Дженни Даунхэм
Сейчас самое время
Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=5806944
«Сейчас самое время / Дженни Даунхэм; [пер. с англ. Ю. Полещук]. »: РИПОЛ классик; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑386‑04793‑1
Аннотация
Шестнадцатилетняя героиня этой книги только начинает жить, и ей так много хочется успеть. Поэтому она пишет список всех своих желаний и берется за дело. Далеко не все пункты в нем порадуют родителей. Но Тесса понимает, что у нее нет возможности оглядываться на других. Слишком мало времени осталось. Для нее нет «потом». Есть только «сейчас».
«Сейчас самое время» – честный, смелый и невероятно жизнеутверждающий роман. Он в полном смысле слова останавливает время, напоминая о том, что нужно ценить главное, ловить момент, быть смелее в желаниях и наслаждаться приключениями, которые нам дарит каждый день.
Ранее роман выходил на русском языке под названием «Пока я жива».
Дженни Даунхэм
Сейчас самое время
Jenny Downham
Before I die
Отзывы прессы
«В романах для подростков наркотики и случайный секс обычно не встречаются на первых двадцати страницах.
Но от большинства книг для подростков нормальный взрослый человек не расплачется так, что последние главы расплываются перед глазами и их почти невозможно читать. Выдающийся первый роман Дженни Даунхем сочетает в себе и то и другое».
Sunday Times
«Трогательный и смелый роман… напоминающий о том, что нужно ценить главное, ловить момент, быть смелее в желаниях и наслаждаться приключениями – даже если это всего‑навсего поход в бассейн, чашка горячего шоколада или поездка по шоссе в дождь».
|
|
Guardian
«…печальная, но прекрасная книга… Роман о смерти, который славит жизнь».
Irish Times
«…невероятно жизнеутверждающий роман, который учит радоваться жизни».
Heat
«Роман Даунхем правдив и смел, а персонажи потрясающе правдоподобны». Sunday
Telegraph
«„Пока я жива" – роман настолько искренний, грустный и реальный, что мне бы хотелось быть его автором».
Жаклин Уилсон
«Прекрасная лирическая книга, невероятно обостряющая восприятие и чувства. Для Даунхем нет запретных тем…
Она повествует о жизни, которая сгорела так ярко, что у нас тоже возникает желание гореть, а не мерцать».
thebookbag.co.uk
«Исполненный гуманизма роман заставляет глубоко сопереживать его героям. Вряд ли кто‑то сможет удержаться от слёз, читая эту книгу».
Daily Express
«Этому роману суждено вызвать слёзы у сотен тысяч читателей, которые непременно посоветуют его всем своим друзьям».
Observer
«Игра слов и отсылки к поп‑культуре делают книгу невероятно привлекательной для подростков. Прямой, искренний и очень свойский разговор о сексе, преступлении и смерти ведется на равных: это не поучение и не проповедь. Выдающийся дебют».
Writeaway.org
«На удивление жизнеутверждающая книга».
lovereading4kids.co.uk
«Роман‑откровение… язвительный, смешной, не признающий никаких авторитетов… Трогательная и мудрая, прекрасно написанная книга, которая не выходит из головы… незабываемое произведение».
Seven Impossible Things Before Breakfast (blog)
«Великолепный рассказ о жизни подростков… наглядно демонстрирующий, что без любви жизнь теряет всякий смысл».
|
|
The Bookseller
«Трогательная, незабываемая история… о девушке, умирающей от лейкемии. Сюжет не из лёгких, но раскрыт он так оптимистично и вдумчиво, что читать роман – одно удовольствие».
Publishing News
Один
Луи и Арчи с любовью
Как бы я хотела, чтобы у меня был парень. Чтобы он висел в шкафу на вешалке, а я бы его доставала когда вздумается, и он смотрел бы на меня, как парни в фильмах, – так, словно я красавица. Тяжело дыша, он без лишних слов снимал бы кожаный пиджак и расстегивал джинсы. Под ними белые трусы; парень так красив, что у меня кружится голова. Потом он бы меня раздевал. Снимая с меня одежду, он шептал бы (слово в слово): «Тесса, я тебя люблю. Я без ума от тебя. Ты такая красивая».
Я сажусь на кровати и включаю ночник. Ручка есть, но нет бумаги, и я пишу прямо на стене: «Я хочу, чтобы на меня лёг парень, хочу почувствовать тяжесть его тела». Потом ложусь и смотрю в небо. Оно странного цвета – угольно‑красного, словно день истекает кровью.
Пахнет сосисками. По субботам всегда сосиски. А к ним пюре и капуста с луковой подливкой. Потом папа возьмёт лотерейный билет, Кэл выберет числа, они с отцом усядутся перед телевизором с подносами на коленях и поужинают. Посмотрят «Икс‑фактор» и «Кто хочет стать миллионером?». Потом Кэл сходит в ванную и ляжет спать, а папа перед сном будет допоздна курить и пить пиво.
