УДИВИТЕЛЬНОЕ ПОКОЛЕНИЕ
ВОСПОМИНАНИЯ
О МАМЕ, ПАПЕ И ИХ РОДСТВЕННИКАХ
2018 г.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ.. 3
О ТЕТЕ ЛЮЛЕ.. 6
О ДЯДЕ ШУРЕ И ТЕТЕ АЛЛЕ.. 11
О ТЕТЕ ВЕРЕ И ДЯДЕ МИШЕ.. 25
О ТЕТЕ ТАНЕ.. 37
О МОИХ МАМЕ И ПАПЕ.. 51
О ДЯДЕ ОЛЕГЕ И ТЕТЕ ЛИЛЕ.. 59
О ДЯДЕ ВАСЕ И ТЕТЕ ВАЛЕ.. 80
ПОСЛЕСЛОВИЕ.. 98
ПРЕДИСЛОВИЕ
Достигнув своего теперешнего солидного возраста, я стал ощущать, что из моей памяти постепенно стало куда-то уплывать и растворяться в тумане многое из того, что я раньше знал и думал, что знать буду всегда.
А с другой стороны, я все чаще стал задумываться о том, как мало мы знаем о своих родителях, о людях которые их окружали. И особенно мало мы знаем об их взаимоотношениях, об их чувствах. Память выборочно сохранила лишь отдельные эпизоды, картинки, сценки, факты. И еще сохранилась какая-то общая аура, сопровождавшая этих людей. Понять, почему они были такими, какими были, разобраться в том, почему они делали так, а не иначе – уже невозможно. А спросить уже давно не у кого: людей их поколения не осталось, они живут только в наших головах, в нашей памяти, в наших сердцах.
Я всегда с большой теплотой, с любовью и уважением относился и отношусь к семье моей мамы, к семье Петровых. К сожалению, ни свою бабушку, ни своего дедушку я не застал – их не стало, когда меня еще не было (дедушку расстреляли в 1938 году, а когда в 1947 году от инсульта умерла бабушка, мне было меньше года). Так что все мои знания о бабушке и дедушке я почерпнул только из маминых рассказов. Зато мне довольно много довелось общаться с моими дядями, тетями и членами их семей. И вот, чтобы то немногое, что сохранялось до сих пор только в моей памяти окончательно не ушло в небытие, я и решил записать свои воспоминания о них на бумаге.
Прежде, чем начинать непосредственно воспоминания о конкретных людях, я хочу упомянуть очень важное обстоятельство, чрезвычайно затруднившее мою работу летописца. И тут люди моего поколения, выросшего в Советском Союзе, меня, несомненно, поймут: практически во всех наших семьях соблюдалось строжайшее табу на рассказы о прежнем времени. И поэтому подавляющее большинство из нас не знает ничего из прошлого своих семей. Не знает ничего не только о родословной, уходящей вглубь веков, не только о бабушках и дедушках, но даже во многом и о своих родителях. Некоторое же из того, что мы якобы знаем о прошлом, является неправдой – официальной отлакированной версией, придуманной по каким-то причинам вместо реальной.
Вот пример такой подмены. Родители и брат моего папы при разных обстоятельствах еще до войны эмигрировали в Палестину. Иметь родственников за границей в Советское время было опасно. И вот для того, чтобы при заполнении очередной анкеты (а анкет в советское время приходилось заполнять много) я мог с легким сердцем писать «родственников за границей не имею», мой папа никогда не рассказывал мне о своей семье, которую, как выяснилось впоследствии, он очень любил и состоял с ней в переписке. А когда я уже школьником спросил у папы, где живут его родители, он сказал, что папа умер (это было тогда уже правдой), а мама живет на юге у моря. «А где именно», - спросил я. «В Батуми. У нее там свой домик», - соврал папа. Позже, уже женившись и собираясь с Таней в палаточный поход на Черное море, проходивший, в частности, через Батуми, я спросил у папы, не могли бы мы заехать в гости к бабушке. «Нет, мама уже умерла», - ответил папа, так и не раскрыв тогда мне свою тайну.
Причина этого табу и этого вранья, о которых я пишу, конечно, понятна. «Меньше знаешь – лучше спишь» - вот каким принципом руководствовалось большинство наших родителей, пытаясь как-то защитить нас от «стражей» нашего же отечества, пытаясь сделать так, чтобы прошлое не мешало их детям жить в настоящем.
