ходить бы… пойти из Москвы вон
и идти все идти и деревни. а куда
неизвестно. и тихой походкой. мышиные
шорохи слыша. европейскую часть покидая,
и в азиатскую глядя. и ветви Аральского
моря. и черные южные зимы. калмыки
татары узбеки. и все кто нерусское ест.
и важно смотреть а они иногда розовеют,
от этого взора. Прохожий сулит тишину…
Поднять бы огромный весь сброд.
На Европу повесть. и тихие мысли питая
с верблюда следя продвиженье без пушек,
без армий а силами мирных кочевий,
прекрасных французов достичь. и окончить
их сонную жизнь.
…трещали курятники. бабы теряли опилки.
и ровно мы лезли через плетни и заборы.
в Америку даже все ровно и ровно
черноголовые дети мои. все ламы тибетцы тангуты
чечены ингуши и дали. татары в дыму.
и простецкие русские люди.
и то что уродствами раньше назвалось — лицо
испитое. разгульные серые ноги — красивым
теперь почиталось орлом.
Мы взяв Византию. сквозь Грецию
скорым пробегом. в пути обрастая. и шлюпки
беря. корабли. в Италию двинем.
чумой заразим Апеннины.
все реки достав. и выпив до дна
до безумных нагих пескарей…
Вперед мои чада! Верблюда менял на
машину — которая где-то в лесах поломалась
везут нас в Америку злые на нас пароходы
и первые гости робки… но украдкой. все
больше нас здесь прибывает. Уже наши злобно
дерутся. без денег берут. и без девок не хочут
идти. Уже наши люди. набив наплевав. обнаружив,
густые тропинки в полях. прокатились
по этой земле. и толпою вновь влились
в родные места. не узнав их. где даже трава
появилась. и стали. и спят.
Обошел их вокруг
И померял.* и очи я вытер сухою бандитскою
тряпкой. и я им сказал — хорошо!
* * *
Тепло за городом заразно
идет забор однообразно
и пыль зеленая лежит
чего-то воздух говорит
и на манер гусиной школы
повсюду выросли глаголы
внимать. исследовать. просить
потрогать. скушать и вкусить
Тепло за городом. крапива
сорняк красивый несчастливо
большая грязная река
два-три унылых старичка
да юношей компанья громких
воображающих что здесь
для них преграда вряд ли есть
однако очень даже ломких
Они кричат. кричат и пьют
А девушки у них поют
могучий тост веселой жизни
о нет не ртами — животом
большими новыми плечами
красивым задом и ногами
довольно толстыми притом
Здесь гражданин один печальный
и ноги моющий в реке
второго быстренько увидит
ничком лежащего в песке
и по его затылку судя
то этот тоже гражданин
воображает что все люди
иные. он такой один
Они вдвоем разговорятся
устало ноги побегут
устало плечи поклонятся
на станцию они придут
Чтоб не вступать в излишни тренья
в углу укромное сиденье
они успеют выбирать
и станут путь обозревать
А путь такой. довольно легкий
немного даже и смешной
Идут постройки. огороды
заборы целою семьей
Под дубом мальчики играют
Рыбак на воду поплевал
чего-то бабы здесь копают
мужик куда-то побежал
Сидела пара на пригорке
мужчина груди ей давил
А ей приятно. и смеялась
что поезд мимо проходил
Покинем этот поезд — братья
и так уж длинен мой рассказ
Наверное* мог бы увидать я
в приятелях — печальных вас
В заг'ороде любое место
Ну Клязьму. Водники. Сер-бор.
поэту ж мне неинтересно
чтоб был конкретным разговор
* * *
В такое пикантное утро
хорошо бы съесть что-нибудь пикантное
например устрицу или лягушку
Что-нибудь маленькое разрезать
на микроскопические дольки
В такое изумительно пикантное
неестественное утро
и какие-нибудь серебряные щипчики
совсем не плохо могут сверкать
когда деревья перегружены снегом
прямо на зеленой листве
когда многие ветки отломаны
а в судьбе Марьи Петровны 22-х лет
произойдут значительные изменения
— Подайте нам что-нибудь маленькое и красное
говорил изящный эстет
в изношенной шапочке
Далекое
Листья платана в знойной Одессе
Гимназистка с ужасом на улицу
При помощи шерсти клубка между ног
Трение. жжение. судорога. поток…
Гимназистка! пришла это бабушка
куда деть румянец — судорожный взор
убегает к подруге. а голова кружится
клубок тут шерсти падает на пол
Обнаружена. поймана. схвачена. наказана
Бита за преступление по рукам
Четырнадцать лет. заниматься обязана
а не прикасаться к заветным местам
Скатерть льняная. узор довольствия
синие стекла вечернего тепла
В диване она ощутила спокойствие
и дрему печальную там нашла
Протянула руку. ей дали пирожное
простили. поговорили. подошли поцеловать
лежит. и уж вечер. романом растревожена
пытается руку под одеяло запускать
За нею следили! Выговор. волосы
Развевающиеся мамы при ходьбе
папа деликатно не входит не вмешивается
половое созревание где-то в тебе
Видение пьяных мужчин расстегнутых
Великие памятники мужскому органу
летом квартиры углы вогнуты
а ноги голые и речи дерганые
* * *
Е. Щ.