Сегодня он уже заходил ко мне. Подошел к окну и раздернул занавески. «Смотри!» – сказал он, когда в комнату хлынул свет.
|
|
Был день, и было небо, и в нём плыли верхушки деревьев. Его силуэт вырисовывался на фоне окна; папа стоял подбоченившись – этакий Могучий Рейнджер.
– Чем я могу тебе помочь, если ты всё время молчишь? – проговорил он, подошёл и присел на край кровати.
Я затаила дыхание. Если долго не дышать, в глазах начинает рябить. Папа погладил меня по голове, нежно массируя пальцами кожу.
– Дыши, Тесса, – прошептал он.
Вместо этого я схватила с тумбочки шапку и натянула на глаза. Тогда он ушёл.
Сейчас он внизу, жарит сосиски. Я слышу, как шипит жир, как булькает в кастрюле подливка. Не знаю, действительно ли всё это слышно сверху, но меня уже ничем не удивишь. Я слышу, как Кэл расстёгивает куртку (он ходил в магазин за горчицей). Десять минут назад ему выдали фунт и велели не разговаривать с незнакомцами. Пока его не было, папа курил на заднем крыльце. Я слышала шорох листьев, падающих на траву у его ног. Наступает осень.
– Повесь куртку и сходи спроси, не нужно ли чего Тессе, – говорит папа. – У нас есть черника. Вдруг она захочет?
Кэл в кроссовках; когда он прыжками поднимается по лестнице и входит в мою комнату, в его подошвах хлюпает воздух. Я делаю вид, будто сплю, но Кэла это не смущает. Он наклоняется ко мне и шепчет:
– Даже если ты со мной никогда больше не будешь разговаривать, мне плевать.
Я открываю один глаз и вижу два его голубых глаза.
– Я так и знал, что ты притворяешься, – ухмыляется Кэл. – Папа спрашивает, не хочешь ли ты черники.
– Нет.
– Что ему сказать?
– Скажи, что я хочу слонёнка.
Кэл смеётся.
– Мне будет тебя не хватать, – признается он и уходит, оставив меня лежать на сквозняке с открытой дверью.
Два
Зои без стука заходит в комнату и плюхается ко мне на кровать. Она странно на меня смотрит – так, будто не ожидала здесь увидеть.
– Что поделываешь? – спрашивает она.
– А что?
– Ты больше не спускаешься вниз?
– Тебе что, звонил мой папа?
– У тебя что‑то болит?
– Нет.
Она смеривает меня подозрительным взглядом, потом встаёт и снимает пальто. На ней короткое красное платье в тон сумочке, которую Зои бросила на пол.
– Ты куда‑то собралась? – интересуюсь я. – У тебя свидание?
Она пожимает плечами, подходит к окну и выглядывает в сад. Водит пальцем по стеклу. Потом говорит:
– Может, тебе стоит поверить в Бога.
– С чего это?
– Как и всем нам. Всему человечеству.
– Едва ли. Похоже, Бог умер.
Она оборачивается и смотрит на меня. Лицо бледное, как зима. За её плечом, мигая, по небу летит самолёт.
– Что ты там написала на стене? – интересуется она.
Не знаю, зачем я дала ей это прочесть. Наверно, мне хочется, чтобы что‑то случилось. Надпись сделана чёрными чернилами. Под взглядом Зои слова корчатся, как пауки. Зои перечитывает их несколько раз подряд. Терпеть не могу, когда она так жалостливо на меня смотрит.
– Да уж, это явно не Диснейленд, – тихонько произносит она.
– А я разве говорила, что хочу в Диснейленд?
– Мне так казалось.
– Ты ошибалась.
– Я думаю, твой папа ждёт, что ты попросишь пони, а не парня.
Как здорово слышать наш смех. Смеяться больно, но мне всё равно нравится. Обожаю хохотать над чем‑то с Зои, потому что знаю: мы представляем себе одни и те же дурацкие картинки. Стоит ей сказать: «Тогда уж скорее подошла бы племенная ферма», как мы обе заходимся в истерике от смеха.
– Ты плачешь? – спрашивает Зои.
Не знаю. Наверно. Я всхлипываю, как женщины в телевизоре, у которых погибла вся семья. Я подвываю, как зверь, отгрызающий себе лапу. Всё наваливается как‑то сразу: как будто пальцы мои – лишь кости, а кожа почти прозрачна. Я чувствую, как в левом лёгком размножаются клетки, наваливаются одна на другую, словно пепел, медленно заполняющий сосуд. Скоро я не смогу дышать.
– Бояться естественно, – говорит Зои.
– Нет.
– А вот и да. Что бы ты ни чувствовала, так и должно быть.
– Представь, что ты постоянно живёшь в страхе.
– Запросто.
Но куда ей! Откуда ей знать, как это, если у неё впереди целая жизнь? Я снова прячусь под шапкой, всего на секунду, потому что мне будет не хватать дыхания. И болтовни. И рыб. Люблю рыб. Мне нравится, как они открывают и закрывают рот.
