Подготовка к этому празднику первой борозды осуществлялась заранее, как раз в предшествующие дни Тутыртæ, Хоры бон отмечался в зависимости от размеров поселения или общиной (хъæуы куывд) или по-квартально (сыхы куывд). Выборный устроитель праздника обеспечивал лишь выпивку, исключительно пиво (бæгæны) и брагу (бырæгъ/уæрæс), которые символизировали хлебные продукты, своего рода «жидкий хлеб», а также солод (зад), обладающий свойством быстро прорастать и тем самым являющийся знаком благополучия нового урожая. Застолье носило откровенно аграрный характер и было устроено преимущественно постными блюдами народной кулинарии. С. Кучеревский в сведениях о равнинных осетинах относящихся к 40 гг. XIX века писал: «Здесь маринованные бадрижаны, петрушка и лобио; икра севрюжья, балык лососий, вкусные пирожки, весь стол окаймлен рядом продолговатых пышек так, что все яства на столе обнесены как бы забором» (10, I, с. 80).
Замечу, что даже в 20-х годах очевидцы продолжали подчеркивать постный характер застолья: пироги с солодом (лакъами), картофельное пюре (картофджын) со съедобными дикорастущими травами (хъолоджын, цæхæраджын), с сушеным сыром (хус чъиритæ), рыба (кæф) и полное отсутствие мяса (13, 1988, № 1, с. 117).
Несколько иную картину рисуют сведения информаторов, собранные в 80-е годы среди тех же осетин-куртатинцев. На этот праздник устраивалось кровавое жертвоприношение. Часть забитого к праздничному столу барана: шашлык из трех правых ребер (фæрскъ физонæг) и три обрядовых пирога с сыром (чъири) передаются во время застолья устроителю праздника в будущем году. Следовательно, произошла переоценка обрядового комплекса и постный характер застолья был модернизирован. Что касается других существенных структурообразующих элементов праздника как обливание брагой и первая обрядовая запашка, то они сохранились в условиях развитой агрокультуры и коллективных форм хозяйствования практически без изменений. Разве что вместо браги, технология изготовления которой практически вытеснена из современной жизни, используют жидкое тесто «бламыхъ».
Вот как описывал данный праздник Б.Т. Гатиев. «Обыкновенно жители аула собираются по одному или более человек из семейства в саклю, где вечно пребывает Хъæуы зæд, принося с собой разные яства и напитки. Когда все усядутся в известном порядке, один из стариков берет правой рукой треугольный чурек (æртæдзыхон/сæфсæг — В. У.), а левой — чашку браги бурого цвета и торжественно возглашает известное славословие Богу, а потом начинает молитву к Уацилле: «Уацилла, сегодня день твой и мы усердно молим тебя — помоги нам, сделай так, чтобы житницы наши были набиты пшеницею, просом и овсом до верха с остатками. Какой урожай был на Курпе, когда Уацилла посеял на этой ниве левой рукой, а Мария, идя во след его, держала для него корзину с семенами, такой подай Боже и нам в настоящее лето!». Затем обращаясь к присутствующим он трижды восклицает: «Вы чего просите?».
«Хлеба, хлеба, хлеба!» — отвечают слушатели. «Да насытит вас Уацилла!». Наконец, вручив треугольный чурек одному из юношей, который на этот случай надевает на себя шубу наизнанку, старик обливает голову его брагой, которая стекая заливает ему рот, уши, ноздри и течет по шубе и при этом восклицает: «Как изобильно льется эта брага, так да уродился хлеб наш!» — «Оммен» — отвечают все. Глотая брагу, юноша в свою очередь кричит: «Да возрастит Уацилла хлеба наши так, чтобы мы, дети наши и правнуки были богаты и сыты». Затем обед кончается и все весело возвращаются по домам своим в полной уверенности, что Уацилла непременно даст урожай.
Готовясь к этому пиру предварительно, утром посылают в лес за березовыми сучьями по одному человеку из каждого семейства, снабдив их постными пирожками без всякой начинки, их должно быть у каждого по три штуки. Остановившись около леса и вынув из своих шапок пирожки свои, посланные творят вышеприведенную молитву и затем каждый из них бросает в сторону по одному пирожку, восклицая при этом: «Уацилла, соблаговоли сделать так, чтобы настоящий год был счастливее и богаче прошлого урожаем хлебов».