И речки и холмы да-да
это все да
это все да
и речки и холмы да-да
проходят медленно назад
В карете шелковый шнурок
О отведи головку в бок!*
Не видно мне красивой этой рощи!
уже сентябрь уже листы
и засыпающая ты
а за каретой ветер шарф полощет.
уже карета так тепла
жаровню милая зажгла
И в пределы наступающей осени
мы влетаем. мы прошлое бросили
холодеют черные дубы
ты сошла
и их листья потрогала
спотыкаясь сказала «Ах много я
просидела! нога затекла!»
В этих жутких и страшных ботиночках
на любимой прекрасной ноге
в этих шляпах шнурках и резиночках
я люблю тебя Боже мой — где…
и речки и холмы да-да
это все да
это все да
и речки и холмы да-да…
* * *
Е. Щ.
Хотишь куплю шампанского
французского-британского
Хотишь поедем в город ночевать
А если тебе скушненько*
то я спою немножечко
и покачаю легкую кровать
Все дождик идет на даче
и тянется тьма вековая
сестра моя белокурая
и мать моя полуседая
— видишь они тебе рады
Как они тебя встречали
Прямо под сильный дождик
с поцелуями выбегали
Хочешь пойду я вечером
да и убью кого-то
Ну а кого — ты выбери
станция за поворотом
Хочешь куплю шампанского
— девочка ты зеваешь
После зевания этого
быстренько засыпаешь
А я гляжу с вниманием
на своего кумира
может быть что прикажется
мне из сонного мира
* * *
Этот грустный щемящий напев
но далекому старому стаду
и пастушек печальных не надо
этих брошенных мраморных дев
и отбилось от рук. убежало в лес
моцартово копытами насвистывая
и за ними углубился пес
книгу цветов перелистывая
и волочась сзади плача скользя
зацепляясь длинными платьями
этим пастушкам уже нельзя
и вместе с рукопожатьями
шальной и черной сырой земли
на это старинное преданье
должно быть немедленно порчу навели
некоторые глубокие зданья
которые виднелись в сквозном лесу
озябли пастушки. уже осень
и были приглашены. шубки на весу
им поднесли — просим!
это их граф молодой пригласил
и по просьбе старого графа
они поели из легких сил
и пса угостили «Аф-фа!»
На замке блещет каждое стекло
белая зима не страшна им
Снегу снегу в Германии намело
так в Италию приглашаим!
Весь их состав — трое иль две
и там живут на приволье
Неаполь. валяются на траве
и виноград. и фриволье
Молодой граф знает чудеса
древности им показывает
каждая пастушка длинная коса
на ночь ее завязывает
Намечается свадьба одной и другой
а убежавшее стадо
медленно идет по тропе лесной
качается над тропой. так надо…
и когда заиграют легкий мотив
словно листья западают мелкие
Улыбнутся они — граф некрасив
но зато одарит безделками
Граф хорош граф молодец!
У замка камни старинные
совсем не плох и граф-отец
хотя речи ужасно длинные
итак* они живут живут живут
от старости груди обливают водой холодной
часы по соседству ужасно бьют
забыла пастушка что была свободной
* * *
Хоронили сочинителя
Хороша была весна
Пришла девочка в калошках
очень плакала она
Закрывалась ручкой слабою
долго плакала она
не смогла стать русской бабою
да купить ему вина
волосы его поглаживать
обнимать его сама
от могилы отгораживать
не давать сойти с ума
Впереди и май и майское
впереди на сколько лет?
а его уж дело райское
там зимы и вовсе нет
Хоронили рано сочинителя
по Москве ходившего в руках
В качестве участника и зрителя
он писал что существует — ах!
