Я имел в виду то, что сказал. Мне действительно нужно с тобой поговорить, хорошо?

Брент Хартингер

Атака Мозговых Высасывающих Душу

Географический клуб #3

Тексты всех произведений выложены исключительно для ознакомления.

Не для коммерческого использования!

Текст предназначен исключительно для ознакомительного чтения.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

При размещении на других ресурсах обязательно указывайте группу, для которых был осуществлен перевод. Запрещается выдавать перевод за сделанный вами или иным образом использовать опубликованные в данной группе тексты с целью получения материальной выгоды. Группа не несет ответственности за распространение текста перевода в сети.

АННОТАЦИЯ

Эта феерия на тему ужастиков продолжает серию Географический клуб Брента Хартингера. Две полные книги в одной рассказывают истории лучших друзей Рассела и Мин, которые записываются в качестве статистов на съемки фильма о зомби и узнают, что нет ничего страшнее школьного романа.

В первой книге, «Атака мозговых зомби», Рассел должен выбрать между своим далеким бойфрендом и близким бывшим по имени Кевин, который хочет снова быть вместе. Во второй книге, «Невеста мозговых зомби», Мин знакомится с чирлидершей, которая предпочитает остаться в шкафу. Что же выберет Мин: шанс на новые отношения или свои принципы?

Но будьте осторожны! Отдельные истории Рассела и Мин удивительным образом влияют друг на друга, и вам придется прочитать обе книги вместе, чтобы узнать всю историю.

Автор: Брент Хартингер

Книга: Атака мозговых зомби

Серия: Географический клуб

Жанр: альтернативный (м/м, гей), современный

Переводчик: Михаил В

Редактор: Ольга

Обложки: Xeksany

Переведено специально для группы: https://vk.com/slash_menage_books

Для Майкла Дженсена,

который есть вся необходимая защита от зомби

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я стоял скрывшись от дневного света, глубоко в гулком каменном коридоре. Воздух был сухим и пыльным, и повсюду вокруг меня покачивались и стонали безжизненные тела.

Затем мой лучший друг Гуннар жестом указал мне и моему другому лучшему другу Мин на доску объявлений рядом с линией шкафчиков.

– Расс! Мин! – сказал он. – Вы должны это увидеть!

Я стоял в бетонных коридорах старшей школы Роберта Л. Гудкайнда в окружении невыспавшихся старшеклассников. Эй, было 8 утра – чего вы ожидали?

Почему я вообразил зомби в склепе? Ну, это я, Рассел Миддлбрук, всегда стараюсь быть милым. Но это также как-то связано с листовкой, которую мой лучший друг Гуннар увидел на доске объявлений.

«РАЗЫСКИВАЮТСЯ ЗОМБИ» – говорилось в ней. Ниже мелким шрифтом сказано:

Требуются подростки в качестве статистов для съемок в предстоящем фильме ужасов «Атака Мозговых Зомби, Высасывающих Душу», который будет сниматься в вашем районе. Ну же, позвольте нам превратить вас в ужасных, чудовищных зомби!

Потом следовала контактная информация.

– Они снимают в городе фильм о зомби, и им нужны подростки в качестве массовки, правда это круто? М ы должны это сделать! – говорил Гуннар, не переводя дыхания. Я не видел его таким возбужденным с тех пор, как он нашел миног в ручье возле наших домов.

Посмотрим правде в глаза, Гуннар был в некотором роде помешанным. Но мне нравилось, что он был настолько одержим всевозможными вещами, иногда даже в ущерб всему остальному. Он был родом из Норвегии, правда это не имеет особого отношения к чему бы то ни было, но у него есть этот легкий акцент (из-за которого люди смеялись над ним), так что я подумал, что вы должны это знать.

– Разве уже не поздно для зомби? – сказала Мин. – Хэллоуин был две недели назад. – Она была права. Шла уже вторая неделя ноября.

– Они только снимают этотфильм, – сказал Гуннар. – А не выпускают его.

– И что такое «мозговые зомби»? – Я спросил.

