УСИЛЕНИЕ БОСФОРСКОЙ ВОЙНЫ 6 глава

По-видимому, набег 1624 г. имел в виду хронист Павел Пя-сецкий, когда писал, что запорожцы, «наконецдобравшисьдаже до константинопольского предместья, нафуженные добычей в виду Константинополя, отошли на своих чайках без ущерба». Возможно, о рассматриваемом набеге говорил и Жан ле Лабурёр де Блеранваль. Упомянув о разгроме казаками Трабзона и Си-нопа, он замечал, что его «еще больше восхищает их (казаков. — В. К.) смелость, когда они разфабили предместья Константино­поля на глазах у города, великого сеньора и двора».

Приведем также сообщения о первом нападении на Босфор 1624 г., исходящие от современников казачьей морской актив­ности, но второй половины XVII в. Казаки, отмечал П. Рикоут (почему-то в разделе о 1626 г.), «действуют с такой скоростью, что их набеги совершаются прежде, чем о них доходят вести. Таким образом они дошли вплоть до Канала Черного моря, сжи­гая и фабя села и деревенские дома, встречавшиеся на их пути, Бюкждере, Еникёй, Стения были обращены в пепел: два пер­вых на греческом берегу, а последняя на азиатском». Очевидно, автор пользовался материалами посольства Т. Роу, поскольку повторил его ошибку с Истинье³³, но, как увидим позже, привел и оригинальные сведения о набеге 1624 г., касающиеся закры­тия Золотого Рога.

Ф. дела Круа пишет, что днепровские казаки соединили все свои суда и сообща высадили многие десанты на берега Турции. «Большое число городков и селений стало добычей этих пира­тов, обративших их в пепел. Они имели дерзость приблизиться на четверть лье к Константинополю и предали огню на глазах жителей этого великого города множество их увеселительных домов». Наконец, у И.-И. Мёллера говорится, что запорожцы прибыли по Черному морю к предместью Константинополя, высадились на берег в Еникёе, опустошили его и подожгли³⁴.

В целом источники создают впечатление ошеломляющего разфома казаками обоих берегов почти всего Босфорского про­лива от его черноморского устья до замков Румелихисары и Анадолухисары, расположенных перед Стамбулом. Упомянутые Т. Роу четыре английские морские мили, которые отделяли сто­лицу от разграбленной и сожженной местности, составляют 7,4 км, и это расстояние вполне соотносится с расположением Румелихисары приблизительно в 7,5 км по прямой от Топхане³⁵. Два лье М. Бодье — это 8,9 км, если имелись в виду сухопут­ные лье, что скорее всего и было, поскольку два морских лье составили бы 11,1 км. Видимо, от двух лье М. Бодье происходят две мили Пьера Шевалье: казаки, по его словам, «несколько раз даже осмеливались подойти на две мили под Константинополь и взять там пленников и добычу»³⁶.

Но вполне вероятно, что во время набега казачьи суда захо­дили и гораздо дальше в пролив или, иными словами, ближе к собственно Стамбулу. Иов указывал, что казаки прошли замки, что предполагает продвижение мимо Румелихисары и Анадолу­хисары, ибо других замков на Босфоре тогда не было. Д. Сафедо (правда, с ошибочным указанием 1626 г.), а за ним и И.Х. фон Энгель утверждали, что казаки высадились в миле от Стамбула³⁷ и приблизились к нему до четверти мили. Здесь, очевидно, под­разумевалось лье, которое переводят и как милю. Поскольку морское лье равно 5,556 км, а сухопутное 4,444 км, высадка дол­жна была произойти ближе к столице, чем расположен Румели­хисары, где-то приблизительно в районе Арнавуткёя — Куручешме. Но при этом, конечно, не может быть речи о первой казачьей высадке в проливе: если казаки громили Босфор начи­ная от Гиерона, то первый раз они должны были высадиться вскоре после захода в пролив.

