Под диким небом северного чувства
Раз Валентин увидел пароход
Он собирал скорее пассажиров
Чтобы везти их среди мутных вод
Рекламная поездка обещала
Кусты сараи старые дрова
Полжителей речного побережья
Выращивают сорную трава
Другая половина разбирает
На доски ящики. а незначительная часть
Утопленников в лодках собирает
Чтобы не дать умчаться и пропасть
И Валентин поехал облизавшись
От кухни запахи большой стряпни
Там что-нибудь варилось одиноко
Какое блюдо мыслили они
Морковь заброшена. багром ее мешают
И куча кровяных больших костей
И тут сигналом крика собирают
На пароходе нескольких гостей
И раздают им кружки с черным соком
Дымящеюся жижею такой
А пароход скользит по речке боком
А берег дуновенный и пустой
На огородах вызрела капуста
Угрюмо дыбятся головки буряка
Большое кислое развесистое древо
Вот важно проплывает у борта
С гвоздями в ртах с пилами за плечами
Огромной массой ящиков заняты
Еще не совсем зрелые ребята
Стучат и бьют обведены прыщами
У них запухли лица медовые
И потянулся лугом свежий лук
И бурые строения глухие
На Валентина выглянули вдруг
На пароходе закрывали двери
Помощник капитана взял мешок
Надел его на согнутые плечи
Издал короткий маленький смешок
Во тьме работают животные лебедки
Канаты тащут* черные тюки
А с берега без слова без движенья
Им подают вечерние огни
И повернули и в рязанской каше
Пошли назад стучало колесо
И вспомнил Валентин что это даже
Обычный рейс и больше ничего
Теперь другие пароход крутили
И появился некто так высок
Когда стоял то голова скользила
По берегу где света поясок
Столкнувшись с Валентином испугался
Пузатый маленький и старый пассажир
Заплакал он и в угол весь прижался
А Валентин рукою проводил
Когда сошел по лестнице мохнатой
На пароходе вновь пылал костер
Морковь тащили красные ребята
И ветер наметал на кухню сор
Азбука
— А — сказал Андрей
Барышня пришла в новом платье
Весело дочку погладил
Горькие горячие волосы поцеловал ей
Детка моя — подумал — ты без мамы
Если б была жива не нарадовалась бы
Жалобно на ее могиле прежде прутики деревья прямо
Завтра пойду туда поплачу в траву судьбы
И с тем он скользнул взглядом по Наташе
Которая за последнее лето стала еще краше
Лицо у Наташи было сегодня странное
Маленькие уши горели цветом алым
Но за рекой закричала птица нежданная
Общее внимание отвлекать стала
Перед уходом отец пил молоко
Раньше чем к сну отправляться вино
Старый стал Андрей — ему нелегко
Таню — жену свою помнит давно
У него не появилось новой жены
Фыркал когда говорили об этом
— Хватит — хватит — разговор обрывал и чувство вины
Целый день не сходило с лица кто давал советы
Часто однако он веселел и добрел
Шустро хватал свой плащ и уезжал в поле
Щелкал ружьем но птиц настрелять не умел
Этим только проездом по полю бывал доволен
Юношеским на время становился — хрипел
Я — говорил всем — выздоровел охотой. а был очень болен
* * *
Понедельник полный от весны весь белый
Вычистил я шляпу расстелил пальто
Снег еще повсюду но уже не целый
Оловянной кружке весело блистать
К щёкам подливаю сок одеколонный
Разотру по шее. подмочу виски
Как я еще молод. кожа-то какая
Загорю под солнцем — южное дитя
Брюки-то погладил пошел улыбнулся
Вызвал всех любимых в памяти своей
Вот бы увидали пока не согнулся
Вот бы увидали до скончанья дней
* * *
Ветер распластал любимую простынь
Этой весной ты поедешь назад
Фока и Фима — друзья твоей юности
Пивом и мясом встретят тебя
Этой весною соскочишь ты на вокзале
Фока и Фима стоят каблуками
на тощей весенней траве
Фока и Фима! Я больше от вас не уеду!
