ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ДОКЛАДОВ 28 июня 1948 г. 30 глава

Совершенно естественно думать, что основной принцип складывания второй сигнальной системы должен быть тот же,, который лежит и в основе всей условно-рефлекторной деятельности, – принцип временной связи, со всеми теми закономерностями, которые обеспечивают возникновение новых связей и временный их характер, т.е. уточнение, ограничение как в пространстве, так и во времени за счет различных форм внутреннего торможения должно иметь место и в случае второй сигнальной системы.

Но как она складывается? В этом отношении чрезвычайно важное значение имеет небольшая экспериментальная работа (к сожалению, единственная), выполненная Н.А. Подкопаевым и И.О. Нарбутовичем, которые поставили перед собой задачу выяснить: возможно ли образование условной связи у собаки через посредство промежуточного звена. Они повторно сочетали во времени два индифферентных раздражителя, затем на один из этих раздражителей выработали обычным порядком условный рефлекс; когда вслед за этим испытали второй член из двух спаренных сенсорных раздражителей, он оказался активным и вызвал условно-рефлекторную деятельность.

Таким образом было показано, что временная связь, образовавшаяся между двумя сенсорными пунктами, может быть объективно обнаружена, если один из членов временно связанной пары связывается с объективно наблюдаемым эффекторным проявлением. Этот момент является для нас чрезвычайно важным.

В жизни ребенка бесконечно большие ряды раздражителей совпадают во времени друг с другом, и этим обеспечивается возможность установления временных связей между сенсорными очагами нервной системы, сенсорно-ассоциативных связей, в которых распространение возбуждения может протекать в обе стороны. Это – очень важный момент.

Следующий важный момент заключается в том, что целый ряд этих раздражителей связывается с теми или иными примитивными врожденными деятельностями ребенка. И тут мы прежде всего наталкиваемся на последовательное возникновение определенных явлений, которые ложатся в основу выработки условных связей.

Ребенок, производя свои естественные движения, в частности, самый примитивный, самый первичный акт – сосание, может при этом вызывать возникновение случайных звуков, которые, однако, являются довольно характерными и довольно регулярно повторяются. Тут могут быть различные звуки: шипение, хрипение, издавание звуков «ба», «да», «бе» и «ма» и т.д. Эти примитивные слоги неизбежно воспроизводятся ребенком в те моменты, когда ребенок имеет дело с матерью или с кормящим его лицом. Устанавливаются самые примитивные, первичные условные связи между воспроизведением этих звуков и теми человеческими существами, которые находятся около ребенка. И мне кажется не случайным, что во всех языках, по крайней мере известных мне, эти простые односложные звуки составляют основу тех обозначений, которые распространяются на ближайших родичей – на родителей. Да простят мне филологи, но мне как физиологу кажется, что это явление имеет существенное значение.

«Ма» – звук, который очень легко производится ребенком: – «ма-ма». Почти во всех языках это обозначает мать. Однако бывают исключения: на грузинском языке «мама» – это отец.

«Де», «да», «та» – очень легко воспроизводимые звуки, которые у ребенка очень легко возникают – приобретают известное значение почти во всех языках. Тут и «дед», тут и «дэда» – по-грузински мать.

«Па», «па-па» – отец; на грузинском языке «папа» – дед, на армянском языке «пап» – дед, «тятя» на русском – отец, и т.д.

Примитивные слоги, очень легко возникающие в связи с теми или иными естественными процессами у ребенка, как фырканье, брызганье слюной, отрыв от соска и т.д., в первую очередь используются и приводят к образованию условных связей между этим звуковым раздражителем и часто присутствующими лицами, в первую очередь родителями, которые подкрепляют эту связь. Обыкновенно родители, или вообще взрослые, начинают повторять те звуки, которые производит ребенок, и вместе с тем создают почву для имитации со стороны ребенка. Родители, взрослые сознательно повторяют те звуки, которые издает ребенок, а ребенок, в силу врожденного имитационного акта, начинает этот процесс повторять, связы­ая его с тем или иным лицом или с тем или иным предметом.