Туда, куда мне предстоит отправиться, ничего с собой не возьмёшь.
Зои следит, как я вытираю глаза краешком одеяла.
– Помоги мне, – прошу я.
Она озадаченно глядит на меня:
– В чём?
– Они пока на бумажках. Я перепишу их набело, и ты меня заставишь это сделать.
– Заставлю сделать что? То, что ты написала на стене?
– И не только, но сначала – парень. Зои, ты тысячу раз занималась сексом, а я даже ни с кем не целовалась.
Зои задумалась над моими словами. Я вижу, что они запали ей глубоко в душу.
– Не то чтобы тысячу, – наконец произносит она.
– Ну пожалуйста, Зои. Даже если я буду тебя просить, даже если я тебя чем‑то обижу, ты меня заставляй. У меня целый список желаний.
Наконец она соглашается, и это выходит у неё так непринуждённо, словно я попросила почаще меня навещать.
– Правда?
– Ну я же обещала, разве нет?
Интересно, понимает ли она, во что ввязалась?
Я сажусь на кровати и смотрю, как Зои роется в моём шкафу. Наверно, она что‑то задумала. И это мне в ней нравится. Но лучше бы ей поторопиться, потому что я начинаю думать о всякой всячине. О морковке. О воздухе. Утках. Грушевых деревьях. Бархате и шёлке. Озёрах. Мне будет не хватать льда. И дивана. И гостиной. И Кэловых фокусов. И всего белого – молока, снега, лебедей.
Зои выудила из шкафа платье с запахом, которое папа купил мне месяц назад. Я даже ценник ещё не срезала.
– Я надену это платье, – сообщает Зои. – А ты моё. – Она расстёгивает пуговицы.
– Мы куда‑то пойдём?
– Тесс, сейчас субботний вечер. Слышала о таком?
Ну конечно. Разумеется, слышала.
Я не вставала несколько часов. Теперь я испытываю странную лёгкость и пустоту. Зои в нижнем белье помогает мне надеть её красное платье. Оно пахнет ею. Ткань мягкая и липнет к телу.
– Зачем мне надо его надевать?
– Иногда здорово почувствовать себя кем‑то другим.
– Кем‑то вроде тебя?
Она задумывается над моими словами.
– А что, – отвечает Зои, – пожалуй, кем‑то вроде меня.
Взглянув на себя в зеркало, я замечаю, до чего переменилась:
большие глаза, дерзкий вид. Я выгляжу просто потрясающе, так, будто для меня нет ничего невозможного. Даже волосы смотрятся здорово: кажется, будто они сбриты нарочно, а не просто так растут. Мы глядим на себя, стоя бок о бок, а потом Зои уводит меня от зеркала, усаживает на кровать, берёт с туалетного столика косметичку и садится рядом со мной. Она выдавливает на палец тональный крем и мажет мне на щёки, а я разглядываю её. Зои очень светлая блондинка с белой кожей; из‑за угрей она выглядит немного диковато. А у меня никогда даже прыщика не было. Тут уж кому как повезет.
Она обводит мне губы контуром и закрашивает помадой. Потом достает тушь и велит мне смотреть прямо на неё. Я пытаюсь представить, каково это – быть Зои. Я часто так делаю, но до конца вжиться в образ никак не получается. Тут Зои снова тащит меня к зеркалу. Я выгляжу великолепно. Почти как она.
– Куда ты хочешь сходить? – спрашивает Зои.
Есть куча мест. Паб. Какой‑нибудь клуб или вечеринка. Мне хочется в большую тёмную комнату, в которой много народу и все танцуют, то и дело задевая друг друга. Я хочу услышать тысячу оглушительно громких песен. Я хочу танцевать так быстро, чтобы мои волосы отросли до пят. Я хочу оглушительно громко кричать, перекрывая уханье басов. Я хочу, чтобы меня бросило в жар и я грызла бы лёд.
– Пошли куда‑нибудь потанцуем, – предлагаю я. – Найдём каких‑нибудь парней и займёмся с ними сексом.
Из гостиной выходит папа и поднимается по ступенькам. Он делает вид, будто шёл в туалет, и притворяется, что не ожидал нас увидеть.
– Ты встала! – восклицает он. – Чудо! – Папа сдержанно, явно завидуя, кивает Зои в знак благодарности. – Как тебе это удалось?
Потупившись, Зои улыбается:
– Просто её надо было немножко растормошить.
– И чем же ты её расшевелила?
Выпятив бедро, я поясняю, глядя отцу прямо в глаза:
– Мы с Зои идём танцевать стриптиз.
– Смешно, – отвечает он.
– Нет, правда.
Он качает головой, поглаживает живот. Мне его жалко, потому что он не знает, что делать.
– Ладно, – говорю я. – Мы идём в клуб.
Папа смотрит на часы, как будто это ему что‑то даст.
– Я за ней присмотрю, – обещает Зои так мило и невинно, что я почти ей верю.
