– Сегодня в этом зале собралось значительно большее количество зрителей, чем обычно, и, я думаю, это – результат того, что в ансамбле, наконец-то, появился новый, не достающий ранее, музыкант.
Публика угрожающе загудела.
– Позвольте представить! – перекрывая шум, выкрикнул Брайан. – Барабанщик – Ринго Старр!!!
Ринго поднялся… Но работа в ночных заведениях научила его быть чутким к настроениям масс. И вместо того чтобы поклониться, он сразу же кинулся в коридор, ведущий в подсобные помещения.
И действительно, терпение толпы при этих словах Эпштейна лопнуло. Группа разъяренных поклонников Пита Беста ломанулась на сцену.
– Уходим!!! – крикнул Джон и побежал вслед за Ринго.
Вовремя сориентировался и Пол.
…Телохранители очистили сцену и вытолкали публику из клуба. Этот вечер явно не мог иметь продолжения.
Тем временем, из своего убежища выбрался Джон и взялся за осмотр поля брани. Инструменты были целы. Тогда он переключил свое внимание на два распростертых на сцене тела. Эпштейн лежал свернувшись калачиком. Джордж валялся на спине, раскинув руки в стороны. Джон приблизился к нему и заглянул в лицо.
О, нет. Это было не лицо. Это была морда. Левый глаз Джорджа превратился в сплошной синяк.
Джон подсунул ладонь ему под голову:
– Эй! Ты жив?! – обеспокоенно спросил он.
Джордж приоткрыл здоровый глаз, обвел им помещение, затем, сконцентрировавшись на Джоне, изрек:
– А ты, оказывается, колдун…
Не прочитав и страницы, Синтия отложила своего любимого Сэлинджера в сторону. Сегодня это повторялось с ней уже не в первый раз. Потому что сегодня врач подтвердил ее опасения. Она беременна.
Ее слегка успокаивали ежечасные посещения кухни и поедание огромного количества «вкусненького». Но тетя Мими при этом нехорошо косилась на нее и, в конце концов, Синтия заперлась в их с Джоном комнате.
|
|
«Над пропастью во ржи». Джон казался ей чем-то похожим на Холдена Колфилда, и Синтия попыталась угадать, как бы тот отнесся к известию, что его подружка ждет ребенка… «Хотя, нет. Колфилд был девственником… Но после-то книжки, он наверное… О, Боже! Какие идиотские мысли приходят мне в голову!..»
Джон вернулся поздно ночью. Синтия слышала голоса на кухне – его и тети Мими… Она решила сделать вид, что давно спит. Если он разбудит ее, желая близости, она расскажет ему… Если ляжет осторожно, стараясь не разбудить, завтра же она начнет искать врача, который сделает аборт…
То, как повел себя Джон, оставляло выбор за ней. Он прошел тихо, стараясь не будить. Лег рядом… и положил ладонь ей на грудь.
Синтия повернулась к нему.
– Я тебя так ждала, Джон, – сказала она. Но сразу сообщить о главном не решилась. – Сегодня у нас в гостях была тетушка Роберта…
– Насрать, – ответил он.
Синтия не обиделась. Ей и самой было насрать на тетю Роберту.
– А еще я беременна.
– А еще что?
– А больше ничего.
Минуты две Синтии казалось, что Джон заснул. Но внезапно он подпрыгнул и, свесив ноги, уселся на кровати.
– Так что? – сказал он. – Будем жениться?
– Ты серьезно? – Синтия даже не ожидала, что он сам заговорит об этом.
«А почему нет? – думал Джон. – В конце концов, когда-нибудь я должен жениться…»
– Я такой же псих, как Стюарт, – объяснил он. – И кое-чему он научил меня. Я не хочу умереть, пока у меня не будет сына.
|
|
– Почему именно сына? – Синтия почувствовала, что ее тревоги отступают.
– А кого? – изумился Джон.
