Несколько мыслей о поэзии

(ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА К NN)

пор о романтической и классической поэзиях давно уже за­нимает всю просвещенную Европу, а недавно начался и у нас. Шар, с которым спор сей продолжается, не только от времени не простывает, по еще более и более увеличивается. Не­смотря, однако ж, на это, ни романтики, ни классики не могут похвалиться победою. Причины сему, мне кажется, те, что обе стороны спорят, как обыкновенно случается, более о словах, нежели о существе предмета, придают слишком много важности формам, и что на самом деле нет ни классической, ни романтиче­ской поэзии, а была, есть и будет одна истинная самобытная по­эзия, которой правила всегда были и будут одни и те же,

Приступим к делу.

В средние века, когда заря просвещения уже начала занимать­ся в Европе, некоторые ученые люди избранных ими авторов для чтения в классах и образца ученикам назвали классическими, то есть образцовыми. Таким образом Гомер, Софокл, Виргилий, Гора­ций и другие древние поэты наименованы поэтами классически­ми. Учители и ученики от души верили, что, только слепо подра­жая древним и в формах и в духе поэзии их, можно достигнуть до той высоты, до которой они достигли, и сие-то несчастное пред­убеждение, сделавшееся общим, было причиною ничтожности произведений большей части новейших поэтов. Образцовые тво­рения древних, долженствовавшие служить только поощрением для поэтов нашего времени, заменяли у них самые идеалы поэзии. Подражатели никогда не могли сравниться с образцами, и кроме того, они сами лишали себя сил своих и оригинальности, а если и производили что-либо превосходное, то, так сказать, случайно и всегда почти только тогда, когда предметы творений их взяты были из древней истории и преимущественно из греческой, ибо тут подражание древнему заменяло изучение духа времени, про­свещения века, гражданственности и местности страны того собы­тия, которое поэт желал представить в своем сочинении. Вот по­чему «Меропа», «Эсфирь», «Митридат» и некоторые другие творе­ния Расина, Корнеля и Вольтера — превосходны. Вот почему все творения сих же или других писателей, предметы творений ко­торых почерпнуты из новейшей истории, а вылиты в формы древ­ней драмы, почти всегда далеки совершенства.

Наименование классиками без различия многих древних поэтов неодинакового достоинства принесло ощутительный вред новей­шей поэзии и поныне служит одной из главнейших причин сбив­чивости понятий наших о поэзии вообще, о поэтах в особенности. Мы часто ставим на одну доску поэта оригинального с подража­телем: Гомера с Виргилием, Эсхила с Вольтером. Опутав себя веригами чужих мнений и обескрылив подражанием гения поэзии, мы влеклись к той цели, которую указывала нам ферула Аристо­теля и бездарных его последователей. Одна только необычайная сила гения изредка прокладывала себе новый путь и, облетая цель, указанную педантами, рвалась к собственному идеалу. Ког­да же явилось несколько таких поэтов, которые, следуя внушению своего гения, не подражая ни духу, ни формам древней поэзии, подарили Европу своими оригинальными произведениями, тогда потребовалось классическую поэзию отличить от новейшей, и нем­цы назвали сию последнюю поэзиею романтическою, вместо того, чтобы назвать просто новою поэзиею. Дант, Тасс, Шекспир, Ари-ост, Кальдерой, Шиллер, Гёте наименованы романтиками. К сему прибавить должно, что самое название романтический взято из того наречия, на котором явились первые оригинальные произве­дения трубадуров. Сии певцы не подражали и не могли подражать древним, ибо тогда уже от смешения с разными варварскими язы­ками язык греческий был искажен, латинский разветвился, и ли­тература обоих сделалась мертвою для народов Европы. Таким образом поэзиею романтическою назвали поэзию оригинальную, самобытную, а в этом смысле Гомер, Эсхил, Пиндар, словом, все лучшие греческие поэты-романтики, равно как и превосходнейшие произведения новейших поэтов, написанные по правилам древних, но предметы коих взяты не из древней истории, суть произведе­ния романтические, хотя ни тех, ни других и не признают таковы­ми. Из всего вышесказанного не выходит ли, что ни романтиче­ской, пи классической поэзии не существует? Истинная поэзия в существе своем всегда была одна и та же, равно как и правила оной. Она различается только по существу и формам, которые в разных веках приданы ей духом времени, степенью просвещения и местностию той страны, где она появлялась. Вообще можно разделить поэзию на древнюю и на новую. Это будет основательнее. Наша поэзия более содержательная, нежели вещественная: вот почему у нас более мыслей, у древних более картин; у нас более общего, у них частностей. Новая поэзия имеет еще свои подразделения, смотря по понятиям и духу веков, в коих появлялись ее гении. Таковы «Divina Comedia» Данта, чародейство в поэме Тасса, Мильтон, Клопшток' с своими высокими религиозными понятия­ми и, наконец, в наше время поэмы и трагедии Шиллера, Гёте и особенно Байрона, в коих живописуются страсти людей, их сокро­венные побуждения, вечная борьба страстей с тайным стремлени­ем к чему-то высокому, к чему-то бесконечному.