О дерзком приближении казаков к столице на четверть лье говорит и Ф. де ла Круа. Последнее расстояние составляет всего 1,4 или даже 1,1 км в зависимости от того, какое лье имелось в виду, и это практически уже был район Топхане. Кроме того, перекрытие турками входа в стамбульскую гавань, о чем будет рассказано ниже, могло быть вызвано появлением казачьих су­дов не только у замков, но и непосредственно перед входом в Золотой Рог.

Разгром босфорских селений был сокрушительным, но по-казачьи стремительным и недолговременным: согласно И.В. Цин-кайзену, казаки офабили «все побережье вверх от Константи­нополя за несколько часов». В литературе называется и конк­ретное количество этих часов. «Всеобщая история о мореходстве» утверждает, что казаки «целые шесть часов упот­ребили на разграбление того края, украшенного великолепны­ми и пышными зданиями, куда сам султан иногда приезжал для увеселительной прогулки»³⁸. У Я.-Ф. Юзефовича встречаем ука­зание на то, что турки в Стамбуле в течение шести часов не осмеливались подать помощь жителям Еникёя, а М.С. Грушев­ский пишет, что запорожцы в продолжение тех же шести часов уничтожили «целый ряд роскошных вилл и богатых усадеб» и забрали «массу добычи».

Но обратимся к источникам, которые дают возможность представить, какое конкретно время потратили казаки на разгром Босфора. По Т. Роу получается, что флотилия вошла в про­лив около 5 часов утра современного счета времени («прибли­зительно на рассвете»), а погром был прекращен «не ранее 9 ча­сов утра». Следовательно, казаки действовали на берегу чуть более четырех часов, что, учитывая район разгрома, представляется, пожалуй, слишком коротким сроком даже для стремительных запорожцев и донцов. Может быть, «9 часов» Т. Роу следует пе­ресчитать с лондонского (гринвичского) времени на местное, т.е. прибавить три часа, и тогда получится 12 часов дня? Если это так, то разгром продолжался более семи часов. Последний срок ближе к данным Ф. де Сези, согласно которым казаки на­ходились на суше свыше 10 часов, т.е. приблизительно начиная с нынешних 5 часов утра до 3—4 часов дня современного счета времени. И этого срока было вполне достаточно для рассматри­ваемого разгрома.

Греческая запись утверждает, что все действия казаков от начала до мнимого поражения заняли время от рассвета до 6-го часа. Здесь используется так называемый «древний» счет, и со­гласно ему, если бы имелся в виду 6-й час дня, то на казачьи действия приходилось бы примерно 2,5 часа, что невозможно. Остается полагать, что запись говорит о 6-м часе ночи, и тогда получается, что на казачий разгром Босфора, турецкий отпор и якобы поражение казаков автор отводит свыше 18 часов, иными словами, от восхода солнца до ночи.

В ходе набега, сопровождавшегося, по Мустафе Найме, не­виданным ожесточением, особенно пострадал более населен­ный и более богатый европейский берег пролива. Согласно ита­льянским источникам, приводимым И. фон Хаммером, опус­тошению подвергся «правый берег Босфора», — полагаем, что преимущественно. Казакам, как говорят многие указания, до­сталась богатейшая добыча, в том числе значительное число пленников. Первоочередному разгрому, надо думать, подверг­лись великолепные дворцы и виллы, т.е., вполне возможно, загородные дома стамбульцев в Сарыере, усадьбы Бююкдере и Истинье, прибрежные дворцы и кёшки у Румелихисары, сул­танский дворец в Бейкозе, дворцы в Канлыдже и у Анадолухисары. В литературе встречаются утверждения о разрушении казаками военных укреплений на Босфоре, но источники об этом не сообщают³⁹.

Мы видели, что у современников среди погромленных мест особо выделяется Еникёй, и, очевидно, это селение подверглось особенно ожесточенному и сокрушительному разгрому, Сопровождавшемуся сожжением. Там было что грабить, посколь­ку, как мы уже говорили, в Еникёе находилось много отличных ромов, которые принадлежали богатым судовладельцам и капитанам, и это был крупный центр производства припасов для османского флота. Не исключено, что казаки могли выбрать Еникёй и как своеобразную базу, опорный пункт для развертывания своих действий.