Синтия тихо засмеялась. Стоит ли объяснять ему, что на свете бывают и дочери…
Двадцать третьего августа Джон и Синтия прибыли в бюро записи гражданского состояния «Маунт Плезнта». Мэри Смит не присутствовала на церемонии. Брак племянника болезненно напоминал ей о свадьбе ее сестры с Фредом Ленноном, союз которых был официально оформлен именно в этом заведении. Она не могла забыть письма Фреда, присланного им жене в сороковом году с армейского судна: «Это – война, дорогая. Желаю тебе хорошо поразвлечься».
Не было и Ринго. Его свалил очередной недуг.
Пол и Джордж вяло плелись за родственниками Синтии. Они тихонько посмеивались, обсуждая чьи-то уши, чью-то прическу или чьи-то ботинки. Но на самом деле они были всерьез обеспокоены. Не означает ли женитьба Джона распад «Битлз»?
– А это кто такой женится? Что-то мне его лицо знакомо, – спросил невесть откуда взявшийся долговязый сутулый парень с огромным носом.
– Да так, придурок один, – ответил Пол. Эпштейн, строго-насторго запретил им говорить о свадьбе посторонним.
– А-а, – протянул носатый. – А вы кто? Друзья или родственники?
– Родственники, – ответил Джордж.
– Троюродные девери, – нашелся Пол.
– А-а, – понимающе покивал парень. – А выпить-то тут дадут?
– Только своим, – попытался избавиться от надоевшего собеседника Пол.
– А-а, – незнакомец потер руки и направился к фуршетному столику.
– Ловко устроился, гад, – заметил Джордж, но вынужден был отвлечься. Чиновник бюро записи гражданского состояния завел пламенную речь о святости английского брака.
|
|
Брайан Эпштейн, брат Синтии – Тони и ее золовка Марджери, исполнявшие роли свидетелей, поставили свои подписи в книге регистрации…
На этом, собственно, «торжественная часть» и закончилась. Гости переместились к фуршетным столикам и принялись доедать то, что осталось после носатого проходимца.
Фуршет длился недолго. Шампанское быстро кончилось, и гости стали собираться. Начался дождь.
В тот же вечер «Битлз» выступали в «Ривер-Парк Белрумз».
После концерта, как теперь стало заведено, Эпштейн развозил их по домам на своей машине. Последним он вез Джона.
За квартал до его дома Брайан остановил автомобиль, достал сигару и закурил.
– Значит, ты считаешь, женатому человеку нельзя играть рок-н-ролл? – спросил он, затянувшись.
– Это… это все равно, что ходить по улице в носках разного цвета.
– Но ведь женатых музыкантов полным-полно!
– Например?
Эпштейн наморщил лоб. К своему удивлению он осознал, что большинство его знакомых музыкантов или не были женаты никогда, или – очень недолго.
– Да многие… – заключил Брайан.
– Если б не ребенок, – обреченно заметил Джон. – Жалко бросать группу.
Брайан пыхнул сигарой, громко чихнул и согласился:
– Дело только начинается… А если переженятся все?
– Не знаю…
– Я бы на твоем месте не был таким пессимистом, – сказал Брайан, сплевывая табак. – Женитьба – это еще не конец света.
– Да я, вообще-то, и сам так думаю…
– А ты веришь в сны? – спросил Эпштейн.
– Я что-то их уже давно не видел.
– А я верю. Недавно мне приснился дивный сон. Я иду по цветущему лугу. Вокруг – птицы, пчелки… Вдруг вижу – стадо коров. Прохожу мимо и слышу: «Мистер Эпштейн, можно вас на минутку?..» Я повернулся и увидел… кого бы ты думал?.. миленькую, такую, телочку, чернопеструю, с белой звездой во лбу. «Да? – благосклонно отвечаю я. – Слушаю вас». Она посмотрела на меня томным-томным взглядом и спрашивает: «Му-у-жа моего не видели?» «Нет», – говорю я. Тогда она поворачивается ко мне задницей, машет хвостом и советует: «Так посмотрите…»
Я оглядываюсь и вижу огромного быка. Он стоит в метре от меня, наклонив рогатую голову, и яростно роет копытами землю. И я закричал первое, что пришло мне в голову: «Между нами ничего не было!!!» И побежал…
Что было дальше, не помню. Кажется, он меня догнал…
Брайан сдул с кончика сигары пепел и уточнил:
– Ну, теперь тебе все ясно?