Мне в этом смысле повезло больше, чем многим другим: моя мама, доверяя мне, много рассказывала о том, что было связано с историей ее семьи, с тем, что происходило с ее братьями и сестрами. Рассказывала, конечно, не обо всем, что знала сама, а о многом и сама не знала наверняка. И поэтому в относящейся к маминой семье исторической картине, которая сложилась у меня в голове, много белых пятен и нестыковок. Но тут уж ничего не поделаешь – лучше так, чем ничего… Все равно, моя МАМА – МОЛОДЕЦ!!! Я ей очень благодарен!
И еще. Я ни в коем случае не претендую на объективность написанного – это мое личное восприятие людей и событий. Большая часть воспоминаний относится ко времени моего детства или юности. Прошло много времени. Никаких дневников и записей я никогда не вел. Написанное – это то, что сохранилось в моей памяти. Конечно, многого я не знал и раньше, многое забылось и, может быть, исказилось. Изменилось мое теперешнее восприятие и оценка описываемых давних событий. При написании я старался руководствоваться своими детскими впечатлениями, которые кое в чем, конечно, отличаются от моего теперешнего восприятия.
Свои воспоминания о маминых братьях и сестрах я начал с воспоминаний о тете Люле. Это получилось случайно в процессе моей переписки с Леной - внучкой тети Люли и моей племянницей. А вспомнив и написав что-то о тете Люле, я решил написать свои воспоминания и о других моих тетях и дядях «Петровых». Эти, другие воспоминания, получились более объемными, более развернутыми, чем воспоминания о тете Люле, но, тем не менее, переписывать и дополнять воспоминания о тете Люле я практически не стал, оставил их почти в первоначальном виде.
Мои дедушка и бабушка (соответственно, 1864 и 1873 г.р.) поженились в начале 1900 года. Всего в их семье было девять детей. В порядке старшинства (по годам рождения): Леша (1901), Шура (1902), Вера (1904), Люля (1906), Таня (1908), Маша (1911 - моя мама), Оля (1913), Олег (1916) и Вася (1917).
Дяди Леши и тети Оли не стало еще до моего рождения: дядя Леша - в 1937 году умер от рака, а тетя Оля – в 1941 году погибла при бомбежке на своей работе в Новой деревне.
Во времена моего детства у моей мамы оставались шестеро братьев и сестер.
Мои детство и юность прошли в родовом доме Петровых в Ольгино. Ольгинский дом был предоставлен дедушке в 1932 году на условиях временной аренды (на 20 лет) взамен его национализированного дома в Александровке. В Ольгинском доме кроме нашей семьи постоянно жили две, к тому времени овдовевшие, старшие мамины сестры: тетя Таня и тетя Люля. Последняя - со своей дочкой Наташей. Дядя Шура, тетя Вера, дядя Олег и дядя Вася к описываемому времени перебрались жить в город к своим мужьям и женам. До 1953 года (года окончания срока аренды и, соответственно, передачи дома в государственную собственность) они приезжали в Ольгинский дом на лето, «на дачу», а потом, после того, как дом стал коммунальным - к нам в гости.
Я всегда воспринимал всех родственников как членов нашей большой дружной семьи Петровых. Всегда любил, когда городские родственники приезжали к нам или когда мы ездили к ним, любил слушать их разговоры. И хорошо, что приезжали наши родственники к нам в Ольгино очень часто: и по праздникам, и просто так: посидеть, поболтать, погулять по окрестностям. Наверное, их тянуло в наш, а когда-то и их общий Ольгинский дом, в дом, в котором прошла их юность и первая часть их жизни, в дом, с которым у каждого из них было связано много разных воспоминаний.
К рядовым, не праздничным приездам родственников «ольгинцы» никогда специально не готовились, усаживали за общий (обычно мамин) стол, кормили обычной нашей едой и всегда были чрезвычайно рады их появлению. Обменивались новостями, что-то вспоминали, просто разговаривали на самые разные темы. Часто совершали совместные прогулки…. Особенно любили ходить через наш лесопарк к заливу или к, так называемым, Семи лугам.
О ТЕТЕ ЛЮЛЕ
Тетя Люля - Елена Владимировна Городкова (Петрова, 1906 г.р.) – закончила физический факультет Педагогического института в тридцатые годы. После института устроилась на работу в Радиевый институт. Поступила в аспирантуру Радиевого института, но в 1938 году была вынуждена оставить и работу, и аспирантуру из-за ареста своего отца и осуждения его по обвинению в шпионаже в пользу иностранных государств. Некоторое время она нигде не работала – дочери «врага народа» устроиться на работу в те времена было не просто. В 1939-м году тетя Люля вышла замуж за Городкова Бориса Григорьевича и устроилась на работу в Ольгинскую среднюю школу №440. В марте 1940 года у нее родилась дочка Наташа. А в июне 1941 года началась война, и муж тети Люли ушел на фронт. С фронта он так и не вернулся: «пропал без вести» в самом начале войны.