Ю. (О.И.)Сенковский, опровергая слова одного из польских авторов о том, что султан глядел из садов (окон) Сераля на подожженные казаками и дымившиеся села⁴⁰, утверждал, что казаки разгромили будто бы только один Еникёй и что даже его «из Стамбула из садов Сераля не видно». Отметим здесь известную подмену понятий, поскольку обсуждать надо вопрос о том, мог ли быть виден из Сераля дым от горевших селений, а не сами эти селения. Как явствует из приведенных материалов, Ф. де Сези дважды говорит, что Еникёй располагался «на виду у Сера­ля» (второй раз: «Неокорис и другие места»); у М. Бодье пламя горевшего большого селения рядом со Стамбулом было видно из павильонов Сераля; по Ф. де ла Круа, казаки сожгли увесели­тельные дома на глазах жителей Стамбула. Ранее цитировались заявление Скиндер-паши о том, что еще в 1610-х гг. из окон султана были видны дымы зажженных казаками пожаров, и за­мечание Ж. де Блеранваля о разграблении казаками столичных предместий на глазах у Стамбула и двора.

Конечно, некоторые из этих фраз надо понимать не в пря­мом, а в переносном смысле, но и в самом деле клубы дыма от горевших пригородных селений наверняка видели в столице: от Топхане по прямой до Еникёя лишь около 12 км, до Истинье около 11, до Румелихисары, как сказано, примерно 7,5, не гово­ря уже о том, что ветер мог смещать дым к Стамбулу⁴¹.

Ошибка Т. Роу и П. Рикоута с азиатским расположением Истинье невольно заставляет предположить, что имелся в виду какой-то другой пункт, действительно размещенный на азиат­ском берегу Босфора, тогда как Истинье попало в текст в резуль­тате оговорки. Если это так, то, вероятнее всего, английский посол мог иметь в виду Бейкоз. Во всяком случае, И. фон Хам- мер в одном месте ссылается на турецкую рукопись «Рауфатул-эбрар», где сказано, что казаки вместе с Истинье опустошили и Бейкоз на азиатском берегу.

В общем же разгрому подверглись Сарыер, Бююкдере, Та-рабья, Еникёй и Истинье на европейском побережье Босфора, видимо, Бейкоз на азиатском берегу и, может быть, поселок при Румелифенери и селение при Румелихисары на европейской стороне пролива и поселок при Анадолуфенери, Канлыджа и пригород Анадолухисары на азиатской стороне или большин­ство из этих селений. Только втаком случае список разгромлен­ных пунктов будет соответствовать «почти всем селениям», ко­торые были разграблены и сожжены, согласно английским «Из­вестиям из Константинополя». Мы не исключаем, что приведенный список следует пополнить и некоторыми селени­ями, располагавшимися ниже замков⁴².

Названные известия сообщали, что «в то время весь город (Стамбул. — В.К.) и предместья были охвачены тревогой... ни­когда не видели большего страха и смятения». Позже в письме одному из князей Збараских от 10 сентября Т. Роу снова вспо­минал о казачьем «дерзком покушении внутри канала, которое привело всех в смятение». По словам М. Бодье, «одно имя каза­ков вызывало страх и ужас в Константинополе», а османские «министры были в таком испуге, что трусливо плакали какжен-щины вместо того, чтобы помогать своей стране как подобает мужчинам».

Паника в городе усилилась, когда пополз слух, что местные христиане хотят восстать против мусульманского господства и присоединиться к казакам. По сообщению Ф. де Сези королю, вследствие казачьего разгрома босфорских селений «турки были так раздражены, что предлагалось и обсуждалось, не убить ли всех христиан-франков (западноевропейцев. — В. К.), но Бог отвел это жестокое намерение, и было решено только, что их разоружат и посетят все дома, чего и ожидали с часу на час с благодарственным молебствием, если дешево отделаются, так что в течение двух дней бедные христиане не осмеливались вы­ходить из своих домов»⁴³.