– Что ясно? – удивился Джон.
– А то, что ты должен остаться в группе и прекратить ныть.
Джон почесал в затылке.
– Знаешь, Брайан. А ты не такой идиот, как я думал…
Польщенный Брайан, хмыкнув, расправил плечи.
– Ты еще хуже, – закончил Джон.
До своего дома он шел пешком.
Тетя Мими раскаялась, что не была на регистрации брака любимого племянника. И чтобы заглушить голос совести, она объявила Джону, что отдает ему с Синтией весь первый этаж особняка.
Если бы Пол знал это, он бы просто постучал в окно. Но Пол не знал, и потому на следующее утро, по традиции, Леннона разбудил его истошный крик на улице:
– Джон! Джон!..
Находясь еще в сомнамбулическом состоянии, Джон натянул брюки, носки и открыл дверь.
– Газеты читал?! – не успев войти, воскликнул Пол.
– Больше мне делать нечего, – прохрипел тот.
– Вот, смотри! «Мерси Бит»! Здесь, здесь и здесь, – Пол листал перед близоруким Джоном полосы свежего номера.
– Чего тебе надо?! – рявкнул Джон.
Пол уже, было, собрался обидеться, но тут случайно взглянул на ноги Джона и захохотал.
– О! – сказал Джон, проследив за взглядом Пола и увидев, что спросонья одел разные носки.
Он выдернул из рук Пола газету, зашел в спальню, одел очки и прочел заголовок: «„Битлз!“ – группа № 1 в Ливерпуле»!
Читать дальше он не стал и вернулся в прихожую.
– Брайан постарался? – небрежно спросил он, стремясь не выказать радость.
– Он мне только что звонил. Ему полгода не позволяли выпустить эту статью! А теперь – все с этим согласны! Он просил немедленно приехать к нему.
– Началось?
– Началось.
Они озадаченно посмотрели друг на друга.
– Подожди…
Джон снова нырнул в спальню и принялся торопливо натягивать рубашку.
– Куда это ты? – сонно спросила Синтия и попыталась поймать его за рукав.
– Отстань. Спи… Это полезно для ребенка.
Вчерашние мысли о несовместимости семейной жизни и рок-н-рольной карьеры уже не беспокоили его. Ему начинало нравиться ходить в разных носках.
Студия на Эбби Роуд была уже знакома им. В начале сентября они прилетели в Лондон, чтобы, наконец, записать две песни для настоящей пластинки.
А вот человек, встретивший их, знаком им не был.
Это был благообразный доброжелательный джентельмен лет сорока, худощавый, чисто выбритый и с иголочки одетый.
– Ну, наконец-то! – воскликнул он вместо приветствия. – Значит так, в половине третьего – репетиция, в семь – запись, в двенадцать – отбой. Гостиница – рядом. Если вас что-то не устраивает, – продолжал он, проведя их в павильон, – скажите об этом сразу.
– Для начала меня не устраивает ваш галстук, – сразу, как и просили, сообщил Джордж Харрисон.
Незнакомец оторопел. На самом деле его галстук, с красными лошадками на черном фоне, был последним криком лондонской моды.
– Я пошутил, – наблюдая за выражением лица собеседника, сочувственно сказал Джордж.
Приступили к репетиции.
– Джордж, – подай другую гитару! – крикнул Джон.
Гитару ему принес сотрудник с галстуком в лошадках.
– Не надо, – бросил ему Джон. – У нас своя есть.
Еще через пару минут он попросил вновь:
– Джордж! У тебя медиатор есть?
Сотрудник с галстуком в лошадках, покопавшись в подсобке, нашел и медиатор. Но Джон отверг его:
– Наш лучше.