Потом набрав сучья и связав их в кучи, они несут их на плечах в дома свои. Опуская на чистое место кучу сучьев, горец произносит: «Сколько здесь сучьев, столько да уродится на наших нивах копен!». Кладя пухлые пирожки на сучья, старшая в доме хозяйка молится: «Уацилла, да будет на нас милость твоя — возрасти хлеба наши так, чтобы пшеничные зерна на колосьях были так пухлы и крупны, как вот эти пирожки!» (10, III, с. 173–174).
Главным элементом праздника было моление об урожае перед началом запашки. Как правило, этот ответственный шаг в хозяйственной жизни общины осуществлял устроитель праздника (хоры фысым). Пахал он свой участок, «нæ хоры фысым раззаг хахх акæнæд — пусть наш хозяин праздника первую черту/борозду проведет». Во время обрядовой запашки ее участники бывали одеты в вывернутые шерстью наружу шубы. Учитывая, что в число «хоры фысым/хоры лæг» выбирали наиболее удачливого и доброго человека, то считалось, что после его первой борозды виды на будущий урожай обеспечены.
Существенным моментом был и обряд избрания устроителя праздника на будущий год, сопровождаемый обрядовым обливанием брагой, мазаньем детьми и молодежью друг друга жидким тестом и обращением с риторическим вопросом к присутствующим: «Цы курут лæппутæ? — Что просите, юноши?», на что те дружно отвечали: «Хор! Хор! — Хлеб! Хлеб!». Обливание брагой, символизирующей «жидкий хлеб», по всей видимости, связано с обращением к покровителям хлебных злаков Хор-Алдари Уацилла. В этой связи особое значение приобретает произносимый рефреном вопрос о сокровенном желании участников празднества и их ответе. Подобный пример, демонстрирующий связь инвокаций с богоявлением восходит к глубокой древности, когда считалось, что назвать бога — это вызвать его.
Обращаю внимание читателей на одежды, вывернутые шерстью наружу. По народным поверьям, такая ритуальная одежда должна была способствовать обильному и густому всходу хлебов на полях. Такая же одежда использовалась в далекие времена скифскими племенами в культовой практике.
Отмечу, что для этого праздника бытовало еще одно название — Рæмон бон. По словам Алмахсита Канукова «Дней через пять после «дня успеха» («Рæстæйы бон» — В. У.) следует «день хлеба». Праздник этот устроен для умилостивления Хоры Уацилла (хлебного Ильи), дабы он послал людям хороший урожай на хлеб. Те из хозяев, у которых в истекшем году родился мальчик, справляют так называемый Рæмоны бон (Рамонов день). Они готовят к этому дню араку, брагу, пекут пироги, варят рыбу и все приготовленное к полудню выносят на ныхас и здесь ставят перед старейшиной» (10, III, с. 69).
Далее следует описание уже известной нам обрядности. Упомянутое название сейчас малораспространено и, соответственно, малопонимаемо. Изыскания проф. В.И. Абаева убедительно показали его связь с иранским культурным миром, где исходное значение слова было «надежда/упование» (5, т. II, с. 372). Следовательно, еще одно название этого праздника День надежды, надежды на сильного наследника, родившегося в семье, на счастливую пахоту, благоприятную погоду, богатый урожай и радостную жизнь.
Однако, настоящая пахота проводилась позже этого первого весеннего праздника. Как правило, ждали пробных всходов ритуальной запашки. По времени это было приурочено к весеннему равноденствию (21 марта). Существенным или желательным было и ближайшее к этой дате новолуние.
Естественно, что при всех этих фактах обращали внимание и на день недели. По рассказам знатоков традиционного быта, наиболее удачным считался вторник.
Праздник первой борозды восходит к древним земледельческим культам. Плодородие земли уподоблялось человеческому чадородию. Мне доводилось писать об этом, поэтому здесь лишь отмечу, что земля в народном сознании уподоблялась беременной женщине. Чтобы помочь ей успешно разродиться, прибегали к магическим приемам — главным образом обращались за помощью к умершим сородичам. Им посвящались особые дни, специальная пища и, в первую очередь, блины — лауызтæ. Считалось, что за это они будут содействовать посевам расти и развиваться.