– Вот именно, – сказала Мин. – Мозговые зомби? Это даже не имеет смысла.

– Я уверен, что это объяснено в сценарии! – громко сказал Гуннар. – Послушайте, ребята, вы хотите это сделать или нет? Я знаю, что Эм сделала бы это! – Эм была девушкой Гуннара, которая была такой же чокнутой, как и он (в хорошем смысле).

– Я не знаю, – сказала Мин. Она была школьным умником, но не была типичной «азиатской заучкой» (ее термин, а не мой). Во-первых, она вовсе не была застенчивой и покорной. На самом деле она была симпатичной. Пример: недавно она покрасила волосы пурпурными прядями. И она была би и открыта в этом вопросе. Тем не менее, она любила фильмы о монстрах, поэтому я подумал, что она хотела бы сняться в одном из них.

– Что не так? — Я посмотрел на нее.

– Хм? Ничего такого.

Но мне нравится думать, что я довольно наблюдательный парень, и я знал, что она лжет. Мин было одиноко. В последнее время ей не везло и с парнями, и с девушками. Я мог понять. Я гей, и до того, как я открылся прошлой весной, я чувствовал себя единственным геем во вселенной. Но теперь у меня появился парень, отличный парень по имени Отто (который, к сожалению, жил в восьмистах милях от меня).

– Эта авантюра с зомби может быть забавной, – сказал я Мин.

– Да, может быть.– Она смотрела мимо меня, в коридор.

– По крайней мере, мы все будем вместе.

Мин встретила мой взгляд.

– Нет, не будем. Не совсем.

– Конечно будем! – возмутился Гуннар. – Почему это?

– Потому что люди всегда одни. — вздохнула Мин. — Конечно, мы вместе, но на самом деле это не так. Мы все можем делать одно и то же, будучи зомби массовкой на съемочной площадке этого фильма. Но мы никогда не узнаем, что думают или чувствуют другие. Для каждого из нас это будет совершенно разный опыт.

Излишне говорить, что Мин не была не в своем уме, это могло быть ее обычное состояние. Но, по крайней мере, теперь я знал, что был прав насчет того, что ей одиноко.

– Пожалуйста, – сказал я. «Кишки зомби – это же кишки зомби потому что это кишки зомби». Это была отсылка к поэме «Роза – это роза – потому что это роза»(1). Поверьте, я никому не стал бы цитировать Гертруду Стайн. Но я знал, что Мин, будучи в теме, уловит смысл.

– На самом деле? – не согласилась она. – Зомби-кишки могут значить для вас одно, а для меня – совсем другое. Даже если бы мы всегда были вместе, чего не будет, это будет совсем разный опыт. Готова поспорить на десять долларов!

– Да, но это не значит...

Внезапно Гуннар взъярился (и вмешался).

– Хватит скучных философских разговоров! сказал он. – Мы будем участвовать в съемках фильма о зомби или нет?

– Ой, да расслабься, – сказал я как бы невзначай. – Быть статистами в фильме ужасов? Признайтесь ну, кто из нас троих может похвастаться участием в чем-то настолько же крутом.

(1) Роза это роза потому что это роза — сентенция Гертруды Стайн, означающая, что вещи являются тем, что они есть.

* * *

Итак, пару дней спустя Мин, Гуннар, Эм и я поехали на эту информационную встречу для статистов, которые хотели сыграть в «Атака мозговых зомби, высасывающих душу». Она проходила во второй половине дня в аудитории местной старшей школы, которая была закрыта на год на реконструкцию. Около сорока других подростков неловко ерзали на скрипучих деревянных сиденьях. Я почти никого не узнал – почти все остальные, должно быть, пришли из других школ в окрестности. Настолько скудная явка меня удивила, так как я не мог представить, чтобы какой-нибудь подросток не захотел играть зомби в реальном фильме. С другой стороны, я давно узнал – и столько раз в жизни мне это припоминали! – что то, что интересовало меня, не обязательно интересовало других людей моего возраста.