Несколько слов об этой имитационной способности. Всем известно, что имитационная способность присуща многим представителям животного царства, но присуща в самой различной степени. У собак мы эту имитационную способность наблюдаем в очень ограниченной мере; она выражается главным образом в том, что щенки обычно бегут друг за другом, «что если одна собака где-нибудь залает, то все вблизи находящиеся собаки начинают сейчас же лаять, поднимают гам на некоторое время; если в одном конце деревни раздался собачий лай, то все собаки начинают повторять этот лай, – вот те формы имитации, которые мы видим у собак. Однако из этого не следует, что в организме собаки не заложены возможности для использования в значительно большей степени имитационных актов, хотя они обычно собакой не используются.

Если вы обратитесь к козам или к овцам, то там вы увидите гораздо лучше выраженную имитационную способность. Попробуйте пройти мимо козленка – он обязательно пойдет за вами. Какое бы двигающееся существо ни прошло мимо козленка, оно обязательно заставит козленка идти за ним, а козленок выросший становится вожаком овец, овцы идут за козлом.

Собаки этого обычно не делают; редко какая-нибудь собака ни с того ни с сего начнет следовать за человеком. Правда, на улице нам иногда приходится наталкиваться на случаи, когда привяжется собака и не отвязывается. В этих случаях трудно бывает различить, в чем тут дело: действительно ли это проявление имитационной способности или собаку притягивает какой-нибудь запах. Поэтому такой случай хождения собаки за человеком едва ли можно законно причислить к имитационному акту.

Но я позволю себе остановить ваше внимание на одном факте, который мы наблюдали с покойным ныне доктором Е.Г. Уринсоном у собаки после удаления лобных долей. Небольшие зачатки лобных долей, имеющихся у собаки, были удалены оперативным путем. Собака помещалась в большой манеж, представлявший достаточный простор животному для хождения, но это животное обычно обнаруживало чрезвычайную моторную инактивность. Оно останавливалось в том месте, куда его привели, и продолжало стоять десятки минут, не производя никаких движений, никаких перемещений. Но достаточно было ввести нормальную собаку, которая, конечно, сейчас же начинала суетиться и бегать по манежу, обнюхивая разные углы, чтобы собака оперированная, лишенная лобных долей, начинала проделывать за ней буквально все те же движения, – она неотступно шла за нею по пятам. Нужно было вывести из манежа или одну, или другую собаку для того, чтобы прекратилось это подражательное поведение. Это, конечно, не единственный признак, характеризующий собаку без лобных долей, но он настолько резко выражен, что нельзя было его не отметить и не остановить на нем внимания.

Следовательно, нужно иметь в виду, что имитационная способность в известной степени является свойственной очень многим животным, хотя у многих видов она является маскированной; она не отсутствует, но является маскированной.

То же самое мы видим и у человека. В известном возрасте человек обнаруживает в очень резкой степени эту имитационную способность, но потом имитационная способность стушевывается, маскируется, перебивается другими формами поведения. В детском возрасте она имеет очень большое значение, и нам приходится считаться с имитацией голосовой, с имитацией на звуковые раздражения, с имитацией на оптические раздражения. Ребенок повторяет те формы поведения, которые он видит со стороны взрослых и повторяет те звуки, которые издает взрослый человек, в той мере, в какой это позволяет ребенку развивающаяся артикуляция.

Тут мы снова наталкиваемся на чрезвычайно важный момент. Эта голосовая имитация является опять-таки врожденным свойством целого ряда животных организмов. В Колтушском институте Александр Николаевич Промптов систематически занимается ее изучением у певчих птиц. Им обнаружены различия между отдельными видами птиц. Обычно, развиваясь в общении со своими родичами, птицы вырабатывают те формы пения, которые свойственны данному виду. Будучи подсажены к взрослым птицам другого вида, с иным характером пения, птенцы вырабатывают у себя пение, свойственное либо своему виду, либо тем видам, с которыми они растут. Следовательно, и у тех и у других вырабатывается в известном возрасте способность производить целый ряд сложных голосовых актов, выражающихся в пении, но характер пения, манера пения определяются либо врожденными координациями, либо приобретенными в зависимости от того, какое птичье пение они слышат в процессе своего развития.