В течение поста осетины устраивали несколько поминальных торжеств, среди них блинные и вербные дни. Блинные бывали дважды, во вторую и третью субботы поста. Вновь обращаю внимание на точное совпадение осетинских поминальных дней Лаузгæнæн с православными днями общего поминовения усопших по субботам второй и третьей недели Великого поста.
Что же собой представляют эти поминальные дни? После праздника Хоры бон/Хумидайæн в субботу устраивают Фыццаг Лауызгæнæн. «С заходом солнца, в пятницу, по народному поверью, мертвые свободны; новые покойники остаются охранять место, старые же, то есть умершие не в истекшем году, а раньше, сажают детей (умерших) на деревья и сами идут в дом к родным (живым). Ввиду этого каждый старался встретить их в чистоте и опрятности; подметается и убирается как двор, так и все внутри дома; двери все оставляются растворенными настежь. К закату солнца в пятницу для них готовы у осетин кушанья и напитки.
Те, у которых в истекшем году умер кто-либо из семьи, готовят к этому времени всего понемногу, и часть пищи женщины несут на кладбище и, поставив принесенное мертвому, делят между всеми присутствующими. В дом же приглашаются мужчины, которые также в свою очередь приготовленные напитки и кушанья посвящают умершим и затем со смирением принимаются угощаться. Никто не должен в продолжение этого праздника производить сотрясения, толочь что-либо в ступке или делать сильные удары, могущие производить сотрясение земли, не то могут попадать с деревьев умершие дети.
Утром рано в субботу каждый домохозяин старается приготовить что-либо горячее. Старые мертвые отправляются в путь за добычею дзаджджын[1], говорит народ. Путь этот очень трудный, по всей дороге одни камни да терния. Возвращаются мертвые обратно через неделю, в последний (Дыккаг/Фæстаг — В. У.) лаузганан. Заготовив кушанья и напитки к вечеру пятницы сидят долго за полночь и ждут возвращения мертвых. После такого долгого ожидания решают, что мертвые возвратились, тогда посвящают все приготовленное им и принимаются за еду и питье» (10, III, с. 69–70).
В среду после Дыккаг/Фæстаг лаузгæнæн фиксировалась так называемая постная неделя. Этот день известен у осетин под названием Астæумархо — «Середина поста». Л.А. Чибиров отметил еще одно название — «Кæфхæрæн», что полностью соответствует его характеру. По любопытному замечанию Бекыза Каргиева, многие осетины в этот день прекращали свой пост. «Так как они были люди трудящиеся, поэтому на одном чуреке и квасе они уже не могли работать. Обычно жители квартала собирали с них своеобразные взносы за счет которых устраивалась пирушка и пост прерывался. Правда, за неделю до пасхи они вновь начинали поститься» (13, 1988, № 1, с. 117).
В предпоследнюю субботу перед пасхой, известной в православном календаре под названием Лазарева суббота, отмечали праздник Зазхæссæн/Назуихист. По своему характеру это торжество связано с поминальной обрядностью и почти полностью воспроизводит действо на Бадæнтæ. Об этом было сказано в предыдущем разделе. Свое название он получил по важнейшему атрибуту обрядности — молодой елочки или ветке тисса. Оба вида растительности являются высокодекоративными вечнозелеными деревьями и носят одно название заз. Более того, тисе ягодный (Taxus Baccata L.) высаживали на кладбищах как символ преодоления смерти и использовали в ритуалах, имеющих целью увеличения плодородия, жизненной силы.
К поминальному празднику готовили обрядовый предмет æлæм, который женщины, обычно сестры или дочери, изготовляли в память умершего мужчины. Æлæм/Илæн, по словам В.Ф. Миллера, представлял собой, «нечто вроде креста или хоругви из скрещенных жердей с нитями, на которые нанизываются пряники, грецкие орехи и конфеты». Из дерева и связанных в сеть веревок обильно унизанных фруктами и сладостями готовили символическое оружие, плеть, шапку, рубаху, седло и прочие атрибуты конного воина.
