Энтони Берджесс. Заводной апельсин




Перевод: Владимир Бошняк

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

-- Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, то есть Алекс, и три моихdruga, то есть Пит, Джорджик и Тем, причем Тем был и в самом деле пареньтемный, в смысле glupyi, а сидели мы в молочном баре "Korova", шевеля mozgoiнасчет того, куда бы убить вечер--подлый такой, холодный и сумрачный зимнийвечер, хотя и сухой. Молочный бар "Korova" -- это было zavedenije, гдедавали "молоко-плюс", хотя вы-то, бллин, небось уже и запамятовали, что этобыли за zavedenija: конечно, нынче ведь все так скоро меняется, забываетсяпрямо на глазах, всем plevatt, даже газет нынче толком никто не читает. Вобщем, подавали там "молоко-плюс" -- то есть молоко плюс кое-какая добавка.Разрешения на торговлю спиртным у них не было, но против того, чтобыподмешивать кое-что из новых shtutshek в доброе старое молоко, закона еще небыло, и можно было pitt его с велосетом, дренкромом, а то и еще кое с чем изshtutshek, от которых идет тихий baldiozh, и ты минут пятнадцать чувствуешь,что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левомботинке, а сквозь mozg проскакивают искры и фейерверки. Еще можно было pitt"молоко с ножами", как это у нас называлось, от него шел tortsh, и хотелосьdratsing, хотелось gasitt кого-нибудь по полной программе, одного всейkodloi, а в тот вечер, с которого я начал свой рассказ, мы как раз это самоеи пили. Карманы у нас ломились от babok, а стало быть, к тому, чтобы сделать впереулке toltshok какому-нибудь старому hanyge, obtriasti его и смотреть,как он плавает в луже крови, пока мы подсчитываем добычу и делим ее начетверых, ничто нас, в общем-то, особенно не понуждало, как ничто непонуждало и к тому, чтобы делать krasting в лавке у какой-нибудь трясущейсястарой ptitsy, а потом rvatt kogti с содержимым кассы. Однако недаромговорится, что деньги это еще не все. Каждый из нас четверых был prikinut по последней. моде, что в тевремена означало пару черных штанов в облипку со вшитой в шагу железнойчашкой, вроде тех, в которых дети пекут из песка куличи, мы ее такпесочницей и называли, а пристраивалась она под штаны как для защиты, так ив качестве украшения, которое при определенном освещении довольно ясновырисовывалось, и вот, стало быть, у меня эта штуковина была в форме паука,у Пита был ruker (рука, значит), Джорджик этакую затейливую раздобыл, вформе tsvetujotshka, а Тем додумался присобачить нечто вовсе паскудное,вроде как бы клоунский morder (лицо, значит), -- так ведь с Тема-то какойспрос, он вообще соображал слабо, как по zhizni, так и вообще, ну, темный, вобщем, самый темный из всех нас. Потом полагались еще короткие куртки безлацканов, зато с огромными накладными плечами (s myshtsoi, как это у насназывалось), в которых мы делались похожими на карикатурных силачей изкомикса. К этому, бллин, полагались еще галстучки, беловатенькие такие,сделанные будто из картофельного пюре с узором, нарисованным вилкой. Волосымы чересчур длинными не отращивали и башмак носили мощный, типа govnodav,чтобы пинаться. -- Ну, что же теперь, а? За стойкой рядышком сидели три kisy (девчонки, значит), но нас,patsanov, было четверо, а у нас ведь как -- либо одна на всех, либо по однойкаждому. Kisy были прикинуты дай Бог -- в лиловом, оранжевом и зеленомпариках, причем каждый тянул никак не меньше чем на трех- иличетырехнедельную ее зарплату, да и косметика соответствовала (радуги вокругglazzjev и широко размалеванный rot). В ту пору носили черные платья,длинные и очень строгие, а на grudiah маленькие серебристые значочки сразными мужскими именами -- Джо, Майк и так далее. Считалось, что этоmallshiki, с которыми они ложились spatt, когда им было меньше четырнадцати.Они все поглядывали в нашу сторону, и я уже чуть было не сказал (тихонько,разумеется, уголком rta), что не лучше ли троим из нас слегка porezvittsia,а бедняга Тем пусть, дескать, отдохнет, поскольку нам всего-то и проблем,что postavitt ему пол-литра беленького с подмешанной туда на сей раз дозойсинтемеска, хотя все-таки это было бы не по-товарищески. С виду Тем былвесьма и весьма отвратен, имя вполне ему подходило, но в mahafshe ему ценыне было, особенно liho он пускал в ход govnodavy. -- Ну, что же теперь, а?Hanurik, сидевший рядом со мной на длинном бархатном сиденье, идущем по тремстенам помещения, был уже в полном otjezde: glazzja остекленевшие, сидит икакую-то murniu бубнит типа "Работы хрюк-хряк Аристотеля брым-дрымстановятся основательно офиговательны". Hanurik был уже в порядке, вышел,что называется, на орбиту, а я знал, что это такое, сам не раз пробовал, каки все прочие, но в тот вечер мне вдруг подумалось, что это все-таки подлаяshtuka, выход для трусов, бллин. Выпьешь это хитрое молочко, свалишься, а вbashke одно: все вокруг bred и hrenovina, и вообще все это уже когда-тобыло. Видишь все нормально, очень даже ясно видишь -- столы, музыкальныйавтомат, лампы, kisok и malltshikov, -- но все это будто где-то вдалеке, впрошлом, а на самом деле ni hгепа и нет вовсе. Уставишься при этом на свойбашмак или, скажем, на ноготь и смотришь, смотришь, как в трансе, и в то жевремя чувствуешь, что тебя словно зашкирку взяли и трясут, как котенка.