Я сказал выше, что формам поэзии вообще придают слишком много важности. Это также важная причина сбивчивости поня­тий нашего времени о поэзии вообще. Те, которые почитают себя классиками, требуют слепого подражания древним и утверждают, что всякое отступление от форм их есть непростительная ошибка. Например, три единства в сочинении драматическом у них есть непременный закон, нарушение коего ничем не может быть оправ­дано. Романтики, напротив, отвергая сие условие, как стесняющее свободу гения, полагают достаточным для драмы единство цели. Романтики в этом случае имеют некоторое основание. Формы древней драмы, точно как формы древних республик, нам не впо­ру. Для Афин, для Спарты и других республик древнего мира чистое народоправление было удобно, ибо в оном все гражданы без изъятия могли участвовать. И сия форма правления их не нарочно была выдумана, не насильно введена, а проистекла из природы вещей, была необходимостью того положения, в каком находились тогда гражданские общества. Точно таким же обра­зом три единства греческой драмы в тех творениях, где оные встречаются, не изобретены нарочно древними поэтами, а были естественным последствием существа предметов их творений. Все почти деяния происходили тогда в одном городе или в одном ме­сте; это самое определяло и быстроту и единство действия. Мно­голюдность и неизмеримость государств новых, степень просвеще­ния народов, дух времени, словом, все физические и нравственные обстоятельства нового мира определяют и в политике и в поэзии поприще более обширное. В драме три единства уже не должны и не могут быть для нас непременным законом, ибо театром деяний наших служит не один город, а все государство, и по большей части так, что в одном месте бывает начало деяния, а в другом продолжение, а в третьем видят конец его. Я не хочу этим ска­зать, что мы вовсе должны изгнать три единства из драм своих. Когда событие, которое поэт хочет представить в своем творении, без всяких усилий вливается в форму древней драмы, то разуме­ется, что и три единства не только тогда не лишнее, но иногда даже необходимое условие. Нарочно только не надобно искажать исторического события для соблюдения трех единств, ибо в сем случае всякая вероятность нарушается. В таком быту наших гражданских обществ нам остается полная свобода, смотря по свойству предмета, соблюдать три единства или довольствоваться одним, то есть единством происшествия или цели. Это освобожда­ет нас от вериг, наложенных на поэзию Аристотелем. Заметим, однако ж, что свобода сия, точно как наша гражданская свобода, налагает на нас обязанности труднейшие тех, которых требовали от древних три единства. Труднее соединить в одно целое разные происшествия так, чтобы они гармонировали в стремлении к цели и составляли совершенную драму, нежели писать драму с соблю­дением трех единств, разумеется с предметами, равномерно бла­годарными. Много также вредит поэзии суетное желание сделать определение оной, и мне кажется, что те справедливы, которые ут­верждают, что поэзии вообще не должно определять. По крайней мере по сю пору никто еще не определил ее удовлетворительным образом: все определения были или частные, относящиеся до поэ­зии какого-нибудь века, какого-нибудь народа или поэта, или об­щие со всеми словесными науками, как Ансильоново.