«К вечеру пятницы готовятся кушанья, напитки, рубят и приносят в дом ель. С заходом солнца в дом, который справляет Зазхæссæн, приносят все родственники со своей стороны кушанья и напитки; в доме же устраивают на стуле или на скамье крестообразную фигуру из палок и затем такую фигуру одевают так, как бы живого человека, с боку этой наряженной фигуры ставят ель; впереди его ставятся кушанья и напитки. Когда все готово, то начинается общее рыдание, будто в этот день умер кто в этом доме, наплакавшись, принимаются за еду и питье. В эту ночь не ложатся спать и проводят время в воспоминаниях о старых покойниках и, когда воспоминания растрогают сидящих, то опять начинается общее рыдание. К утру раздевают наряженную фигуру. Многие к этой ночи готовят из орехов конфеты, пряники и разные сладости — аламы.
Вечером развешивают их по стенам. Утром, после того как снимую одежду с разодетой фигуры, часам к десяти расстилают во дворе ковры и кладут на них аламы; к этому же времени собираются во двор верховые. Когда посвятят аламы мертвым, передают их верховым. Последние с этими аламами скачут по аулам и, где только встретится сборище народа, там трусят аламы. Проехав три, четыре аула аламо-носцы возвращаются обратно ко довру, откуда выехали. Здесь они спешиваются и выражают разные пожелания хозяевам дома; затем они втыкают в могилы со стороны головы покойника там похороненного алам, изображающий знамя, предварительно сняв с него сладости. Сладости оставшиеся на аламах знаменосцы делят между собою» (10, III, с. 71).
Столь подробное описание сути праздника позволяет нам говорить фактически о двух днях, захватывающих и воскресенье. По словам информаторов, æлæм готовили для мужчин, а для поминовения женщин наряжали ветку тиса или елочку. Есть сведения, что декоративная елочка и «алам» приравниваются по своей силе и значимости друг к другу. Иными словами их сокрытый знаковый смысл является идентичным.
К этому добавлю, что указанный воскресный день, когда устраивались обрядовые с названными атрибутами, почитается христианской церковью. Речь идет о шестой неделе Великого поста, являющейся великим двунадесятым праздником «в который празднуется торжественный вход Госпо-ден в Иерусалим на вольные страдания. Этот праздник иначе называется Вербным воскресеньем... освещаются молитвой и окроплением св. водой распускающиеся ветви вербы или других растений. Освещенные ветви раздаются молящимся, с которыми при вознесенных свечах верующие стоят до конца службы, знаменуя победу жизни над смертью (воскресение)» (И, с. 681).
Совпадение двух цитированных отрывков не является случайным. В них очень четко проявляется внутреннее единство.. Основное содержание его сводится к воспеванию сил возрождения над смертью. Соотнесение праздника к циклу весенней обрядности и активное использование вечнозеленых растений являются в данном случае закономерным фактом.
В тесной взаимосвязи с этим праздником находится другой. Речь идет о Къутугæнæн, отмечаемом в день Вербного воскресенья, ровно за неделю до пасхи. Это был откровенно аграрный праздник, к которому специально готовили конусообразные булочки. Они символизировали сапетки для хранения зерна и имели с ними одноименные названия къуту. В этот день повсюду высказывались пожелания видеть сапетки ломящиеся от зерна. В этой связи хозяйки старались сделать свою булочку лучше и краше ибо считалось, что в таких семьях осенью будет обильный урожай.
Важная роль в празднике отводилась детям, которые по-своему готовились к празднику. В его предверии они самостоятельно или с помощью взрослых изготавливали лук (æрдын) и стрелы (фат) и усиленно тренировались в меткости глаза и твердости руки. Лук бывал двух видов: обычный, который могли сделать сами дети и сложный, напоминающий по форме и конструкции европейский арбалет. Обычно их делали для детей старше и естественно, что такой лук был более предпочтительный в смысле своей престижности. Для точности стрельбы большое внимание уделялось и стреле, которую готовили из сухих полых стволов высокого кустарника (хахъуын) и других легких, но плотных по фактуре растений. С этой же целью наконечник стрелы (æртигъон) изготавливался из кусочков жести или твердых пород обожженного дерева и оформлялся двумя-тремя перьями, выполнявших во время полета роль стабилизаторов.
В день праздника устраивали соревнования по стрельбе: кто быстрее и больше собъёт выпеченных фигурок къуту. Победитель получал в качестве вознаграждения сбитые булочки своих товарищей и был своеобразным героем дня. Считалось, что дети своей игрой могли предугадать благополучение нового урожая. Чем больше бывало сбито фигурных печений, тем больше будет осенью заполненных зерном сапеток.