И вот А.Н. Промптов наблюдал случай, когда птенец, выросший у него в обществе чужого вида, приобрел форму пения, свойственную этому последнему; но когда его потом пересадили к сородичам и он услышал пение, свойственное его виду, то у него произошла очень сильная вегетативная реакция в виде взъерошивания перьев, остановки дыхания и т.д., а затем – стремительное переключение на это «родное» пение, впервые услышанное.

Как известно, попугай имеет довольно хорошо развитую артикуляцию и может повторять слова и целые фразы человеческой речи. Конечно, никому не придет в голову, при серьезном отношении к этому вопросу, назвать речь попугая в истинном смысле слова «речью», – это есть очень сложно выработанный артикуляционный акт, довольно совершенный, но используемый на основе голосовой имитации в форме повторения того, что попугай слышит. Можно подобрать такие условия, когда фразы, произнесенные попугаем, очень удачно будут кого-то задевать или высмеивать, но эти же самые фразы попугай может произвести в совершенно иной ситуации, и тогда отсутствие всякого смыслового значения становится ясным и, конечно, вскрывается чисто механический характер повторения определенных артикуляционных актов на основе голосовой имитации и установления условных связей с теми или иными раздражителями.

Подобная голосовая имитация свойственна и ребенку. В раннем возрасте устанавливаются такие взаимоотношения между ребенком и взрослыми или между ребенком и старшими детьми, когда он начинает повторять все слышимые слова и таким образом приобретает способность к речи.

Мы хорошо знаем, что в случае глухоты артикуляционный аппарат не созревает и во всяком случае не используется ребенком, – возникает глухонемота. Но, вместе с тем, мы хорошо знаем, что можно глухонемого заставить говорить, используя оптическую имитацию. Учителя глухонемых возятся с ними очень долго, произнося в их присутствии те или иные-слова с усиленной мимикой для того, чтобы определенные мимические картины могли быть оптически восприняты ребенком и повели бы к оптической имитации. На этом: основано обучение глухонемых речи. Но речь у них получается очень несовершенная, с «козлиным», как говорят, голосом и с очень неправильной артикуляцией. Мой сотрудник по Москве Б.Е. Шейвехман проводит очень интересную работу. Ему удалось построить усилители, при помощи которых практически глухой ребенок может слышать человеческую речь. Ребенок, который обучен уже речи на основе одной оптической имитации, очень несовершенно, очень невнятно произносящий слова, вдруг получает параллельно с оптической картиной произносимых слов еще и звуковое их воспроизведение, он слышит человеческую речь. Как показал Шейвехман, достаточно однократного применения этой звуковой подачи речи для того,, чтобы ребенок сразу поставил свой голос на нормальный регистр и начал говорить, вместо «козлиного», настоящим человеческим голосом, чтобы он повторял ваши слова и давал вам ответы уже в форме хорошо артикулированной речи. Нескольких повторений таких сеансов достаточно для того, чтобы речь глухонемого из очень несовершенной была приведена почти к нормальной человеческой речи. Само собой понятно, что если этот прием будет применен (а он уже применяется Шейвехманом) очень рано и глухонемого еще в раннем возрасте будут обучать речи не только при помощи оптической имитации, но и при помощи имитации голосовой, обучение его пойдет гораздо быстрее.

Следовательно, важно то, что в раннем возрасте сначала создаются определенные ассоциации по принципу образования временных связей между теми или иными звуками, случайно воспроизводимыми ребенком и повторяемыми со стороны родителей, и кинэстетическими показаниями, они увязываются с теми или иными объектами, лицами, действиями, а затем начинается систематическое показывание предметов, называние их определенными словами, голосовая имитация ребенка уже в форме артикулированной речи. Таким образом, с детства создаются элементарные временные связи, которые укладываются в определенные сложные комплексы, одновременные и последовательные (симультанные и сукцессивные).

Существенно важно то, что эти отдельные раздражители,, которые связываются в нервной системе ребенка с теми или иными объектами, имеют, конечно, относительно разное значение, и в этом отношении мы в учении об условных рефлексах уже сейчас, на основе тех материалов, которые были получены Иваном Петровичем и его сотрудниками на собаках, видим, какое значение имеет способ подачи раздражителей.