Идеал поэзии, как идеал всех других предметов, которые дух человеческий стремится обнять, бесконечен и недостижим, а по­тому и определение поэзии невозможно, да, мне кажется, и беспо­лезно. Если б было можно определить, что такое поэзия, то можно б было достигнуть и до высочайшего оной, а когда бы в каком-ни­будь веке достигли до него, то что бы тогда осталось грядущим поколениям? Куда бы девалось perpetuum mobile? '

Великие труды и превосходные творения некоторых древних и новых поэтов должны внушать в нас уважение к ним, но от­нюдь не благоговение, ибо это противно законам чистейшей нрав­ственности, унижает достоинство человека и вместе с тем вселяет в него какой-то страх, препятствующий приблизиться к превоз­носимому поэту и даже видеть в нем недостатки. Итак, будем по­читать высоко поэзию, а не жрецов ее, и, оставив бесполезный спор о романтизме и классицизме, будем стараться уничтожить дух рабского подражания и, обратись к источнику истинной поэ­зии, употребим все усилия осуществить в своих писаниях идеалы высоких чувств, мыслей и вечных истин, всегда близко к человеку и всегда не довольно ему известных.

'Клопшток Фридрих Готлиб (1724—1803) — немецкий поэт, автор поэмы «Мессиада». Оценка его Рылеевым завышена, Клопшток писал труд­ным языком, был архаистом-классиком

² По мнению Ансильона, «поэзия есть сила выражать идеи посредством слова, или свободная сила представлять с помощью языка бесконечное под формами конечными и определенными, которые бы в гармонической дея­тельности говорили чувствам, сообщению и суждению». Но сие определение идет и к философии, идет и ко всем человеческим знаниям, которые выражаются словом. Многие также (см. «Вестник Европы», 1825, № 17, стр. 26), соображаясь с учением новой философии немецкой, говорят, что сущность романтической (по-нашему, старинной) поэзии состоит в стремлении души к совершен поэтов сего рода. Но не в этом ли состоит сущность и философия всех изящных наук? — Прим. автора. Ансильон Фридрих (1767—1837) — не­мецкий публицист и политический деятель,— В. К.).

³ Вечный двигатель (лат.).

(Текст печатается по изд.: Рылеев К. Ф. Поли, собр. соч. «Academia», 1934, с. 308—313).

С.Муравьев-Апостол

ПРАВОСЛАВНЫЙ КАТЕХИЗИС

Во имя отца и сына и святого духа.

Вопрос: Для чего бог создал человека?

Ответ: Для того, чтоб он в него веровал, был свободен и счастлив.

Вопрос: Что значит веровать в бога?

Ответ: Бог наш Иисус Христос, сошедши на землю для спа­сения нас, оставил нам святое свое евангелие. Веровать в бога значит следовать во всем истинному смыслу начертанных в нем законов.

Вопрос: Что значит быть свободным и счастливым?

Ответ: Без свободы нет счастия. Святой апостол Павел го­ворит: ценою крови куплены есте, не будете рабы человекам. I Вопрос: *Для чего же русский народ и русское воинство не­счастно?

Ответ: Оттого, что цари похитили у них свободу.

Вопрос: Стало быть, цари поступают вопреки воле божией?

Ответ: Да, конечно, бог наш рек: болий в вас' да будет вам слуга, — а цари тиранят только народ.

Вопрос: Должны ли повиноваться царям, когда они посту­пают вопреки воле божией?

Ответ: Нет! Христос сказал: не можете богу работать и Ма­моне²; оттого-то русский народ и русское воинство страДают, что покоряются царям.

Вопрос: Что же святой закон наш повелевает делать русско­му народу и воинству?