(плачь обоюдный в мягкие руки судьбы -*)
Ты никогда не уедешь от Фоки и Фимы
От красивого стройного Фоки
И от обезьяньего друга Фимы
Всегда вместо большого огромного моря
Вам будет целью небольшая река
На твоих глазах постареет сгорбится Фока
И как-то незаметно умрет смешной друг Фима
Ты их переживешь на несколько весен
Этой весной ты поедешь назад…
* * *
Милая спящая равнина степная
Городок «Хвост» примкнувший к тихому холму
Люба — дочка учителя грустной школы
Спящая на спине с одеялом даже на лбу
Белая стена наклоненная над Любой
Сладкие дни прожитые ей
В садике рядом со школой со школой
Стекают по шее на грудь затекают ей
* * *
Я люблю ворчливую песенку начальную
Детских лет
В воздухе петелистом
домик стоит Тищенко
Цыган здравствуй Мищенко
Здравствуй друг мой — Грищенко
В поле маков свежем — друг Головашов
Речка течет бедная
Тонкая
и бледные
и листы не жирные у тростников
Здравствуй друг Чурилов
Художник жил Гаврилов
рисовал портрет свой в зеркале
и плавал ночью на пруду среди мостков
* * *
Если кто и есть на лавке
Это тетушка моя
Здравствуй тетушка моя
Под окошком белая
Ты купила этот домик
Уж на склоне полных лет
Розовый закат на подоконник
Встав на лапки шлет привет
Все мечты твои нелепы
Тетя тетушка моя
Разве козы шерсти смогут
Тебе тетя наносить
Эти козы не годны
Козы новые нужны
Ты не сможешь сбогатеть
Только все потратишь
С твоим зрением лежать
А ты кофты катишь
Если кто и есть на лавке
Это тетушка моя
Неразумная
Здравствуй тетушка моя
Под окошком белая
* * *
Желтая извилистая собака бежит по дорожке сада
За ней наблюдает Артистов — юноша средних лет
Подле него в окне стоит его дама Григорьева
Веселая и вколовшая два голубых цветка
Розовым платьем нежным мелькая ныряя
Девочка Фогельсон пересекает сад
На ее полноту молодую спрятавшись тихо смотрит
Старик Голубков из кустов
и чмокает вслед и плачет беззвучно…
Летний день
Тихо болтались в стареньком доме
Три занавески
Бабушка вышла в глупом забвенье*
С богом меняясь
Там у ней где полянка с мышами
Желтые внуки
В честном труде собирали пшеницу
Радуясь солнцу
Бабушки жесткой руки скрипели
Трава вырастала
Внуки сидели в столовой затихнув
Отец возвратился
Каша болталась в белых тарелках
Пела сияла
И от варенья круги разрастались
Щеки краснели
Мух толстозадых густое гуденье
И длинные списки
Что еще нужно
Сделать до вечера летней прохлады
Лампа зажженная
Вся раскачалась над полом
Бабушка ходит
С слепым фонарем собирая
Красных детей
Что запрятались в лунном парке
Белые скинув матроски
Чтоб не было видно
* * *
Туманы теплые объели ветки и цветы черемух[2]
Зеленые стволы так равномерно выплывают
Вот показалась первая доска их и порозовела
Топленое вдруг солнце пролилось лохматясь
Безумная земля моей мечты…
Пьет чай томительный головка на балконе
Покоен отложной воротничок
На свежем горле голубые взмахи
Глотки последовали резво побежали
Пирожных сгустки разделяли чай
Простая но так странная улыбка
В лице. когда глядишь на сад. на май
ГУМ
поэма
Там где чемоданы различного вида
и черные и коричневые
и серенькие за восемь в крапинку
Там где хозяйственные сумки
По семь рублей — синие. цвета кофе и черные
Там Пармезанова и Толоконцева шныряют глазами
Там юноша Калистратов выбирает ДОСААФа сумку
синюю с белой надписью
носить будет на плече
стоит четыре восемьдесят
Там военный Мордайлов
взял чемодан за восемь десять
и тут же сунул внутрь
свой небольшой чемодан
«Матрешка у вас получилась» —
сказала ему Вездесущева — внимательная старушка
«Да вроде» — сказал военный
А на них напирали сзади
Редкозубов из Тулы
И Беляков из Степаничей
Кошмаров из Ленинграда
стоял одиноко в шаге
Рейтузова отделилась
пышная такая блондинка
пошла тайком вспоминая
о муже своем волосатом
Вдруг ее охватило…
Она остановилась
чтобы переждать наплыв страсти
На Рейтузову наткнулся Португалов
специально
толстенький наткнулся
Рейтузову он обхватил
будто грозил упасть
и ущипнул за бок
хоть и ватное было пальто
— Ай что вы! — она вскричала
А он же прошел
ответив
— Стоят и ловят ворон!..
