелен, — в таком виде выходил на улицу?!
— Полицейские подумали, что он меня украл, — сообщил матери Данкен.
— Они пришли прямо к Ральфу? — спросила Хелен.
— Нет. Остановили, когда папа нес меня домой, — ответил Данкен. — Он у нас совсем того.
Гарп между тем с грохотом слетел вниз по лестнице и бросился на улицу.
— Они просто обознались, — бросил он на бегу. — Искали кого-то другого. Не расстраивайся, Хелен.
— А я и не расстраиваюсь, — сухо ответила она.
Гарп показал полицейским права.
— Здорово! — и пожилой полицейский показал молодому напарнику на „Т. С.“, значившиеся в документе. — А ведь, пожалуй, с таким именем даже легче, чем с настоящим.
— Не всегда, — заметил Гарп.
Когда полицейская машина отъезжала, юнец на заднем сиденье крикнул Гарпу:
— А ты ничего, мужик. Вот только научись расслабляться — и все будет о'кей.
Не очень-то расслабишься, глядя на Хелен, на ее стройное, напряженное тело, дрожащее под голубым халатиком. Данкен к этому времени совсем проснулся и болтал без умолку: к тому же он проголодался, как, впрочем, и Гарп. Стоя на кухне в предрассветных сумерках, Хелен скептически наблюдала за тем, как они жуют. Данкен пересказывал сюжет какого-то нескончаемого телефильма (у Гарпа создалось впечатление, что фильмов-то было два, просто сын заснул, когда первый не кончился, а потом проснулся, когда уже шел второй). Но главное же, он пытался понять, какие эпизоды из жизни миссис Ральф вклинились в эти фильмы.
Хелен не задавала никаких вопросов. Отчасти потому, решил Гарп, что в присутствии сына она мало о чем могла спросить. К тому же она, как и Гарп, подвергала все, что собиралась сказать, весьма жесткой цензуре. В общем, оба они были благодарны Данкену за его присутствие: к тому времени, как они смогут начать разговор, они будут добрее и терпимее друг к другу.
Но так хотелось все-таки скорее кое-что выяснить! И начался странный разговор.
— Расскажи маме, какая там кухня, — попросил сына Гарп. — И про Лабрадора тоже.
— Про Билла?
— Да, да! — обрадовался Гарп. — Про старину Билла.
— А во что была одета мама Ральфа, когда ты там был? — поинтересовалась Хелен, улыбнувшись Гарпу — Надеюсь, на ней было больше одежек, чем на отце?
— А что вам дали на ужин? — спросил Гарп.
— Что, спальни там наверху или внизу? — продолжала расспросы Хелен. — А может, и там и там?
Гарп взглядом умолял жену не заводиться: он чувствовал, она оттачивает старое, испытанное оружие, готовясь к предстоящему бою. В запасе у нее была парочка нянь для детей — ее козырные карты. Если она вытащит на свет Божий хоть одно из этих канувших в лету имен, Гарпу нечем будет крыть. Ведь пока никаких „нянь“ против нее у Гарпа не было. Харисон Флетчер, по убеждению Гарпа, в счет не шел.
— А сколько там телефонов? А на кухне есть? Или только в спальне? — продолжала сыпать вопросы Хелен.
Когда Данкен наконец отправился к себе, у Хелен с Гарпом оставалось для разговора всего полчаса — скоро должен был проснуться второй сын. Но имена врагинь были у Хелен на кончике языка. А когда знаешь все старые раны противника, разбередить их ничего не стоит. Полчаса, во всяком случае, достаточно.
— Я так тебя люблю и так хорошо знаю… — начала Хелен.
ЭТО СЛУЧИЛОСЬ И С ХЕЛЕН
Поздний ночной звонок — этот сигнал беды — был для Гарпа страшнее всего в жизни. Неужели кто-то из тех, кого я люблю, начинало ныть сердце при первых его звуках, сбит грузовиком, захлебнулся глотком пива или раздавлен в черноте ночи слоном?
Гарп боялся звонков после полуночи, но однажды он сам позвонил в столь же неурочный час. В тот вечер у них в гостях была Дженни: в разговоре она обмолвилась, что Куши Перси умерла родами. Гарп этого не знал, и, хотя нередко смеялся с Хелен над своим давним увлечением, известие о ее смерти прямо-таки подкосило его. Кушман Перси была такой веселой, полной горячих жизненных соков, что мертвой ее вообразить было невозможно. Случись несчастье с Элис Флетчер, он бы так не расстроился; к этому он был готов — с Элис всегда что-нибудь приключалось.