Ответ: Раскаяться в долгом раболепствии и, ополчась против тиранства и нечестия, поклясться: да будет всем един царь на небеси и на земли — Иисус Христос.

Вопрос: Что может удержать от исполнения святого сего подвига?

Ответ: Ничто. Те, кои воспротивятся святому подвигу сему, суть предатели, богоотступники, продавшие души свои нечес­тию, и горе им, лицемерам, яко страшное наказание божие по­стигнет их на сем свете и на том.

Вопрос: Каким же образом ополчиться всем чистым сердцем?

Ответ: Взять оружие и следовать за глаголющим во имя гос­подне, помня слова спасителя нашего: блажени алчущие и жаж дущие правды, яко те насытятся, и низложив неправду и нечес­тие тиранства, восстановить правление, сходное с законом божиим..

Вопрос: Какое правление сходно с законом божиим?

Ответ: Такое, где нет царей. Бог создал всех нас равными и, сошедши на землю, избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей.

Вопрос: Стало быть, бог не любит царей?

Ответ: Нет. Они прокляты суть от него, яко притеснители народа, а бог есть человеколюбец. Да прочтет каждый, желаю­щий знать суд божий о царях, Книги царств главу 8-ю: «Собрашася мужи израилевы и приидоша к Самуилу и. рекоша ему: ныне постави над нами царя, да судит ны; и бысть лукав гла­гол сей пред очима Самуиловыми, и помолися Самуил ко госпо­ду и рече господь Самуилу: послушай ныне гласа людей, якоже глаголят тебе, яко не тебе уничтожиша, но мене уничтожиша, еще не-царствовати ми над ними, но возвестиша им правду ца­реву. И рече Самуил вся словеса господня к людям, просящим от него царя, и глагола им: сие будет правда царева: сыны ваша возьмет и дщери ваша возьмет и земли ваша одесятствует, и вы будете ему раби и возопиете в день он от лица царя вашего, его же избрасте себе, и не услышит вас господь в день он, яко вы са­ми избрасте себе царя...» Итак, избрание царей противно воле божией, яко един наш царь должен быть Иисус Христос.

Вопрос: Стало, и присяга царям богопротивна?

Ответ: Да, богопротивна. Цари предписывают принужден­ные присяги народу для губления его. Не призывай всуе имени господня; господь же наш и спаситель Иисус Христос нарек: аз же глаголю вам, не клянитеся всяко; итак, всякая присяга че­ловеку противна богу, яко надлежащая ему единому.

Вопрос: Отчего упоминают о царях в церквах?

Ответ: От нечестивого приказания их самих, для обмана на­рода, и ежечасным повторением царских имен осквернуют они службу божию вопреки спасителева веления: молящие не мень­ше глаголят, якоже язычники.

Вопрос:'Что же, наконец, подобает делать христолюбивому российскому воинству?

Ответ: Для освобождения страждущих семейств своих и ро­дины своей и для исполнения святого закона христианского, помо­лясь теплою надеждою богу, поборающему по правде и видимо покровительствующему уповающим твердо на него, ополчиться всем вместе против тиранства и восстановить веру и свободу в России. -

А кто отстанет, тот, яко Иуда предатель, будет анафема про­клят. Аминь.

Влервые «Православный катехизис» был опубликован в книге проф. Тео­дора Шимана «Убиение Павла I и восшествие на престол Николая I. Новые материалы» (Берлин, 1902, стр. 409—412).

«Православный катехизис», написанный в 1825 г. Сергеем Иванови­чем Муравьевым-Апостолом (1796—1826), одним из руководителей Южного тайного общества, возглавившим восстание Черниговского полка, является замечательным документом декабристской агитационной литературы. Образцом ему послужили гражданские катехизисы (наставления), которые появились впервые в Испании во время войны испанского народа с войсками Наполеона за свою независимость (1808—1810) и были широко известны в России (первый перевод одного испанского катехизиса был опубликован еще в 1813 г.). В свою очередь, эти катехизисы представляли собой приспособле­ние к политическим задачам испытанной вопросно-ответной формы пропаганды религиозного вероучения.