Трясут, пока все из тебя не вытрясут. Твое имя, тело, само твое "я", но тебеplevatt, ты только смотришь и ждешь, пока твой башмак или твой ноготь неначнет желтеть, желтеть, желтеть... Потом перед глазами как пойдет всевзрываться -- прямо атомная война, -- а твой башмак, или ноготь, или, там,грязь на штанине растет, растет, бллин, пухнет, вот уже- весь мир, zaraza,заслонила, и тут ты готов уже идти прямо к Богу в рай. А возвратишься оттудараскисшим, хныкающим, morder перекошен -- уу-ху-ху-хуууу! Нормально, вобщем-то, но трусовато как-то. Не для того мы на белый свет попали, чтобыобщаться с Богом. Такое может все силы из парня высосать, все до капли. ---Ну, что же теперь, а? Радиола играла вовсю, причем стерео, так что golosniaпевца как бы перемещалась из одного угла бара в другой, взлетала к потолку,потом снова падала и отскакивала от стены к стене. Это Берти Ласки наяривалодну старую shtuku под названием "Слупи с меня краску". Одна из трех kisok устойки, та, что была в зеленом парике, то выпячивала живот, то смова еговтягивала в такт тому, что у них называлось музыкой. Я почувствовал, как уменя пошел tortsh от ножей в хитром молочишке, и я уже готов был изобразитьчто-нибудь типа "куча-мала". Я заорал "Ноги-ноги-ноги! " как зарезанный,треснул отъехавшего hanygu по чану или, как у нас говорят, v tykvu, но тотдаже не почувствовал, продолжая бормотать про "телефоническую бармахлюндию игрануляндию, которые всегда тыры-дырбум". Когда с небес возвратится, всепочувствует, да еще как! -- А куда? -- спросил Джорджик. -- Какая разница, -- говорю, -- тамglianem -- может что и подвернется, бллин. В общем, выкатились мы в зимнюю необъятную notsh и пошли сперва побульвару Марганита, а потом свернули на Бутбай-авеню и там нашли то, чтоискали, -- маленький toltshok, с которого уже можно было начать вечер. Нампопался ободранный starikashka, немощный такой tshelovek в очках, хватающийразинутым hlebalom холодный ночной воздух. С книгами и задрызганным зонтомподмышкой он вышел из публичной biblio на углу, куда в те времена нормальныелюди редко захаживали. Да и вообще, в те дни солидные, что называется,приличные люди не очень-то разгуливали по улицам после наступления темноты-- полиции не хватало, зато повсюду шныряли разбитные malltshipaltshikiвроде нас, так что этот stari профессор был единственным на всей улицепрохожим. В общем, podrulivajem к нему, все аккуратно, и я говорю:"Извиняюсь, бллин". Глянул он на нас этак puglovato -- еще бы, четверо таких ambalov, даеще откуда ни возьмись, да с ухмылочками, но ничего, отвечает. "Я васслушаю, -- говорит, -- в чем дело? " -- причем этак зычно, учительскимтоном: пытается, значит, представить, будто он и не puglyi вовсе. Я говорю: -- Вижу вот книжонки у тебя под мышкой, бллин. Редкостное, можносказать, удовольствие в наши дни встретить человека, который что-то читает. -- Да ну, -- сказал он, весь дрожа. -- Неужто? Впрочем, да, да. -- Асам все смотрит на нас, на одного, другого, в глаза заглядывает, уже стояпосередине этакого улыбчивого аккуратного квадрата. -- Ага, -- говорю. -- Очень было бы интересно глянуть, бллин, еслиразрешишь, конечно, что это у тебя за книжки такие. Больше всего на светелюблю хорошенькие чистенькие книжки. __ Чистенькие? -- удивился он. -- Хм, чистенькие. -- и тут Пит хватъ унего из-под мышки всю его drebedenn и скоренько нам раздал. Каждому покнижке досталось, кроме Тема. Та, что оказалась в руках у меня, называлась"Введение в кристаллографию", я раскрыл ее и говорю: "Здорово, первый сорт",а сам страницы листаю, листаю. И вдруг говорю таким голосом раздраженным; -- Эт-то еще что такое? Гадкое слово, мне на него и глядеть-то стыдно.Ох, разочаровал ты меня, братец, ох, разочаровал! -- Но где? -- засуетился он. -- Где? Где? -- Ого, -- вступил Джорджик,-- вот уж где грязь так грязь! Вот: одно слово на букву "х", а другое на"п". -- У него была книга под названием "Загадки и чудеса снежинок". -- Надо же, -- присоединился к нам и balbesina Тем, глядя через плечоПита и, как всегда, perebarstshivaja. -- И впрямь, все как по нотам: и чегокуда, и на картинке показано. Слушай, -- говорит, -- да ты же просто грязныйkozlina! -- И это в таком почтенном возрасте, ай-яй-яй, -- заговорил снова я,принимаясь рвать попавшую мне в руки книгу пополам, а мои друзья занялисьтем же с остальными книгами, а особенно старались Тем с Питом, вдвоемрасправляясь с "Ромбоэдрическими структурами". Stari intell сразу в kritsh:"Они не мои! Хулиганство! Вандализм! Это муниципальная собственность! " --или что-то вроде. Попытался даже вроде как вырвать книги у нас из рук, ноэто уж вовсе была hohma. -- Что ж, придется тебя, братец, проучить, -- сказал я. -- Достукался.