Услыхав эту новость, Гарп поднялся, прошел на кухню и, не отдавая себе отчета, сколько времени и какое количество пива он уже влил в себя, набрал номер Перси; к телефону долго никто не подходил. Гарп представил себе, какой долгий путь должен проделать Толстый Персик от сна к бодрствованию.
— Господи, кому это ты названиваешь? — удивилась Хелен, появившись на кухне. — Ведь уже без четверти два!
Гарп не успел повесить трубку — Стюарт Перси ответил.
— Алло! — раздался в трубке его тревожный голос, и Гарп воочию увидел тощую, безмозглую Мидж — сидит на кровати рядом, нахохлилась, как испуганная курица.
— Простите, что разбудил, — произнес он извиняющимся тоном. — Я не думал, что так поздно.
При этих словах Хелен покачала головой и вышла из спальни. В дверях появилась Дженни: на ее лице было то осуждающее выражение, с которым только мать может смотреть на сына. Дженни смотрела на Гарпа не столько сердито, сколько разочарованно.
— Кто это звонит, черт подери? — спросил Стюарт Перси.
— Гарп, сэр, — почтительно ответил Гарп, как бы снова становясь маленьким мальчиком, виноватым в своих генах.
— Щенок вонючий! — взревел Толстый Персик. — Что тебе надо?!
Рассказывая о Куши Перси, Дженни забыла упомянуть, что та умерла месяца три назад. И Гарп пребывал в полной уверенности, что приносит соболезнование несчастным родителям, потерявшим дочь совсем недавно.
— Очень, очень сожалею. Очень, — растерянно пробормотал он.
— Ладно, чего уж там, — буркнул Стюарт Перси.
— Я только что узнал о случившемся, — продолжал Гарп, — и хотел выразить вам и миссис Перси свое соболезнование. Я старался вам не показывать, сэр, но я относился к…
— Ах ты, свинья! Японское отродье! Сучье семя! Недалеко ушел от своей мамочки-потаскухи! — и Стюарт бросил трубку.
Даже Гарп оказался не подготовлен к такому взрыву ненависти. Но истинной его причины он не знал. Только много лет спустя ему стали известны обстоятельства, проливающие свет на эту реакцию Толстого Персика на его телефонный звонок. О них рассказала его матери бедная Пушинка Перси — сумасшедшая Бейнбридж. Когда Гарп в ту ночь позвонил, после смерти Куши прошло уже много времени, и Стюарту в голову не могло прийти, что кто-то соболезнует им в связи с кончиной дочери; дело в том, что днем наконец-то покончил счеты с жизнью их дорогой Балдеж, черное чудовище, которого Гарп всегда ненавидел. И Стюарт Перси решил, что это полуночное соболезнование просто жестокая шутка со стороны Гарпа.
…И когда в эту ночь вдруг раздался телефонный звонок, Гарп почувствовал, как жена во сне инстинктивно прижалась к нему. Когда он взял трубку, Хелен коленями сжала его ногу, словно цеплялась из последних сил за жизнь и благополучие, залогом которого было тело ее мужа.
Гарп тут же стал перебирать в уме возможные варианты: „Уолт дома, спит, Данкен тоже, слава Богу, не у миссис Ральф“.
„Это отец, — пронеслось в мозгу Хелен. — Отказало сердце“. (Иногда в таких случаях она думала: „Наконец-то нашлась мать. Ее опознали. В морге“.)
А Гарп продолжал думать свое. „Убита мать или выкрадена. И мужчины, прячущие ее, требуют выкупа. Их условие — публичное изнасилование сорока девственниц, и тогда всемирно известная феминистка получит свободу. Плюс жизнь моих детей“, — лихорадочно фантазировал Гарп.
Звонила Роберта Малдун, что укрепило уверенность Гарпа: что-то случилось с Дженни Филдз. Но жертвой оказалась сама Роберта.
— Он ушел от меня… — В ее зычном голосе звучали слезы. — Он меня бросил. Меня! Вы можете этому поверить?
— Боже, Роберта, — произнес Гарп.
— Я понятия не имела, какое дерьмо мужчины, пока сама не стала женщиной, — продолжала она.
— Это Роберта, — шепнул Гарп, успокаивая жену. — Ее любовник сделал ноги.
Хелен в ответ вздохнула, разжала коленки, сжимавшие ногу мужа, и повернулась на бок.
— Вам, конечно, это все равно! — обиделась Роберта.
— Да нет же, успокойтесь.
— Извините, но я вам позвонила, потому что вашей матери звонить поздновато…
„Поразительная логика: ведь Дженни ложится спать куда позже, чем я“, — подумал Гарп, но промолчал: он слишком хорошо относился к Роберте и понимал — ей сейчас не до политеса.