И они заиграли. В середине песни Джон остановился и заорал:
– Джордж! Какого дьявола?! Ты перестанешь кривляться или нет?!
Красный, как рак, сотрудник с галстуком в лошадках выскочил из операторской:
– Ну чем я опять вам не угодил?! Джордж – туда, Джордж – сюда!.. В конце концов, я продюсер, или мальчик на побегушках?!
Джон непонимающе смотрел на него. Потом расплылся в улыбке:
– Вы – Джордж?
– Да! Я – Джордж Мартин, директор этой студии!!!
Ринго ехидно захихикал. Пол, в приступе хохота, схватился за живот.
– Представляться надо сразу, – поучительно сказал Джон. – У нас есть свой Джордж. Вот – видите, какой Харрисон.
Джордж Мартин осознал свою ошибку и, извинившись, поочередно назвал себя каждому.
– Ну все? – спросил он, покончив со знакомством. – Или вас не устраивает что-нибудь еще?
– Меня не устраивает ваш галстук, – тупо повторил Джордж прежнюю шутку.
Ринго опять ехидно захихикал.
Озадаченно глянув на него, Мартин молча вернулся в операторскую.
Ему трудно было это понять. Во-первых, он считал, что одевается безупречно. Во-вторых, как профессиональный знаток юмора, он никак не мог посчитать сказанную Харрисоном фразу за остроту.
С самого начала своей карьеры Джордж Мартин специализировался именно на юмористических пластинках, и потому в кругу друзей он прослыл отменным шутником. Нередко в компаниях его просили выдать «что-нибудь эдакое», но он, каждый раз ссылаясь на нездоровье, принимался нервно кашлять в кулак. Чем неизменно вызывал бурный смех благодарных зрителей. Он даже сам поверил, что природа одарила его недюжинным комическим талантом.
А вот чужие шутки он не понимал.
Он считал их ниже своего уровня.
Харрисон в этот день был явно в ударе. На перекуре между репетицией и записью он вдруг начал предлагать все новые и новые варианты аранжировки:
– А, может, мне играть какой-нибудь железякой, как на гавайской гитаре? А может, вместо гитары пустить банджо? А может, вообще не петь, а сделать соло на губной гармошке? Или еще что-нибудь на что-нибудь поменять?
– А может быть, вас, молодой человек, заменить на кого-нибудь другого? – тонко пошутил Мартин. Он не удивился, что никто не засмеялся. Тонкий юмор не был знаком неотесанным ливерпульцам.
Запись начали с «Love Me Do».
В отличии от Джорджа, Ринго был сегодня просто не в себе. Он нервничал и с каждым дублем стучал все хуже и хуже. После пятого Мартин спросил Брайана: «А прежнего мальчика вы не привезли? Не такого смешливого?» Эпштейн горестно покачал головой.
Сидя в операторской, Мартин в переговорное устройство давал советы всем, а особенно Ринго. После четырнадцатого дубля он подошел к нему и снова тонко пошутил:
– Если ты не сыграешь как надо, мы тебя выгоним.
Для Ринго эта шутка была настоящим потрясением. Его нос стал еще длиннее. Но, оказалось, шокотерапия для него – самый подходящий метод лечения. Именно последний, пятнадцатый, дубль он сыграл четко и ритмично.
Когда они приступили ко второй песне – «P.S. I Love You»[46] – неутомимый на выдумки Мартин сразу подошел к Ринго и прошептал:
– Если ты с первого раза не сыграешь, мы тебя выгоним.
Ринго Старр сразу стал самым несчастным, но самым правильным барабанщиком в мире.
Через десять минут, завершив запись, они собирались в гостиницу.
На следующий день четверо провинциалов отправились побродить по столице. Пол решил купить себе новый костюм, а Ринго подыскать пару-тройку колечек, которых ему не хватало. Они заглядывали в каждый магазин, а Джон и Джордж, которых покупки не интересовали, терпеливо ждали их на улице.