– Нет, – возражает отец. – Ей нужен отдых. В клубе накурено и шумно.
– Если ей нужен отдых, зачем вы мне тогда звонили?
– Я хотел, чтобы ты с ней поговорила, а не уводила с собой!
– Не беспокойтесь, – смеётся Зои, – я её верну.
Я чувствую, как всё моё оживление куда‑то испаряется, потому что знаю: папа прав. Сходив в клуб, я буду неделю спать. Если я переутомлюсь, потом непременно буду за это расплачиваться.
– Ладно, – говорю я. – Какая разница.
Зои хватает меня за руку и тащит за собой по лестнице.
– Мама дала мне машину, – сообщает она, – к трём часам я привезу Тессу домой.
Папа не соглашается: три часа – это поздно; он просит Зои привезти меня домой к полуночи. Он повторяет это несколько раз, пока Зои достаёт из шкафа в прихожей моё пальто. Мы выходим из дома; я кричу «Пока!», но папа не отвечает. Зои закрывает за нами дверь.
– Может, и правда к полуночи? – спрашиваю я у Зои.
Она поворачивается ко мне:
– Послушай, подруга, если уж ты собралась как следует оттянуться, учись нарушать правила.
– Почему бы нам не вернуться к полуночи? Папа будет волноваться.
– Ну и пусть, какая нам разница? Уж кому‑кому, а тебе точно не придётся отвечать.
Никогда об этом не задумывалась.
Три
В клуб мы проходили легко. В субботу вечером девушек на тусовках маловато, а у Зои шикарная фигура. При виде Зои вышибалы пускают слюни и машут нам, чтобы мы шли в начало очереди. Покачивая бёдрами, Зои заходит в клуб; вышибалы провожают нас взглядом, пока мы идём через холл к гардеробу.
– Приятного вам вечера, девушки! – кричат они. Денег с нас не берут. Нам всё бесплатно.
Сдав пальто в гардероб, мы идём в бар и заказываем две колы. Зои добавляет в бокал ром из принесённой с собой фляжки. Она поясняет, что так делают все студенты их колледжа, потому что это дешевле, чем покупать выпивку в клубе. Мне пить нельзя, и это правило я нарушать не собираюсь, потому что спиртное напоминает мне о лучевой терапии. Как‑то раз между процедурами я смешала напитки из папиного бара и жутко напилась, и теперь в моей памяти одно неотделимо от другого. Алкоголь и ощущения после тотального облучения всего организма.
Мы прислоняемся к стойке бара и оглядываем зал. Клуб набит битком, на танцполе полно народу. Лучи света перескакивают с бюста на бюст, рыщут по задницам, по потолку.
Зои заявляет;
– Кстати, у меня есть презервативы. Если понадобятся, они в сумке. – Она касается моей руки. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Точно?
– Да.
Бурлящий субботним вечером клуб – то, чего мне и хотелось. Я взялась за список, и Зои мне помогает. Сегодня я вычеркну первый пункт – секс. И пока не выполню все десять, не умру.
– Смотри‑ка, – говорит Зои, – как тебе вон тот? – Она указывает на парня. Тот и вправду неплохо танцует, с закрытыми глазами, будто он один в клубе и ему не нужно ничего, кроме музыки. – Он тут каждую неделю бывает. Не представляю, как ему удаётся здесь накуриваться. Симпатичный, правда?
– Торчок мне не нужен.
Зои смотрит на меня неодобрительно:
– Ты что, сдурела?
– Если он под кайфом, то потом меня и не вспомнит. И алкаш мне тоже не нужен.
Зои со стуком ставит бокал на стойку:
– Я надеюсь, ты не намерена влюбиться? Только не говори мне, что это тоже в списке.
– Нет, этого нет.
– Вот и хорошо. Ты уж извини, что я напоминаю, но времени у тебя маловато. Ну, за дело!
Она тащит меня за собой на танцпол. Мы подходим достаточно близко, чтобы Торчок нас заметил, и танцуем.
Всё идёт прекрасно. Кажется, будто мы все – одна семья: мы двигаемся и дышим в одном темпе. Народ осматривается, приглядывается друг к другу. И этого у меня уже никто не отнимет. Субботним вечером танцевать в клубе в красном платье Зои, притягивая взгляды парня. У кого‑то из девушек и этого нет. Даже такой малости.
Я знаю, что будет дальше: у меня была масса времени для чтения, и я помню все сюжеты. Торчок придвинется ближе, чтобы получше нас разглядеть. Зои на него и не посмотрит, а я посмотрю. Я не отведу взгляда, и, наклонившись ко мне, он спросит, как меня зовут. Я отвечу: «Тесса», и он повторит за мной – твёрдое «т», свистящее двойное «с», многообещающее «а». Я кивну, давая понять, что всё правильно, что мне приятно слышать, как ново и нежно звучит моё имя. Парень поднимет руки ладонями вверх, словно говоря: «Сдаюсь, кто же устоит перед такой красавицей?» Я лукаво улыбнусь и опущу глаза. Это подскажет ему, что надо действовать, что я не кусаюсь, а играю по правилам. Он обнимет меня, и мы станем танцевать вдвоём; я положу голову ему на грудь, слушая, как стучит его сердце – сердце незнакомого парня.