-- Причем оказавшийся у меня в руках учебник был переплетен очень крепко,нелегко было устроить ему razdryzg -- еще бы, книга была старая, выпущеннаяво времена, когда все делали очень добротно, вроде как не на один день, но явсе же выдирал из нее страницы, комкал и осыпал ими starikashku, оникружились и летали в воздухе, словно огромные снежинки, при этом мои друзьяделали то же самое, и только Тем просто плясал вокруг и кривлялся -- клоун иесть клоун. -- Вот тебе, вот тебе, -- приговаривал Пит. -- Получай под расписку,погань, грязный порнографист! -- Поганое ты otroddje, padia, --- сказал я, и начали мы shustritt. Питдержал его за руки, а Джорджик раскрыл ему пошире pastt, чтобы Тему удобнейбыло выдрать у него вставные челюсти, верхнюю и нижнюю. Он их швырнул намостовую, а я поиграл на них в каблучок, хотя тоже довольно крепенькиепопались, гады, из какого-то, видимо, новомодного суперпластика. Kashkaчто-то там. нечленораздельное зачмокал -- "чак-чук-чок", а Джорджик бросилдержать его за gubiohi и сунул ему toltshok кастетом в беззубый rot, отчегоkashka взвыл, и хлынула кровь, бллин, красота, да и только. Ну, а потом мыпросто раздели его, сняв все до нижней рубахи и кальсон (sfaryh-staryh; Темчуть bashku себе на них глядя не othohotal), потом Пит laskovo лягнул его вбрюхо, и мы оставили его в покое. На заплетающихся ногах он пошел прочь --мы ему не очень-то сильный foltshok сделали, -- только все охал, не понимая,где он и что с ним, а мы похихикали tshutok и прошлись по его карманам, покаТем выплясывал вокруг с замызганным зонтиком, но в карманах мы мало чегообнаружили. Нашли несколько старых писем, из которых некоторые, написанныееще в шестидесятых, начинались с "милый мой дорогой" и всякой прочей driani,еще нашли связку ключей и старую пачкающуюся авторучку. Старина Тем прервалсвою пляску с зонтиком и, конечно же, не выдержал -- принялся читать одно изписем вслух, вроде как чтобы показать всей пустой улице, что он умеетчитать. "Мой дорогой, -- начал он своим писклявым голосом, -- пока тебя нетсо мной, я буду все время о тебе думать, а ты не забывай, пожалуйста,одевайся потеплее, когда выходишь из дому вечерами". Тут он выдал gromkiтакой smeh -- "ух-ха-ха-ха" -- и притворился, будто вытирает этим письмомсебе jamu. -- Ну ладно, -- сказал я. -- Завязываем, бллин. В карманах брюк уstarikashki нашлось немного babok (денег, стало быть) -- не больше трехhrustov, так что всю его melotshiovku мы раскидали по улице, потому что всеэто было курам на смех по сравнению с той капустой, что распирала нашикарманы. Потом мы разломали зонтик, всем тряпкам и одежде устроили razdryzgи разметали их по ветру, бллин, и на том со старым kashkoi-учителем былопокончено. Конечно, я понимаю, то был вариант, так сказать, усеченный, новедь и вечер еще только начинался, так что никаких всяких тамиззи-винни-ненний я ни у кого за это не просил. "Молоко с ножами" к томувремени как раз начинало чувствоваться, что называется, budle zdraste. На очереди стояло сделать смазку, то есть слегка разгрузиться откапусты, тем самым, во-первых, обретя дополнительный стимул, чтобы triahnuttкакую-нибудь лавочку, а во-вторых, купив себе заранее алиби, и мы пошли наЭмис-авеню в пивную "Дюк-оф-Нью-Йорк", где не бывало дня, чтобы в закутке несидели бы три или четыре babusi, lakafa помойное пиво на последние грошовыеостатки своих ГП (государственных пособий). Тут мы уже выступали этакимиpai-malltshikami, улыбались, делали благовоспитанный zdrastiпg, xoтя старыевешалки все равно от страха были в отпаде, их узловатые, перевитые венамиrukery затряслись, расплескивая пиво из стаканов на пол. -- Оставьте нас в покое, ребятки, -- сказала одна из них, вся такаяморщинистая, будто ей тысяча лет, -- не трогайте бедных старух. -- Но мытолько зубами блесь-блесь, расселись, позвонили в звонок и стали ждать,когда придет официант. Он явился, нервно вытирая руки о грязный фартук, и мызаказали себе четыре "ветерана", а "ветеран" -- это в те времена был такойкоктейль очень модный из рома и шерри-бренди, а еще некоторые любилидобавить туда сок лайма--тогда это называлось "канадский вариант". А я иговорю официанту: -- А ну-ка, обслужи babushek по полной программе. Всем по двойномувиски и еще дай им чего-нибудь взять с собой. -- Я вывалил из кармана настол весь свой запас deng, и трое моих друзей сделали то же самое -- ох,времена были! В общем, появились на столе у регеpuglyh старых вешалокстаканы с горючкой, а они сидят ни живы ни мертвы и не знают, чего сказать.