– Мы тут посовещались и решили, – объявил Джон, когда пижонская парочка вышла из обувной лавки, – нам нужно разделиться. Пока вы шаритесь по прилавкам, мы с Джорджем пропустим по кружечке пива.
– По две, – уточнил Джордж.
– А где встретимся? – спросил Пол.
– Какая разница? Ну, давай, здесь же. Через час.
– Давай, через два, – предложил Пол. – За час я ничего не выберу.
– Ну, давай, через два, – согласился Джон.
– А еще лучше – через три, – начал торговаться Пол.
– О! – возвел глаза к небу Джон. – Ладно, через три.
– И пива – по три кружечки, – подкорректировал Джордж.
– По четыре, – уточнил Джон.
– Тогда уж и встречаемся через четыре, – вмешался Ринго.
– Все! Хватит! – заорал Джон. – Здесь! Через пять часов! – круто развернувшись, он поспешил к приглянувшемуся по дороге пабу. Джордж не отставал. Времени было в обрез.
Товаров в Лондоне оказалось слишком много. Купить что-то одно было просто невозможно. А вдруг в следующий раз найдется нечто еще более великолепное? Но сам процесс поиска Пола и Ринго увлек не на шутку. А особенно – разговоры с продавцами.
– Покажите вон то, – ткнул пальцем Пол.
Чопорный седой торговец снял с вешалки чудную малиновую жилетку, с торчащим из кармана желтым цветком, и положил ее на прилавок.
Пол послюнявил два пальца и потер материал между ними.
– Линяет… – отметил он раздосадовано.
– Осень, – пояснил Ринго.
Торговец раздраженно повесил жилетку на место.
– А кольца у вас есть? – поинтересовался Ринго.
Торговец уже понял, что покупок не будет.
– Это вам еще зачем?
– Пожениться хотим, – серьезно ответил Пол.
– Голубые что ли? – презрительно усмехнулся торговец.
– Почему? – удивился Ринго. – Серебряные. Или медные.
– О таких не слышал, – недружелюбно заметил торговец. – Поразвелось…
– Темный народ, – констатировал Пол. – Пойдем отсюда…
В другом магазине разговор получился совсем коротким.
– У вас трусы есть? – спросил Ринго молоденькую продавщицу.
– Нет, – ответила та.
– Давай, подарим, – предложил Пол. – А то простудится.
– Давай, – согласился Ринго.
– Мы сейчас вернемся, – обнадежил Пол девушку, и они пошли дальше.
В часовой лавке Ринго попросил часы на правую руку.
Пока продавец соображал, чего же, собственно, от него требуют, Пол с ужасом заметил, что сотня ходиков на стенах показывают время их встречи с Джоном и Джорджем. И они поспешили прочь, так и не дождавшись ответа.
– А где мы встречаемся-то? – спросил Ринго.
Пол поскреб подбородок.
– Я помню, что Джон сказал «здесь».
Они беспомощно переглянулись.
– Там была обувная лавка! – осенило Ринго.
– Девушка! – обратился Пол к прохожей. – Где тут поблизости обувной магазин?
Польщенная старушка целых пятнадцать минут рассказывала им все, что знает об обувных магазинах Лондона и его окрестностей… Она бы рассказывала и дальше, но благодарные слушатели, молча развернувшись, покинули ее.
После долгих и бесплодных поисков той обувной лавки, они решили двинуть сразу на Эбби Роуд – в гостиницу возле студии.
– Слушай, Джон, а куда мы едем? – заплетающимся языком спросил Джордж, очнувшись, когда за окнами автобуса уже стемнело.
– Да! Куда мы едем?! – крикнул Джон на весь салон.
– Если бы я знал, куда вам надо, – сказал водитель, – я бы разбудил вас еще на первом круге.
– А сейчас уже – какой? – поинтересовался Джон.
– Шестой.
– О! Наш! – обрадовался Джордж. – Останавливай!
Водитель послушно затормозил и открыл дверь. Джон попытался расплатиться, но честный водитель сообщил им, что они расплатились с ним заранее.