Было несколько примадонн из школьных драматических клубов, но большинство других пришедших явно были чудаками. Зомби-подростки в этом фильме должны были быть вдвойне пугающими: в дополнение к искалеченным лицам и болтающимся кишкам, все они будут обладать раздражающими познаниями в области повторов старых эпизодов «Звездного пути».

– Морковь и горох, – неожиданно сказал Гуннар.

– Что?

– Это то, что должны говорить статисты фильмов, чтобы было похоже, что они действительно говорят, – пояснил он. – Они не говорят настоящих слов, они просто повторяют фразу «морковь и горох» снова и снова.

– Правда? – сказала Эм. – Это очень интересно.

– Я не понимаю, – сказал я, – почему они не снимали фильм летом.

– Куча причин, – предположил Гуннар. – Может быть у них не было финансирования. Может быть, им нужно было снимать на открытом воздухе именно осенние сцены. Это главное в кинопроизводстве – нужно проявлять гибкость.

– Но большинство их статистов – старшеклассники, – отметил я. – Мы всю неделю будем учится по будням!

– Вот тогда они и будут снимать сцены, которые не нуждаются в статистах на заднем плане.

Гуннар, очевидно, провел свое исследование. Я сразу понял, что он внезапно стал экспертом абсолютно во всем, что касается создания фильмов.

Через несколько минут на сцену вышли двое парней. Они выглядели моложе, чем я мог подумать, как студенты колледжа (первокурсники, а не выпускники). Я подумал, были ли они статистами, которые заблудились за кулисами.

Затем они представились продюсером и режиссером фильма «Атака мозговых зомби, высасывающих душу».

– В Голливуде молодость – это хорошо, – прошептал Гуннар.

– Итак, – сказал продюсер, – вы, ребята, хотите быть зомби, а?

Толпа тут же закричала. Их не волновало, что продюсер и режиссер брились всего два раза в неделю. Они хотели быть зомби!

Продюсер и режиссер ухмыльнулись друг другу. Они были молоды, но дерзки, и мы действовали именно так, как они хотели.

Продюсер объяснил, как они будут снимать «Атака мозговых зомби, высасывающих душу» в этой школе в течение следующих трех недель, но что они будут нуждаться в нас только по выходным и в пятницу на каникулах в День Благодарения (но не в сам День Благодарения).

– В течение недели, – сказал режиссер, – мы будем снимать сцены, которые не нуждаются в статистах на заднем плане.

Гуннар ухмыльнулся мне, как Чеширский кот, только что произнесший слова «Я же говорил». Я закатил глаза.

Продюсер сказал нам, что мы будем играть старшеклассников, но в процессе съемок мы постепенно превращаемся в зомби. Он также упомянул «правила» съемочной площадки, которыми я не буду утомлять вас, за исключением того, что ни при каких обстоятельствах мы не должны разговаривать со звездами. Я не мог не заметить, что продюсер говорил так, как будто мы все уже согласились быть зомби массовкой. Хотя, я полагаю, мы как бы уже согласились. Но, тем не менее, разве это не один из способов, которые они используют, чтобы побудить людей присоединиться к фан-базе?

Наконец, продюсер спросил нас, есть ли у нас вопросы.

Рука Гуннара вскинулась.

– Будете ли вы делать свою собственную фальшивую кровь или покупать готовую? – он спросил. – Потому что можно сделать отличную фальшивую кровь практически из ничего, понадобится только кукурузный сироп и красный пищевой краситель!

Ни один подросток в зале не засмеялся над вопросом Гуннара, что многое говорит об уровне чудаковатости собравшихся.

Продюсер посмотрел на режиссера.

– Что ж, – сказал режиссер, – нам придется оставить технические вопросы нашему супервайзеру по спецэффектам, которого сегодня здесь нет.

Разочарование окутало комнату, как одеяло.

– Есть ли у кого-нибудь вопросы, связанные с расписанием? – бодро сказал продюсер. – Что-нибудь в этом роде?

Мин подняла руку.