Каймакам, по словам французского посла, хотел при сем бросить в Башни Черного моря посла Польши (речь идет о на­ходившемся тогда в Стамбуле польском дипломатическом аген­те), но он, Ф. де Сези, ходатайствовал за него, хотя это и было рискованно. Стамбульское население, «охваченное ужасом и пришедшее в ярость», говорит Ф. де ла Круа, «хотело истребить всех христиан города и особенно поляков и их посла», и жителей едва успокоили. Английское посольство в известиях от 10 июля констатировало, что турецко-польский договор о мире полностью разрушен.

Из сочинения М. Бодье узнаем, что дома некоторых евро­пейцев в османской столице все-таки пострадали. «У турок, — сообщал этот современник, — не было другого лекарства, кро­ме отчаяния, порождаемого в таких случаях малодушием, и они пометили крестами двери франков (как они зовут христи­ан Запада), а ночью, разбивая их окна камнями, кричали и угрожали, что будут их грабить и убивать, если они не воспрепятствуют набегам и опустошениям, чинимым у них (турок. — В. К.) казаками». Под угрозой оказалась жизнь духовного главы местных православных христиан, упоминавшегося патриарха Кирилла.

Один из историков утверждает, что тогда в Стамбуле «все спешило к оружию» против казаков⁴⁴. Но дело было вовсе не так, и, напротив, понадобились личные усилия падишаха для организации элементарной обороны. Английские посольские известия говорят, что во время набега Мурад IV «отправился вниз к берегу, каймакам в порт», а Эрмени Халил-паша «объя­вил себя вождем (дословно: СепегаП. — В.К.) в этой сумятице». «Во время этой тревоги, — сообщал Людовику XIII Ф. де Сези, — великий сеньор был верхом на лошади на берегу моря перед своим Сералем, где навел несколько орудий⁴⁵ и торопил отправ­ку лодок (против казаков. — В. К.), показывая столько же реши­мости, сколько его люди растерянности и страха»⁴⁶.

Дальнейшее развитие событий подробнее всего отражено в английских известиях. Турецкие военачальники, «не имея ни одной галеры, готовой к обороне... снабдили людьми и воору­жили все корабельные шлюпки, барки и прочие небольшие лод­ки, числом от 4 до 500⁴⁷, таким народом, который они надея­лись заставить грести или сражаться, и послали всех конных и пеших в городе, числом в 10 000, для защиты берега от дальней­шего грабежа».

«Мы, — говорилось в известиях, — надеялись тогда, что эти несчастные (казаки. — В.К.) тотчас же удалятся, но они, уви­дев приближающиеся к себе турецкие лодки, сами стянулись в середину канала, несколько выше Замков⁴⁸, и, укрепив весла к бою, стояли в форме полукруга в ожидании атаки; ветер и тече­ние были против них. Халил-паша велел несколько преждев­ременно открыть огонь издали, но они не отвечали ни единым мушкетом, только перебирались от одного берега к другому, без малейшего признака отступления. Вследствие этого вождь, видя их готовность и решимость, положил не атаковать их та­кими лодками, какие имел, но счел за благо хотя бы удержать их от дальнейших покушений, опасаясь, что если они разобь­ют его лодочный флот, что они легко могли сделать, то риск­нут пойти к Константинополю, который сейчас полностью лишен защиты»⁴⁹.

«И таким образом, — завершали рассказ известия, — эти немногие лодки (казаков. — В. К.), захвати в вначале богатую до­бычу, стояли целый день до заката солнца, дерзко глядя в лицо и угрожая великой, но испуганной столице света и всему ее мо­гуществу, и наконец ушли со своей добычей, с развевающимися флагами, не вступив в бой и почти не встретив сопротивления»⁵⁰. Уход казачьей флотилии произошел, видимо, вскоре после 10 ча­сов вечера современного счета времени, поскольку солнце на Босфоре заходило в те дни около этих 10 часов.