Весь период своей трудовой деятельности, начавшийся до войны и продолжавшийся всю войну и до выхода на пенсию (по моему, в 1961-м году) тетя Люля работала в школе учителем физики и заведовала школьным физическим кабинетом. Всю войну тетя Люля вместе со своими дочкой и мамой безвыездно прожила в Ольгино. Остальных их родственников война разбросала по самым разным местам: кто-то был на фронте, кто-то в эвакуации. Только благодаря тете Люлиной работе и ее зарплате удалось пережить войну и блокаду и ей, и ее дочке Наташе, и ее маме Вере Васильевне. Тетя Люля одна, без мужа вырастила свою дочку. А потом, уже на пенсии, растила своих двух внучек и внука.
Не могу не написать несколько слов о тети Люлиной работе и о тети Люлином школьном кабинете физики. Так вот кабинет - это было что-то! Я такого не видел нигде и никогда. Это был класс по размерам больше обычного. В центральной части амфитеатром располагались столы для учеников. Все столы были оборудованы розетками для подключения оборудования во время проведения лабораторных работ. Справа и слева от амфитеатра располагались проходы, а вдоль стен в проходах стояли огромные, до потолка шкафы, занятые наглядными пособиями, измерительными приборами, макетами различных установок. Перед амфитеатром располагался огромный учительский стол, на котором демонстрировались различные опыты, а за столом на стене - единственная такая во всей школе двухъярусная доска с подъемной передней частью. Рядом с доской располагалась дверь в лаборантскую комнату, по всему периметру которой стояли такие же шкафы, как и в кабинете, а посередине - огромный стол, на котором расставлялось оборудование, нужное для проведения очередного урока.
Новое здание нашей школы построили году в 1952-м. Так что создание кабинета физики производилось целиком по замыслу тети Люли и ее же руками. Не представляю, как и где она раздобыла такое количество оборудования для оснащения своего кабинета. Многое было не очень современным, частично м.б. и дореволюционным. М.б. в свое время оно было списано из какого-нибудь института, но все оно было действующим и постоянно использовалось на уроках. Т.е. уроки тети Люли представляли собой не просто ее рассказ о том или ином явлении, а обязательно сопровождались демонстрацией этого явления или на столе учителя, или и на столах всех учеников. Все это было очень интересно, но, к сожалению, сопровождалось ужасным шумом в классе: дисциплине на уроках тетя Люля не уделяла практически никакого внимания. Возможно, ей казалось, что, если на уроке интересно, то и внимание будет. А может быть, она считала ниже своего достоинства дергать учеников и отвлекаться на замечания. Не знаю.
Работала тетя Люля очень много. Почти все годы своей работы она была единственным учителем физики в школе - и в дневной средней, тогда десятилетней школе, и в вечерней школе "рабочей молодежи". Уходила утром к девяти, а приходила поздно вечером, после окончания всех занятий.
Я учился у тети Люли 4 года: с пятого по восьмой класс. Называла она меня по фамилии, ничем не выделяя из остальных учеников класса. А я должен был называть ее Еленой Владимировной, но старался обходить это и предпочитал никак не называть. То есть наши родственные отношения всячески скрывались, но, конечно, все учителя и ученики все знали - ведь мы все жили в одном поселке.
Запомнился мне эпизод, как когда-то, в период моего радиолюбительства, мне понадобилось зарядить не помню откуда взявшуюся батарею аккумуляторов. Тетя Люля тут же отвела меня в свой кабинет, в лаборантской собрала схему из автотрансформатора, выпрямителя, вольтметра и амперметра и через какое-то время выдала мне заряженные аккумуляторы.
А еще помню, как однажды подъемная часть доски в ее кабинете оторвалась от поддерживающего ее троса с противовесами и по направляющим рухнула вниз, превратившись в своеобразную гильотину и отрубив ей часть мизинца... Сам я этого не видел, но рассказ об этом произвел на меня тогда очень сильное впечатление и запечатлелся в моей детской голове.
И еще вспомнился не такой уж давнишний эпизод, связанный с тетей Люлей. Тетя Люля всегда была архивариусом семьи Петровых. Кроме Петровского архива у тети Люли хранились еще обломки золотых орденов наших предков: когда в 38-м году арестовали дедушку, а Петровых намеревались выслать в Казахстан, все золотые ордена переломали на мелкие кусочки и закопали на огороде. Когда ссылка отменилась, обломки орденов выкопали, и они тоже хранились у тети Люли. А когда мы с Таней решили пожениться, тетя Люля предложила разделить эти обломки поровну между оставшимися в живых братьями и сестрами. Принесла из школы точные лабораторные весы, и они с моей мамой все развесили. Каждый получил свою долю. Обломки, доставшиеся моей маме, она отдала нам с Таней, и мы в ювелирной мастерской на Желябова сделали из них обручальные кольца. Носили кольца и гордились их непростой историей. А инициатором этого действа была тетя Люля!