– Сколько нам заплатят? – спросила она, и Гуннар бросил на нее укоризненный взгляд.

– Достаточно справедливо. – Продюсер усмехнулся. – Что ж, это не профсоюзное производство, поэтому вам не будут платить по шкале SAG.

– SAG – это Гильдия киноактеров, – прошептал Гуннар.

Кстати, мне уже наскучили знания Гуннара о кинопроизводстве.

– Но каждый из вас будет получать по пятьдесят восемь долларов в день, – продолжил продюсер. – И мы, конечно, обеспечим вас едой.

Нам будут платить пятьдесят восемь долларов в день? Это были отличные новости! В конце концов, мы пришли не за зарплатой, а ради опыта (или, по словам Мин, за нашими отдельными, индивидуальными и совершенно уникальными впечатлениями). А также мы были там, чтобы не дать Гуннару взорваться (от перевозбуждения).

– Так что на сегодня все, – сказал продюсер. – У меня есть несколько форм освобождения, которые вам нужно подписать, и вам нужно, чтобы ваши родители подписали, если вы моложе…

Внезапно из-за кулис выскочил искромсаный зеленокожий мужчина. Рваная одежда свисала с его угловатого тела; горчично-желтые глаза тупо смотрели вперед. Этот, в прямом смысле слова зомби, ковылял в сторону продюсера и режиссера, которые еще не заметили его.

Сидя на сиденьях, мы, потенциальные статисты, ахнули от удивления.

Продюсер и режиссер резко повернулись к зомби. Но бежать было поздно. Существо уже накинулось на них, схватив руку директора и вывернув ее прямо из сустава. Режиссер кричал, и кровь хлестала как из шланга. Тем временем зомби начал жевать оторванную руку, фактически откусывая куски плоти. Продюсер собрался бежать, но зомби отбросил руку и пошел за ним, схватив его и процарапал ему грудь грязными ногтями. Продюсер взвыл, когда на его рубашке просочились кровавые полосы, а промежность его штанов пропиталась прозрачной жидкостью.

Излишне говорить, что толпа совершенно обезумела – как от смеха, так и от истерических криков, поскольку никто не был полностью уверен в том, что происходит. Все, что я знаю, это то, что мы были потрясены, и я уверен, что это была реакция, на которую рассчитывали продюсер и режиссер.

Как только зомби превратил продюсера и режиссера в дрожащие массы плоти и маленькие струйки пульсирующей крови, существо снова завалилось за кулисы.

Вся комната снова замолчала, когда мы уставились на уже неподвижные трупы на сцене.

Вдруг продюсер и режиссер вскочили на ноги, смеясь и хлопая друг друга по спине. Расчлененная рука директора была фальшивой, и он вытащил свою настоящую руку из рубашки. (Предположительно, мокрое пятно на промежности продюсера тоже было сфальсифицировано – очень реалистично!)

– Хорошо, итак, мы вас обманули! – сказал продюсер. – Супервайзер по спецэффектам сегодня вечером находится здесь! – Он подмигнул Гуннару. – И к сведению, мы делаем свою собственную кровь!

Толпа снова взревела. Тем временем продюсер представил «зомби», который вернулся на сцену, чтобы объяснить все, что они только что сделали, чтобы все выглядело так, будто мы стали свидетелями нападения злобного монстра.

Ладно, значит, Гуннар был прав. Весь этот фильм будет невероятно крутым.

* * *

Наконец-то встреча действительно подошла к концу (больше никаких атак зомби). Продюсер и режиссер раздали формы допуска, и мы были свободны.

Мы пробирались к задней части зала с остальной толпой и были почти у выхода, когда я внезапно заметил очень знакомое лицо.

Кевин Лэнд.

Короче говоря: Кевин был моим первым парнем, этот бейсболист с темными волосами и озорной ухмылкой. Он был одет в голубую рабочую толстовку, которая была забрызгана красной краской (и боже, как же потрясено она на нем сидела!). По сути, Кевин был горячее халапеньо. Он также был милым, нежным и приятным.