Но выходит иначе. Я забыла три вещи. Первое – что в книгах всё не так, как в жизни. Ещё я забыла, что на флирт у меня нет времени. А Зои это помнит. Она – третье, о чём я забыла. И Зои берёт дело в свои руки.
– Это моя подруга, – перекрикивая музыку, сообщает она Торчку. – Её зовут Тесса. Она не прочь дунуть, если ты ей дашь.
Он улыбается, протягивает мне косяк, рассматривает нас обеих, задержав взгляд на длинных волосах Зои.
– Чистая трава, – шепчет Зои.
Что бы это ни было, дым густой, и от него щиплет в горле. Я захожусь в кашле, у меня кружится голова. Я передаю косяк Зои, которая делает глубокую затяжку и возвращает его парню.
Теперь нас трое, мы вместе движемся в такт ударным, которые бьют нам в подошвы, отдаваясь в крови. На развешанных по стенам экранах мерцают калейдоскопические узоры. Косяк снова идёт по кругу.
Не знаю, сколько проходит времени. Быть может, часы. Минуты. Я знаю только, что останавливаться нельзя, вот и всё. Если я буду танцевать, тёмные углы зала не надвинутся на меня и тишина между треками не станет громче. Если я буду танцевать, то снова увижу корабли на море, поем мидий, услышу, как скрипит под ногами первый снег.
Зои протягивает мне новый косяк. «Ты рада, что пошла?» – одними губами спрашивает она.
Я останавливаюсь, чтобы вдохнуть, и по‑дурацки застываю на месте, перестав двигаться. Мираж мгновенно рассеивается. Я бодрюсь, но на душе у меня кошки скребут. Зои, Торчок и все остальные далеки и фальшивы, как телепередача. Наверно, я уже никогда не стану одной из них.
– Сейчас вернусь, – сообщаю я Зои.
В тишине туалета я сижу на унитазе, уставясь на колени. Если ещё чуть‑чуть приподнять платье, я увижу живот. Он до сих пор в красных пятнах. И бёдра тоже. Кожа сухая, как у ящерицы, сколько бы я ни мазалась кремом. На руках с внутренней стороны – следы от игл.
Пописав, я вытираюсь и поправляю платье. Выйдя из кабинки, я замечаю Зои, которая ждёт меня у сушилки. Я не слышала, как она вошла. Глаза её темнее прежнего. Я медленно мою руки. Чувствую, что она смотрит на меня.
– У него есть приятель, – говорит Зои. – Он симпатичнее, но, если хочешь, бери Торчка: сегодня же твой вечер. Их зовут Скотт и Джейк. Сейчас мы поедем к ним.
Оперевшись о край раковины, я разглядываю своё лицо в зеркале. Глаза кажутся чужими.
– Джейком зовут одного из Твинисов1, – замечаю я.
– Слушай, – раздражается Зои, – ты собираешься заняться сексом или нет?
Девушка у соседней раковины бросает на меня быстрый взгляд. Мне хочется объяснить ей, что я не такая, как она подумала. На самом деле я хорошая, и мы бы, наверно, с ней подружились. Но времени нет.
Зои вытаскивает меня из туалета и волочёт за собой к бару.
– Вон они. Этот твой.
Парень, на которого она показывает, стоит, заложив большие пальцы за ремень. Он похож на задумчивого ковбоя. Он нас не видит, и я застываю на месте.
– Я не могу!
– Можешь! Живи быстро, умри молодым, оставь симпатичный трупик!
– Нет!
У меня горит лицо. Здесь нечем дышать. Где дверь, через которую мы пришли?
Зои хмурится:
– Ты сама меня просила тебя заставить! И что мне теперь делать?
– Ничего. Не надо тебе ничего делать.
– Хватит дурить!
Зои качает головой и пробирается через танцпол к выходу. Я спешу за ней и вижу, как она протягивает гардеробщику мой номерок.
– Что ты делаешь?
– Беру твоё пальто. Потом поймаю такси, и вали себе домой.
– Ты же не можешь ехать к ним одна!
– Увидишь.
Зои распахивает дверь и оглядывается. Очередь рассеялась, и на улице тихо; такси не видно. На тротуаре голуби клюют объедки из пакета, в каких кафе продают еду навынос.
– Ладно тебе, Зои. Я устала. Отвези меня домой. Ну пожалуйста.
Она пожимает плечами:
– Ты всегда устаёшь.
– Сколько можно злиться?
– Сколько можно нудеть?
– Я не хочу ехать к каким‑то незнакомым парням. Там же может случиться всё что угодно.
– И хорошо. Иначе вообще ничего и никогда не случится.
Внезапно заробев, я переминаюсь с ноги на ногу.