А вообще, тетя Люля была очень хорошим, доброжелательным, улыбчивым человеком. Не помню, чтобы она сердилась на что-то. Не помню, чтобы она повышала голос на кого-то. А голос у нее всегда был звонким и молодым. Она хорошо пела, и когда три ольгинские сестры, вместе готовясь к какому-нибудь празднику, трудились на кухне и пели, то тетя Люля всегда была запевалой.
У тети Люли всегда были очень хорошие отношения с моим папой. Отправляясь в магазин за покупками, они всегда подолгу расспрашивали друг у друга, что кому надо купить.
Но вместе с тем, теперь вспоминая тетю Люлю, я понимаю, что она была очень закрытым человеком. Несмотря на то, что мы всегда жили вместе, я не помню никаких ее рассказов ни о Петровых, ни о ее муже, ни о чем-то другом из прошлой жизни. Не помню никаких ее оценок окружающих нас людей и происходящих событий. И в результате, пожалуй, как человека, как личность я представляю себе тетю Люлю в меньшей степени, чем кого бы то ни было другого из наших родственников.
Мне вспоминается только один рассказ тети Люли, относящийся к ее прошлому. Она рассказывала, что во времена ее работы в тридцатых годах в Радиевом институте все сотрудники их лаборатории очень беспечно обращались с радиоактивными веществами, используя в качестве средств защиты только свинцовые передники. Хранили они радиоактивные вещества в железной бочке с водой. По утрам перед работой доставали нужные образцы из бочки, используя только обычные резиновые рукавицы. По вечерам снова таким же образом относили образцы в бочку. Причиной такой беспечности являлось то, что опасность радиоактивного заражения была тогда еще практически неизвестна и поначалу никак себя не проявляла. А со временем проявилась, и, как говорила тетя Люля, из сотрудников ее лаборатории с годами никого не осталось – все рано или поздно умерли от рака. Поэтому то, что тетю Люлю в свое время уволили из института, скорее всего, продлило ей жизнь.
Выйдя на пенсию, тетя Люля целиком посвятила себя домашним делам, заботам о семье, воспитанию своих двух внучек и внука. Когда Наташина семья перебралась в город, тетя Люля каждый день с раннего утра и до позднего вечера проводила там, обихаживая их всех: будила, одевала, причесывала и отводила внучек в садик или школу, гуляла с ними, ходила за продуктами, готовила на всех еду. Поздно вечером возвращалась в Ольгино, а утром снова отправлялась в город.
А то, что ее любили и уважали и сослуживцы в школе, и просто окружающие, и многочисленные члены семьи Петровых - это не просто слова. Ведь не просто так именно у нее хранился семейный архив Петровых. Именно она в Хрущевские времена пошла в "Большой дом" за справкой о реабилитации дедушки и получила ее. И, наконец, когда в 1973 году тети Люли не стало, именно для нее школа выхлопотала разрешение на ее захоронение на давно закрытом тогда Ольгинском кладбище...
А вот несколько фотографий с тетей Люлей:
На фотографиях:
На первой: 1914 г. Тетя Люля в детстве;
На второй: 1930 г.Тетя Люля в комнате старших девочек в Александровском доме;
На третьей: 1934 г. Дядя Вася и тетя Люля в саду Ольгинского дома;
На четвертой: 1936 г. Моя мама и тетя Люля на прогулке;
На пятой: 1939 г. Моя мама, Борис Григорьевич Городков(муж тети Люли) и тетя Люля на крыльце веранды Ольгинского дома;
На шестой: 1954 г. Тетя Алла, тетя Валя, мама, папа, тетя Люля и тетя Вера в Зеленогорске;
На седьмой: Леша, тетя Люля, папа, тетя Таня и дядя Олег на прогулке к «Семи лугам»;
На восьмой: 1962 г. На свадьбе Наташи. Дядя Миша, папа, дядя Олег, тетя Люля, мама, дядя Шура, тетя Наташа Городкова, тетя Таня, дядя Вася, тетя Вера.
На девятой: 1969 г. Моя жена Таня с внучками тети Люли: с Аней и Леной у нас в комнате.
О ДЯДЕ ШУРЕ И ТЕТЕ АЛЛЕ
Сегодня я решил написать то, что помню о старшем мамином любимом брате дяде Шуре - Александре Владимировиче Петрове (1902 г.р.) и о его жене тете Алле - Александре Ивановне Петровой (Есениной, 1915 г.р.).