Похоже на идеального парня, правда? Ну, он и был таким, за исключением одной мелочи. Я «вышел из шкафа» в школе, а он – нет. Звучит как мелочь, но это не так. Когда два парня встречаются, и только один из них открытый гей, в конечном итоге тот, кто закрыт, будет вынужден выбирать между шкафом и другим парнем. В моем случае Кевин выбрал шкаф, и вот почему он был настоящим придурком. Другими словами, он все-таки не был таким милым, нежным и приятным. Так что у меня не было выбора, кроме как бросить его. Это не значит, что я не скучал по нему, иногда очень.

Я знаю, что это сбивает с толку. Дело в том, что теперь у меня появился замечательный новый парень, Отто, так что все это в любом случае было спорным.

Я не виделся с Кевином с тех пор, как мы расстались, в школе и прочее. Но мы с ним вращались в разных кругах – действительно в разных кругах. По сути, он был популярен, а я – нет. Это означало, что даже если я и видел его, я с ним не разговаривал. Но каким-то образом столкнуться с ним здесь оказалось совсем иначе, чем видеть его в школе.

– Кевин? – окликнул я. Я почти уверен, что выглядел счастливым, несмотря ни на что.

– Кевин! – переспросила Мин. Она совсем не выглядела и не казалась счастливой. Напротив, она казалась раздраженной.

Он кивнул и ухмыльнулся – озорной улыбкой, о которой я упоминал ранее. – Привет, Рассел, – сказал он. – Хей, Мин. – Но сказано было так, как будто он сознательно избегал смотреть на нее.

– Эээ, что ты здесь делаешь? – Я подумал, что он, должно быть, кого-то ждал – друга, наставника, может быть, даже (сглатывание) нового парня.

– Ну, я хотел быть зомби.

– Это правда? – На самом деле это была Мин, а не я.

– Ага, – сказал Кевин. – Это довольно круто, то что они сделали, а?

– Хм? О, да, так и есть. Так ты тоже приехал сюда, чтобы сниматься в кино?

– Да, я видел этот плакат в коридоре, и мне показалось, что он выглядит очень интересно.

– Какое совпадение, – сказала Мин.

Я тем временем думал: это невозможно! Кевин тоже будет сниматься в «Атаке мозговых зомби, высасывающих душу»? К слову о мертвых, воскресших из могилы.

Но теперь мы оба займемся одним делом. Так внезапно Кевин Лэнд снова заговорил со мной. Это было последнее, чего я хотел (более или менее) на свете.

– Рассел, – настаивала Мин. – Мы должны идти. Гуннар и Эм каким-то образом уже обогнали нас и, вероятно, ждут на стоянке.

– Ага, – сказал я. – Конечно. Хорошо. Увидимся. – Мин в буквальном смысле оттаскивала меня.

– Слушай, Рассел? – сказал Кевин. Я повернулся. – Мы должны как-нибудь встретиться. Просто поговорить.

Просто поговорить? Ну а что еще нам делать? (Выкинь из своей головы всякую грязь!)

– Я серьезно! – настаивала Мин. – Нам действительно нужно идти.

Прежде чем я смог дать Кевину ответ, Мин буквально утащила меня. Если бы я не был так ошеломлен этим неожиданным появлением Кевина, я бы, наверное, задался вопросом, что, черт возьми, на нее нашло.

* * *

Итак, Кевин Лэнд вернулся в мою жизнь. Я не мог в это поверить. В тот момент я не мог представить себе ничего, что могло бы усложнить мою жизнь, еще больше.

Потом я вернулся домой с зомби-практики. Я прошел мимо гостиной, где мои родители снимали украшения для Хэллоуина.

Моя мама сразу же повернулась ко мне. Она сжимала белую свечу в форме черепа, которая стояла на каминной полке.

– Рассел, – прошептала она, как будто произнесенные слова били огромным, ужасным бременем.

Папа тоже посмотрел на меня.

– Рассел, пожалуйста, иди сюда, – сказал он, тоже давясь словами. – Нам нужно поговорить.– Он прижимал к груди бумажный гроб, словно защитный талисман.