заново им названа печально
милая земельная судьба
Всех таких и быстро и нахально
закрывают тесные гроба
* * *
Сам ушедший сумасшедший
Был бежавший пострадавший
Я вам дам небес долину
Пальму локон и маслину
Пусть и ветер там гуляет
Виноградник распушает
Виноградник становится толст и рыж
Из него выбегает стриж
И показывается хмурое лицо
Позже — другое. В конце концов
И третье выходит из глубины
Невзрачные руки. Белые штаны
Мутнеет. и вечер уж близко
От солнца осталось чуть-чуть диска
Скрипнула бочка — воду привезли
Может быть рядом — может вдали
И кто это слышал — ты или я?
А может преданьем богата семья?
И там где раскатистые просторы
Были пустые зеленые горы
И добровольно в этих горах
Живал только ветер. и жил только страх
А я по земле никогда не ходил
Прекрасную дружбу с тобой не водил
* * *
Я не забыл своих юности дней
Маленьких дев и усталых коней
О Украина! О поле!
В тысячеглазых предутренних снах
Ты говорила присутствует страх
Что ж! говори поневоле…
Я не забыл своих юности дней
Харьковски-скроенных старых полей
Перед дождем пробежало
Это животное серой травой
Небо! — великое небо — постой!
…шпаги плаща и кинжала…
Я ли виновен что вишня цвела
Что похоронной процессия шла
Радость! О радость познанья!
Я Ливингстона украдкой читал
За англичанином молча шагал
«Бой! повторите заданье!..»
А Александры Васильевны гроб
Тихо тогда выносили
Мама мне книгу подсунула чтоб
Сын не увидел бы смерти в лоб
Сколько напрасных усилий!
О Украина в смертельном дожде
Я все мечтаю на руки к тебе
Некогда молча вернуться
Сын лицезреющий матери глаз
О разве будет причудливый час
Разве опять окунуться?
* * *
Вот хожу я по берегу моря — холмистое чрево бугрится
вспоминают глаза мои бедный наряд мой тюркский
Не туда я пошел в своем стремлении гордом
Стал я страшный человек сообразно причудам
Что я мыслил потопить. что использовать думал
и какую-то весну встретить в облике юном
но как старый помещик покидающий усадьбу
Я гляжу с придыханием в горле бессердечно
Все я бросил и на рукописи серые бросил
поменял все на рукописи серые сразу
поманили меня только буквы буквы
а уж весь я побежал. застучали ноги
Не поднять мне у окна тяжести взгляда
И по сонному пути домой не вернуться
Уж мою кровать давно родители убрали
ничего там не стоит. пустое только место
И шагами гигантскими неподходящими
он измеряет берег моря повымерший
после отлива остаются формы разные
черепные. костяные. игольчатые
И эти формы встрепенутся. к морю бросятся
не догнать уж его вам. не старайтеся
А я шляпу в песок позаброшу выброшу
бледнолицый мой костюм разведу крылом
Пропадай ты грусть тоска моя чернильница
Начинайся день постыл плодовита моя семени
Черепные. в панцирях и игольчатые
формы жизни молодой невозвратные…
* * *
Ах родная родная земля
Я скажу тебе русское — «бля»
До чего в тебе много иных
молодых и нагих
Так зачем же тебе я — урод
народившийся из темных вод
подколодных ночных берегов
городов
Так зачем я тебе от стены
Где всегда раздвигали штаны
Где воняет безмерно мочой
Так зачем я тебе городской
Краснощеких возьми деревень
У них поросль растет каждый день
Я зачем тебе с тонким лицом
Со здоровым носись подлецом
Отвечает родная земля
— Ты назад забери свое «бля»
Только ты мне и нужен один
Ты специально для этих равнин
Ты и сделан для этой беды
для моей для травы-лебеды
И для шепота ржавых ножей
Я ищу бедной груди твоей
Но за службу такую плачу
Твое имя свиваю в свечу
и горит же она все горит
тебя всякий из русских простит
И поймет все поймет
шапку снимет и слезы прольет
* * *
Е. Щ.
Этим утром открывшийся год!
Я спешу тишиной насладиться
Озирается грозная птица
Разбираясь во пламени вод
Где начало земным китам!?
Разве нам интересно это
Мы с тобою пройдем по следам
По увядшим печально цветам
Незабвенного нашего лета
И с тех пор как гвоздики цветут
не спеша между нас полевые
убедился я: мы роковые
и к подножию двое придут
Мы умрем! мы умрем! мы умрем!