Иван Петрович неоднократно подчеркивал значение определенной комплексности падающих раздражителей. Ведь никогда в природе нам не приходится иметь дело с изолированными раздражениями, которые вызывали бы у нас какие-то изолированные ощущения. Отдельное ощущение – это есть уже отвлеченное в известной степени понятие, которое мы выделяем из общего круга явлений, а фактически нам всегда приходится иметь дело с комплексом раздражений, которые известным образом друг с другом связаны и которые в совокупности действуют на наш организм и вызывают известный комплекс ощущений, создающий наши восприятия.

Я считаю полезным при оценке возникновения второй сигнальной системы подчеркнуть небольшой факт, который описан Иваном Петровичем и на который он сам много раз ссылался, излагая свои материалы. Это – маленький факт, наблюдавшийся проф. В.И. Вартановым. Вырабатывая у собаки условные рефлексы на запаховые раздражители, Вартанов подавал собаке через специальный прибор тот или иной запаховый раздражитель и затем вливал ей в рот кислоту. И вот оказалось, что прошло около 40 раздражений, а условные рефлексы не выработались. Но достаточно было примешать небольшое количество того же пахучего вещества непосредственно к раствору кислоты и влить в рот собаке эту пахучую кислоту для того, чтобы с одного раза условный рефлекс был выработан.

Это указывает на то, что нервная система собаки резко различно реагирует на раздражители, расставленные друг от друга, и на те же раздражители, но связанные друг с другом интимно и составляющие как бы различные свойства одного и того же объекта.

Второй важный момент, на который нужно обратить здесь внимание, – это то, что даже в нервной системе собаки упорно и непрерывно борются две тенденции: тенденция к анализу и тенденция к синтезу. Это очень отчетливо выявляется в том, что мы имеем всегда сначала генерализованное образование условных рефлексов, когда огромное число раздражителей суммарно вступает во временную связь, хотя мы подкрепляем только один раздражитель, а затем происходит дифференцировка, большая часть раздражителей оказывается заторможенной, а какой-то один раздражитель является уточненным возбудителем той или иной деятельности. Следовательно, первоначальная генерализация и последующая концентрация представляют одну из элементарных основных форм выработки временных связей.

Иван Петрович поставил задачу получить генерализованный рефлекс, и именно на такие раздражители, где дифференцирование обычно отчетливо и легко вырабатывается.

Своему сотруднику В.А. Бурмакину Иван Петрович поручил выработать у собаки условный рефлекс на все звуки. Подавались различные звуки – сначала разные тоны одного и того же инструмента, а затем разных инструментов, и все это подкреплялось едой. Обобщенный рефлекс на все тоны вырабатывался, но тут же обнаружилась неуклонная тенденция к дифференцированию: если эти тоны подавались на другом инструменте отличного тембра, то выявлялась дифференциация по тембрам. Было решено подкреплять тоны одних и тех же частот, произведенные на различных инструментах. Обнаружилось, что начинается дифференцирование высот. Когда генерализовали и высоту и тембр, стали отдифференцировываться сильные звуки от слабых, внутрикомнатные от внекомнатных, тоны от шумов и т.д.

Борьба в нервной системе двух тенденций – к обобщению и к дифференцированию – была видна в этих случаях с чрезвычайной отчетливостью.

Такую же форму борьбы мы видим в случае условных тормозов и условных рефлексов второго порядка. Две тенденции борются, и, в зависимости от ситуации, преодолевает одна или другая.

Эти явления играют большую роль при выработке тех взаимоотношений, которые лежат в основе возникновения второй сигнальной системы.

Вернусь опять к вопросу об имитационной способности. У ребенка имеется тенденция повторять то, что делают, что говорят окружающие, повторять то, что он видит, и то, что он слышит, но в известном возрасте эта имитация начинает ограничиваться. Мы знаем периоды, когда ребенок повторяет все то, что он слышит, но потом он начинает повторять дифференцированно. Он может многое услышать, но не повторять.

У ребенка вырабатываются прочные ассоциации между определенными объектами, определенными формами деятельности и соответствующими словами, причем этому предшествует известная стадия, когда ребенок все явления обозначает одним и тем же словом. У некоторых детей можно заметить более или менее длинный отрезок времени, когда они произносят одно только слово, но они этим словом выражают все. Не дифференцируя еще свою речь, имея ограниченную речевую возможность, они дают сигналы тех или иных потребностей, той или иной деятельности, используя только одно слово, иногда с плачем, иногда с улыбкой, с различными жестами, а потом вырабатываются уже дифференцирование раздражителей и дифференцирование сопутствующих им моторных актов.