– А за сколько кругов? – спросил Джордж, стоя на обочине и провожая автобус взглядом.
– Не имеет значения, – ответил за шофера Джон. – Уже.
– Точно, – согласился Джордж. – Уже. – И пожал Джону руку.
– Ну, что, по домам? – предложил Джон.
– Угу, – кивнул Джордж. – Пока.
И они пошли в разные стороны.
Минуту спустя, слегка придя в себя, Джон догнал Джорджа.
– Эй! – окликнул он.
– Ну?
– Мы в Лондоне!
– Опять?
Джон пожалел, что не сообщил ему, что они в Занзибаре. Джордж отнесся бы к этому так же спокойно.
– Нам нужно встретиться с Полом и Ринго.
– Я бы тоже был рад повидаться с ними, – почти осмысленно улыбнулся Джордж.
– Тогда пошли.
Тут только Джон понял, что они находятся на какой-то пустынной окраине. В этом факте имелось одно преимущество. Было ясно, куда идти. Огни горели только в одной стороне.
Минут десять они понуро плелись в этом направлении. Мимо проносились машины, но оказалось, что в карманах нет не пенса. Похоже, они заплатили в автобусе примерно за миллион «кругов».
Наконец они добрались до первого одноэтажного домика и, не задумываясь, постучали в дверь.
– Вы откуда? – дружелюбно спросила их хозяйка, вынув изо рта сигарету с запахом марихуаны. Хозяйке было лет сорок, но Джон сразу отметил, что она еще достаточно хороша.
– Из Ливерпуля. Отстали от автобуса. И заблудились.
– Бывает, – понимающе кивнула хозяйка. – Заходите.
В гостинице они появились только к обеду следующего дня.
– Вы же вышли ненадолго! – рвал и метал Эпштейн. – Прогуляться!
– Отстали от автобуса, – тупо сказал Джордж.
– И заблудились, – добавил Джон.
– От какого автобуса?! Где вы были?!
– О-о-о, – загадочно протянул Джон.
– Да-а-а, – подтвердил Джордж.
И больше Брайан не добился от них ни слова.
Мартин настоял на повторной записи тех же песен. На этот раз за ударной установкой сидел сессионный музыкант Энди Уайт. Ринго же выполнял функции перкуссиониста. В одной песне он колотил в тамбурин, в другой – шуршал маракасами.
Но все-таки на пластинку попала та версия «Love Me Do», в которой стучал Ринго.
«Битлз» вернулись в Ливерпуль. Пятого октября их первый сингл поступил в продажу. За реализацию диска, само собой, отвечал Эпштейн. Требовалась реклама. По его просьбе многочисленные родственники и знакомые настрочили целую гору писем в адрес станции «Радио-Люксембург» с просьбой как можно чаще передавать «нашу любимую песенку» – «Love Me Do».
С десяток писем он написал и сам. Труднее всего давалось изменение почерка и подписи под этими посланиями. «Таинственный незнакомец»; «студентки колледжа прикладной хореографии»; «господин Багир-Заде, эсквайр»; «монахи ордена Августина Блаженного»…
Но главным рекламным трюком стала скупка десяти тысяч экземпляров пластинки. Получив этот заказ от Эпштейна, Мартин опешил: «Как Брайан собирается продать такую уйму дисков в своем захолустном Ливерпуле?..»
Но расчет Эпштейна был прост до гениальности. Во ВСЕХ музыкальных изданиях Англии появились сообщения о том, что сингл никому не известного квартета «Битлз» в один день занял первое место по раскупаемости среди пластинок бит-ансамблей.
Если бы Брайан за каждое такое сообщение платил по рекламным ставкам того времени, ему пришлось бы продать с молотка и свой, и папашин дома. «А пластинки я рано или поздно сбуду», – рассудил он.
И не ошибся. Тот рекламный бум, который он же и создал, позволил ему спихнуть диски небольшим оптовым фирмам в самый кратчайший срок.