Игры детей с выпеченными фигурками, кулинарные ухищрения женщин во время их изготовления и сам характер печенья, символизировавшего атрибуты земледельческого хозяйства, были направлены к одной цели — обеспечить богатый урожай. Важную роль в этом играли и стрельба из лука. Ритуальная стрельба из лука известна многим народам и основана на представлении о магической силе стрелы как острия, отгоняющего или уничтожающего злых духов. Острие как оберег хорошо известно многим народам, причем к силе острия присоединяется магическая сила металла.
Без сомнения, все перечисленные обряды и обычаи, связанные с изготовлением и играми с обрядовым фигурным печением, есть реминисценция архаических культов плодородия и размножения, связанных с ними отголосками жертвенных подношений. Разнообразные выпеченные фигурки должны были способствовать благополучию домочадцев, хорошей пахоте, сохранению и увеличению урожаев и домашнего скота. Тем самым человек пытался отмеченными магическими приемами воздействовать на природу, а их поедание детьми и взрослыми расценивались как своеобразный акт приобщения себя и своего хозяйства к тем самым природным силам и потенциям, которые приписывались выпеченным фигуркам.
Подобное сочетание в цикле весенних праздников было универсальным явлением. Поминовение усопших и активное привлечение детей и молодежи в праздниках весны должны были содействовать плодородию. Подобное сочетание прослеживается и в празднике Куадзæн — пасха, который отмечали в следующее воскресенье после Къутугæнæн. С 325 г. этот день соответствует ближайшему воскресенью после первого весеннего полнолуния, то есть первого полнолуния следующего вслед за 21 марта. Название его происходит от слова комуадзæн, что означает «разговение» и полностью соответствует характеру праздника.
Такое смысловое совпадение представляет собой, по словам В.Ф. Миллера, следы раннего знакомства с христианством. С данным высказыванием нельзя не согласиться, тем более, что среди рассмотренных выше праздников осетин четко прослеживается их христианская основа. Фактически корни этого праздника уходят гораздо глубже и связаны с древним культом умирающих и воскресающих божеств растительного мира, восходящих еще к эпохе Древнего Востока. Чисто земледельческий ритуал погибшего и ожившего духа хлебного поля был заменен церковными христианскими праздниками. Подробно эти вопросы были раскрыты известным исследователем магии и религии Дж. Фрэзером в его знаменитой книге «Золотая ветвь» (М., 1980).
Пасха празднуется в каждом селе по-своему, как верно заметил Б. Каргиев, происходит это потому, что «одни испытали на себе воздействие русской христианской обрядности, другие — грузинской, а третьи — следуют древним осетинским обычаям» (13, 1988, № 2, с. 103). Поэтому отмечу лишь наиболее характерные черты этого праздника. В ночь накануне пасхи готовят продолговатый пирожок с сыром (гуыл) и варят яйца, а если в доме есть дети мужского пола их кладут им в изголовье.
«Народ верит, что в эту ночь приедет пасха на пегой лошади, заглянет в саклю через трубу и скажет: «Вставайте, разговейтесь, ешьте, угощайтесь, остатки пищи дайте моей лошади». Разговляться должны еще до рассвета. Едва начинает рассветать, хозяйка будит мальчика, в изголовье которого были положены пирог и яйца и говорит: «Вставай скорее, была тут пасха на хромой лошади. Она поела сыр твоего пирога, оставила тебе корки, съела желток яиц, оставила тебе только белки». Есть поверье, что если кто не разговеется до рассвета, то пост того не примет бог; он должен ждать вечера того дня и тогда разговляться» (10, III, с. 72).
По словам Б.Т. Гатиева невестки засветло шли за водой и молча с поспешностью возвращались домой. Считалось, что в первой почерпнутой в пасхальную ночь воде заключается божья милость. Крестообразно вливая воду в муку для праздничного теста, хозяйка шептала: «О, водяные святые, чистые водяные девы и св. пасха, наполните этот дом всеми благами мира, и кто почерпнул в лучший час воду, с тем сравните меня; о, св. пасха, чуреки да будут приятны тебе; о, Чырысти! Все люди надеются на тебя, что ты в Дзæнæте дашь душам их места и ты, молю, надели бедных женщин частицами Дзæнæта».