Говоря о сигнальном значении раздражителей, мы должны различать несколько форм сигнализации. То, что мы имеем в обычных условных рефлексах, есть пассивное использование сигналов, в сущности даже не сигналов, а иногда только предвестников каких-нибудь событий. О сигнализации правильнее говорить тогда, когда имеет место какая-либо активность со стороны живого существа, подающего раздражения. Условная связь может установиться на явления, возникающие естественным путем.

С другой стороны, сигнализация не всегда связана с приобретенной деятельностью. Сигнализирующую деятельность мы наблюдаем у многих представителей животного царства. Наседка сигнализирует своим птенцам о нахождении корма или об опасности теми или иными звуками; в силу врожденной рефлекторной деятельности птенцы выполняют те или иные акты (клюют, прячутся за наседку). У стадных животных вожак сигнализирует ударом копыта, хрюканьем, или фырканьем, или какими-нибудь другими звуками или сдвижениями. Этим он подает сигнал, на который все его стадо реагирует определенными действиями. Конечно, это есть использование первичной сигнальной системы, причем тут сигнальная система используется на принципах врожденных. Иногда может иметь место использование сигналов для того, чтобы началось движение, например ориентировочное, а в дальнейшем за этим идет простая имитация вожака. И мы хорошо знаем, что стада диких коз или овец с чрезвычайной точностью повторяют то, что делает вожак, причем тут имеется и очень точный расчет расстояний, точный расчет движений, весь моторный акт является чрезвычайно уточненным и совершенным, но он совершается по простому примитивному сигналу и по имитационному повторению того, что сделал вожак.

Когда мы переходим к человеку, то встречаем более сложные формы взаимодействия членов коллектива. Тут тоже может иметь место имитация. Мы видим часто картину, когда один ребенок, более инициативный, проделывает те или иные движения: прыжки, гримасы, произносит слова, а остальные дети за ним стереотипно все это повторяют. Идет подражание в буквальном смысле слова. Все это разыгрывается, конечно, в пределах первой сигнальной системы. Затем, эта имитация начинает больше и больше ограничиваться и уже заменяется другими формами коллективного взаимодействия. Недаром мы имеем в нашей словесной речи две формы выражения. Мы говорим «подражать кому-нибудь» и говорим «брать с кого-нибудь пример». Мне кажется, что в этих словах уже заложена вся основа различия двух сигнальных систем. Мы можем подражать тому, кого мы видим, или тому, кого мы слышим, но мы можем брать пример с того, кого мы никогда не видели и чьи действия мы знаем только по описанию. Мы берем пример с человека, который жил 200, а может быть и 1000 лет тому назад. Мы можем брать пример с человека, который находится на расстоянии многих тысяч километров от нас.

Здесь на сцену выступает использование тех связей, которые вырабатывались в раннем периоде детской жизни по принципу условных рефлексов. Из них создается целый комплекс деятельностей. Само собою понятно, что когда мы говорим о сигнальной системе, первичной или вторичной, то мы здесь подразумеваем обязательно не только существование одного организма в какой-то внешней физической среде, но подразумеваем пребывание его в соответствующей среде организмов: у животных – в стаде, а у человека – в человеческом обществе.

О сигнализации в истинном смысле слова нельзя говорить, пока речь идет об одном организме, – должно быть по меньшей мере два организма.

На основе имитационного акта, на основе использования речевой и голосовой имитации создается известный комплекс прочно установившихся ассоциаций, которые лежат в основе дальнейших взаимоотношений между молодым организмом и взрослым.

Можно ли представить у человека возможность таких явлений, которые обнаружились в опытах Промптова с птицами?

Можно поместить ребенка одной нации в общество другой нации, и он, слыша речь, не свойственную его родной нации, обучится чужой речи. Русский ребенок, живя в Англии, научится английскому языку, и если вы его переведете в русскую среду, то он, слушая там русскую речь, сразу не поймет и не воспроизведет ее. Ему предстоит сложный путь перестройки артикуляции и еще более сложный путь осмысливания вновь усвоенных словесных знаков.