С сорок девятого места в хит-параде газеты «Нью Рекорд Миррор» сингл перебрался сперва на двадцать седьмое, а затем и на семнадцатое место в «Нью Мюзикл Экспресс». И продержался там восемнадцать недель. Такого успеха не имела еще ни одна пластинка «Парлафона», и изумленный Джордж Мартин решил немедленно выпустить новую.
Взявшись за дело всерьез, он подыскал для «Битлз» песню, которая, по его мнению, была просто обречена стать хитом – «Как это у тебя получается?»[47] профессионального песенника Митча Мюррея.
– А нас ты спросил? – сморщился Джон, узнав об этом уже в Лондоне.
– Я сейчас и спрашиваю, – стараясь оставаться выдержанным, ответил Мартин.
– А-а… Ну, тогда я отвечаю. Сам ее и пой.
– Вы что, можете предложить что-нибудь лучше?
– Много. У нас с Полом сто двадцать две песни, пятнадцать недописанных, тридцать две мелодии без слов и море слов без музыки.
Мартин ужаснулся.
– Да вы хоть послушайте то, что я вам предлагаю…
Он уселся за фортепиано и запел хорошо поставленным баритоном:
«Как это у тебя получается,
Что все в тебя влюбляются?
Я уж готов отчаяться,
Как это у тебя получается?..»
Пол и Джордж с воодушевлением принялись подпевать ему, а Ринго – подстукивать на барабанах.
– Ну как?! – закончив, вскричал Мартин, окрыленный успехом и уверенный в своей полной победе.
– Дерьмо! – хором ответили «Битлз».
– Мы будем записывать «Please, Please Me»[48] и «Ask Me Why»[49], – резюмировал Джон. – Или мы не будем записывать ничего.
Поторговавшись, они записали и две своих и одну чужую песню, но последняя на пластинку не попала. Второй сингл «Битлз» появился на прилавках музыкальных магазинов двенадцатого января шестьдесят третьего года.
Миссис Харрисон сидела у включенного приемника в комнате Джорджа и вязала для него пончо. (Он всегда поражал ее своими требованиями к одежде.)
– Луиза, – прохрипел из кухни Харольд. – Я что, пингвин, в холодную постель нырять?!
Отложив вязание, миссис Харрисон пошла к мужу.
Харольд, в пижамных штанах, голый по пояс, свесив пузо на колени, поедал цыпленка.
Цыплят Луиза готовила теперь только в отсутствии Джорджа. Перед отъездом в Лондон он заявил: «Есть цыплят – хоть и вкусно, но кощунственно». А раньше это было его любимое блюдо.
Когда он сказал это, ей вспомнилась история из его детства. Как то раз братья – Питер и Гарри – принесли домой маленьких цыплят и вручили их Джорджу: «На, воспитывай…» Но, как Джордж за ними не ухаживал, выжил только один. Звали его, опять же, Питер. Цыпленок превратился в здорового задиристого петуха с довольно неприятными наклонностями. Как то: клевать босые ноги домочадцев и гостей, гадить на диван, дико орать на рассвете и спать в платяном шкафу.
Ничего удивительного, что, однажды, в отсутствии Джорджа, бедняга превратился в главное блюдо для рождественского стола. Джордж промолчал. Но к жаркому не притронулся и при каждом удобном случае напоминал родителям о родстве людей, зверей и особенно птиц.
Это прошло довольно скоро, и, надо же, аукнулось сейчас, через много лет.
Не успела Луиза присесть, как из комнаты зазвучали позывные «Радио-Люксембург», и она засеменила к приемнику. Диск-жокей бормотал какую-то ерунду о музыкальных новостях сезона. Не выпуская из рук куриную косточку, Харольд примостился на кровать рядом с женой.
– Тебе что – семнадцать лет, чтобы дуреть от этих песенок?
– Сегодня должны передавать «Битлз», я слышала утренний анонс.