В депеше Ф. де Сези события освещены гораздо короче: «И затем (после погрома Босфора. — В.К.)... они (казаки. — В.К.) удалились без потери единого человека; так как здесь в порту не было вовсе галер, они (турки. — В.К.) такдолго снаря­жали лодки, что казаки имели полную возможность погрузить и увезти свою добычу». П. Рикоут, вкратце повторяя информа­цию английских известий, указывает типы мобилизованных ту­рецких судов: «шайки, чимберсы и другие мелкие суда»⁵¹.

Мустафа Найма замалчивает «стояние» двух флотилий и неприятный для османов результат преподносит в качестве ус­пеха. «Как только известие о такой неслыханной дерзости (раз-Фоме Еникёя. — В. ЛГ.,) доставили в Стамбул, — читаем в перево­де Ю. (О.И.) Сенковского, — личную охрану падишаха немед­ленно бросили на суда, спеша на место сказанного своеволия, но проклятые (казаки. — В.К.) моментально в открытое сбежа­ли море». В переводе П.С. Савельева этот текст передан мягче: «Узнав об этом (разгроме Еникёя. — В.К.), начальник бостанд-жей и сейменов, сев на корабли, отправился против них; но про-клятники-казаки, пробыв немного, пустились обратно в море». Упомянутые здесь бостанджи («огородники») являлись при­дворными слугами, которые несли наружную охрану султанско­го дворца и выполняли полицейские функции, а сейменами, или секбанами («псарями, ловчими»), назывались свита султа­на и его охрана на охоте и одна из трех основных частей янычар­ского корпуса⁵². Собственно, важное добавление Наймы к имеющейся картине состоит в том, что придворный хронист сооб­щает о присутствиии в экипажах флотилии, наскоро направлен­ной против казаков, даже чинов султанской охраны.

Греческая же запись, обнаруженная В.М. Истриным, ухо­дит гораздо дальше Мустафы Наймы в фальсификации оконча­ния казачьего набега. Его итог оказывается совершенно фантас­тическим и как таковой не фигурирует ни в одном из других источников. Согласно записи, «до шестого часа осталось из них {казаков. — В.К.) только до 60 человек; половина же их была изрублена, а остальные взяты в плен. Но они успели бросить огонь и сожгли два квартала»⁵³. При этом, после того как автор записи сказал об ограблении всего пролива и его окрестностей, а другие источники говорят о сожжении многих босфорских се­лений и домов, остается непонятным, что за кварталы имеются в виду. Уж не два ли квартала Галаты? Или очень сильно постра­давшего Еникёя?

Некоторые наблюдатели второй половины XVII в., аза ними и последующие историки, не имевшие сведений о флотилии из 400—500 «разнокалиберных» малых судов, утверждают, что про­тив казаков будто бы были направлены галеры, на самом деле отсутствовавшие в порту Стамбула. «Десять галер, которые вы­слали из порта с намерением их (казаков. — В. К.) отбить, — пи­шет Ф. де ла Круа, — оставались зрителями этих опустошений, не осмеливаясь пойти на риск боя». У И.-И. Мёллера и Я.-Ф. Юзефовича находим, что флот трирем, даже когда он был подготов­лен, не осмелился напасть на отплывавших казаков, которые счастливо вернулись домой⁵⁴.

Что касается ветра и течения, которые, по Т. Роу, были про­тив казаков, то здесь явно имелись в виду ветер и течение со стороны Мраморного моря по направлению к Черному, затруд­нявшие казакам атаковать приближавшуюся к ним неприятель­скую флотилию⁵⁵. Уже отмечалось, что вообще в проливе глав­ное течение идет от Черного моря к Мраморному и наибольшей скорости достигает как раз между Румелихисары и Анадолухи-сары, рядом с которыми происходило «стояние» флотилий. Однако имеется и встречное течение, направляющееся преиму­щественно вдоль европейского берега и заметное, в частности, от Бебека к Румелихисары, где при встрече с северным течением образуется водоворот, и от Балталимана к Еникёю, где оно уже теряет свою силу. Попутный ветер может заметно усиливать южное течение (зимой и весной, когда дуют главным образом юго-юго-западные ветры, оно становится таким сильным, что парусные суда с трудом могут проходить из Черного моря к Стам­булу, а иногда даже вынуждены ожидать северного ветра). Не­сомненно, в ходе набега сложилась подобная обстановка.