Насилу одна из них выдавила: "Спасибо, ребятки", но по ним было видно:смекнули уже, что тут дело нечисто. Ладно, выдали мы им, по бутылке"Янк-Дженерал" -- коньяка, значит, причем это уже с собой, а я еще дал deng,чтобы им с утречка принесли на дом по дюжине пива, а они, дескать, пустьтолько свои voniutshije адреса рассыльному оставят. Потом на оставшуюсякапусту мы скупили в zabegalovke все пироги, крекеры, бутерброды, чипсы ишоколадки, и все это тоже для старых кочерыжек. Потом говорим: "Stshiasвернемся", и под бормотанье старых куриц -- мол, спасибо, ребятки, дай Богвам здopoвья, мальчики -- мы уже пошли на выход без единого цента deng вкарманах. -- Ну и ну, прям что в самом деле какие-то мы dobery, -- сказал Пит.Причем явно наш темный Тем ни в зуб ногой не vjezzhajet, но он помалкивал,чтобы мы не назвали его лишний раз glupym и bezmozgiym. Ну и пошли мы тут жеза угол на Эттли-авеню, там в тот час еще работала лавка, где продавалисласти и tsygarki, Мы сюда уже месяца три как не заходили, на улице былотихо, пустынно -- ни милисентов с автоматами, ни всяких там патрулейополчения, которые в те дни все больше по ту сторону реки сшивались. Наделимы маски -- тогда это было новшество, чудненькие такие, в самом делеbaldiozhno сделаны в виде лиц всяких исторических персонажей (когдапокупаешь, тебе в магазине сразу и фамилию его говорят), так что я былДизраэли, Пит был Элвис Пресли, Джорджик был Генрих VIII, а Тем был поэт поимени П. Б., Шелли; маски были просто otpad: волосы и всякое такое, и ещеспециальная пластмассовая штучка приделана -- дернешь, и вся fignia тут жескатывается трубочкой, чтобы, когда дело сделано, спрятать в сапог; в общем,надели и втроем вошли. Пит остался снаружи па striome -- не то чтобы это такуж нужно было, просто на всякий роzharni. Очутившись в лавке, мы тут жебросились к Слаузу -- он там хозяином был, толстый такой kashka с пивнымбрюхом, который сразу все ponial и кинулся к себе в контору, где у него былтелефон, а может даже и хорошо смазанная шестизарядная pushka. Тем лихоперемахнул прилавок, взметнув ворох пачек с куревом, которые с трескомударили в большой плакат, на котором какая-то kisa демонстрировалапокупателям zuby и grudi для рекламы очередной марки mahry. Все, что можнобыло vidett потом, это единый ком, в который сплелись старина Тем и Слауз,покатившиеся за штору в подсобку. Потом можно было только slyshatt хрипы иудары за шторой, грохот падения каких-то vestshei, ругань, а потом звонстекол: дзынь-ля-ля! Мамаша Слауз, жена хозяина, так и замерла, словнопримерзла к полу за прилавком. Ясно, что, дай ей волю, она сразу подыметkritsh -- убивают, мол, и тому подобный kal, поэтому я скоренько заскочил заприлавок, sgrabastal ее и тоже смял в ком, ощутив в ноздрях vonn еепарфюмерии, а под руками ее трясущиеся обвислые grudi. Я зажал ей rot своейgrablei, чтобы она не bazlala на весь белый свет о том, что ее грабят иубивают, но эта подлая swnka так укусила меня за ладонь, что я сам испустилдикий kritsh, а потом уже и она завопила на всю вселенную, призывая ментов,то есть милисентов. В общем, пришлось выдать ей toltshok гирей от весов, апотом поработать над ней ломиком, которым они ящики распечатывали, и тут ужона как миленькая заплясала под красным флагом. Поваляли мы ее по полу,shmotki, конечно, на ней vrazdryzg, но это уж так, dlia baldy -- и slegontsaпопинали govpodavami, чтобы прекратила свой kritsh. А когда я увидел, какона лежит, выкатив наружу grudi, я еще подумал, может, заняться, но нет, этоу нас было намечено на потом. Взяли мы кассу--очень, кстати, неплохоpripodnialiss -- и с несколькими блоками лучших tsygarok, бллин, svalili. -- Ну и тяжелый же хряк-то он оказался., -- все повторял Тем. Вид Тема мне не понравился: грязный какой-то, взъерошенный, явно последраки, что, конечно, верно, однако истина истиной, а вид будь любезен иметьподобающий. Галстук такой, будто по нему ногами ходили, маска съехала,morder в пыли, и мы втащили Тема в переулок, где, послюнив платки, shutokего подправили, убрали кое-какую griazz. Чего не сделаешь ради дружбы! Назадв пивную "Дюк-оф-Нью-Йорк" мы возвратились очень скоро, я по часам проверил:нас не было каких-нибудь минут десять. Престарелые babushki все еще сидели,попивая пиво и виски, которое мы им поставили, и я сказал: "Привет, девчата,как житуха? " Они опять за свое: "Спасибо, ребятки, дай Бог вам здоровья,мальчики", а мы позвонили в kolokol, пришел на сей раз другой официант, и мызаказали пива с ромом -- ужасно пить, бллин, захотелось; поставили выпивку истарым вешалкам -- на их выбор. Потом я сказал babushkam: "Мы ведь никудаотсюда не выходили, правда же? Все время здесь были, верно? " До них всемгновенно doshlo, отвечают: -- Все верно, ребята. Ни на минуту с глаз не отлучались, как Бог свят.