Разумеется милая вместе
Ты пойдешь к жениху. я — к невесте
незабвенным летающим днем
Разумеется милая вместе
Ты и я под единым лучом
С высоты опрокинутым в травы
нет то не были наши забавы
этим старым морщинистым днем
прижимаясь друг к другу умрем
То оказывается не забавы!
Золотой век
идиллия
Мои знакомые самых различных времен сидели за столами
Они спутались и смешались как волосы влюбленных или как песок или как что‑то
Нравились друг другу удивительно разные люди
Подпрядов беседовал с Сапгиром рассказывал ему как он вытаскивает утопленников
Сапгир слушал его и с восхищением бил себя руками по животу. К их беседе прислушивался Брусиловский рядом с которым сидела Вика Кулигина и умильно смотрела на него льстивым преклонным взором. круглыми коленками
На дереве олеандр сидел замаскированный художник Миша Басов с лицом лося или Александра Блока и вслушивался в шум олеандровых деревьев
Из пещеры на склоне горы выходил голый серьезный задумчивый Игорь Холин. Его губы двигались. очевидно он говорил стихами
Вдруг по центральной аллее с криком гиканьем проскочил верхом на белом коне художник Михаил Гробман. За ним ехала коляска где сидела разомлев от жары жена Гробмана — Ира — его сын Яшка и что‑то завернутое
Улеглась трава. из‑за облака вышло солнце и берег моря усеялся гуляющими. С большим белым зонтом в сопровождении испуганного поэта Лимонова вышла погулять несравненная очаровательная Елена. Она шла важно и прямо и волны лизали ее ноги. Далеко отлетал ее дикий шарф
За большим зеленым камнем на сухом песочке сидел Цыферов и протирал очки. он посмотрел на Елену и поэта Лимонова и Цыферов улыбнулся. Он подумал о какой‑то сказке которую он еще не успел написать
Влево от моря в зеленых зарослях был виден угол небольшого питейного заведения где тихо расположившись с бутылками ел котлеты поэт Владимир Алейников. Рядом с ним отвернувшись к сиреневой девице с живописным лицом сидел художник Игорь Ворошилов и говорил «Признайся ты же меня хочешь!» Бедный художник! Он был уже изрядно пьян. Его нос шевелился
За клумбою с деревенскими ситцевыми цветами прогуливалась румяная Наташа. на ступеньках питейного заведения сидел пьяный художник Вулох и что‑то пытался сказать
Вдруг воздух огласился ругательствами и вообще произошло замешательство. В лисьей шапке с волчьим взором взбудораженный и тоже нетрезвый появился поэт Леонид Губанов. За ним шел поэт Владислав Лён и пытался осторожно урезонить его. ничуть не удавалось
Тут поздоровались два поэта и друзья когда‑то — Алейников и Губанов — портвейн стали пить и читать стихи. Их обступила толпа любопытных которую составляли: художник Андрей Судаков. киношник Гера Туревич. Художник из Киева. художник из Харькова. один шведский подданный. смуглый племянник какого‑то короля. Слава Горб — человек с Украины. Виталий Пацюков который делает передачи о художниках. сотрудник «Молодой гвардии» Саша Морозов. человек в беретике — Рафаэль. Леонард Данильцев. его жена поющая в «Мадригале» и еще другие чьих лиц не было видно
Солнце еще ярче осветило предметы и людей и в окне чердачном появилось улыбаящееся* круглое лицо художника Ильи Кабакова. Он с восхищением-страстью смотрел на стоявшее на лужайке перед домом средство передвижения. Оно было серое
Залетали мухи. стало жарко. Сапгир и Подпрядов продолжая разговаривать направились к ручью купаться. Подпрядов плотно закутавшись в пиджак сидел на берегу а Сапгир в малиновых трусиках осторожно крался к воде
Анна Рубинштейн сидела на садовой скамейке толстая красивая и веселая. По обе стороны ее сидели два юноши совсем незрелого вида. На них были рубашечки в полоску. Волосы у них блестели. Брюки широко расходились в стороны. Оба не сводили с нее глаз
С огромной папкой в руке за кустами прошел куда‑то художник Бахчанян. Его шаги были большие как в Харькове и маленькие как в Москве
Похихикивая озираясь в незнакомой обстановке вон промелькнул желтым лицом художник Кучуков. За ним шла томная Наташа с виолончелью. За ней тихо двигалась тень Ростроповича. А за ним тень Кучума
Рабочий Борис Чурилов возвращаясь из книжного магазина забрел в газон и лег отдохнуть. Вокруг него шелестит овес и лежат книги. он снял ботинки и носки
А вдалеке на самой далекой поляне моя мама варит борщ такой красивый и красный. и сидит белый отец разговаривая на солнышке греется
Художник Евгений Бачурин тронул свою гитару и она запела. С дерева олеандр слетела птичка и удивилась. Шумели дерева и ласково садились слова на ветки. Солнце обогревает всех! — сказал Бачурин и посмотрел на проходивших мимо круглых и белокурых женщин
Немножко темнеет. Появляется маленький сухой Геннадий Айги с портфелем. Он идет мимо всех [никого]* не замечая. Позади его шагах в десяти выступает фигурой из сумрака поэт Иосиф Бродский в кепке. в руке его зажата пачка стихов и книга «Остановка в пустыне»
Освещаются окна. В одном из них виден художник Андрей Лозин который играет на скрипке стоя перед мольбертом. Его жена Маша склонилась над швейной машинкой. Возникает рубашка для Сапгира.