– Джордж! Джордж – настоящий мужчина. Он многого добьется в этой жизни… Интересно, вспомнит ли он тогда, что это я его сделал таким? Бывало, я так его драл, что он по три дня сидеть на заднице не мог.
– Ты всегда был примерным отцом, – умилилась Луиза и потерлась щекой о его плечо.
– Да и вообще он весь в меня. Вот, хочешь, стих прочитаю?
За долгие годы совместной жизни Харольд еще ни разу не читал Луизе стихов. Она посмотрела на него новыми глазами:
– Читай…
Харольд поднялся и, взмахнув косточкой, продекламировал:
– Злые свиньи ждут поживы –
И младенец на пути.
Что ж, ребеночек сопливый,
Не пора ль тебе найти?
Если хныкать перестанешь,
И ворочаться в траве,
Сразу на ноги ты встанешь –
И пойдешь на голове.[50]
– Вот так ты их и воспитывал! – всплеснула руками Луиза. – Что ж ты мне раньше никогда этого не читал? А я и не знала, что ты – поэт, – она игриво шлепнула его по животу.
– Да не я это написал, – признался Харольд, втягивая пузо. – Это Джордж мне из Гамбурга привез. Фридрих Ницше. «Стих номер двадцать восемь».
Внезапно ди-джей перестал трепаться, и заиграла музыка. Солировала губная гармошка.
– О, – сказал Харольд, – это хорошая музыка. Когда же наши-то будут?
– Ну ты, прямо, захотел, чтобы их первыми передавали…
– А почему нет? Даже обидно.
– Да ладно, потерпи… Может, еще и не передадут…
Так они проболтали до конца песни, пока ди-джей не объявил:
– Итак, не правда ли, такого вы еще не слышали?! «Love Me Do» в исполнении талантливых провинциалов – ансамбля «Битлз»!
Харольд и Луиза переглянулись. И отправились в спальню.
Чары «Битлз» действовали не только на девочек.
Инженер телевизионной связи Малькольм Эванс, здоровенный красавец-тугодум одиннадцать лет проработал на одном месте и уходить с него не собирался.
Но однажды, возвращаясь домой мимо «Каверны», он заглянул туда. Проторчав там весь вечер, он подошел к владельцу заведения с вопросом, не найдется ли тут для него какого-нибудь дела. И был принят вышибалой.
Бывшие коллеги посчитали его за идиота. Он потерял не только в престиже, но и в зарплате. Объяснять им, что зато теперь он может слушать «Битлз» каждый вечер, он даже не пытался.
Отец Брайана, скрепя сердце, был вынужден признать, что его непутевый сын все-таки оказался прав. «Битлз» стали приносить деньги. Хотя и небольшие.
Доходы от синглов дали возможность Эпштейну нанять людей в обслуживающий персонал.
Первым оказался приятель Пита Беста – Нил Аспинолл, который собирался стать банкиром, но пока что не преуспел на этом поприще.
– Ему мы обязаны нашей популярности в Ливерпуле, – напомнил Джон Брайану историю с плакатами, в которых Нил назвал «Битлз» немецкой группой.
– А что он умеет делать? – спросил Эпштейн, как на невольничьем рынке оглядывая Нила с ног до головы.
– Ничего, – признался тот.
– Все, – возразил Джон. – Он готов делать все. Например, искать девочек.
– А надо? – усомнился Брайан.
– А нет? – странно глянув на него, парировал Джон.
– Ладно, – смутился Брайан. – Берем. Но это уже – раздувание штатов. Придется погастролировать.
Сначала, по накатанной дорожке, они отправились в Гамбург.
Несмотря на то, что владелец «Звезды» Манфред Вайсследер платил им хорошие деньги и даже добавил им сверх условий контракта тысячу фунтов, «Битлз», отыграв оговоренные двенадцать концертов, двинулись дальше.
– Гамбург – это пройденный этап, – заявил Эпштейн, впервые побывавший в Германии вместе с ними. – Нас ждет Шотландия и Мартин – записывать диск-гигант. Нам нужно делать имя.