Благослови вас Господь, мальчики. -- И снова за стаканы взялись. Впрочем, это вряд ли было так уж важно. Прошло не меньше получаса,прежде чем менты начали проявлять признаки жизни, да и то пришли всего лишькаких-то два молоденьких мусора, все такие розовенькие под shlemami. Одинговорит: -- Эй вы, кодла, вы что-нибудь знаете про то, что случилось только чтов лавке Слауза? -- Мы? -- невинным тоном спрашиваю я. -- А что там такое случилось? -- Грабеж, избиение. Двое госпитализированы. А ваша кодла где быланынче вечером? -- Нечего со мной таким тоном разговаривать, -- отвечаю. -- Я на этиваши подколки плевать хотел. Мне, бллин, вообще не нравится ваша манераобщения. -- Эти ребята все время здесь были, -- вступились за нас старыеveshalki. --- Дай Бог им здоровья, уж такие парнишки чудные, такие добрые,щедрые! Они все время здесь были, ни на минуту не отлучались. Уж мы-товидели бы, если что не так. -- Мы просто спросили, -- примирительно отозвался молоденький мент. --Работа у нас такая, что ж поделаешь. -- Однако, уходя, он окинул насдовольно мрачным и подозрительным взглядом. Мы проводили их громким,исполненным на губах, салютом: пыр-дыр-дыр-дыр! Но лично сам я находилсобытия той ночи, да и предыдущих тоже, слегка разочаровывающими. Толкомдаже и подраться не с кем. Все просто, как поцелуй в jamu. Впрочем, вечербыл весь еще впереди. Выходя из пивной "Дюк-оф-Нью-Йорк", мы сквозь ее широкую витринуzasekli старого hronika, в смысле пьяницу, распевавшего поганые песни своихпоганых предков, а в промежутках икавшего и рыгавшего так, будто у него впрогнивших вонючих кишках целый поганый оркестр. Если есть vestsh, которую яне выношу, так это именно такое поведение. Ну не могу я смотреть, когдаmuzhik грязный, качается, рыгает пьяным своим выхлопом, сколько бы ему летни было, однако в особенности когда он такая старая obrazina, как этот. Онстоял, будто влипнув в стену, в жутком. и изгвазданном виде -- штаны мятые,на них griazz, kal и Бог знает что еще. Пришлось за него взяться, пару разхорошенько vrezatt, но все равно он продолжал горланить. Песня была такая: Будем вместе мы, моя милая, Хоть ушла ты далеко. Но когда Тем сделалему несколько раз toltshok кулаком по поганым его zubbjam, пьяница петьперестал и заголосил; "Давайте, кончайте меня, трусливые выродки, все равноя не хочу жить, не хочу я жить в таком подлом сволочном мире! " Я велел Темуслегка tormoznuttsia, потому что иногда мне интересно бывало послушать, чтоэти старые hanygi имеют сказать насчет жизни и устройства мира. Я сказал:"О! А отчего это мир, по-твоему, такой уж подлый? " Он выкрикнул: "Это подлый мир, потому что в нем позволяется юнцам вродевас на стариков нападать, и никакого уже ни закона не осталось, ни порядка".Он орал во всю-мочь, в такт словам размахивал rukerami, однако kishki егопродолжали изрыгать все те же блыр-длыр, словно у него внутри что-токрутится или будто сидит в нем какой-то настырный и грубый muzhik, которыйнарочно его zaglushajet, и starikashke приходится воевать с ним кулаками,продолжая орать: "В этом мире для старого человека нет места, а вас я небоюсь вовсе, потому что я так пьян, что бейте сколько хотите--. все равно яболи не почувствую, а убьете, так только рад буду сдохнуть! " Мы похмыкали,похихикали, по ничего ему не отвечали, в он продолжал: "Что это за миртакой, я вас спрашиваю! Человек на Луне, человек вокруг Земли крутится, какэти жуки всякие вокруг лампы, и при этом никакого уважения нет ни к закону,ни к власти. Давайте, делайте, что задумали, хулиганы проклятые, выродкиподлые! " И после этого он выдал нам тот же исполненный на губах салют:пыр-дыр-дыр-дыр! -- точно такой же, каким мы проводили молоденьких ментов, итут же снова запел; Я за родину кровь проливал И с победой вернулся домой -- так чтопришлось его slegontsa zagasitt, что мы и сделали, веселясь и хохоча, но онвсе равно продолжал горланить. Тогда мы ему так vrezali, что он повалилсянавзничь, выхлестнув целое ведро пивной блевотины. Это было так отвратно,что мы, каждый по разу, пнули его сапогом, и уже не песни и не блевотина, акровь хлынула из его поганой cтарой pasti. Потом мы отправились своейдорогой. Только это мы подошли к районной электроподстанции, как появилсяБиллибой со своими пятью koreshami. Дело тут вот в чем: в те дни, бллин,парни ходили больше четверками и пятерками, вроде как автомобильнымикомандами, поскольку четверо -- это как раз экипаж для машины, а шестеро --уже вообще