В годы моего детства все мы – дети, мои двоюродные братья и сестры - были покорены тетей Аллой. Она тогда не работала, очень много времени проводила со своей дочкой Верой и со всеми нами. Принимала участие в наших играх, выводила всю компанию на прогулки, на залив. Всегда была веселой, доброжелательной и энергичной.
Примерно 1949 год. Тетя Алла с детьми. В тачке Вера, Володя, Леша, Дима и сзади я.
В соответствии с тогдашней модой тетя Алла красила волосы в светлый цвет и всегда красиво одевалась. Она носила сшитые в ателье или у портнихи пальто и платья и какие-то необычные шляпки. На Ольгинском пляже тетя Алла блистала в красивом шерстяном закрытом купальнике, в отличие от других женщин, на которых в подавляющем большинстве были тогда не купальники, а просто нижнее белье.
Я считал тетю Аллу очень красивой, любил ее и был к ней очень привязан.
Слева: тетя Алла с бабушкой. В центре и справа: тетя Алла с Верой.
Мы с моей мамой часто ездили к тете Алле в гости: сначала в их комнату в коммунальной квартире на Сенной площади, а потом в маленькую уютную двухкомнатную квартиру на 10-й Советской улице, которую дядя Шура выменял на тети Алину и свою комнаты.
У тети Аллы в квартире всегда все блистало чистотой. Комнаты были обставлены хорошей полированной, возможно и антикварной мебелью. Мне запомнилась огромная двуспальная кровать, тут и там стоящие старинные безделушки и большой дяди Шурин всеволновой радиоприемник «Звезда» красного цвета и необычной формы.
Тетя Алла была очень гостеприимной радушной хозяйкой. Вкусно нас кормила. Часто уговаривала (и иногда мы соглашались с ее уговорами) помыться в ее ванной, расположенной в их квартире на кухне. Несколько раз, поддавшись на ее приглашения, я оставался у них ночевать, а утром следующего дня тетя Алла везла нас с Верой в Ольгино: меня домой к маме, а Веру «на погулять».
Когда в 1953 году наш дом перешел государству и стал «жактовским» коммунальным домом, нас изрядно «уплотнили». Дом заселили чужие люди, которые в те послевоенные годы во множестве перебирались в Ленинград из окрестных деревень, чтобы заменить собой убыль населения города во время войны. Первыми въехала в комнату дяди Олега семья Ефремовых: мать с дочерью, зятем и сыном Валей (Вскоре Валя поступил в Летное училище, закончил его, стал летчиком-испытателем и вскоре погиб при испытаниях создающихся в то время реактивных самолетов). В самую большую комнату на первом этаже, бывшую нашу столовую, вселилась семья Носовых: Марфа Михеевна, ее старшая дочь Галя с мужем Сашей и дочкой Надей, средняя дочь Клава с мужем Николаем и младший сын школьник-старшеклассник Гриша. В комнату тети Веры въехала семья Ивачевых: мать Ольга Антоновна, дочь Валя и сын Коля.
Дядя Шура некоторое время продолжал сохранять за собой свою комнату, так как был в ней прописан. На все лето он с тетей Аллой и Верой, как и раньше, приезжали в эту свою комнату «на дачу». И только на время дяди Шуриного отпуска они уезжали на Черное море. Их любимым местом отдыха был поселок Хоста. С Черного моря Вера обычно привозила мне в подарок округлые, отполированные водой до блеска камушки. Эти камушки казались мне тогда драгоценными, я с ними играл и бережно хранил. Да и теперь они хранятся в нашей квартире на Фомина. Еще помню привезенные из этих поездок и подаренные тетей Аллой моей маме сувениры из самшита – рюмку, пепельницу…
Моя память сохранила такое, надо сказать, жуткое воспоминание, связанное с начальным периодом коммунализации нашего дома, с нашими новыми соседями и с тетей Аллой. Зять Марфы Михеевны, дядя Коля, как мы его звали, бывший корабельный боцман, а в описываемое время разнорабочий был здоровенным мужиком лет сорока. На его руках и груди красовались различные татуировки. И вот этот дядя Коля испытывал два постоянных чувства: чувство неприязни к брату своей жены - Грише и чувство восхищения тетей Аллой. При этом оба эти чувства усиливались у него пропорционально степени его опьянения, а в различной степени
опьянения он бывал частенько, можно сказать, постоянно. Чувство неприязни к Грише, в зависимости от его состояния, выражалась у него от просто неприветливости до угроз, типа «убью гада!», сопровождаемых соответствующими жестами. А чувство восхищения тетей Аллой – от простых расшаркиваний, до поклонов, припаданий на колено и целования ручек.