А уж Лимонов и Елена взяли лодку и уехали в море. На песке сидит какая‑то Таня и горько плачет
А во мраке горят глаза художника Зюзина
Питейное заведение закрыли. В одном из окон видна переместившаяся пьяная компания. Алейников не хочет читать стихи и стоит в углу пошатываясь. Губанов спит. Ворошилов еще пьет…
Двенадцать часов ночи. Над морем раздается безумный хохот Лимонова
Просыпается только Цыферов. Что это было? говорит он… и засыпает. Ему снится печальная старая сказка
Шумит ветер… тонкие и толстые запахи в воздухе. Кто может лежать с кем‑то на кровати тот лежит. А кто не может тот спит
Всколыхнулась и набежала волна
кто у берега опустил рукава
кто и волосы у берега опустил
кто ж загрустил…
Темно. ночь по дороге идет художник Василий Яковлевич Ситников и несет дощечку
Тихотемно. Вдруг бежит черная собака. За ней португальский подданный Антонио. У двери дома виден силуэт в белых штанах. Ее озаряет свет луны. Она выносит стул павловских времен. Вот ее совсем осветило. Алена Басилова
Недалеко за кустами с тонким ножом бродит Губанов. Он не замечает Басиловой и углубляется в кромешную тьму
Костер под деревьями. Тут Лимонов. Елена. Брусиловский. Галя. Максим. Феликс Фролов. какая‑то Таня и еще одна Галя и еще два американца жарят шашлыки. Тлеют угли. аромат. Приходит Дима Савицкий с корзиной грузинских трав. Елена в вечернем платье. Лимонов в шортах. На всех остальных костюмы
Появляется подвыпивший Сапгир. Все его целуют. Появляется Холин и с ним две хихикающие девушки
Два художника выкатывают из мрака коляску. На ней улыбающийся Шагал. на запятках корзина бургунского*
Лимонов тих и молчалив. он поглядывает на Елену. Та очень красива
Елена выходит в полосу лунного света. К ней слетаются ночные тяжелые бабочки. ажурные жуки и все красивые насекомые. они кружатся вокруг нее
Поэт Лимонов смотрит и молчит
Вдалеке за кипарисовым лесом занимается заря. С суковатой палкой и странным взором выходит к костру Яковлев. Под мышкой у него пачка картин. Он молча кладет их на траву и уходит. На картинах изображены цветы
Бабочки и жуки садятся на цветы. Елена растеряна. Она обижена. Гадкие летающие! — говорит она — вы изменили мне. И Елена плачет
Спина Яковлева все удаляется и все меньше. Вот уж и нет
Если ты не перестанешь плакать — я повешусь — говорит Лимонов и снимает ремень отходит к дереву лавр и начинает серьезно прилаживать ремень к ветке. Ой не надо! — говорит Елена и бежит путаясь в платье. — Хорошо не буду — кротко говорит Лимонов. Она уводит его за руку к костру. Все молчат или же все едят. пьют и обдумывают собственные судьбы. Но кто‑то (кто?) так серьезно посмотрел на Лимонова как будто понял его и произнес «этот не шутит»
Вверху летал дух Мотрича — черный падший дух едва шевелил крыльями он парил и пил винные ароматы. Его почти никто не замечал и только Лимонов порой видел его и опускал глаза
Елена играла с мышью. Рядом сидел ее муж и он был умный Поэтому он не мешал Елене играть с мышью. Мышь была странная она как будто что‑то знала и мышь соглашалась
Заря была уже большая. Четко был виден весь парк. На одной из дорожек появилась женщина в желтом пальто и черном колпачке с кисточкой. Она целеустремленно шла куда‑то престранной походкой. — Дина Мухина — сказал кто‑то. Лимонов вздрогнул. Дима Савицкий выронил бокал. бокал раскололся. Все сказали о Дине и кто‑то заплакал. Может быть какой‑нибудь ребенок. может быть какой‑нибудь человек
Почему‑то скопилось много людей. Кое‑кто подходил незамеченный и вдруг оказывалось что он давно уже здесь и сидит. Но многие молчали а те кто говорил были слабы. Все решали взоры