– Я хочу, чтобы всё прошло идеально. А если я прыгну в постель с первым попавшимся парнем, кто я тогда буду? Шлюха?
Зои поворачивается ко мне. Её глаза блестят.
– Нет. Просто это жизнь. Ты думаешь, сесть в такси и поехать домой к папочке – это лучше?
Я представляю, как ложусь в постель, дышу спёртым воздухом своей комнаты, просыпаюсь утром, и всё по‑прежнему.
Зои снова улыбается.
– Поехали, – говорит она. – Вычеркнешь первый пункт из своего списка. Я же знаю, тебе этого хочется. – Её улыбка заразительна. – Соглашайся, Тесса. Давай решайся!
– Хорошо.
– Ура!
Зои хватает меня за руку и ведёт к входу в клуб.
– Тогда напиши папе эсэмэску, что заночуешь у меня, и вперёд.
Четыре
– Ты не любишь пиво? – спрашивает Джейк.
Он опирается о кухонную раковину; я стою рядом с ним. Очень близко. Нарочно.
– Я хочу чаю.
Он пожимает плечами, чокается бутылкой о мою кружку и, запрокинув голову, пьёт. Я вижу, как двигается его кадык, когда он глотает, и маленький бледный шрамик у подбородка – след какой‑то давней травмы. Джейк вытирает губы рукавом и замечает мой взгляд.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Ага. А ты?
– Да.
– Вот и хорошо.
Он улыбается мне. У него приятная улыбка. И это здорово. Будь он урод, всё было бы гораздо сложней.
Полчаса назад Джейк со своим приятелем Торчком, ухмыльнувшись друг другу, привели нас с Зои к себе домой. Эти ухмылки говорили, что ребята добились своего. Зои им сказала, чтобы не радовались раньше времени, но мы зашли в дом, и Торчок помог ей снять пальто. Зои смеялась его шуткам, брала косяки, которые он для неё скручивал, и в конце концов укурилась.
Мне было видно её через дверь. Они включили музыку, какой‑то мягкий джаз, выключили свет и танцевали, медленно и лениво кружась по ковру. В одной руке Зои держала косяк, вторую засунула сзади за пояс штанов Торчка. Он обнимал её обеими руками, и казалось, будто они держатся друг за друга.
Тут до меня доходит, что я пью чай на кухне, вместо того чтобы осуществлять свой план, и понимаю, что пора браться за дело. В конце концов, я сама эту кашу заварила.
Одним глотком я допиваю чай, ставлю кружку на сушилку и прижимаюсь к Джейку. Пальцы наших ног соприкасаются.
– Поцелуй меня, – прошу я, и, едва договорив, понимаю, до чего это смешно. Но Джейк, похоже, ничего не замечает. Он ставит пиво и наклоняется ко мне.
Мы целуемся очень нежно, едва прикасаясь губами, ловим дыхание друг друга. Я всегда знала, что буду целоваться хорошо. Все статьи в журналах прочитала – ну, те, в которых объясняют, как сделать, чтобы не мешал нос, и про избыток слюны, и куда девать руки. Хотя, конечно, я и представить не могла, что буду чувствовать на самом деле: его щетина слегка царапает мой подбородок, он проводит языком по моим губам, засовывает язык мне в рот.
Мы целуемся долго и всё теснее прижимаемся, наклоняясь друг к другу. Так классно быть с кем‑то, кто ничего обо мне не знает. Мои руки смело лезут ему под футболку, поглаживают спину, поясницу. Какой же он крепкий и здоровый.
Я открываю глаза, чтобы посмотреть, нравится ли Джейку, что я делаю, но мой взгляд привлекают окно за его спиной и утопающие во тьме деревья. Чёрные веточки барабанят по стеклу, точно пальцы. Я зажмуриваюсь и прижимаюсь к Джейку. Я чувствую через платье, как сильно он меня хочет. Он издаёт еле слышный глухой стон.
– Пойдём наверх, – просит он.
Джейк подталкивает меня к двери, но я отстраняюсь, уперевшись рукой ему в грудь, и задумываюсь.
– Пойдём, – повторяет он. – Ты же хочешь, правда?
Я чувствую, как стучит его сердце под моими пальцами. Он улыбается мне. Я же хочу, верно? Разве я не за этим приехала?
– Ладно.
Джейк переплетает свои пальцы с моими; ладонь у него горячая. Он ведёт меня через гостиную к лестнице. Зои целуется с Торчком. Он прислонился спиной к стене, она просунула ногу меж его ног. Когда мы проходим мимо них, они, услышав наши шаги, оборачиваются. Вид у обоих встрёпанный и возбуждённый. Зои показывает мне язык. Он блестит, как рыбка в норке.
Отпустив руку Джейка, я иду к дивану за сумочкой Зои. Я роюсь в сумке, спиной чувствуя их взгляды, ленивую усмешку на лице Торчка. Джейк ждёт, прислонившись к дверному косяку. Интересно, он сделал знак Торчку, что всё о'кей? Мне не видно. Я никак не могу найти презервативы, даже не знаю, как они выглядят, в чём они – в пакетике или в пачке. В замешательстве решаю забрать сумку с собой. Если Зои понадобятся презервативы, она поднимется и возьмёт у меня.