И вот в один из дней, когда, как впоследствии выяснилось, дядя Коля был пьян до непотребности, тетя Алла сидела на скамеечке невдалеке от калитки примерно напротив крыльца Носовых, а мы с Верой чем-то своим занимались рядом. Вдруг видим, как из своей входной двери выскакивает с испуганным, совершенно белым лицом шурин дяди Коли Гриша, спрыгивает с крыльца и несется по тропинке, идущей вокруг дома. Тут же за ним из двери выскакивает дядя Коля со свирепой красной рожей и с огромным ножом в руках. С рыком «Убью!» дядя Коля устремляется вслед за Гришей. Пробегают один круг, второй, третий…. Мы с Верой испуганно жмемся к тете Алле. Вдруг на одном из кругов дядя Коля замечает нашу группу, бросается к тете Алле, падает на колени, целует ее руки и нечленораздельно пытается объясниться ей в любви. Тетя Алла старается его успокоить, но дядя Коля тут же вскакивает и снова устремляется в погоню за Гришей. При этом Гриша бежит быстрее, чем дядя Коля и иногда опережает его почти на круг, почти догоняет его. И тогда кажется, что впереди бежит дядя Коля с ножом, а за ним Гриша…
Продолжается эта погоня очень долго и заканчивается тем, что дядя Коля грохается перед своим крыльцом лицом в землю и в тот же момент засыпает. Мы боком-боком, испуганно направляемся к себе…
Эта шекспировская сцена угроз убийства, погони и объяснений в любви вот уже много-много лет стоит у меня перед глазами как живая, а иногда (хорошо, что нечасто) даже воспроизводится в моих снах-ужасах.
Детскую привязанность к тете Алле я сохранил на многие годы. Когда мы с Таней поженились, первой из родственников, к кому я повез Таню в гости знакомиться, была тетя Алла. И хорошо помню слова тети Аллы, сказанные ею мне после этой встречи: «Главное в Тане то, что она любит тебя. Поэтому у вас с ней все будет хорошо. Это в семейной жизни главное! Все остальное второстепенно!».
Дядю Шуру в раннем детстве я видел значительно реже и запомнил значительно меньше, чем тетю Аллу. Несмотря на это, я относился к нему очень тепло и по-домашнему. Это отношение отчасти перешло мне от его дочки Веры, с которой мы всегда были очень дружны. И еще от мамы, которая всегда чрезвычайно радовалась встречам с ним и называла его «Шуряночкой».
Когда дядя Шура обменял свою комнату в нашем доме на городскую квартиру, его семья продолжала оставаться самыми частыми завсегдатаями нашего Ольгинского дома. Иногда они приезжали втроем, все вместе. Чаще тетя Алла с Верой приезжали к нам одни. Дядя Шура всегда был очень занят на работе, очень много ездил в командировки. Он, несмотря на свою беспартийность (здесь надо поставить восклицательный знак для тех, кто не жил в то время и не до конца понимает значение этого), долгие годы был главным инженером крупного проектного института – «Гипроалюминий». Институт занимался проектированием заводов по производству алюминия и разработкой новых технологий получения алюминия. Я помню, как тетя Алла, приезжая к нам, рассказывала, что вот Шура опять в Москве, или, что Шура опять улетел в Челябинск на строящийся тогда по проекту института крупнейший в стране алюминиевый комбинат.
Я помню рассказы дяди Шуры о его командировке в Корею - КНДР. На дядю Шуру произвела впечатление чрезвычайно бедная, на грани выживания, жизнь корейцев. А еще рикши, но не такие о которых мы все знаем, когда человек тащит тележку с пассажиром или везет пассажира на прицепе к велосипеду, а рикши, когда человек подставляет пассажиру свою спину, тот влезает на него и верхом на рикше совершает свое путешествие.