П. Рикоутутверждает, что казачьи суда «стояли под паруса­ми» против турецкой флотилии, и, надо полагать, это ошибка, так как паруса можно было использовать для «стояния» лишь в случае разнонаправленности ветра и течения. В свою очередь, слова английских известий об укреплении казаками весел к бою не следует понимать буквально, поскольку казачьи суда, потому же источнику, находились в движении от берега к берегу, а это удобнее было делать на веслах.

Не согласимся и с мнением А. де Ламартина о том, что каза­ки «гордо ждали захода солнца и ветра с суши, который подни­мается ночью, чтобы вернуться в Черное море». Со сменой дня и ночи ветер в самом деле нередко меняет направление, но в данном случае, если ветер и течение направлялись с юга, это было как раз то, что требовалось для быстрого отхода в море. Очевидно, совершенно иные соображения заставляли коман­дование казачьей флотилии не трогаться с места при виде «ар­мады» Эрмени Халил-паши.

В одной немецкой работе можно прочитать, что флотилия казаков «неожиданно исчезла» из Босфора. Представляется со­мнительным, чтобы упомянутая «армада», стоявшая непосред­ственно против казачьих судов, вовсе не заметила их ухода, даже несмотря на вечернее или ночное время и растерянность, хотя именно то, что казаки вдруг стали уходить, вполне могло быть неожиданностью для турок, ожидавших худшего.

В литературе при освещении этого этапа набега встречают­ся и другие существенные ошибки и неточности. По изложе­нию В.М. Пудавова, турки «столь медленно вооружали суда, что казаки свободно нагрузили добычу и увезли ее», и таким обра­зом у автора исчезает «стояние» флотилий⁵⁶. Напротив, соглас­но И. фон Хаммеру, суда османской флотилии «вышли немед­ленно из гавани Константинополя» на казаков, а по Д.И. Эварницкому, против них даже «выскочило... до 500 больших и малых судов», тогда как сообщения английского и французского по­сольств и соображения о времени, которое могло понадобиться для сбора такого огромного числа судов, их вооружения и снаб­жения экипажами, вовсе не позволяют вести речь о каком-то быстром отправлении флотилии.

«Пламя Бююкдере, — утверждает А. де Ламартин, — при­звало шестьсот парусов из порта Константинополя, чтобы отбросить варваров из Босфора... Казаки выстроили свою эскадру полумесяцем посреди широкого пространства, которое образу-ет Босфор между Бююкдере и берегом Азии...» Здесь неверно. показаны и число судов турецкой флотилии, которые врядли в большинстве своем состояли из настоящих парусников, и место «стояния» двух флотилий, которое случилось отнюдь не у Бю­юкдере, а гораздо ближе к Стамбулу. В. Миньо, наоборот, уве­ряет, что «стояние» произошло прямо у входа в Золотой Рог: собранные «пятьсот сайков (так зовется у турков особый род легких судов)... развернулись противу лодок козачьих, остано­вившихся полукружием» перед «входом в гавань».