– Пошли, – говорю я.
Я иду за Джейком по лестнице, не сводя глаз с его бёдер – для храбрости. Я испытываю какое‑то новое, незнакомое чувство; немного подташнивает и кружится голова. Не думала, что, поднимаясь по лестнице вслед за парнем, я вспомню о больничных коридорах. Наверно, я просто устала. Я перебираю в уме, что нужно делать, когда тошнит, – подышать свежим воздухом: открыть окно или, если есть силы, выйти на улицу. И постараться отвлечься – что‑то сделать, что угодно, лишь бы не думать о тошноте.
– Сюда, – произносит Джейк.
Спальня у него самая обычная – маленькая комнатка, где стоят письменный стол, компьютер, стул, односпальная кровать, а на полу валяются книги. На стенах висит несколько черно‑белых постеров – в основном фотографии джазовых музыкантов.
Он смотрит, как я оглядываю его комнату.
– Хочешь, поставь сумку на пол, – предлагает он.
Джейк срывает с постели грязное белье и швыряет на пол, расправляет одеяло, садится и пригласительно хлопает ладонью по кровати рядом с собой.
Я не двигаюсь. Я не сяду на кровать, пока он не выключит свет.
– Зажги свечу, – прошу я.
Джейк открывает ящик, достает спички и встаёт, чтобы зажечь стоящую на столе свечу. Он выключает верхний свет и опускается на кровать.
Вот сидит настоящий, живой парень, смотрит на меня, ждёт меня. Теперь дело за мной, но я чувствую, как теснит у меня в груди, как бьётся сердце. Чтобы он не подумал, будто я полная идиотка, наверно, мне нужно притвориться кем‑то ещё. Я решаю стать Зои и начинаю расстёгивать пуговицы её платья.
Он следит, как я расстёгиваю пуговицу за пуговицей. Облизывает губы. Три пуговицы.
Джейк поднимается с кровати и просит:
– Дай я.
Его пальцы действуют проворно. Он уже явно занимался сексом. С другой девушкой, в другой вечер. Интересно, где она сейчас. Четыре пуговицы, пять; красное платье сползает с плеч на бёдра и, нежно скользнув по ногам, падает на пол. Я отхожу в сторону и встаю перед Джейком в одном лифчике и трусиках.
– Что это? – Он кивает на сморщенную кожу у меня на груди.
– Я болела.
– Чем?
Я закрываю ему рот поцелуями.
Голая, я пахну по‑другому – мускусно, пряно, сексуально. От Джейка пахнет иначе – дымом и чем‑то сладковатым. Наверно, жизнью.
– Ты не хочешь раздеться? – голосом Зои интересуюсь я.
Он поднимает руки и стягивает через голову футболку. На секунду его лицо скрывается из виду, но обнажается тело – узкая юная грудь в веснушках, блестящие тёмные волосы под мышками. Он бросает футболку на пол и снова целует меня. Он пытается не глядя расстегнуть ремень одной рукой, но у него ничего не получается. Тогда он отстраняется и, не сводя с меня глаз, нащупывает пуговицу и молнию. Он снимает штаны и остаётся в одних трусах. Секунду он мнётся в нерешительности – как будто стесняется. Я гляжу на его ноги в белых носочках – он выглядит невинно, словно младенец, – и мне хочется что‑нибудь ему подарить.
– Я никогда раньше ни с кем не была, – признаюсь я. – Я никогда не спала с парнем.
Со свечки капает воск.
Джейк молчит, потом потрясенно качает головой:
– Ух ты, ничего себе!
Я киваю.
– Иди ко мне.
Я прячу лицо у него на плече. Это успокаивает меня, и кажется, что всё будет хорошо. Одной рукой Джейк обнимает меня, а другой гладит по спине, по шее. У него тёплая ладонь. Два часа назад я даже не знала, как его зовут.
Может, нам не надо заниматься сексом. Мы просто полежим, обнявшись, под одеялом и заснём. Быть может, мы полюбим друг друга. Он найдёт средство, которое меня вылечит, и я буду жить вечно.
Но это не так.
– У тебя есть презервативы? – шепчет он. – А то мои кончились.
Я беру сумку Зои и выворачиваю на пол у наших ног. Джейк находит презерватив, кладёт его на тумбочку у кровати и снимает носки.
Не торопясь, я расстегиваю лифчик. Ни один парень никогда не видел меня голой. Джейк пожирает меня глазами и не знает, с чего начать. Я слышу, как колотится моё сердце. Джейк с трудом снимает штаны – у него эрекция. Я стягиваю трусики и чувствую, что дрожу. Мы оба голые. Мне вспоминаются Адам и Ева.
– Всё будет хорошо, – успокаивает Джейк, берёт меня за руку, ведёт к кровати, отбрасывает одеяло, и мы ложимся.