А еще мне запомнился случай, каким-то боком связанный с командировкой дяди Шуры в Югославию. Во время командировки в Югославию дядя Шура купил там себе отличное кожаное пальто на меховой подкладке. Через какое-то время после возвращения, когда дядя Шура находился у себя дома один, раздался звонок в квартиру. Дядя Шура открыл входную дверь. Перед дверью стоял незнакомый мужчина, который тут же нанес мощный удар чем-то тяжелым по голове дяди Шуры. Дядя Шура упал, а мужчина сдернул с вешалки, находившейся тут же у двери, кожаное пальто и убежал. Дядя Шура подал в милицию соответствующее заявление, но с пальто мысленно распрощался. Однако, через какое-то время дядю Шуру вызвали в милицию и предъявили для опознания пальто. Спина пальто почему-то была изрезана на вертикальные полосы, пальто было не пригодно к использованию, но дядя Шура его опознал. Выяснилось, что похитителя задержали в связи с большим количеством каких-то других, совершенным им краж. В ходе обыска у него было обнаружено и пальто дяди Шуры. Дальше был суд, на котором дядя Шура в качестве свидетеля подтвердил, что пальто именно его, а обвиняемый – тот, кто совершил нападение и украл пальто. Обвиняемого посадили. Прошло несколько лет. И вот как-то раз, когда дядя Шура ехал в трамвае, к нему подошел какой-то мужчина и сказал: «Ну, что, гад! Ты меня посадил! Я тебя узнал! Теперь тебе не жить!». Сказал и вышел из трамвая. Дядя Шура с трудом узнал в нем давнего похитителя пальто. Пожаловался в милицию. Было очень тревожно и неприятно, но история эта дальнейшего продолжения не имела.
Дядя Шура был первым из наших родственников, кто часто летал на только появившихся тогда турбореактивных и турбовинтовых пассажирских самолетах, иногда рассказывал о своих впечатлениях от полетов на ТУ-104 или ИЛ-18, и я зачарованно слушал его рассказы.
В свободное время дядя Шура очень любил совместные с родственниками и детьми походы в Ольгинский лес - и просто погулять, и за грибами. Он хорошо ориентировался в лесу, знал лес, знал грибы. Любил ходить с нами на залив загорать и купаться. Иногда что-то мастерил в Ольгинском сарае.
Все тридцатые, сороковые и пятидесятые годы дядя Шура был добровольным фотографом-летописцем семьи Петровых. В те годы он был счастливым обладателем фотоаппарата ФЭД (может быть, даже и его прототипа –немецкой Лейки) и практически все многочисленные семейные фотографии того длинного периода сделаны им.
Примерно 1956 год. На фотографии (одной из первых моих фотографий) дядя Шура на прогулке фотографирует всю нашу большую компанию, кроме тети Тани, которая стоит рядом с ним.
На некоторых групповых фотографиях, сделанных дядей Шурой с использованием «автоспуска», запечатлен и он сам. При этом лицо у него всегда получалось напряженным и озабоченным: при фотографировании надо было закрепить фотоаппарат, установить его настройки, срежиссировать кадр, а потом за время выдержки «автоспуска» - успеть занять свое намеченное место в кадре.
К
Фотографии, сделанные при помощи «автоспуска». Слева: Семья Петровых на крыльце веранды (дядя Шура в первом ряду). Справа: Дядя Шура.
Кстати говоря, дядя Шура был единственным нашим родственником, кто носил на голове не пролетарскую кепку, а аристократическую шляпу. Причем носил, практически, не снимая. У меня есть фотография, где он работает в Ольгинском саду – и тоже в шляпе. Костюм, рубашка, галстук и шляпа – вот всегдашняя одежда дяди Шуры.
Из-за этой шляпы в начале тридцатых годов дядя Шура попал в такую передрягу. Однажды, при возвращении дяди Шуры с работы домой, в Ольгино милицейский патруль задержал дядю Шуру и препроводил его в «каталажку». Основание для задержания - подозрительный внешний вид: в костюме, в галстуке и в шляпе! Узнав о задержании, «Ольгинцам» срочно пришлось обратиться за помощью к какому-то высокопоставленному военному, жившему в Ольгино и знавшему семью Петровых. В результате его вмешательства дядю Шуру освободили.
У тети Аллы были художественные способности. Она с детства любила рисовать, а во времена моего детства увлеклась раскрашиванием понравившихся ей фотографий. Делала она это при помощи графитной пыли, которую соскабливала с грифелей цветных карандашей. Раскрашивала фотографии она очень аккуратно и со вкусом. Краски получались не яркими, а фотографии выглядели очень достойно.
Раскрашенные ею фотографии хранятся у меня и, наверное, не только у меня до сих пор.
На раскрашенной фотографии слева: Тетя Таня и тетя Алла на прогулке с детьми.
Умение рисовать пригодилось тете Алле много позже и в практическом плане. Дело было в 1982 году, когда дяди Шуры уже не было. Вера со своим мужем Юрой и маленьким (новорожденным) Сашей собралась ехать на дачу. Перед поездкой Вере с Юрой понадобилось съездить в Гостиный двор, что-то купить. Они спустили коляску с Сашей во двор их дома, попросили тетю Аллу, погулять с Сашей до их скорого возвращения, и уехали.