Затем к старшему в доме подводят жертвенного ягненка и с посветительными словами он приносится в жертву. После приготовления пирогов и мяса семья собирается за столом и старший в доме мужчина произносит молитвословие: «О, Чырысти! Молим тебя, призри из своего Дзæнæта и пожалей нас; говорят, что ты в «необманчивом мире» раздаешь места душам тех людей, кои в здешнем соблюдали ради тебя пост: ты же ведаешь, что мое бедное семейство, не исключая и грудных ребят, постились в угождение тебе и да будет сладок тебе наш пост, устрой в раю места для настоящего и последующих поколений нашей фамилии.
О, Барастыр! Слышали мы, что ты начальник мертвых и если это справедливо, то да будет угодно и тебе настоящая наша жертва. Моли Чырысти, дабы он даровал нашим предкам в раю хорошие места и тем из нас, которые перейдут в неложный мир» (10, III, с. 186).
После семейного разговения начинаются взаимные посещения и поздравления. Каждому посетителю подносят в первую очередь вареное яйцо, съев которое произносили: «Чырысти, мæ комы дард дын барст фæуæд — Христос, мой пост тебе на пользу». Важно подчеркнуть, что подобные визиты, в первую очередь, наносят в семьи у которых в течение года кто-нибудь умер.
В этот день устраивалось и большое общинное торжество. С этой целью заранее собирали деньги на жертвоприношение, подомно — зерно, солод на изготовление пива. Из собранных продуктов несколько семей, которым по очереди поручают ежегодные организации сельских пиршеств, в данном случае пасхальных, устраивают совместную трапезу. Молодежь в это время устраивала разные игры, танцы и развлечения. Большой популярностью пользовались игры с пасхальными яйцами, в первую очередь это были тулæнтæ и къуырццытæ. Яйцо издавна играло большую роль в весенних обрядах у многих древних народов. В языческий период его считали символом весны, источником жизни. Такое его значение в учении христианской церкви приняло форму символа таинства воскресения, отсюда идет и освящение яиц, которое существовало уже в IV веке н. э.
Другая существенная черта пасхи — многочисленные костры. Молодежь разжигала небольшие костры из хвороста и соломы и с целью увеселения устраивала прыжки через них, жар (цæхæр) которых старались разнести по всему селу. Эти весенние костры якобы способствовали богатому урожаю и ограждали дом и домочадцев от демонических сил. Вероятно, мы сталкиваемся с реминисценциями древних верований об оплодотворяющей способности огня и его влиянии на будущий урожай. Об этом говорит и использование соломы для весенних обрядовых костров.
Среди других, малоизвестных пасхальных развлечений осетинской молодежи, следует отметить устройство качелей — «херы». В праздничный день сельская молодежь устраивала на сельской площади танцы, продолжавшиеся до позднего вечера. Где-нибудь рядом устанавливали несколько качелей на которых раскачивалась часть молодежи: девушки и дети, но раньше качались взрослые женщины и даже старухи. Считалось, что качание очищает человека от зла и делает его легким. Другим видом развлечений на пасху было устройство подобия карусели — «цъил», также для молодежных увеселений. Молодежь квартала устанавливала деревянный столб, врыв его в землю. Верхушка столба венчалась старым колесом, подвижно соединенным со столбом осью. К колесу прикреплялось несколько вожжей или толстых веревок с петлями на свободных концах для сидения. Желающие покружиться садились в петли и отталкиваясь ногами от земли приводили пресловутую карусель в движение. Как правило, устройство этих каруселей сопровождалось соревнованием «чья карусель лучше — хуыздæр кæй цъил у?».
В первый вечер после пасхи отмечали сразу несколько праздников. Наиболее известные из них: Зæриноных в Хилакском ущелье, у стен одноименной церквушки. Жители соседнего Уаладжира, особенно Касабиевы, Урумовы, Пагаевы и Созаевы отмечали праздник, посвященный Тхосту. Всесильному ангелу-хранителю, противнику всех врагов-насильников. Широко известны празднества све-тилища Хуыцау-дзуар, что в сел. Лац Куртати. Как было отмечено выше, этот святой был патроном плодородия и чадородия. На свадьбах к нему обращались со словами: «О, Хуцау-дзуар! Ныне и присно предстоишь ты перед Богом — просим тебя: моли Его дабы Он даровал этой невестке и ее мужу благодать и помощь свою и обратил сердца их друг к другу так, чтобы они никогда не были огорчены друг другом» (10, III, с. 165).