верхний предел. Временами несколько таких небольших шаекобъединялись в одну большую, чтобы получилось что-то вроде армии для ночногосражения, но чаще всего бывало удобней болтаться по городу мелкимигруппками. Биллибой меня дико раздражал. До тошноты, я просто видеть не могего толстый ухмыляющийся morder, к тому же от него еще и vonialo словнопережаренным жиром, пусть даже он, как в тот раз, был разодет в лучшиеshmotki. Мы zasekli их, они нас, и принялись мы друг за другом по-тихомуnabliudatf. Тут-то уж дело намечалось стоящее, будь спок: nozb, tsepp,britva, а не какие-нибудь там кулачки с каблучками. Биллибой с koreshamitormoznuliss, бросив на полпути задуманное -- что-то они там такоесобирались делать с плачущей devotshkoi, которой было лет десять, не больше;она у них уже в kritsh пустилась, но платье все еще было на ней, причемБиллибой держал ее за один ruker, а его первый друг Лео -- за другой. Они,видимо, занимались как раз матерной частью, а к материальной собиралисьперейти чуть позже. Увидели на подходе нас и тут же melkuju kisu отпустили:иди-иди, hnykalka, таких, как ты, на пятак ведро, и она бросилась прочь,посверкивая в темноте белизной тощих коленок и продолжая повизгивать:"Ой-ей-ей! Ой-ей-ей! " А я--с такой еще улыбкой, широкой, дружеской -- иговорю: -- Кого я вижу! Надо же! Неужто жирный и вонючий, неужто мерзкий наш иподлый Биллибой, koziol и svolotsh! Как поживаешь, ты, kal в горшке, пузырьс касторкой? А ну, иди сюда, оторву тебе beitsy, если они у тебя еще есть,ты евнух drotshenyi! -- И с этого началось. Нас было четверо против шестерых, хотя это я уже говорил, но зато у насбыл balbessina Тем, который, при всей своей тупости, один стоил троих позлости и владению всеми подлыми хитростями драки. У Тема вокруг пояса быладважды обернута увесистая tsepp, он размотал ее и принялся shurovatt ею унедругов перед глазами. У Пита с Джорджиком были замечательные острые nozhi,я же, в свою очередь, не расставался со своей любимой старой очень-оченьопасной britvoi, с которой управлялся в ту пору артистически. И пошла у насzaruba в потемках -- старушка луна с людьми на ней только-только ещевставала над горизонтом, а звезды посверкивали, будто nozhi, которым тожехочется vstriatt в наш dratsing. Одному из друзей Билли-боя я ухитрилсябритвой вспороть спереди всю одежду, аккуратненький такой razrez сделал,даже не коснувшись под shmotkami тела. В драке этот приятель Биллибоя несразу обнаружил, что бегает весь нараспашку, как лопнувший стручок, сверкаяголым животом и болтая beitsami, а когда заметил, вышел из себя настолько,что Тем с легкостью до него добрался -- ш-ш-ш-асть его tseppju по glazzjam,и покатился, болезный, кубарем, вопя и завывая. Успех явно сопутствовал нам,и вскоре мы уже взяли главного помощника Биллибоя в каблучки: ослепленныйударом цепи Тема, он ползал и выл, как животное, но получив наконец хорошийtoltshok по tykve, замолк. Из нас четверых вид, как обычно, хуже всех был у Тема: лицо в крови,шмотки грязным комом, зато остальные были в полном порядке. Осталось мнетолько добраться до вонючки Биллибоя, вокруг которого я плясал со своейbritvoi в руке, как какой-нибудь корабельный парикмахер в очень бурнуюпогоду, -- вот-вот popishu его по грязной его поганой hare. У Биллибоя былnozh -- длинный такой выдвижной клинок, но он tshutok отставал с ним отсобытий и особого вреда никому причинить не мог. Да, бллин, истинное былодля меня наслаждение выплясывать этот вальсок--левая, два-три, правая,два-три -- и чиркать его по левой щечке, по правой щечке, чтобы как двекровавые занавески вдруг разом задергивались при свете звезд по обеимсторонам его пакостной жирной физиономии. Вот уже льется кровь, бежит,бежит, но Биллибой явно ни figa не чувствует, по-прежнему топчется со своимдурацким nozhom, как разжиревший voniutshi медведь, а достать меня не может. Тут послышались сирены -- на подходе были менты с пушками наготове,выставленными во все окна полицейской машины. Та hnykalka, должно быть, ужеprojabedala -- будка для вызова мусоров была неподалеку, сразу за районнойэлектроподстанцией. -- Ладно, не бойсь, -- крикнул я напоследок, -- koziol вонючий. Я тебееще beitsy поотрезаю. С тем они и побежали прочь -- все, кроме главного их molotily по имениЛео, который посапывал, лежа на земле, -- медленно, отдуваясь, побежали оник северу, в сторону реки, а мы пошли в. противоположном направлении. Как разза следующим поворотом обнаружился переулок, пустой и темный и с обоихконцов открытый для отхода, и там мы передохнули, сперва быстро-быстрохватая воздух, потом все спокойнее и наконец стали дышать нормально. Былоэто подобно отдыху между подножиями двух ужасающих огромных гор, чьи ролиотводились двум многоквартирным корпусам, во