Тетя Алла некоторое время гуляла с Сашей, а потом Саша заплакал. Проверка показала, что для плача имелась веская причина. Тетя Алла решила вернуться домой, чтобы переодеть Сашу. С помощью дворничихи подняла коляску к лифту, поднялась на лифте до своего шестого этажа, достала ключи и подошла к двери в свою квартиру. К ее удивлению дверь оказалась приоткрыта. Она заглянула в квартиру и увидела двух незнакомых парней. В первый момент она почему-то решила, что это какие-то Юрины друзья. Вошла в квартиру, и тут один из парней подскочил к ней и, приставив к горлу нож, приказал не двигаться. Другой продолжил начатое ими до этого дело: обыскивал квартиру, методично роясь в вещах и выбрасывая содержимое шкафов на пол. Время от времени он громко кричал парню, остававшемуся с тетей Аллой, чтобы тот не смел, убивать ее.
Продолжалось все это действо довольно долго, и все это время тетя Алла стояла прижатой к стенке с приставленным к ее горлу ножом, а оставленный в коляске на лестничной площадке Саша орал во все горло, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание к своему бедственному положению. Слыша его плач, тетя Алла сказала своему обидчику, что плачем ребенка и незакрытой дверью в квартиру, наверняка, заинтересуются соседи и вызовут милицию. На парней это подействовало, они подхватили свои сумки с награбленными вещами и убежали.
Как раз к этому времени Вера и Юра вернулись из магазина. Не найдя тетю Аллу во дворе, Вера попросила Юру продолжить поиски, а сама решила подняться наверх, в квартиру. Зайдя в квартиру, увидела тетю Аллу, перепеленывающую Сашу и невероятный бардак во всех комнатах. Объяснившись с тетей Аллой, вызвала милицию.
Приехавшие милиционеры первым делом стали расспрашивать тетю Аллу о том, как выглядели грабители. Тетя Алла вместо рассказа нарисовала портреты обоих на бумаге – пригодились ее художественные способности. И как ни странно, благодаря этим тети Аллиным портретам, грабителей очень быстро нашли. Оказалось, что за обоими числилось очень значительное количество краж, и их осудили на какие-то большие сроки. Похищенные документы (а они похитили все попавшиеся им документы) вернули. Украденные деньги, драгоценности, вещи – все пропало.
После ограбления пришлось долго приводить квартиру в порядок. Надолго осталось очень неприятное чувство брезгливости. Огромный стресс, перенесенный тетей Аллой, привел к каким-то нарушениям в ее психике, к постоянно испытываемому ею чувству страха. Долгое время после происшествия она перед сном устраивала баррикаду из мебели у входной двери, пытаясь как-то защититься от нежданных гостей.
Вскоре после происшествия тетя Алла приехала к нам в Ольгино и, очень переживая, в подробностях рассказала обо всем случившемся моей маме.
Сейчас мне об этом печальном, но, слава богу, не трагическом случае напомнила моя Наташа, которая присутствовала при рассказе тети Аллы (ей было тогда 9 лет). Я тут же вспомнил об этом происшествии, но решил уточнить подробности у Веры. Оказалось, что все так и было. Кстати, милиционеры тогда рассказали, что воры проникли в квартиру, открыв их простую картонную дверь методом отжима. Они же сказали, что устанавливать бронированные двери в квартиры, особого смысла не имеет. Если профессионалы решили проникнуть в квартиру, они проникнут. Пусть у них это займет не три минуты, как в случае с картонной дверью, а пять или даже десять минут, но проникнут.
Характер дяди Шуры, насколько я помню, всегда был спокойным и ровным. Дядя Шура никогда не позировал, не выпячивал себя, был всегда естественным. Говорил он не очень много негромким глуховатым голосом. Интонации у него были мягкими, совсем не командирскими, иногда он говорил, как бы советуясь с собеседником, как бы проверяя на собеседнике свои мысли. Он очень много помнил из дореволюционной жизни (в 1917 году ему было 15 лет), но, к сожалению, рассказывал об этом нечасто и мало.
Ко всем «Петровым» дядя Шура относился как к очень близким людям. Было видно, что все мы для него не просто родственники, а родственники с большой буквы, «свои» любимые и уважаемые люди. И окружающие отвечали ему взаимностью. Я видел, с каким уважением и теплотой относятся к нему и мама с папой, и другие родственники. Мама всегда говорила, что по начитанности, по знанию истории, по кругозору дяде Шуре нет равных. С нами, детьми он держался очень просто, по-домашнему. В наших играх не участвовал, на дружбу не набивался, но всегда охотно брал всех нас своими попутчиками на затеваемые им прогулки. Я не знаю, какими словами описать мое отношение к дяде Шуре. Ничего, кроме слов «хоро