Распустился какой‑то цветок. В воздухе даже было несколько ангелов из тех кто наиболее склонен к людям. Заинтересованные ангелы слушали сложив крылья
Елена смотрела на Лимонова точно он был цветок. А ему хотелось отрезать признаки пола и он с упоением думал об этом остром деле. И закопать под кипарисом! твердил он. Дима Савицкий говорил — не делай этого! А Елена гладила Лимонова по голове рукой
Проснулись птицы и заснул Максим Брусиловский. Тихо закричал павлин. Это так трогательно. В траве сидело много людей и трава росла вокруг них. насекомые гладили многих по коже. И тут кое‑кто полетел. Все по‑разному. то как Сапгир то как Елена то как Лимонов. или судорожно как другие
Лимонов полетел на поляну где его мама варила борщ и сидел на солнышке папа. Поляна была по форме сверху как сердце Пахли кашки гречка и маки. Вот летит наш сын! сказала мама. Сынок ты опять опоздал к обеду! Я купался — сказал Лимонов и все поверили ему хотя нигде он не купался а все врал
Семья села за дощатый стол и всех нагревало солнце
Потом подлетела Елена. Она стояла в стороне и удивленно смотрела положив палец в рот
Как ребенок! — засмеялась мама. Что Вы там стоите. идите к нам! крикнула она Елене. Та послушалась и подлетела к столу. Подали борщ. — Всегда люблю борщ — сказал Лимонов и положил бледно-загорелые руки на стол. Елена взглянула на него с любовью и страхом. Заметив этот взгляд мама спросила ее кто ты такая? Я ничья — ответила Елена искренне
Мама неужели ты не знаешь кто она. Это же прекрасная Елена. ты же ее прекрасно знаешь. Это она стояла на стенах Трои и одновременно была в Египте. Она обманула всех и теперь хочет обмануть меня. Она не ест борщ мама. Она спала с Тезеем с Менелаем. с Парисом. Деифобом и опять с Менелаем. кажется еще и с Ахиллом. Она не ест борщ. она кушает когда никто не видит бабочек. в ней живет свежая кровь она вечно что‑то выдумывает для себя
Накроши ей мама вот этих свежих цветов. потому что я люблю ее мама. потому что я не твой сын мама а сын нимфы Эхо. помнишь я всегда говорил это в детстве и смеялись. Но теперь‑то видно что я сын нимфы и отупевшего от жары Аполлона поймавшего ее в кустах. меня очень любит водяной тростник. Но теперь‑то видно что я сын нимфы!
В это время по поляне прошел генерал. Но в каком он был виде! Сапоги разбиты. погоны свалились. лысина не прикрыта фуражкой живот не заправлен в брюки. За ним гнались комары жуки. Ворошилов. Алейников Губанов и даже Дубовенко. Они кричали улюлюкали а генерал бежал от них опасаясь щипков и плевков
Генерал удирает — сказал Лимонов. Нам‑то что — равнодушно заметила Елена. Это не так хорошо как кажется — сказал папа. Надо быть от этого в стороне — сказала мама и завесила эту сторону горизонта. был слышен только глухой шум
Настало послеобеденное время. Елена устала и лежала на траве. Лимонов обеими руками гладил ее волосы а она улыбалась очень простонародной улыбкой. Одно из многих ее обличий — думал Лимонов
Ко мне все время присылают вести оттуда сказал он себе увидев прилетевшую к нему непонятно черную бабочку севшую ему на рукав. Да очевидно они желают чтобы в скором времени я был у них. Там все кто лучший. Они считают меня достойным и если их совет решит то меня заберут не спрашивая. И пусть я буду смотреть на Елену это их не касается. Заберут и все. А взамен оставят лишь камень. Здесь обо мне будет память потому что летящий облик и странная речь всегда памятны
Да мне и непонятны тяжелые люди — так он думал. так думал он. А Елена спала схватив его руку своей отвратительно красивой рукой
Черная бабочка медленно поползла и улетела сделав два круга над его головой
Возвращалась назад компания Ворошилова. они были веселы но и мрачны. Их шествие продвигалось мимо.