Все больше и больше маскируется врожденная форма поведения, и приобретенные формы поведения являются настолько доминирующими, что ребенок с таким же трудом будет усваивать свой родной язык, как если бы от родного языка переходил к чужому.

У детей в раннем возрасте мы можем создавать эту символику самыми различными путями. Можем научить воспринимать различные оптические символы в виде писанной или печатной речи, в виде нотных знаков, в виде рисунков, можем ассоциировать их с определенными артикуляционными актами, которые, в свою очередь, воспринимаются на основе проприоцептивных показаний.

Таков, мне кажется, генез второй сигнальной системы, и на нем основаны те различия, которые приводят в конце концов к сложным взаимоотношениям между людьми.

Позволю себе еще на одну минуту занять ваше внимание для того, чтобы подчеркнуть то огромное значение, которое приобретают в этом случае именно показания кинэстетической сферы. Давно идут споры относительно так называемого «иннервационного чувства». Есть авторы, которые считают (и давно уже считают), что человеку свойственно на основе «мышечного чувства», как говорили прежде, вырабатывать определенную способность оценивать и дозировать иннервационные импульсы. Действительно, человек может задать себе задачу выполнить тот или иной двигательный акт и может выполнить его с большим совершенством. Все знают, что это так. Но вот возникло понятие об «иннервационном чувстве». Возникло это понятие еще в то время, когда о мышечном чувстве знали, но аппарат мышечного чувства не был еще известен.

Шеррингтону посчастливилось обнаружить мышечные веретена, идущие от них афферентные нервы и построить уже точное физиологическое учение о проприоцептивной системе. Из этого некоторые сделали вывод, что раз это так, что раз мышечное чувство есть результат определенных афферентных показаний, идущих от проприоцепторов, находящихся в мышцах, сухожилиях, суставных связках и т.п., то ни о каком «иннервационном» чувстве говорить не приходится.

Но можно ли себе представить, чтобы у животного или у человека эти кинэстетические показания существовали изолированно и не сливались в какой-то своеобразный комплекс, в какую-то систему. Конечно, этого нельзя себе представить. Все показания проприоцепторов, с одной стороны, становятся условными возбудителями, ассоциированными с показаниями других чувств, а с другой стороны, лежат в основе безусловных рефлексов, на которые вырабатываются условные рефлексы из других сенсорных систем, и в результате образования разнообразных условных связей между тем или иным словесным сигналом и показаниями проприоцепторов при выполнении того или иного двигательного акта создается потом возможность по данному командному слову создать именно тот поток импульсов, который нужен для выполнения данного акта. В настоящее время, когда врач изучает проприоцептивную систему больного, он не обязательно подносит свой палец к носу, а говорит: «поднесите палец к носу». Врач оценивает, способен ли человек это сделать, причем тут нужно разграничить два момента: с одной стороны, способен ли больной выполнить это движение и притом именно так, как ему заказали, с другой стороны, может ли он выполнить это движение по словесному заказу, без показа со стороны врача. И мы, при обучении ребенка игре на музыкальных инструментах, гимнастическим упражнениям, выполнению тех или иных действий, можем пользоваться двумя формами обучения, которые являются резко различными: одна основана на том, что преподаватель проделывает в присутствии ученика то или иное движение и использует его имитационную способность, а при другой системе руководитель называет определенными словесными знаками те двигательные акты, которые ребенок должен воспроизвести, – так, например: «поднимите правую руку до уровня уха» или «положите левую руку на темя», и т.д. В одном случае будет использована первая сигнальная система, во втором – вторая, т.е. то, что является характерным для человека. Об этом я говорю потому, что это лежит в основе воспитания детей, в основе воспитания у них тех или иных форм поведения.

Мы можем использовать только те способности, которые свойственны всем животным, но можем использовать еще и те способности, которые свойственны только человеку, и если мы хотим воспитать у человека человеческое, то мы не должны ограничивать наши возможности, заставляя детей подражать нам, а должны научить их выполнять действия по словесному заказу, в частности, научить их, чтобы они «брали пример» с высоких образцов человечества.

ХОД РАЗВИТИЯ УЧЕНИЯ И. П. ПАВЛОВАО ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ [30]