Это лодка. Берлога. Убежище.
– Тебе понравится, – обещает Джейк.
Мы не спеша начинаем целоваться; он медленно водит пальцами по моему телу. Мне нравится, как мы нежны друг с другом, как неторопливы наши движения в мерцании свечи. Но это длится недолго. Его поцелуи становятся настойчивее, язык мечется у меня во рту, словно хочет проникнуть глубже, но не может. Руки Джейка, не останавливаясь ни на минуту, сжимают и гладят меня. Наверно, он что‑то ищет? Он повторяет: «Да, да», но, кажется, говорит не со мной. Глаза его закрыты; он прильнул губами к моей груди.
– Посмотри на меня, – прошу я, – мне нужно, чтобы ты на меня посмотрел.
Он приподнимается на локте:
– Что?
– Я не знаю, что делать.
– Всё нормально. – Его глаза так потемнели, что я его не узнаю. Как будто он превратился в кого‑то другого – теперь он даже не тот едва знакомый парень, что был несколько минут назад. – Всё в порядке.
И он снова приникает губами к моей шее, груди, животу, и вот уже мне не видно его лица.
Его руки тоже спускаются вниз, и я не знаю, как ему сказать, чтобы он прекратил. Я отодвигаюсь, но Джейк не перестаёт. Его пальцы копошатся меж моих ног, и я задыхаюсь от смущения, потому что со мной никто никогда так не делал.
Что не так, почему я растерялась? Я‑то думала, будто знаю, что делать и как это произойдёт. Но у меня ничего не получается, и кажется, что Джейк меня заставляет, хотя ведь я сама должна всё уметь и направлять его.
Я прижимаюсь к нему, обвиваю руками поясницу и глажу по спине, словно он собака, которая непонятно чего от меня хочет.
Джейк отстраняется и садится на кровати:
– Тебе хорошо?
Я киваю.
Он тянется к тумбочке, на которой оставил презерватив. Я смотрю, как он его надевает. Ловко, ничего не скажешь.
– Ну, давай?
Я снова киваю. Отказаться было бы оскорбительно.
Он ложится на кровать, раздвигает мои ноги своими, прижимается, наваливается на меня. Вот‑вот я почувствую его член в себе и пойму, почему же все так любят секс. Этого‑то я и хотела.
За те четыре минуты, что проходят, пока красные цифры 3:15 на его электронных часах не превращаются в 3:19, я успеваю подметить множество мелочей. Я вижу его ботинки, которые валяются у двери. Она закрыта неплотно. На потолке в дальнем углу лежит странная тень, похожая на лицо. Я вспоминаю потного толстяка, который однажды пробежал трусцой по нашей улице. Я думаю о яблоках. Решаю, что прятаться лучше всего под кроватью или лицом в мамины колени.
Опираясь на руки, Джейк медленно двигается надо мной. Он зажмурился, отвернулся в сторону. Вот оно. Всё по‑настоящему. Прямо сейчас. Я занимаюсь сексом.
Когда всё заканчивается, я лежу под ним, чувствуя себя растерянной, маленькой и слабой, и мне не хочется говорить. Какое‑то время мы не двигаемся, потом он скатывается и всматривается в моё лицо в темноте.
– Что с тобой? – спрашивает он. – Что‑то не так?
Я не могу взглянуть ему в лицо, поэтому я придвигаюсь к Джейку, прижимаюсь, прячусь в его объятиях. Я понимаю, что веду себя как полная идиотка. Я хлюпаю носом, точно младенец, и не могу остановиться. Ужас. Он гладит меня по спине, шепчет мне на ухо «Тс‑с‑с» и потихоньку высвобождается из моих рук, так что теперь ему видно моё лицо.
– Что случилось? Ты же не будешь говорить, что тебе не хотелось?
Я вытираю глаза краешком одеяла. Сажусь на кровати, свесив ноги, так что они касаются ковра. Я сижу спиной к Джейку и, при‑щурясь, пытаюсь разглядеть свою одежду. Она раскинулась по полу причудливой тенью.
В детстве папа частенько катал меня на плечах. Я была такая маленькая, что ему приходилось придерживать меня руками за спину, чтобы я не свалилась; я сидела так высоко, что могла достать ветки деревьев. Я никогда не расскажу об этом Джейку. Ему до этого нет дела. Мне кажется, люди не понимают, что им говорят. Их ничем не проймёшь.
Я поспешно натягиваю одежду. Красное платье кажется меньше прежнего; я пытаюсь натянуть его на колени. Неужели я и правда отправилась в таком виде в клуб?
Я надеваю туфли, собираю Зоину мелочовку с ковра в сумочку.
– Тебе не обязательно уходить, – произносит Джейк, привстав на локте. В мерцании свечи его грудь кажется бледной и слабой.
– Я так хочу.
Он откидывается на подушку. Его рука свисает с кровати; коснувшись пола, пальцы сжимаются. Джейк медленно качает головой.