Чего это ты лежишь тут? спросил кто‑то. Да лежу — ответил Лимонов и глядел на Елену чтобы помнить ее в миллионах лет. В пруду. в горе. в здании из дерева. в утреннем магазине. в молоке. в цветах и газетах. В имени(и).* в лошади. В лилии. в лодке любви. левкое и лютне. В липе и ландыше. Лиане и ласке.
Помните ее и вы господа присяжные заседатели
Помни ее ты — благонамеренный народный суд!
Она глядит из фотографий памяти Лимонова
мгновенные взоры. профиль. анфас. со спины
в движении
вот взлетевшая рука
все разговаривает с лошадью
Да облагородит ее это произведение
и сделает вечной
и не только на лугу с коровами и потным пастухом
но и с теми кто труден мил
недоступен в обычное время
Кто сын нимфы Эхо и Аполлона
и данными своими восходит к древним родам
Когда все было заросшее деревьями в озерах купались рыбы Человеческие создания в шелках ходили по берегу и стрелялись Дамы кричали ай! красавиц было много. народ еще не появился и вся территория принадлежала летающим призракам. Да. они тоже бывали злы. убивали. но очень иначе
Прости меня. В июньской старушке я сегодня увидел тебя. Это неприлично и нехорошо. Когда ты возьмешь старую книгу и всеми покинутая попробуешь ее читать и наткнешься на свое имя и вспомнишь: мое лицо оторванное от жизни. мои милые вести издалека
Выпей чего‑нибудь за мои косточки за то что я не смог стать богом
Что Аполлон — мой родитель хоть тяжелее и проще — зато бессмертней меня
Согрей вина и выпей — старенькая июньская Елена — еле поводя пальцами дочитай —
«Жертва — приносимые богам дары.
Железный век — смотри Золотой век»
1971 год
Русское
текст
В доме царили мерзость и запустение. Королева была голой. Кровать была двустворчатой. Королева перевернулась на другой бок.
Виталий стоял тихо. Глаза Маши остановились на церкви. Ах! — сказал князь. Нет что вы. Сереженька! — говорила кудрявая женщина
Расцвели липы и каштаны — сказал Ковалев. Лес‑то какой! — сказала Муся. Холм приветливый! — говорила русская женщина
Вязанная* шапочка и цветы розы и май. Ловля рыб в сетку стрекотание шмелей и русский человек в воде
Доктор — вы весь в брызгах — говорила она сжимая его холодную руку
Мой милый — Вы простудитесь — говорила Алешеньке Виктория Павловна
Эти фикусы мешают мне видеть вас — сквозь зубы произнес капитан
Солнце ослепительно и я тщеславна — говорила красивая Даша поводя плечом. Качели раскачивались. Зиял песок. Хмуро пахло деревьями
Было тепло. Вот и Геннадий — сказала она поднося руки к груди. Вот и он. Темный силуэт приближался
Ветер воет — сказал Виталий. Уходи к Дмитрию! крикнул он и судорожно зажав лицо руками убежал в сад
Я люблю ее — Иван Карлыч! — плакал Алексей на груди у доктора
Тропинкой они спустились на дно оврага. Здесь бежал ручей и плакала вода. Я люблю Вас — Груня — сказал он и поцеловал ее руку
Иван Иваныч — свет очей моих — идите сюда! — закричал пьяный князь
В оранжерее росли лимоны и розы
К нам к нам Алексей! закричали дамы увидав высокую фигуру юноши
Да вы Геракл прямо. милый мой — сказал доктор осмотрев Антона
Кучер улыбался широкой русской улыбкой
В дверях сарая стояла Ганна и смотрела на него. А ведь она совсем еще девочка — подумал он…
Иван Иваныч опять пил всю ночь — сообщила ему мать
В окне Григорьева горела лампа
Пашка сидел на окне и играл на балалайке
Наденька подошла к Иванову. Уйди! — коротко и враждебно сказал он. Алеша Алеша — прости меня — говорила она измученно — я не виновата. ей Богу* не виновата. Он заставил меня!