В этот день устраивали пышное застолье всей общины. Молодежь устраивала танцы до позднего вечера, здесь же разыгрывались сценки народного театра ряженых. Лучшие наездники устраивали джигитовку. Парень или девушка, отличившиеся своим мастерством и искусством, высоко чтились во всей округе. Это и понятно, ведь речь идет о празднике, посвященном покровителю жизненной силы.
В других местах этот праздник справлялся в иные сроки. Однако, в соседнем Даргавском обществе именно в пасхальный четверг на «большом ныхасе» собирались мужчины для выбора жертвенного животного для Хуыцау-дзуар. Жребий бросали на два квартала, а было их в сел. Даргавс всего двенадцать. Жребий тянул один из жрецов — дзуарлæг. Сам праздник справляли спустя ровно месяц со дня Уацилла. В других районах Осетии праздник в честь этого божества отмечали осенью в первое воскресенье после Майрæмкуадзæн — Успения Богоматери.
В этот же день проводился еще один праздник, связанный с социализацией детей. По исполнении мальчику трех лет, родителями его устраивался праздник Цæуæггаг. К этому дню мальчику готовили комплект одежды, включавший в себя все атрибуты мужского праздничного костюма, вплоть до бутафорского оружия. В сопровождении старших празднично одетых мальчиков отправляли к святилищу «Тхост-дзуар», расположенному у сел. Цмити в Куртатии. Туда же собиралось множество людей, желавших присутствовать на обряде прощания детей с покровителем женщин, чадородия и переходом их под покровительство другого святого — имя которого означает «сильный/знаменитый/громкий/славный» (5, т. III, с. 346).
В руках каждого из посвящаемых была деревянная стрела, украшенная многочисленными, по возможности шелковыми ленточками. У святилища старейшина общины произносил молитву в честь новых членов данного общества, в которой подчеркивалось, что посвящаемые уже достаточно крепки и смогли самостоятельно прийти к святому патрону. В молитве содержались также пожелания мальчикам быть достойными младшими для своих старших. После молебня с посвящаемых торжественно снимали головные уборы и подвергали их обрядовому бритью голов (згъар даст). Затем мальчики подносили принесенные стрелы святилищу в качестве своеобразных культовых даров (архъун). После этих процедур малыши считались полноправными членами сельской общины. С этого момента им позволялось посещение общественных мероприятий, проводимых в селе.
Праздник Цæуæггаг в наиболее полной форме известен преимущественно в календарной и семейной обрядности жителей Куртатии. Но еще сто лет назад он был широко известен. «Во многих местах родители в этот день приводят малолетних детей в молельни и просят дзуаров покровительствовать приведенным детям. Специально для этих детей откармливались и потом закалывались бараны и готовилось пиво. В великий четверг собирали сельчан к молитве за детей и потом угощали» (10, III, с. 72).
Чрезвычайно интересны сведения о другом празднике весеннего календарного цикла, отмечаемого в воскресенье следующим после пасхи. Имеется в виду праздник Бæлдæрæн во время которого, по поверьям осетин, происходило оплодотворение всей природы. В связи с этим и человек должен был целый день бодрствовать и веселиться, строго запрещалось в этот праздник заснуть днем. Тем самым в день оживления природы и человек должен был быть активным. Веселье напоминало праздник Хуыцау-дзуар.
Празднество касалось всей общины и поэтому святому посвящалось коллективное жертвоприношение быка — «нывонд/хаст гал» и барана «фыр». В день праздника быка, украшенного разноцветными ленточками, вели к святилищу, где он по ритуалу приносился в жертву. Подобное украшение и почтительное отношение к жертвенному быку связано с его функциональной двойственностью. С одной стороны — это производитель, воплощающий в себе производительные силы природы, а с другой, — это всего лишь пища для празднующих.
Принесенный в жертву, он своей смертью и пролитой кровью символизирует утоление жажды земли, которая оживится с новой силой. Он является как бы предвестником будущего урожая. Не случайно в традиционном осетинском быту сохранилось вплоть до начала XX столетия гадание на лопатке быка или барана — уæны фæрсын о видах на урожай, природные явления и личное благополучие, а само жертвенное животное, в частности бык, получило свое второе название — уæныг — производное от уæн — «лопатка».