— Он сказал, что во мне слишком мало от женщины, что он совсем со мной запутался в сексуальном отношении. Считает, что я еще сама не разобралась, кто я — мужчина или женщина, — прокричала Роберта в трубку. — Господи, этот его „питер“! Ему все время нужна новая девчонка. Чтобы хвастаться перед друзьями.
— Ручаюсь, вы могли бы его удержать, Роберта. Что вам стоит хорошенько вздуть это дерьмо?
— Поймите, я больше не хочу драться. Я — женщина.
— Ну и что? Раз женщина, так, значит, нельзя никого хорошенько вздуть?
Говоря это, Гарп чувствовал, как Хелен, повернувшись, тянет его к себе.
— Я не знаю, что можно женщине и что нельзя, — жалобно запричитала Роберта. — Не знаю, как они переносят такой удар. Могу только сказать, что я сама чувствую.
— Что же вы чувствуете? — Гарп понимал, что Роберте не терпится выложить это ему.
— Честно говоря, сейчас я действительно хотела бы вздуть это дерьмо, — призналась она. — Но когда он ушел, у меня полились слезы. И весь день я только и делаю, что плачу, — и Роберта захлюпала. — А он мне позвонил и сказал, я все еще плачу, потому что накручиваю себя.
— Пошлите вы его к черту, — посоветовал Гарп.
— У него только одно было на уме — трахаться и трахаться. И почему это мужчины так устроены?
— Гм-м… — промычал Гарп.
— Нет, нет, я знаю, к вам это не относится. Я ведь никогда вас не волновала.
— Полно вам, Роберта, — запротестовал Гарп. — Вы очень привлекательны.
— Но не для вас. Не лгите. А что, во мне, правда, нет никакой сексапильности?
— Для меня, пожалуй, и нет, — вынужден был признаться Гарп. — Но для очень многих мужчин есть. Конечно, есть.
— Зато вы настоящий друг, а это куда важнее. И знаете, вы для меня тоже не сексапильны.
— Вполне естественно, — заметил Гарп.
— Рост у вас маловат, — продолжала Роберта. — Мне нравятся — сексуально, конечно, — более высокие мужчины. Только не обижайтесь, пожалуйста.
— Я и не обижаюсь. И вы не обижайтесь.
— Я ни капельки не обиделась.
— Позвоните-ка мне завтра утром, Роберта, — предложил Гарп. — Утром все выглядит не так мрачно.
— Для кого как. Мне утром всегда хуже. Кроме того, мне будет стыдно, что я вас разбудила среди ночи.
— Может, имеет смысл поговорить со своим врачом-урологом? Который делал операцию. Он ведь ваш друг, кажется?
— Друг? Он просто хочет меня трахнуть, — возмущенно заявила Роберта. — И ничего другого никогда не хотел. И операцию выдумал с единственной целью — соблазнить меня. Только сперва хотел превратить в женщину. Они все такие, мне один мой знакомый сказал.
— Идиот он, этот ваш знакомый. Кто это „они“?
— Урологи. Вам не кажется, что урология довольно жутковатая область медицины?
Гарп мысленно с этим согласился, но ничего не ответил, чтобы еще сильнее не расстроить Роберту.
— Позвоните завтра матери, — неожиданно для себя посоветовал он. — Она умеет утешить. И обязательно что-нибудь придумает.
— Дженни прекрасный человек, — всхлипнула Роберта. — Всегда найдет, как помочь. Только уж очень часто я злоупотребляю ее добротой.
— Ей доставляет удовольствие помогать другим, — успокоил ее Гарп.
Это была чистая правда. Дженни Филдз действительно обладала и добротой и терпением. А Гарпу сейчас больше всего на свете хотелось одного — спать.
— В таких случаях здорово помогает партия в теннис, — на всякий случай предложил Гарп. — Приезжайте, Роберта, к нам на пару деньков, пошвыряем мяч.
Хелен тем временем перекатилась к нему, недовольно нахмурилась и куснула его за сосок.
— Я чувствую себя выжатой как лимон, — продолжала Роберта. — Все улетучилось — энергия, сила. Даже не знаю, смогу ли я держать ракетку в руках.
— Ну, попытаться-то можно. Спорт в такие минуты здорово помогает.
Хелен, вконец рассердившись на Гарпа, отодвинулась от него.