– Поговорить? — Это не к добру, но я не мог просто уйти. Я протиснулся сквозь нити фальшивой паутины, свисавшие с прохода в гостиную.

Едва я переступил порог, как моя мама внезапно выпалила: «Это правда? Ты гей?»

Охренеть. В тот самый день, когда Кевин прозомбировал свой путь обратно в мою жизнь, ко всему прочему мои родители каким-то образом обнаружили, что я гей.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мои родители. О, Боже, как мне объяснится со своими родителями?

Сначала папа, с ним проще.

Он консультант по инвестициям. Это означает, что он встречается с людьми и помогает им понять, как вложить свои деньги.

Это почти все, что можно о нем сказать.

Я не хочу показаться злым, но его работа – это его жизнь. Он не сложный человек. Он просто любит свою работу – акции, облигации, пластиковые папки, резинки и презентации PowerPoint. Он большой, дружелюбный и немного дурацко-глупо-выглядищий. Я имел обыкновение шутить, что он выглядел как мистер Пропер (из рекламы), за исключением того, что у него не было сережки и немного больше волос на голове.

Между тем моя мама – сложный человек. Она работает офис-менеджером в стоматологическом кабинете, но это только ее работа. Она занимается миллионом других вещей – кулинарией для гурманов, гандболом, волонтерской работой с детьми-инвалидами, выращиванием бонсаев. В остальном – клубок противоречий. Она выстригает купоны на пятьдесят центов скидки, но на пару туфлей она может потратить пятьсот долларов. Она никогда не кричит, но часто злится. Она выглядит фантастически – аккуратно и изысканно, – но питается только десертами.

В основном, ей очень, очень, очень, очень важно, что о ней думают другие люди. Вернитесь на секунду к дереву бонсай. Деревья бонсай выглядят великолепно, но это, конечно же, дается нелегко. Их нужно обрезать, связывать проволокой и хранить в крошечных горшочках со спутанными корнями. Деревьям это, наверное, не очень нравится, но опять же, дело не в деревьях. Все дело в том, как они выглядят, в том, что они идеальны.

Моя мама такая со всем — это как-то связано с ее воспитанием. Ее отец умер молодым, оставив ее маму, брата и ее очень бедными. Но, по словам моей мамы, быть бедным не означает, что у тебя не может быть достоинства. Я понятия не имею, что именно это означает, но это как-то связано с отсутствием дивана на крыльце.

В любом случае, поскольку я был ее сыном, я был ее отражением. Так что ей очень, очень, очень, очень важно, что люди думают обо мне. Хорошие оценки не подлежали обсуждению, а флуоресцентные зеленые шнурки были оскорблением Бога и природы. Хуже того, они были «безвкусные», что, по всей видимости, худшее, что может с вами произойти.

Другими словами, выглядеть идеально. Быть деревом бонсай.

Излишне говорить, что у нас с родителями было не много общего.

Дом. Немного ДНК.

Вот об этом. Иногда казалось, что они живут на одном континенте, а я – на другом. Конечно, мы разговаривали, но, скорее, это было по телефону, и связь была ужасной. К тому же традиции и обычаи на их континенте сильно отличались от традиций и обычаев моего. Чтобы сказать что-нибудь необычно сложное, требовалось столько справочной информации, что через некоторое время стало проще вообще никогда не говорить ничего реального важного.

– Ты чистил зубы?

– Да.

– Ты захватил виноград, когда был в магазине?

– Нет, ты сказал не покупать его, если он будет слишком дорогим.

– Хорошо, люблю тебя! Но не будь в этом так уверен и поговорим об этом снова через три месяца.

А теперь, все еще больше усложнилось. Конечно, у меня и моих родителей было не так много общего, но они были моими родителями, и я любил их. Они сделали все возможное, чтобы вырастить меня, и это было чертовски хорошо. Я имею в виду, они никогда не приковывали меня цепью в кладовке (хотя это как бы заниженная планка, да?).