Лил дождь Она в мокром платье шла по бульвару. Ей было все равно куда идти. Из нагнавшей ее пролетки выскочил Калошин. — Марья Николавна — куда Вы — едемте ко мне — сказал он набрасывая на нее свой плащ
Кипарисов жил высоко под самой крышей. Дверь была красная
Эх загулял загулял загулял
Парень молодой молодой!
— пел пьяный Аркадий. Аркадий Петрович успокойтесь — говорила робко Нина. — А ты кто такая чтоб мне петь запрещать. Я петь хочу русскую песню и буду! Петь хочу! — закричал он
Мам'а — где живет Ив'анов? спросила Таня. Ах дитя мое — да ты же знаешь какой он непоседливый. Все меняет помещения. Кто же его знает — где он теперь
— Хороша была жизнь при Тиглат‑Палассаре и хороша была жизнь при Ашшурбанипале и хороша была при королеве… говорил Тимофеев презрительно поджав губы. — Ассирийская военная держава — продолжал он…
Иоанна с распущенными волосами в одной рубашке стояла над ним держа в руке револьвер…
Мои творения принимают странный вид и странную форму — медленно произнес Алексей — но я нимало не забочусь о том. Позже разберусь. А сейчас я должен их написать. сомнение в написании не помогает. — и он положил листки на стол
«Когда Европа удалая
Быка за шею обнимала»… читал поэт стоя у стола
Вы виделись вчера с Любовью Ивановной? — спросил Игнатьев
— Я рад что вы навестили меня — говорил Иванов провожая Любочку до калитки. Я знаете ли очень одинок — приходите почаще — сказал он как‑то по‑особенному пожимая ей руку
Офицер щелкнул каблуками и передал пакет…
В кафе было тихо. Салтыков пил водку и закусывал грибами. Только два‑три человека — думал он меланхолически — нужны мне в мире
Китаев лежал на кровати глядя в потолок изучая давно надоевшие его узоры и панически метался мыслью. — Не смог не смог он одолеть бушующий за окнами огромный каменный город. Город не преклонился к его имени как ласковая морская волна. Победил он меня — прошептал Китаев
Сумароков влез на батарею и держась за стенку приладил веревку на крюк. Глупо как все — тоскливо подумал он и оглянулся на захламленную комнату. Его чуть не вырвало и он поспешно сунул голову в петлю. — Как в старых романах — усмехнулся он и вдруг поймал себя на этом чудовищном «усмехнулся» Действительно — усмехнулся. Больше размышлять он не стал и осторожно шагнул с батареи. Шею сдавило…
Валя сидела перед зеркалом уже часа два. Обнаруженные ею морщинки у глаз не давали покоя. Она давно забыла что собралась в кондитерскую где договорилась… — Опомнилась — опомнилась — думала она. Ведь это смерть уже слегка тронула меня и теперь она все более и более будет трогать… Валя не плакала. но ей было жалко себя и хотя новые люди но я…
Когда стемнело — сорокалетний Кутузов пошел провожать восемнадцатилетнюю Лизу. Он шел рядом с ней и разглядывая ее в неверном сумеречном освещении думал — а ведь и она потрескается расползется. Лиза же щебетала что‑то свое. И конечно она давно понимала что привлекательна а этот странный человек провожающий ее ей нравился и волновал ее. Какое у него неправильное лицо…
Деревья шумели в ночи. Бабичев вышел на крыльцо дачи и стал прислушиваться. Он не ожидал от мира чрезвычайных известий. неких встреч. слов. нет. Загадка загадка — думал он вглядываясь в мрак. Партии. страны группы людей. А вот так один и мрак — ты в ночном белье и деревья шумят — не выдерживаешь и уходишь…
На другой же день после свадьбы он исчез неведомо куда Пропал без вести
Он сидел на кухне и ел воблу. — Тутанхамон — думал он — столько золота во мраке. в гробнице. Тутанхамон — произнес он — Аменемхет. Эхнатон. Кайя. Псамметих. Озирис… Изида… — произносил он с удовольствием и хихикал — Сэти Первый! — хорошо! — думал он. В кухне было холодно.
Бедный мальчик скорчился на диванчике и спал испуганным внезапным сном. Мокрые башмаки стояли внизу.
Карл зажег камин и сел в кресло
Потапов и Соня ездили по пруду в разных направлениях