«Турки, — читаем у М.А. Алекберли, — мобилизовали... морской флот... открыли по ним (казакам. — В.К.) ураганный артиллерийский огонь. Положение казаков было крайне тяже­лое, и ветер не сопутствовал им. Турки имели большое количе­ство войска, превосходящее казаков в несколько раз...» Полага­ем, что автор преувеличивает тяжесть положения казаков. Хотя османских судов и людей на них было во много раз больше, чем у проти вной стороны, но турецкая флотилия, эта, как выражает­ся М.С. Грушевский, «импровизированная армада», состояла из разнотипных и не предназначавшихся для боевых действий судов, с самым разнообразным, наспех собранным вооружени­ем, в числе которого вряд ли было много артиллерии, со случай­но и поспешно укомплектованными командами, в значитель­ной степени набранными, по выражению упомянутого же исто­рика, из «всякого сброда». Такая «армада» не могла представлять для казаков слишком большую опасность, что и выявилось в ходе «стояния».

Подробности о действиях десятитысячного войска, направ­ленного для защиты босфорского побережья, нам неизвестны. Поэтому трудно сказать, шло ли оно «вровень с флотом, чтобы защитить землю и море от этих поджигателей», как утверждает А. де Ламартин, либо же имела место несинхронная спешная отправка различных отрядов к прибрежным селениям, но, во всяком случае, это войско не составляли одни янычары, как считает названный автор. Равным образом неизвестно, правы ли В. Миньо, согласно которому воины были «размещены обере­гать Перу, Галату, Скутари и прочие окрестности столицы», и следующий за этим историком Н.А. Смирнов, по которому «до 10 тыс. хорошо вооруженных людей заняли берега Босфора, а также Перу, Галату, Скутари в ожидании высадки казаков»⁵⁷. Можно только предполагать, что поскольку во время набега закрывался вход в Золотой Рог, должны были быть приняты меры и по обороне собственно Стамбула, Галаты и Ускюдара.

Наконец, скажем и о неточностях в литературе, связанных с определением общего времени пребывания казаков на Бос­форе. Согласно А.Л. Бертье-Делагарду, они простояли в про­ливе «на виду у Царьграда целые сутки», что не соответствует действительности, хотя автор и ссылается на И. фон Хамме-ра, В.Д. Смирнова и Д.И. Эварницкого, у которых нет таких утверждений⁵⁸. Невнятно относительно времени выражается М.С. Грушевский: в его истории казаки, разгромив за шесть часов виллы и усадьбы и забрав добычу, «около 9 часов» уходят в море; затем рассказывается о тревоге в Стамбуле, организации импровизированной флотилии, «стоянии» в проливе, продол­жавшемся до вечера, и беспрепятственном уходе казаков домой. Получается, что под «морем», куда казаки ушли около 9 часов, следует понимать пролив (уход с берега на суда, находившиеся в проливе)? 9 часов вечера здесь не могут иметься в виду, так как от рассвета до вечера было гораздо больше шести часов, да и в 9 часов вечера солнце еще не заходило⁵⁹.

Для защиты от набега турецкие власти были вынуждены при­менить знаменитую византийскую цепь, о чем расскажем осо­бо. Эта цепь, имевшая очень долгую историю, уже существовала в начале VIII в. и, перегораживая начало Золотого Рога, закры­вала вход в акваторию константинопольского порта. Она протя­гивалась от мыса Акрополя, который ныне называется Сарай-бурну (мыс Сераля)⁶⁰, до весьма укрепленной Галатской башни морской стены Перы. Направление цепи почти совпадало с на­правлением Галатского моста, связывающего с 1845 г. оба бере­га залива ⁶¹.

Собственно говоря, это была не цепь в прямом смысле, а боновое заграждение, состоявшее из деревянных колод-поплав­ков, которые соединялись кусками железа и железной цепью, и имевшее длину почти 700 м. В целом бон являлся мощной, мас­сивной преградой, для прорыва которой требовались корабли с особым приспособлением — гигантскими.«ножницами» или прочным тараном. «Механизм, регулировавший положение цепи, — по характеристике специалиста, — был устроен таким образом, что ее натягивали и отпускали со стороны города, а в Пере она была наглухо присоединена к башне».