Если серьезно, мои родители всегда заботились обо мне. Я думаю обо всех тазиках со рвотой, которые моя мама вымыла, когда я был болен. По вашему, это было весело? Или то время, когда мне было восемь, и я прищемил палец дверцей машины, и мой отец держал меня на руках всю дорогу до отделения неотложной помощи.

Мои родители также научили меня, как жить в мире, смотреть в обе стороны, прежде чем переходить улицу, и не засовывать отвертку в розетку. Они научили меня разнице между добром и злом – что нельзя лгать и воровать, или таращится на человека без носа.

Мои родители — хорошие, порядочные люди. Отдают деньги на благотворительность, и не пропускают голосование. Они не мусорят. Они не высмеивают бездомных, не смеются над оскорбительным юмором и не терпят расовых стереотипов. И они любят меня – я никогда раньше в этом не сомневался.

Вот почему я был так удивлен их реакцией на то, что я гей.

* * *

Сначала мне нужно было понять, что они знают.

Вернувшись в гостиную с родителями, я спросил «С чего ты решила?» – Это было в ответ на вопрос моей мамы о том, что я гей. Я изо всех сил старался казаться сбитым с толку, но в то же время небрежным, решив докопаться до сути этого «недоразумения», но глубоко в моем животе уже образовалась яма.

– Моя подруга сказала, что ее сын сказал, что ты член школьного альянса геев и гетеросексуалов! – сообщила мама. Она сказала это многозначительно, как будто обвиняла меня в каком-то ужасном преступлении. Так как будто это были зеленые шнурки – преступление против Бога, а я думаю, что так оно и есть.

Итак, моя мама знала о нашем союзе геев и гетеросексуалов (технически это альянс геев, гетеросексуалов и бисексуалов, но я точно не собирался ее поправлять). Конечно, может показаться странным, что на то, чтобы этой информации добраться до нее, потребовалось целых восемь месяцев, но на самом деле это не так удивительно. Не только я и мои родители жили на разных континентах. В такой же ситуации были все подростки и все взрослые. А восемь месяцев – это примерно то, сколько времени нужно, чтобы сплетня перебралась с одного континента на другой, по крайней мере, без Интернета, которым мои родители почти никогда не пользовались.

– Я являюсь членом альянса геев и гетеросексуалов, – признал я. – Ну и что? Это вопрос гражданских прав. Но это не значит, что я гей! – Теперь я попытался казаться шокированным предположением, но, конечно, не обиженным.

– Тогда я пошла поискать ответ в твоей комнате, – сказала мама. – И я нашла это.

Она бросила череп на диванчик и что-то схватила с журнального столика. Это был журнал, который мне прислал Отто. Не порно, заметьте. Просто журнал для геев подростков.

Было так невероятно неправильно с ее стороны заглядывать в мою комнату без моего разрешения! Если бы у нее был вопрос о моей сексуальности, она бы спросила. Правда, я мог бы уклониться от ответа. У меня это хорошо получалось. (Например, я только что сообщил, что членство в альянсе геев и гетеросексуалов не обязательно означает, что я гей… что технически верно!) Но я никогда раньше не лгал своим родителям, и я не собирался начинать сейчас.

Я сделал глубокий вдох.

– Да, это правда, – сказала я. – То, что ты сказала про меня.

Вы знаете, как животные выглядят сразу после удара грома – невероятно взъерошенные, когда у них торчит мех на спине? Вот как я себя чувствовал. Что касается тотального вторжения моих родителей в мою личную жизнь, когда они копались в моих вещах, я решил пока приберечь это на потом.

Мои родители на мгновение потеряли дар речи. Моя мама опустилась на диван рядом с парой бумажных надгробий – украшения на Хэллоуин сами себя не уберут.

– Но Рассел! – она спросила. – Почему ты не сказал нам?

Она ведь шутила?

– Ты сбит с толку, – сказал папа, все еще сжимая бумажный гроб. – Вот и все, не так ли? Многие дети проходят через подобную фазу. Я знаю, сам проходил.