всех окнах которых плясалибыстрые голубоватые сполохи. Все смотрели telik. В тот день происходило то,что у них называлось всемирным вещанием -- одну и ту же программу передавалипо всему миру, кому угодно, а угодно главным образом бывало людишкам среднихлет и среднего достатка. Выступал обычно либо какой-нибудь дурацкийзнаменитый клоун, либо певец-негр, и всю эту volynku ловили в космосеспециальные телевизионные спутники и отбрасывали обратно на Землю. Подождалимы, попыхтели, слышим -- менты с сиренами катят на восток, -- ну, все,значит, пронесло, как говорится. Один balbesina Тем не радовался, все гляделвверх на звезды, на планеты, на Луну эту самую, причем с таким открытымrotom, будто он ребенок и никогда ничего подобного прежде не видывал;глядел-глядел да и выдал: -- Интересно, есть там на них что-нибудь? Вообще, что там наверху можетбыть? Я сильно Ткнул ему в бок, сказав: -- Ну ты, глупый ubludok! Не твоегоума дело. Скорей всего там такая же zhiznn, как здесь: одни режут, а другиеподставляют брюхо под nozh. А сейчас, пока еще не вечер, пойдем-ка, бллин,дальше. Ребята посмеялись, но balbesina Тем поглядел на меня серьезно, а потомснова уставился на звезды и на Луну. И мы пошли по переулку дальше, подголубоватыми сполохами этого самого всемирного вещания с обеих сторон.Теперь нам требовалось заполучить машину, и мы, выйдя из переулка, свернуливлево, где раскинулась площадь Пристли-плейс, как мы определили по сразу жебросившейся в глаза большой бронзовой статуе какого-то старого поэта собезьяной верхней губой и всунутой в немощный дряхлый rot трубой. Шагая ксеверу, мы вышли к старому замызганному Фильмодрому -- облупившейсяразвалюхе, пришедшей в полный упадок, потому что туда ходили разве чтоmalltshiki вроде меня и моих дружков, да и то лишь для того, чтобы сделатькому-нибудь toltshok или razrez либо заняться в темноте добрым старымsunn-vynn. Судя по закрывавшему фасад Фильмодрома рекламному щиту, где,кроме всего прочего, имелось два-три засиженных мухами кадра изпредлагавшейся картины, фильм, по обыкновению, был ковбойским боевиком,причем на стороне шерифа там, естественно, дерутся сплошные ангелы, которыесо страшной силой лупят из револьверов по мерзавцам противникам -- этакаядолбежно-напыщенная vestsh, из тех, что, по милости Госфильма, во множественаводняли в те времена экраны. Машины, припаркованные у киношки, вбольшинстве своем были, прямо скажем, не подарок, дряхлые и разболтанные,однако одна была поновее -- "дюранго" 95-го года, и я решил, что этаподойдет. У Джорджика на связке с ключами имелись и отмычки, дубль-диезы,как они тогда назывались, и вскоре мы были уже в машине -- Тем с Питом селисзади, начальственно попыхивая tsygarkami, а я включил зажигание, завел, имашина недурственно затарахтела, пробуждая в кишках приятное такое, теплоетрепетанье. Ногу на педаль, со стоянки задним ходом, и понеслась -- тольконас и видели. Мы немножко покрутились по задворкам, на переходах распугиваяstarikashek и babushek, зигзагами гоняясь за кошками и так далее. Потом мысвернули к западу. Движения на дороге было немного, и я знай себе давилпедаль до упора, так что "дюранго" заглатывал дорогу, как спагетти. Вскоремимо побежали зимние деревья, стало темно, как бывает только за городом, а водном месте я переехал что-то большое, с ощеренным зубастым rotom,мелькнувшим в свете фар, после чего это что-то заверещало, хрустнув подколесами, и старина Тем на заднем сиденье чуть себе bashku напрочь неотхохотал. Потом попался нам молоденький парнишка, который obzhimalsia сосвоей подружкой под деревом, мы остановились, поулюлюкали tshutok, потомнемножко их для порядку potuzili, дождались, когда они поднимут kritsh, иуехали. У нас была задумана операция "незваный гость". Вот где можно будетот души повеселиться, размять кости и pobestshinstvovatt. Наконец приехали вкакой-то поселок, на краю которого был маленький коттеджик -- торчит себе наотшибе, и маленький садик при нем. Луна стояла уже высоко, коттеджик виднелся очень явственно, я подкатил,поставил машину на тормоз и, покуда остальные трое хихикали, как bezumni, яразглядел на воротах надпись "ДОМ" -- мрачноватое, надо сказать, названиедля усадьбы. Я вышел из машины, приказав koresham вести себя потише ипритвориться серьезными, потом открыл калитку и подошел к двери. Вежливо итихонько постучал, но никто не появился, тогда я постучал tshutok сильней, ина этот раз услышал, что кто-то подошел, щелкнул замок, дверь на дюйм-другойприотворилась, вижу, смотрит на меня glaz, "а дверь на цепочке. "Да? Ктотам? " По голосу женщина, скорее даже kisa, поэтому я заговорил оченьвежливо, тоном настоящего джентльмена: -- Пардон, мадам, простите, что побеспокоил, но мы вот гуляли тут сприятелем, и