Там где зонтики переливают
цвета один на другой
Там долго стоит Попугаев
милый глупый смешной
В желтом кашне на шее
писал и он стихи
и он ходил вечерами
в дом* культуры связистов
Лицо Попугаева тихо
зажмурен его один глаз
лет имеет он сорок
и средний покатый рост
Волшебство его обуяло
какое-то на этом месте
Но вот волшебство проходит
и Попугаев задумал
выбрать себе одеколон
Уже он неуверенно роется
Глазами в огромных витринах
где выставлено всем угодное
меж ламп
В основном зеленые жидкости
В флаконах по форме всяких
Где мой
свой
одеколон
иль есть
тут
он
нет тут
где есть
всем есть
мне нет
Ах ты!
где ж он
не вижу что-то
что-то не замечаю
Ах вот!
нет не он
этот два десять называется «Заря»
но вот уж мой
но нет. не мой он
этот чужой стоит пять рублей
называется «Москва» он плоский
Ах вот мой маленький квадратный
называется «Вздох»
стоит тридцать копеек
напирают на Попугаева налетевшие
Чайкин рабочий со своею Фросею юной женой
Всей разделенной на сосисочные куски
И в огромной косо надетой шапке
Прыщавый Шариков одеколон подыскивает
Кокетливая Нюськина в мехах вся
Но тонкая и выделяющаяся
с побеленным нахмуренным лицом
все требует и требует у Борькиной
— которая больная продавщица
Вот это дайте! Это дайте! Это!
Ну наконец уж Нюськина уходит надменно
так ничего и не купив
А вслед ей Борькина шипит «У крокодилица!
Надела жуткие и красные до локтя перчатки…»
Милиционер Дубняк побритый и тугой
стоит качая круглой шеей
ему осталось три часа
чтобы уйти отсюда в дом
А его дом полон борщом
и дочь приемная Косичкина
сидит за письменным столом
решает шутки арифметики
Жена же его по девичьей фамилии Белесова
сидит глядит в окно
и волосы намазала каким-то жиром
В отделе где перчатки там толпа
Перчатки весенние по четыре рубля
кофейные и красные коричневые
зеленые и черные в бумажках
В этом сезоне моден желтый цвет
берут берут и продавцы снуют
Одна Кудрявцева другая Битова
и меж собою безобразные враги
Ведь Битовой же муж же нынешний
он бывший есть жених Кудрявцевой
Кудрявцева и яду бы влила
Наташке Битовой в воду газированную
Кудрявцева худа и высока. черна
и длинный нос
А Битова такая это плотная
и светлый волос коротко подрезан
обтянутая юбкою с рубашкой
и все у ней рельефно выступает
Кудрявцеву одежда же не обнимает
«У ней же ваточная юбка»
— сказала год назад ему
Ты брось эту Кудрявцеву совсем
ваточная юбка — заграничная покупка
у нас в магазине продавалась всем
Теперь они снуют вдвоем
Приносят и уносят перчатки
Бумагой яркой шелестят
и давно замокли все до пят
Им помогать пришла уже
начальница у них — Постелина
ее завитых локонов струятся круглые потоки
И бельма маленьких очков
неустрашимы и жестоки
Рукой привычною она
Со всем управилася быстро
и пота даже не течет
Ее «железное бедро»
все меж собою называют
«Кассирши Кати Дирижаблевой
недавно умер младший сын» —
Во втором этаже говорила уборщица Тряпкина
синей работнице гладильного цеха Палкиной
— и знаете отчего?
— думаете собственной смертью да?
— Так нет же — нет. Его убили…
— Он шел в двенадцать ночи по переулку
Он девушку свою Ирину провожал
— Ах мать же столько говорила
«Ты поздно не ходи Николка!»
А он пошел
и вот убит
— А девица?
— Он проводивши домой вертался
ну тут они его и уследивши
и нож ему под сердце только — штырк!
— А кто они?
— Они студенты
На той же улице живут
Два брата Васькины. По двадцать
один в электромеханическом
Другой учился. но прогнали…
гулял по улицам пока…
— Но это ж надо… кровь. ножом же
в чужие теплые кишки
— За эту девочку младую
должно сын Катин был забит
— Да. Девочка такая славная
— Но им теперь дадут расстрел
— Конечно. Совершеннолетние…
Их не помилует судья…
Подходит Холкина — мороженым она
торгует и звенит
вся мелочь в белых карманах халата
— Вы о Николке уничтоженном
да тоже мальчик был не вата
Он приходил сюда к мамаше
и представляете —
Я ушла на три минуты
и оставила его —
мол ты Николочка постой!
Пришла и нету двух рублей —
Не брал! — и все
свои вложила
— Да говорят что не ножом убили
а убили отверткою
и умер не упав у двери
И до своей квартиры не бежал
а уже в спальне у нее
Она глядит… Ох бедна девочка
он у кровати весь в крови…
Там где мужские готовые костюмы
там бродит сотня человек
Один — Мещеров
пятьдесят четыре —
ему размер подыскивать пора
Хотя ему шестнадцать лет — он огромная гора
Косматиков с своей женою
Замотанные в тряпочки деньжатки
Ерусалимов с Ерусалимовою
роскошные откормленные в шубах
Преклонова с санями на плече
и с сумкою хозяйственной в руке
Карминова с юношей Прыткиным
повисшая на правой руке
— У вас ли импортных ли нету?
А продавец войны попробовал он лысый
и за ухом карандаш
и говорит он — Нету! Нету!
Хотя ведь есть и вон висят
Но он таких не одобряет
Он Семиклинов
он выказал всю храбрость
хотя понятно
ничего ему другого
не оставалось на войне выказывать
Иль дезертир иль храбрый воин
один из двух — середины нет
Он почему-то вдруг придумал
что этот малый не пойдет
в войну приказ командный выполняя
Сгубить раз триста молодую жизнь
Вон девка на руке его висит
костюмы ищет пошикарней
Ах Семиклинов — это вы
но только лучшая одежда
и более высокий рост
Ах Семиклинов! Он пойдет
как миленький! Куда деваться…
За юной парою стоит
не юная жилица
Не то чтобы такое звание
Нет. Занимаемая должность
Она у него машинистка
и можно б сказать по любви б
когда б не брала за свое
разгоряченное внешнее тело
рубли и рубли и подарки
Сегодня вот Федор Иваныч
ее друг и начальник
— гуляют и смотрят товары
и ей и ему заодно
А завтра Петр Степаныч
ведет ее вначале в кино
затем
гуляют и смотрят товары
и ей и ему заодно
А в среду с шофером Васькой
совсем уже просто так
лежит она на диване
и милый — шепчет ему…
Кому и какое дело
пусть любит и молодец
и соединяет приятное
с полезным
еще древние так советовали
А вот очень милая юркая
себе пробивает дорогу
в чаще шипящей людей
К мужу. к любимому мужу
она продвигается. Он же
стоит пред венгерским издельем
и мнет его за отворот
— Купи дорогой! очень модно!
приятный коричневый цвет
и так подходит к плащу
я галстук тебе сыщу
И он согласен. Да купим
— Вы выпишите нам — продаватель!
Шурх — шурх — карандаш — готово!
— Касса налево — там…
— Маня! Дай два рубля мне!
— Сейчас! А не надо ли три?!
— Деньги держи покрепче
да в сумку гляди не клади
тут живо утащат… толкучка
— Костик! а может не надо
все-таки маркий цвет?!
— Ты ничего не понимаешь
мы доживем до получки
Уже немного осталось
всего девятнадцать дней
Петя. Геннадий и Шура Алейников
тихо и скромно стоят в разных местах зала
Костюмы их не интересуют
карманы их интересуют
Они довольно-таки одеты
Вот Шура заметил. толкнул Геннадия
— Геннаша — смотри-ка — седой бобер
Что надо! Железный старик с супругой
и дочка прелестная… — слева прикрой!
И тут они коротко пересмеявшись
будто случайно столкнулись с семьею
этого самого седого почтенного
седого умного бобра
— Ах извините — респектабельно
зубом золотым передним
сверкнул Алейников шикарный —
— Здесь все ужасно поспешают!
— Да ничего — старик ответил
и он конечно не заметил
что уж уплыл его бумажник
Ушли и Шура и Геннадий
и вслед за ними мощный Петя
который должен замыкать
— Старик — он новых денег кучи
возьмет перо и настрочит
Всем людям надобно поровну
как жаль что все наоборот!
так рассуждает Шура Алейников
известный среди своих близких
как очень мудрый человек…
Монголова — девочка лет шестнадцати
стоит мороженное* грызет
ее пальто уже не ново
но она нынче не готова
чтоб худшую едать еду
лишь бы купить себе туфлю
с большим бантом. с тупым носком
и лаковую как рояль…
Работник прилавка Мармеладов
Высокий и спортивный парень
вихляется всем телом за прилавком
всем покупателям себя показывая
Тут покупает маленький Коптилкин
большую лампу для ночей
и покупает здесь Сопливкин
на кухню новый выключатель
И покупает тут Хозяйкин
дверные ручки попрочнее
И покупает тут Инженеркин
Карниз. торшер. и люстры три
Здесь дама черная Тбилисцева
Стоит и продает мимозы
из чемодана вынимая
и в воздухе рублем махая
— Один лишь рубль — бери мимоза!
Ее сыны от нее невдалеке
также с мимозою в руке
в больших надвинутых фуражках
Тюли. Тюли. Гардины. Тюли
Продавец Евфросимова желта и длинна
к ней приходит знакомый Прошкин
просит занавес в горошку…
оскорбляется… уходит…
так как Евфросимова не находит
А вторая и третья продавщицы сестры Александровы
недавно приехали от полей от травы
еще венком у них их косы
на голове у них лежат
еще они коряво говорят
но в общем поняли и знают
и очень тщательно считают
Кирпичкин. Золотцев и Брагин
напилися с работы идя
и так как проходили мимо
зашли и стали покупать
Уже купили десять ружей
Хотя на всех один ребенок
уже купили двадцать книжек
и пять игрушек надувных
уже приобрели халаты
две ручки для лопаты
В кульке огромном апельсин гор'у
и часто их кидают на пол
— А ну! кто подберет! А ну!
Им делали предупрежденья
они на это говорят
— А мы справляем день рожденья
к тому же мы пролетарьят…
Ах. Боже. где еще мы не были!?
(восклицат. вопросит. раздумье)
Ах — Гастроном — в нем сон и явь
переплелися столь теснейше
где сельдь где море где свинина
здесь все чем славится еда
Бутылок много их зовет покушать
А потом укромно поблевать
Консервных банок тридцать
купила Грушкина одна
И сорок овощных супов
купила Килькина одна
А Елкина купила клюкву
с сиропом в сахарном соку
Несут откуда-то и брюкву
в сумах переметных на плечах
Поэт идет — он Простаков
он перерос и недорос
он съел бы пару судаков
иль пару гусаков
Ему знакомы эти люди
он с ними уж водил знакомство
Они все страшно интересны
увидишь одного — замрешь —
Они себе любовников имеют
любовницев прекраснолицых
трагедии с собой и фарсы
в карманах головы несут
Вот Простаков встречает Анну
— Ах Анна! Анна! мы устали
Все ноги уж болят мои!
Все ноги уж болят твои!
Идем же кушать и домой
под временный свой кров
шаги пожалуйста удвой…
И кушают оне
уже в отделе где видн'о
как собрался Пестрядин выпить
как выпил Рюмкин уж уже
и стало смутно на душе
И тут они вдвоем сказали
И Простаков и Анна вместе
— Мы жили жили уезжали
не знали что такое гул
и знали что такое шум
Ведро пластмассовое стоит
всего лишь два рубля и только
Теперь мы кушаем бульон с яйцом
и на второе — тефтел'и…
(А в улицах летали орды
каких-то новых новых вещей
Вот дуб четырехлетний. Три рубля пятнадцать
вот угол дома — сорок два с пятаком
вот неба северный кусочек в метра два
он стоит сто пятьдесят четыре и ноль ноль)
Ах Анна — кудри у поэта
летали раньше не задаром
Провал он видел человека
А нам предстали человеки
которых горд всеобщий шум.
1968 год
* * *
Мелькают там волосы густо
Настольная лампа горит
«Во имя святого искусства»
Там юноша бледный сидит
Бледны его щеки и руки
И вялые плечи худы
Зато не* великое дело
Решился. Не было б беды!
И я этот юноша чудный
И волны о голову бьют
И всякие дивные мысли
Они в эту голову льют
Ах я трепещу… Невозможно
Чтоб я это был. Это я?!
Как дивно! Как неосторожно!
Как необъяснимо — друзья!
* * *
В прошлый праздник ровно в понедельник
Я сидел у краешка стола
Бледная бескровная беседа
Чуть плыла
Возникали образы и тети
Родственников также и других
В черной и бессмысленной работе
Дни прошли у них
Беспощадно вышел призрак папы
И сурово произнес
«Думал ты один — а мы растяпы?!
Ну наш род вознес?!»
«Нет не удалось тебе я вижу
Становись в наш строй!
Похвалялся ты бесстыжий —
Мы — рабы. А ты — герой!»
Возразить не знаю что — шепчу лишь:
— Я герой! Герой!
Погоди-ка папа что ты тулишь
Меня в общий строй
Обладаю даром обладаю
Пропади отец!
Я умру и всех вас напугаю
Наконец!
Элегия
Я люблю живую капусту
Очень высокого роста
Люблю видеть Валентину Павловну
Выходящую из дома утром
Тихую мечтательную зелень
С кислым тургеневским оттенком
Перемежающуюся девушками немного
Розовыми платьями мелькая
Жизнь размеренную без бега без шума
Последнюю книгу с заломленной страницей
Слегка духами подмазанную маму
Она щебечет словно птица
Белый столик на нем яркий завтрак
Из помидоров. яичницы. молока
Протянутую в воздухе руку
Это моя собственная рука
* * *
Валентин походкой шаткой
К Николаю подходил
— Николай! — мне очень жалко
что отец твой уходил
Умирать конечно часто
рядом с нами начинают
Непонятно и опасно
что все ближе подступают
Да ответил Валентину
тихо тихий Николай
Видишь черную резину
Видишь гроба узкий край
Тот пытался — этот взялся
Этот мнил — Наполеон!
Мой отец — он ведь валялся
Перед смертью. — Да-да — он!
Выходивший очень смело
Говоривший — Я стерплю!
А когда дошло до дела…
Человека не люблю!
— Но! — сказал тут Николаю
побледневший Валентин
Человека тоже знаю
и не он такой один
Хоть премудрая скотина
и загадочная — да!
Но мила ему перина
и не впрок ему года
Он не учится — не тянет
Нитку мыслей из себя
Телом меньшает и вянет
Спит и ест он без стыда
Я вот тоже тоже тоже!
Не отличный от других
Валентин рукой по коже
Улица провел… затих
Да и я с отцом согласный
отвечает Николай
Путь великих — путь опасный
Лучше будем как весь край
Послание
Подушки и столы великолепны
А освещенье лучшим быть желает
Все восемь окон в сад глядят глубокий
И запах надо вам сказать мешает
Настолько он силен и так тягуч
Что хочется забросить все занятья
И просто посидеть… пол мог быть много лучш
Обои хороши а кухня в пятнах
Ну в общем я решил что это нам подходит
Цена хоть велика — но жизнь-то ведь уходит
Хочу вставая окна открывать лишь в сад
Нельзя быть медленным уже схватить спешат
Наведывались некоторые люди
Но нам хозяин обещал и так и будет
Мы снимем этот дом и ты езжай во вторник
А то я тут один как будто я затворник
Уже тут говорят — а где его жена?
А некоторые — мол а есть вообще она?
* * *
Пятница. Ничего нет
последняя скотина с последним дедом
занята скудным обедом
на краю холодного холма
Низкая небесная тьма
Тропинки по которым летом ходили
Люди. собаки. ежи
Завалены листьями скользкими
И только глухой ненасытный дед
Дает последний обед
А земля вольная пустая бессмысленная
Нечего ей предложить купить
И небо такое
Словно вот-вот появится
неземная девочка в белом платьице
Пятница.
* * *
Все листья больше. все они хуже
Более черны более желты
Действуют сильнее на мое самочувствие
И пустые ветки и пустынные поля
Кто может знать — никто не знает
Может я последнее донашиваю пальто
И вчера в парикмахерской остались
Волосы которые не оценил никто
* * *
Я в мыслях подержу другого человека
Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу
И редко-редко есть такие люди
Чтоб полчаса их в голове держать
Все остальное время я есть сам
Баюкаю себя — ласкаю — глажу
Для поцелуя подношу
И издали собой любуюсь
И вещь любую на себе я досконально рассмотрю
Рубашку
я до шовчиков излажу
и даже на спину пытаюсь заглянуть
Тянусь тянусь
но зеркало поможет
взаимодействуя двумя
Увижу родинку искомую на коже
Давно уж гладил я ее любя
Нет положительно другими невозможно
мне занятому быть
Ну что другой?!
Скользнул своим лицом. взмахнул рукой
И что-то белое куда-то удалилось
А я всегда с собой
* * *
И лесом синими краями
и серединой кровяною
Все осени по случаю дымилось
Ах не было и нет примеров
чтоб блудный сын когда-нибудь вернулся
непрочно его пятка выступает
из мрака длинношерстого
Бывало
что пятку целовал отец замшелый
банкир зеленый часовщик сутулый
Но блудный сын
укравши дорогой прибор столовый
в свои мытарства углублялся снова
И так всегда
и не успеет
отец отстроить здание доверья к сыну
Уже он возвращается и молит
приняли стены и чтоб мать простила
и старый водоем его купал
* * *
Фантазия необъяснимо больно
По рекам протекла
и лист кувшинки водяной задела
и домик над водой
Пятнадцать лет вам было
и полон молока ваш взор покатый сладкий
и глупая красивая головка
и выраженье рук и глаз как телки
коровки молодой и наливной
Так вы гуляли
голубка сжимая
и гладя полною рукой
И нищими казались я и мой больной приятель
А как бледны!
А на лице как много пятен!
А вы чужды застенчивости гнили
полуодетая вы по двору ходили
* * *
Да что-то есть в пиршественной свободе!
Ведь несомненно некий дух парит
Над каждым из бокалов низко-низко
туманными крылами шевеля
В пиршественной свободе от друзей
В роскошной одиночности своей!
Когда Фонвизин пьет за Третьякова
Вдова подмешивает в рюмку Мышьякова
Густую соль. Смеясь над ним слегка
И вытираясь кончиком платка
И существует счастие друзей!
Вон к Каратыгину они прильнули
Все четверо пьяны. один сильней
А два других без памяти заснули
Но кто сидит задумчив и угрюм
И на пиру забот не оставляя
Испытывает свой надменный ум
В насмешках над другими заостряя
Ты брось пожалуй этот свой забот
И не гневи старательных хозяев
Открой пошире красногубый рот
И лей в него. Не выходи из общих краев
То в трезвой жизни очень хорошо
Получше быть других и поумнее
А в пьяный день приятнее всего
Так пьяным быть как все. нисколько не трезвее!
* * *
Гигантски мыслящая кошка
все смотрит в черное окошко
она еще не говорит
но в ней есть многое сидит
болтает многими ногами
хвостает мягкими хвостами
А человек ее схватив
и на колени посадив
Животных два с собой сдружились
живут совместно поселились
Довольны и играть в обед
Под диковат вечерний свет
К себе в зеркале
Ух ты морда что ты скалишь
Свои зубы как в белке
и слюна твоя застряла
и пыльца на языке
Вид любого поселенца
А внутри же головы
совращение младенца
среди полевой травы
Щекотание под мышкой
красна потная рука
ух ты морда ух ты рожа
внешний облик паренька
* * *
Соколов сидит на лавке
К Соколову подхожу
— Ты Прокопченко не видел?