Вообще-то Хелен старалась быть ласковой с мужем, когда ночью их будил телефонный звонок. Она так их боялась, что не хотела слышать первой, что стряслось на другом конце провода. Недели через три Роберта позвонила еще раз, опять ночью, и, к удивлению Гарпа, Хелен поспешила снять трубку сама, для чего ей даже пришлось тянуться через Гарпа — телефон стоял на тумбочке с его стороны кровати. Она навалилась на Гарпа всем телом и быстро прошептала в трубку:
— Да? Что такое? — Но, услыхав голос Роберты, тут же сунула трубку Гарпу; похоже, она и не собиралась беречь его сон.
Роберта позвонила среди ночи и в третий раз: взяв трубку, Гарп ощутил какую-то странность.
— Алло, Роберта, — начал он, и тут до него дошло: его ногу ничто не держит, на сей раз рядом не было ни коленок жены, ни ее самой. Привычно утешая Роберту, Гарп не переставал чувствовать рядом с собой холодную пустоту неразделенного ложа. Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже два часа ночи — любимое время Роберты.
Как только разговор закончился, Гарп бегом спустился вниз на поиски Хелен. Он застал ее в гостиной, в одиночестве сидящей на кушетке со стаканом вина и какой-то рукописью на коленях.
— Никак не могла заснуть, — объяснила она, но выражение ее глаз показалось Гарпу странным, по крайней мере понять он его не мог. Ему, кажется, приходилось видеть подобное выражение, но не у Хелен.
— Читаешь работы? — спросил он.
Она кивнула, но на коленях у нее лежала всего одна рукопись. Гарп взял ее.
— Курсовая, — сказала она и протянула к ней руку.
Студента звали Майкл Милтон. Гарп успел пробежать глазами один из абзацев.
— Похоже скорей на рассказ, чем на курсовую. Я не знал, что ты задаешь своим студентам писать рассказы.
— А я и не задаю. Но они иногда приносят их мне, чтобы послушать мою оценку.
Гарп прочел еще один абзац. Стиль ему показался неестественным, даже вымученным, но ошибок не было: слава Богу, хоть пишет грамотно.
— Один из моих студентов-выпускников. Очень способный, но… — Она нарочито небрежно пожала плечами, и в ее жесте неожиданно проглянул подросток, пытающийся за внешним безразличием скрыть смущение.
— Но что? — рассмеялся Гарп: в этот поздний час Хелен выглядела совсем девочкой.
Хелен сняла очки, и в ее глазах снова мелькнуло то странное выражение, которое он так и не мог распознать.
— Как тебе сказать… — произнесла она, явно волнуясь. — Может, он еще слишком молодой. Для писательства. Очень способный, но молодой.
Гарп перелистнул страницу и пробежал начало еще одного абзаца.
— По-моему, дерьмо, — пожал он плечами, возвращая рукопись жене.
— Неправда, — сурово возразила Хелен. („Ах ты, моя строгая учительница, справедливость, конечно, превыше всего“, — подумалось Гарпу.)
— Ладно, я пошел спать, — сказал он.
— Я тоже иду, — ответила Хелен.
В туалете наверху Гарп взглянул на себя в зеркало. И сумел наконец понять выражение жены, которое так его озадачило. Он не раз его видел, но не на лице Хелен, а на своем собственном. И сразу узнал его — выражение виноватости. Узнал и насторожился. Гарп долго лежал в постели, не смыкая глаз. Жена все не шла. Утром, проснувшись, он, к своему удивлению, сразу вспомнил имя Майкла Милтона, хотя ночью лишь мельком взглянул на его рукопись. Гарп искоса посмотрел на лежавшую рядом жену: Хелен тоже не спала.
— Майкл Милтон, — тихо произнес он, не обращаясь прямо к ней, но достаточно громко, чтобы Хелен услышала. А сам в это время краем глаза следил за ее бесстрастным лицом.
„Одно из двух: либо мысли ее где-то витают, либо она не расслышала, — подумал он. — А возможно, она мысленно произнесла его одновременно со мной и потому пропустила мимо ушей эти мои первые утренние слова“.
Студент третьего, выпускного, курса Майкл Милтон занимался сравнительным литературоведением; он уже имел за плечами Йельский университет, где специализировался по французской литературе — правда, с весьма скромными результатами. Милтон был выпускником „Академии Стиринга“, но не любил вспоминать школьные годы. Убедившись, что собеседник знает про Йель, он и о нем отзывался без особого удовольствия. Зато о своем первом студенческом годе он всегда говорил с восторгом — первый год он стажировался за океаном, во Франции. Послушать Майкла Милтона — выходило, что он провел в Европе не какой-то жалкий год, а всю свою юность. Сейчас ему было двадцать пять.