Декабристы нашли в катехизисе возможность подкрепить революционные лозунги авторитетом религии. Форму катехизиса использовал,' например, Н. М. Муравьев в своем «Любопытном разговоре». Однако, если автор «Лю­бопытного разговора» не шел дальше требования конституционной монархии, то «Православный катехизис», написанный убежденным республиканцем, при­зывал к полному уничтожению самодержавия.

«Православный катехизис» размножался писарями Черниговского полка и распространялся в войсках. Днем 31 декабря 1825 г. он был прочитан сол­датам и народу, собравшимся на площади в Василькове. Описание этой вол­нующей сцены оставил в своих записках декабрист И. И. Горбачевский: «Со­бравшиеся роты были построены в густую колонну. Подошед к ней, С. Му­равьев приветствовал солдат дружелюбно и потом в. коротких словах изложил им цель восстания и представил, сколь благородно и возвышенно пожертво­вать жизнью за, свободу. Восторг был всеобщий: офицеры и солдаты изъяви­ли готовность следовать всюду, куда поведет их любимый и уважаемый на­чальник. Тогда С. Муравьев, обратись к священнику, попросил его прочитать Политический катехизис, который состоял из чистых республиканских правил, приноровленных к понятиям каждого. «Наше дело,— сказал Муравьев по окончании чтения, обратясь снова к солдатам,— наше дело так велико и бла­городно, что не должно быть запятнано никаким принуждением; и потому кто из вас, гг. офицеры и рядовые, чувствует себя неспособным к такому предприятию, тот пускай немедленно оставит ряды; он может без страха остаться в' городе, если только совесть его позволит ему быть спокойным и не будет его упрекать за то, что он оставил своих товарищей на столь трудном и слав­ном поприще и в то время, как отечество требует помощи каждого из сынов своих». Громкие восклицания заглушили последние слова С. Муравьева. Никто не оставил рядов, и каждый ожидал с нетерпением минуты лететь за славою или смертью» (И. И. Горбачевский. Записки. Письма. М., Изд-во АН СССР, 1963, стр. 71).

В составлении «Православного катехизиса» участвовал также М. П. Бесту­жев-Рюмин, друг и соратник Муравьева-Апостола, до конца разделивший его судьбу: они оба были казнены 13 июля 1826 г. вместе с Пестелем, Рылеевым и Каховским. На следствии Муравьев-Апостол заявил: «Катехизис большею частию моего сочинения, Бестужев мало в оном участвовал».

(Печатается по изданию: Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, пуб­лицистика, литературная критика. Сост. Вл. Орлов. М.—Л., 1951, стр. 500—501.)

¹ Б о л и й в вас (старослав.) — наибольший из вас.

² Мамона — бог богатства у древних сирийцев. В переносном смысле — алчность, корыстолюбие.

Вопросы и задания

1. Основные тенденции в декабристской журналистике и критике. Роль литературы и публицистики в политической борьбе.

2. Издания, находящиеся под влиянием декабристов. Способы формирования материалов в журналах. Легальная и нелегальная литература декабристов.

3. Альманахи «Полярная звезда» Рылеева и Бестужева и «Мнемозина» Кюхельбекера и Одоевского. Разработка основ декабристской эстетики. Полемика с консервативными изданиями.

4. Соотношения эстетических принципов с политическими убеждениями.

А) Статья Рылеева «Несколько мыслей о поэзии»: пропаганда романтизма; тезисы и аргументация основных положений статьи.

Б) Прокламация для солдат «Православный катехизис» С.Муравьева-Апостола. Соотнесенность жанра с идеей пропаганды политических взглядов. Особенности стилистики (лексико-синтаксические, художественно-выразительные).

5. Роль публицистического наследия декабристов в развитии русской журналистики, в формировании общественно-политических идей.