Историки-византинисты считают, что цепь использовалась по крайнем мере пять раз: в 717—718 гг. против арабского фло­та, в 821 г. против повстанцев Фомы Славянина, пытавшихся в союзе с арабами захватить столицу, в 969 г. против русов, в 1203 г. против крестоносцев, сумевших прорвать бон, и в 1453 г. во время осады и взятия Константинополя османами. В этот послед­ний раз установкой заграждения руководил генуэзский инже­нер Бартоломее Солиго, цепь охраняла эскадра христианских кораблей, а район заграждения еще дополнительно обстрели­вался с зубцов крепостных стен города⁶².

В XII в. император Мануил I Комнин прибавил к этой цепи еще одну длиной свыше 1 км — от мыса Акрополя, от Манган-ской башни, до сооруженной им же на подводных камнях у по­бережья Скутари башни Леандра (Кызкулессы, Девичьей баш­ни)⁶³. Некоторые авторы говорят, что цепь протягивалась от этой башни также до Галаты. Боновое заграждение Мануила Комни-на препятствовало подходу к Золотому Рогу из Мраморного моря и первоначально предназначалось против венецианцев.

После взятия Константинополя турки сохраняли цепь в морском арсенале Касымпаше64. И теперь, в июле 1624 г., она понадобилась, чтобы помешать расширению казачьих действий вплоть до собственно Стамбула. О применении цепи против казаков мы знаем от авторов XVII в. «Босфор, — писал П. Рикоут, — был закрыт большой железной цепью, как это делали гре­ческие императоры при осаде Константинополя». Историки Турции подчеркивают, что в 1624 г. цепь использовалась впер­вые за все время османского владычества, первый раз после по­корения византийской столицы, т.е. бон не применялся 171 год. В отношении конкретного использования цепи, места пе­рекрытия морской акватории и, следовательно, района, кото­рый защищала эта цепь, существует разноголосица мнений. По П. Рикоуту, как уже сказано, турки перекрыли Босфорский про­лив. И. фон Хаммер согласен с этим утверждением и, более того, называет точное место перекрытия. «Большая, с завоевания Константинополя еще не применявшаяся цепь, которая тогда запирала гавань, — говорит тюрколог, — была доставлена к Зам­кам Босфора, чтобы последний запереть...» Иначе говоря, по мнению И. фон Хаммера, турки перекрыли пролив между зам­ками Румелихисары и Анадолухисары.

Скажем здесь же, что В.Б. Антонович и М.П. Драгоманов из-за созвучия во множественном числе немецких слов Schloss (замок) и Schlosser (слесарь) неверно перевели хаммеровскую фразу «nach ren Schlossern des Bospores» и «закрыли» не про­лив, как у И. фон Хаммера, а гавань, и этот перевод затем сбил столку некоторых историков. «Большая цепь, сохранявшаяся со времени взятия Константинополя, когда она запирала гавань, — читаем у В.Б. Антоновича и М.П. Драгоманова, — была послана к слесарям Босфора, чтоб заперли гавань...» Приведенную фразу воспроизводит в кавычках и с изменени­ем одного слова В.А. Голобуцкий, правда, приписывая ее не­коему современнику⁶⁵. Слесарей находим и у Д.И. Эварницкого, который, однако, предпочитает закрытие пролива: «Для защиты столицы от страшных хищников велено было отпра­вить к слесарям Босфора большую железную цепь, некогда запиравшую Босфор... и ею запереть пролив от одного берега к другому».

У А. де Ламартина османское командование применяет цепь уже по завершении первого набега казаков для перекрытия Бос­фора, впрочем, в другом месте, чем у И. фон Хаммера: «Турки, чтобы не допустить их возвращения, протянули с одного берега пролива на другой, в устье Черного моря, знаменитую железную цепь, которая закрывала до Магомета II (Мехмеда II. — В.К.) вход из Золотого Рога в Константинополь». Согласно И.В. Цинкайзену, цепь притащили «в исток Босфора» и тем загородили по мере возможности вход. В литературе встречаются и прямые указания на то, что при Мураде IV «протягивали цепи, чтобы остановить нашествие русских», между Румеликавагы и Анадо-лукавагы.