Соколову говорю
Соколов в плаще и шляпе
Надвигается октябрь
Крупных листиев паденье
слышен слабенький ответ
«Да он счас придет сюда же
он пошел купить конфет»
Я сажусь «до» Соколова
Жду Прокопченко все нет
Наконец и он приходит
он недавно поженился
взял женой Марину вроде
Мы сидим. паденье листьев
Красный парк в этом году
Никуда никто не едет
Лишь Прокопченко женился
С Соколовым ухожу
Красный парк в этом году
* * *
Ты любил березки из родного края
Ты любил машину на горе
Воду подымала воду опускала
Листьями заброшено поле в сентябре
Поступил в отделе темных кадров
на работу в городок и там
просидел на почте письма разбирая
целых тридцать лет притом
Выйдешь после службы
уже заходит солнце
Возле тихих лавочек метется сор
красные травинки продолжая нюхать
ты в мундире движешься через двор
* * *
Под монотонную и трагическую музыку
Я живу на земле
Каждый мой день низвергается вниз с обрыва
шум могущественный подымая
Каждый мой день…
и звериные вскрики в груди…
и моря матерьяла в руках
продвигаются в нитку с иголкой
и моря матерьяла в руках
тканей длинных широких…
И мой труд низвергается шумным потоком
я большое имею значенье
и мой труд бесполезный
и пенится он каждый день…
И еда и еда меня медленно так
торжественно кормит
только луч упадет
я на кухне сижу и питаюсь немного
и немного копченая рыба идет
А в руке столько соли белеет
И вот я обрушил
эту соль на свой хлеб
на мой бедный испуганный хлеб!!!..
* * *
Я был веселая фигура
А стал молчальник и бедняк
Работы я давно лишился
живу на свете кое-как
Лишь хлеб имелся б да картошка
соличка и вода и чай
питаюся я малой ложкой
худой я даже через край
Зато я никому не должен
никто поутру не кричит
и в два часа и в полдругого
зайдет ли кто — а я лежит
* * *
Чего за деревья повыросли за долгую отлучку
Я тут не был около десяти лет
Появились новые дети. новость — многие собачки
уже все окрашено в желтый осенний цвет
Мне это надоело — перемены эти года
эти тропки дорожки. паленые травки детьми
это кладбище. его астры. вся эта природа
которая только и смотрит как завладеть людьми
Едва ты ослабишь свой надзор над собою
Едва беспечно и просто так пойдешь по траве
Ан уже яма скрыта под травою
или случайные два убийцы встретились тебе
В осенний день они убьют за мелкие деньги
Так хорошо в осенний день выпить в мокрой пивной
А на твое в кустах оскорбленное тело
Вороны осмелятся сесть только под вечер лесной
У эта гадкая природа торговка!
Жирным червем торгует — болотным толстым стеблем
Вот человек брюхатый толстый набит похлебкой
Пойдем погуляем с ним вдвоем
Вот он на холм взошел. беспечные взоры бросает
Начал теперь спускаться с холма
Вдруг палку свою роняет. пальто ломая
Падает. катится. в гости взяла сама
Жирным человеком польстилась. на тухлое мясо
Очень она ловка. очень она смела
Мне-то еще можно некоторое время не бояться
хотя случайностей много возле ее стола
* * *
Вот я вечером гуляю взаперти
На стене моей гуляю взором
Что я делаю прости меня прости
Что я делаю с собою за забором
Я измучился и я не виноват
Видишь бледное лицо мое все набок
Я геройский человек. я есть солдат
(до сих пор еще) и матерь победил и бабок
И отца. соседку Лиду поборол
Ее мужа дядю Колю поборол
И Макакенко соседа поборол
Победил соседа Гену и ушел
Я и Мотрича поэта победил
Стал он пьяница а я писал. следил
Алкоголик он по улице бежит
А я пишет вспоминает и молчит
Но зачем я победил — скажите мне?
— кто-нибудь. Зачем участвую в войне?
Победить поэта Мотрича не шутка
Этот Мотрич — Мотрич-незабудка
И других еще я буду побеждать
Уходить а их далеко оставлять
И привиделось сегодня ночью мне
Что один останусь в полной тишине
И тогда соседку Лиду позову
И Макакенко соседа позову
И свою мамашу нервно позову
И отец мой — где ты робкий мой — ау!
К юноше
Как за Краснодаром теплая земля
Как за Краснодаром бабы шевеля
горячими косынками
стоят с большими крынками
тазами и бутылками
квас'ами ложкой вилками
Кто держит огурцы
Кто собственны красы
на мощных на ногах
Они южанки — ах!
Приблизимся к народу
попробуем погоду
и палец послюнив
и голову склонив
Холмы! Холмы зел'ены
хотя и отдаленны
и белый плат Елены
и шаль п