Хотя он и жил в Европе совсем недолго, похоже, накупил себе всякой одежды до конца своих дней; он неизменно носил твидовые пиджаки с широкими лацканами и брюки свободного, как и пиджак, покроя — еще во времена Гарпа в Стиринге этот фасон назывался „континентальный“. У рубашек Майкла Милтона был всегда широкий открытый ворот „а ля ренессанс“, не застегнутый на две верхние пуговицы; словом, его манера одеваться отличалась нарочитой небрежностью и вместе с тем тщательной продуманностью каждой детали костюма.
Милтон был похож на Гарпа, как страус на моржа. Одетый Майкл был всегда элегантен, а раздетый напоминал больше всего цаплю. Худой, долговязый, он слегка сутулился, что успешно скрывали сшитые на заказ твидовые пиджаки. Одетый, он выглядел как идеальный манекен в витрине мужского модного магазина; без одежды казалось, что тела у него нет совсем.
И все же у них была одна общая черта — огромное самомнение; оба они в равной мере обладали добродетелью (а может, пороком?) гордыни. Подобно Гарпу, Майкл был дерзок дерзостью, которая свойственна людям, бесконечно уверенным в себе. Кстати, именно благодаря этим качествам Хелен в свое время потянуло к Гарпу.
И вот те же самые качества, только в новом обличье, но она все-таки распознала их. Как правило, у нее не вызывали симпатии молодые денди, которые одевались и говорили так, словно выросли в Европе, впитав в себя усталость от мирской суеты и печальную мудрость Старого Света, а на самом деле большую часть своей короткой жизни провели в родном Коннектикуте. Но ведь в девичьи годы Хелен не увлекалась и борцами. Ей всегда нравились самоуверенные люди — при условии, что их самоуверенность не была беспочвенной.
Что касается Майкла Милтона, то его привлекало в Хелен то, что влекло к ней многих мужчин и немногих женщин. В свои тридцать с небольшим она очаровывала не только красотой, но и совершенством всего облика. В отличие от других женщин, она следила за собой не из желания блеснуть; любуясь ее безупречно ухоженным видом, вы бы сказали — красота обязывает. Ее преподавательская карьера была на редкость удачна. Словом, она до такой степени была в ладах с жизнью, что только самые неотразимые мужчины, поймав ее взгляд, не отводили глаз.
Хелен привыкла к тому, что в коридорах английского факультета на нее никто особенно не обращает внимания: если на нее и смотрели, то так, что она этого не замечала. Поэтому она и смутилась, заметив однажды устремленный на нее долгий, откровенный взгляд молодого Майкла Милтона. Остановившись в коридоре, он не отрываясь смотрел, как она приближалась к нему. В этот раз Хелен первая отвела взгляд, а он все стоял и смотрел, как она удаляется. При этом он довольно громко (чтобы Хелен могла услышать) спросил:
— Она преподает здесь или просто бывает? Вообще, что она тут делает?
Во втором семестре Хелен вела семинар „Повествование и авторская идея“ для выпускников и немногих студентов-отличников второго курса. Хелен очень интересовало развитие и усложнение повествовательной техники в современном романе и способы выражения идеи автора в повествовании. На первом же занятии она заметила студента, который был явно старше других участников семинара. На нем была красивая рубашка с двумя незастегнутыми верхними пуговицами, над верхней губой — тонкая полоска светлых усов. Отведя от него взгляд, Хелен начала раздавать анкеты: ей хотелось выяснить у студентов, чем их привлек ее факультативный курс. На этот вопрос студент по фамилии Милтон ответил: „С самого первого раза, как я вас увидел, я захотел стать вашим любовником“.
Хелен прочитала этот ответ после занятий в своем кабинете. Она догадалась, кто был автор этой записки; если бы это был кто-то другой, из тех, на ком ее внимание почти не задерживалось, она показала бы ответ Гарпу. Он скорее всего бы заметил: „Покажи-ка мне этого сексуального маньяка!“ Или: „Давай познакомим его с Робертой Малдун“. Они посмеялись бы вместе над этой историей, и муж стал бы ее поддразнивать, что она совращает своих студентов. Обсуди она с мужем дерзкое намерение молодого человека, кто бы он ни был, оно бы не смогло воплотиться в жизнь; Хелен была в этом уверена. Утаив от Гарпа анкету, она совершила, стало быть, первый предосудительный шаг. Но если Майкл Милтон действительно тот, на кого она думает, ей бы хотелось крохотного продолжения этой истории. Сидя в тот день у себя в кабинете, она искренне говорила себе: разве может этот дурацкий ответ привести к чему-нибудь мало-мальски серьезному? Малюсенькое развлечение — кому какой от этого вред?