Это застало меня врасплох. Мой папа прошел через «гей фазу»? Но я не хотел даже на шаг ступать по направлению этой мысли.

– Я не запутался, – сказал я, стараясь говорить ровно и уверенно. – Я давно знаю. Может быть всегда знал.

Это было правдой. Для меня быть геем никогда не было таким уж большим делом. Может быть, это было потому, что я всегда чувствовал себя невероятно отличным от других детей во многих других отношениях – это было всего лишь еще одним отличием. Но что по-настоящему было важно, так это выяснить, как я буду жить всю свою жизнь без того чтобы кто-нибудь узнал об этом. Я не рассчитывал на то, что, если я не откроюсь людям, я почувствую себя таким нечестным, таким шизофреником и таким невероятно одиноким. Так что прошлой весной я, наконец, решил, что, может быть, я смогу быть геем и рассказывать об этом людям.

– Но ты не можешь знать точно! сказала моя мама. – Рассел, тебе всего шестнадцать лет!

– Почти семнадцать, – сказал я. Мой день рождения через месяц.

Я подумал о том, чтобы попытаться объяснить – что я действительно знаю, что я гей. Что я не прохожу через какую-то фазу, что я не «сомневаюсь в своей сексуальности». Для меня быть геем – это просто наконец найти слово, чтобы описать то, кем я всегда себя чувствовал. И это слово подходилоотлично. Я знал, что я гей, точно так же, как я знал, что я мальчик, или что у меня рыжие волосы (на самом деле, скорее каштановые).

Но я также точно знал, что мои родители не услышат этого. Во всяком случае, не сейчас.

– Почему бы нам не поговорить об этом позже?

– Рассел, – сказал мой отец. – Я думаю, тебе действительно нужно подумать об этом.

А потом мама воскликнула: «Но, Рассел! Гомосексуализм отвратителен!»

Мне нужно прерваться на секунду. Я знаю, что сейчас я могу иронизировать над этим маленьким эпизодом сколько угодно. Оглядываясь назад, забавно думать, как отреагировали мои родители. Ха, ха. Но тогда это не было смешно. Люди любят говорить, что мы, геи, не знаем, что значит испытывать «настоящую» дискриминацию – что мы никогда не были рабами, что у нас никогда не крали нашу землю, что нас никогда не помещали в концентрационные лагеря (секундочку, вообще-то помещали – ладно, плохой пример). Но позвольте мне сказать здесь и сейчас, что быть отвергнутым собственными родителями только за то, кто ты есть, действительно очень тяжело. Конечно, другим меньшинствам было плохо (как будто это соревнование!), но, по крайней мере, они выросли в семьях, окруженных такими же людьми, как и они сами. Независимо от того, насколько плохо им было, независимо от того, насколько ужасна была или есть дискриминация, по крайней мере, в большинстве случаев они были друг у друга.

Между тем, большинство из нас, геев, растут в окружении людей, которые, как мы знаем, не понимают нас и которые, если бы они знали правду, вполне могли бы полностью отвернуться от нас. Но затем, когда они, наконец, узнают правду, большинство наших родителей отвергают нас, по крайней мере, на некоторое время. И нет ничего хуже, и я имею в виду действительно на самом деле ничего хуже нет – чем быть отвергнутым собственными родителями, даже если у вас вроде бы нет с ними ничего общего. Это все еще люди, которые вырастили вас, которые должны любить вас безоговорочно.

Просто подумайте об этом, ладно?

Так или иначе, я был там, и моя мама только что сказала мне: «Но, Рассел! Гомосексуализм отвратителен!»

Другими словами, я отвратителен.

Я просто уставился на своих родителей. Как будто я их совсем не знал. Как будто они оба сорвали резиновые маски, и я впервые увидел их настоящие лица – ужасные, злые и безжизненные, прямо как у зомби.

* * *

Мне отчаянно нужно было с кем-нибудь поговорить. Я был полностью настроен на немедленный разговор с Мин или Гуннаром, когда заметил электронное письмо в моем почтовом ящике.