вдруг с ним что-то такое произошло, по-моему, с ним плохо, онтам на дороге -- упал и лежит, стонет и встать не может. Не будете ли такдобры, не позволите ли мне воспользоваться вашим телефоном, чтобы вызвать"скорую"? -- У нас нет телефона, -- сказала kisa. -- Сожалею, но телефона у наснет. Придется вам зайти к кому-нибудь другому. -- А изнутри коттеджика все"тра-та-та" да"тра-та-та"--кто-то на машинке печатает, и вдруг машинкасмолкла и донесся мужской голос; -- Дорогая, что там стряслось? -- Гм, --начал я по новой, -- не будете ли вы так добры, не пустите ли его выпитьстакан воды? С ним, похоже, обморок, понимаете? Похоже, он отключился, вродекак в обморок выпал. Девушка чуть поколебалась и говорит: "Подождите-ка". После чего куда-топошла, а трое моих дружков тихонько вылезли из машины, крадучись подобралисьпоближе, на ходу надевая маски, я свою тоже надел, а шаловливую ручонкушасть в щель, цепочку-то и скинул -- kisu я своим приличным голосом такumaslil, что, уходя, она дверь не заперла снова, как это подобает, когдаимеешь дело с подозрительными типами вроде нас, да еще ночью. Вчетвером мы сревом ворвались; Тем, как всегда, прыгал и выплясывал, изрыгая грязнейшуюбрань, а коттеджик маленький был, это уж точно. Мы с хохотом ввалились вкомнату, где горел свет, а там эта kisa вся съежилась -- а так из себяничего вообще, симпатичная, и grudi что надо, а рядом с ней ее muzh, тожетакой довольно-таки моложавый tshelovek в больших очках, а на столе пишущаямашинка, везде разные бумаги разбросаны и одна стопочка у машинки -- ее он,видимо, только что напечатал, так что перед нами, стало быть, опять intell,книжник наподобие того, с которым мы пошустрили пару часов назад, только насей раз это был не читатель, а писатель. В общем, он говорит: -- Что такое? Кто вы? Как вы смеете врываться без разрешения в мой дом?-- А у самого и голос дрожит, и руки тоже. А я ему в ответ: -- Не бойсь. Пусть страх покинет твое сердце, брат мой, забудь о нем ине трясись от страха никогда. -- Тем временем Джорджик и Пит отправилисьискать кухню, а старина Тем стоял рядом со мной, разинув rot, и ждалприказаний. -- Кстати, что это такое? -- сказал я, берясь за стопкунапечатанных листочков на столе, а очкастый muzh в крайнем смятенииотвечает: -- Вот именно, я у вас хотел бы спросить: что это такое? Что вам нужно?Убирайтесь вон, пока я вас отсюда не вышвырнул! -- Старина Тем под маской П.Б. Шелли прямо так и зашелся от хохота, заревел, как медведь. -- Это какая-то книга, -- сказал я. -- Похоже, вы книжку какую-топишете! -- Говоря это, я сделал свой голос хриплым и дрожащим. -- С самогодетства я преклоняюсь перед этими, которые книжки писать могут. --- Потом япоглядел на верхнюю страницу с заглавием -- "ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН" -- и говорю;-- Фу, до чего глупое название. Слыханное дело -- заводной апельсин? -- Апотом зачитал немножко оттуда громким и высоким таким голосом, как усвятоши: "Эта попытка навлечь на человека, существо естественное и склонноек доброте, всем существом своим тянущееся к устам Господа, попытка навлечьна него законы и установления, свойственные лишь миру механизмов, изаставляет меня взяться за перо, единственное мое оружие... " -- Тут Темпроизвел губами все ту же музыку -- пыр-дыр-дыр-дыр, а я не выдержалиусмехнулся. Потом я начал рвать страницы, разбрасывая обрывки по всему полу,а этот самый muzh-писатель, как bezumni, кинулся на меня, ощерив стиснутыежелтоватые zubbja и выставив вперед руки, как лапы с когтями. Стало быть,настала очередь Тема, который осклабился и, повторяя "э-э-э", а затем"во-во-во", принялся расшибать inteliu htebalo--хрясь, хрясь, с левой, справой, так что из бедняги потекло что-то красное, вроде вина, снова того жесамого вина, что и везде, словно им снабжает нас какая-то единая всеобщаякорпорация, --- потекло, капая на чистенький новый ковер и на обрывкикнижки, которую я продолжал неутомимо раздирать -- razdryzg! razdryzg! Всеэто время kisa, эта его любящая верная жена, стояла, замерев у камина, исперва вообще будто окаменела, а потом принялась испускать malennkijekritshki, словно аккомпанируя работе кулаков Тема. Потом из кухни появилисьДжорджик с Питом, что-то дожевывая, однако все-таки в масках -- в этихмасках можно было даже есть, и ничего страшного, причем Джорджик держал водной gгаblе копченый окорок или что-то вроде, в другой краюху хлеба создоровенным шматом масла, а Пит побалтывал в бутылке пиво, держа в другойруке изрядный кусище торта. "Ха-ха-ха", -- загоготали они оба, видя, какТем, пританцовывая, лупит писателя, и наконец тот взвыл, зарыдав что-то типатого, будто рушится дело всей его жизни, заухал чего-то там


Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: