К.М. Быков с большой армией сотрудников разработал в последние годы, как вы знаете, этот вопрос об интероцепторах нашего организма. Со стороны любого внутреннего органа могут быть выработаны условные рефлексы, если над этим систематически работать.
Если мы субъективно не воспринимаем в обычных условиях массы импульсов, исходящих из внутренних органов, то это не является доказательством того, что там нет афферентных систем. Невропатологи и психиатры хорошо знают, что и без каких-либо патологических процессов во внутренних органах могут несколько измениться взаимоотношения в центральной нервной системе. По некоторому общему для центральной "нервной системы принципу отношения могут извратиться.
Мы сейчас знаем большое число самых разнообразных, казалось бы ничего общего между собой не имеющих примеров, когда вся деятельность центральной нервной системы выявляется в извращенном виде, т.е. то, что должно было возбуждать, – тормозит, а то, что должно тормозить, – возбуждает. То, что мы обычно воспринимаем субъективно, куда-то исчезает, а то, чего мы обычно субъективно не воспринимаем, целиком захватывает наше внимание и делается господствующим в нем.
Психиатры хорошо знают, что у некоторых душевнобольных можно видеть картину, когда человек сидит в глубоком ступоре и не реагирует ни на какие внешние раздражения. Вы можете его колоть, толкать, тормошить, – он не реагирует ни на что. Он субъективно не воспринимает этих раздражений, а весь находится под впечатлением тех импульсов, которые исходят из внутренних органов, и на этом строит целые сложные бредовые картины – представляет себе, что у него сидит дьявол в животе, девственная особа считает себя забеременевшей, и т.д.
Целый ряд иппохондрических состояний представляет собой проявление деятельности наших интероцепторов, которые в нормальных условиях бывают подавлены массой импульсов, исходящих из внешнего мира, а тут оказываются раскрепощенными, и вы имеете обратную картину: внешние раздражения не воспринимаются, потому что оказываются подавленными импульсами, исходящими из нормальных внутренних органов.
Вот этот принцип извращения, конечно, является в высшей степени важным. Я только напомню, что его давно знают невропатологи в виде так называемых истерических трансфертов. У больного наблюдается потеря чувствительности на одной стороне и на другой стороне, наоборот, повышенная чувствительность. А на другой день вы наблюдаете у него же обратную картину. Эти картины известны с библейских времен. А ключ, физиологическую трактовку этого явления, экспериментально обоснованную, мы находим у И.П. Павлова в его учении об ультрапарадоксальной фазе.
Для трактовки явлений, разыгрывающихся в центральной нервной системе и, в частности, участвующих в высшей нервной деятельности, И.П. Павлов очень широко использовал те представления, которые были развиты Н.Е. Введенским на основе изучения, главным образом, нервно-мышечного прибора, в его учении о парабиозе.
Н.Е. Введенский построил свое учение о взаимоотношениях между возбуждением и торможением на этом простом нервном приборе и показал, что целый ряд наших воздействий, более или менее значительных по своей силе, может вызвать в нервном веществе функциональные изменения, которые слагаются из ряда последовательных фаз.
Сначала фаза повышенной возбудимости, затем фаза, когда соотношение между раздражителями различной интенсивности оказывается нарушенным, слабые и сильные раздражители дают равные эффекты; затем фаза, когда слабые раздражители оказываются более эффективными, чем сильные, – это парадоксальная фаза и затем фаза, когда полностью исчезает возбудимость, фаза наркотическая, фаза глубоко развившегося парабиоза.
Это отношение к раздражителям Иван Петрович проследил в целом ряде случаев, касающихся условно-рефлекторной деятельности, и констатировал эти отношения как при различного рода патологических состояниях, так и при нормальной физиологической деятельности, при некоторых своеобразных условиях, например в переходных стадиях от бодрствования ко сну и обратно.
Если для нормального животного характерно подчинение закону силы, т.е. закону реагирования более сильным эффектом на сильные раздражители, чем на слабые, то при наступивших патологических или гипноидных состояниях мы констатируем или уравнительную фазу, или фазу парадоксальную, или фазу полной бездеятельности. Однако последняя в центральной нервной системе может приобрести некоторые новые качества, которые нельзя было констатировать на нервном волокне.
В центральной нервной системе это легко удалось показать И.П. Павлову, когда оказалось, что с наступлением бездеятельности в здоровом участке возникает деятельное состояние в других частях. Нормально выработанные взаимоотношения между различными отделами нервной системы, носящие реципрокный характер, дают извращенные отношения.
Иван Петрович со своими сотрудниками показал, что здесь лежит в основе двоякий механизм. С одной стороны, переход возбуждения в глубокое тормозное состояние, а с другой стороны, создание индукционных отношений, индукционное возбуждение окружающих заторможенный пункт частей и в результате этого вовлечение в деятельность того очага, который был в норме заторможен.
Эти ультрапарадоксальные отношения, которые сейчас так хорошо изучены на бесконечно большом числе объектов, приобретают очень большое значение для истолкования целого ряда клинических симптомов, на первый взгляд, казалось бы, не имеющих ничего между собой общего. Иван Петрович применил это правило возникновения ультрапарадоксальных отношений, в частности, к психической сфере человека для объяснения извращенного поведения душевнобольных в бредовом состоянии; в толковании бредовых идей Иван Петрович очень большое значение приписывал этим ультрапарадоксальным отношениям.
Вот, следовательно, общая картина. Я позволю себе привести несколько частных примеров взаимоотношений между афферентными системами, которые приобретают большое теоретическое и практическое значение. Из таких обывательских, всем известных примеров можно привести взаимоотношения между системой n. olfactorii и носовых ветвей n. trigemini. Раздражение слизистой оболочки носа горчицей ведет к слезотечению, чиханию и кашлю. Но достаточно понюхать корку черного хлеба, чтобы все эти явления исчезли.
Другой случай – резкие болевые ощущения, какая-либо невралгия или каузалгия. Человек страдает от боли. Ему прикладывают в отдаленном участке тела термический раздражитель и получают различный эффект. У большинства каузалгиков нужно приложить мокрую холодную тряпочку. На чем это основано? На взаимоотношении между холодовой и болевой чувствительностями. Боль стихает не только на данный отрезок времени, а иногда и впоследствии она оказывается в значительной степени уменьшенной. Есть невралгии, которые тоже резко ослабляются под влиянием холодового раздражителя.
Один врач, страдавший ишиасом, рассказал мне, что он случайно натолкнулся на этот способ лечения. Ни одно из примененных средств не помогало ему. Но вот однажды у него в квартире лопнула труба, хлынула струя холодной воды, и когда он вынужден был встать, чтобы как-нибудь закрыть трубу, холодная вода облила ему больную ногу. У него в это время был сильный приступ ишиаса. Больной врач думал, что теперь погибнет, что к ишиасу присоединится простуда, но неожиданно почувствовал полное облегчение. С тех пор при наступлении болей он стал прикладывать холодные компрессы или лез в холодную ванну. Это – случай простых взаимоотношений.
Мы должны различать эти взаимоотношения между мимолетными раздражителями, кратковременно действующими, и явлениями, когда тонизированная афферентная система оказывает стойкое действие на центральную нервную систему и создает в ней определенный фон, на котором разыгрываются все остальные явления.
Мы имеем основание думать, что различные афферентные системы, с одной стороны, находятся в постоянной игре взаимоотношений под влиянием действующих внутренних и внешних раздражителей, на короткий срок выводящих из равновесия нервную систему. Эти взаимоотношения мы можем назвать фазическими взаимоотношениями и можем себе представить более длительные и стойкие взаимоотношения, более упорного тонического характера, как борьба интероцепторов с экстероцепторами.
Как известно, в аорте имеется большая рефлексогенная зона. Когда-нибудь эта система имеет покой? Конечно, нет. Пока организм живет, эта система рецепторов находится в непрерывном возбуждении, потому что сердце при каждом сокращении выбрасывает в аорту известную порцию крови, растягивает аортальную стенку и механически раздражает эти рецепторы. Кроме того, в артериальной системе создается постоянное высокое давление, поддерживающее стимуляцию аортальной рефлексогенной зоны.
В меньшей степени происходит то же самое в области каротидного синуса. Всюду из этой сосудистой системы во время работы сердца создаются условия для стимуляции рецепторов и для посылки импульсов в центральную нервную систему.
Спрашивается, проходят ли эти импульсы бесследно или могут как-либо сказываться? За первую треть этого столетия накопился очень большой материал, свидетельствующий о том, что эти рефлексогенные зоны являются источником тех импульсов, которые создают условия для поддержания нормального кровяного давления. Всякое нарушение кровяного давления, отклонение от средней нормы данного организма ведет или к депрессорным, или прессорным ответным реакциям.
Ограничивается ли дело этим? Оказывается, нет. Как выяснилось в дальнейшем, и дыхательная функция определяется импульсами, исходящими из тех же рефлексогенных зон.
В последнее время Б. Д. Кравчинским, сотрудником Кафедры физиологии Военно-медицинской академии, проведена очень интересная работа в сравнительно-физиологическом аспекте, которая показывает, что активность дыхательного центра поддерживается в значительной степени афферентными импульсами из области аорты, что явление автоматизма в значительной степени должно быть ограничено; во многих случаях, где мы привыкли считаться с автоматизмом, речь идет о рефлекторной деятельности, вызванной рецепторами, расположенными в различных участках, приходится выбрать различные аппараты, как рецепторы жаберного прибора у рыб, синокаротидного у других животных и т.д. И в конце концов оказывается, что целый ряд различных участков афферентных систем принимает на себя роль стимуляторов дыхательного центра и поддержания его на том уровне возбудимости, который нужен для того, чтобы он функционировал.
Дальше оказывается, что мы обнаруживаем еще большее значение этих афферентных систем. Те же внутрисосудистые афферентные системы играют известную роль не только в поддержании дыхательного центра, но и в поддержании всей нервной системы на таком уровне функциональной способности, который нужен для того, чтобы осуществлялись рефлексы. А у некоторых животных выключение этих прессоцептивных аппаратов ведет к быстрому снижению функциональной способности центральной нервной системы и к быстро развивающейся полной арефлексии.
Каждый раз, когда та или иная афферентная система оказывается в ненормальном состоянии, этим создается повод для нарушения нормального баланса центральной нервной системы, для нарушения его нормального функционального состояния.
Мы можем представить себе два диаметрально противоположных случая. С одной стороны, случаи коротких раздражений и быстро развивающейся реакции и, с другой стороны, картину длительной ирритации, которая может привести к повышению возбудимости, приводящей в свою очередь к неизбежному смазыванию всех координационных отношений и к такой крайней реактивности, которая носит явно патологический характер.
Мы знаем, что ирритация нервов может давать и явления адаптации того или иного прибора и явления сенсибилизации. Целые десятки работ посвящены изучению вопроса о влиянии последовательно действующих раздражителей на состояние того или иного нервного прибора.
В области зрения и слуха мы имеем сейчас огромный материал, свидетельствующий о том, что эти две тенденции постоянно влияют и в зависимости от интенсивности и длительности применяемых раздражений и от величины интервалов между ними вы можете привести одну и ту же анализаторную систему в два диаметрально противоположных состояния: адаптации и сенсибилизации. При некоторых соотношениях этих факторов мы создаем картину крайней сенсибилизации данного анализатора и доводим его до крайних степеней возбудимости. При этом создаются явления, сходные с теми, которые были описаны А.А. Ухтомским как явления доминанты, когда любое другое раздражение будет восприниматься этим участком мозга и будет приводить его в дальнейшее возбуждение.
При создании таких доминантных очагов приходится считаться с двумя сторонами дела. С одной стороны, с крайней чувствительностью данного прибора и с его способностью реагировать на все, что происходит кругом, и выявлять свою реакцию явным образом. Та реакция на иррадиирующие волны возбуждения, которая в нормальных условиях не выявляется, при состоянии крайней сенсибилизации органа может вести к тому, что приводит его в активное деятельное состояние.
Это явление в применении к болевой чувствительности занимает ведущее место в трактовке невралгии и каузалгии.
С другой стороны, приходится считаться с угнетающим влиянием этого очага на другие отделы мозга.
Затем существенный момент, который всплывает, это генерализация эффектов. Говоря о генерализации, мы должны опять себе представлять эту генерализацию в двух направлениях. С одной стороны, мы имеем дело с генерализацией в сенсорной сфере, которая будет выражаться в том, что раздражение любого рецептора дает эффект не только в. соответствующем анализаторе, но вовлечет и другие анализаторы. Это – нормальное физиологическое явление, и встречаются люди, обладающие большой наблюдательностью или несколько повышенной возбудимостью, которые указывают, что одно раздражение зрительного прибора дает одновременно и известное слуховое ощущение, раздражение слухового прибора дает вместе с тем известное зрительное ощущение.
При патологических состояниях это может достигнуть очень значительных размеров. Каждый невралгик скажет, что у него боли усиливаются, после того как он что-либо съест, особенно если проходит горячее. И есть излюбленные места в каузалгии, конечно, тоже физиологически объясненные. Почему каузалгия особенно любит верхние конечности, и именно область медиануса? Потому что этот нерв как разберет начало из того сегмента, который иннервирует сердце, – орган, непрерывно работающий и посылающий в этот сегмент постоянные импульсы, которые могут иррадиировать на соседние афферентные системы.
Если мы примем во внимание еще один механизм, который здесь замешан, это аксонные связи между сердцем и. соответствующим сегментом спинного мозга, то мы можем себе представить два механизма постоянной сенсибилизации данного сегмента спинного мозга, непосредственно идущие от сердца через симпатическую цепочку.
В конце концов может создаться такая степень возбуждения и возбудимости данного сегмента мозга, что все остальное будет подавлено и картина примет характер каузалгического синдрома, при котором все усиливает боль и при котором человек не может найти себе покоя. Но удаление второго грудного симпатического узла сразу устраняет всю картину. Очевидно большую роль играют, с одной стороны, адаптационно-трофическое влияние симпатических волокон по аксонной связи, а с другой стороны и болевые волокна самого сердца, которые проходят через тот же узел во второй сегмент.
До сих пор я говорил о чисто функциональных взаимоотношениях между афферентными системами, которые указываются в настоящее время в очень большом числе примеров как в форме взаимоотношений между разными категориями афферентных систем и внутри каждой категории афферентных систем, так и внутри системы одной модальности.
Но, кроме этих взаимоотношений, мы должны считаться с тем, что раздражение каждой афферентной системы в историческом процессе развития данного вида установило определенную связь с теми или иными органами и, в частности,, с органами внутренней секреции и каждое раздражение, падающее на поверхность нашего тела, может привести в деятельное состояние тот или иной эндокринный орган, а может быть иногда и целую группу их.
Результатом этого может явиться наводнение организма гормонами, которое небезразлично для центральной нервной системы. В этом отношении особенно хорошо изученными являются протопатические виды чувствительности – болевая, термическая, половая. При раздражении этих афферентных систем идет поступление в кровь такого гормона, как адреналин, который вызывает очень существенные изменения в состоянии центральной нервной системы как возбуждающего, так и тормозящего характера, вплоть до возможности создания полной арефлексии. Мы имеем основание сейчас утверждать, что и гипофиз, и притом как передняя, так и задняя доля его, и надпочечники, и яичники, и поджелудочная железа вовлекаются в деятельность при болевом возбуждении и, по всей вероятности, при половом возбуждении.
Это один из важных вопросов, который должен быть детально изучен. Мы должны непременно знать, какие афферентные приборы с какими эндокринными приборами стоят в непосредственной связи и через посредство каких эндокринных систем они могут влиять на органы нашего тела.
Эти влияния оказываются очень существенными. Для высшей нервной деятельности мы имеем все основания считаться с щитовидной железой, с половыми органами, с корой надпочечника и с паращитовидными железами. Для всего этого имеется конкретный материал, свидетельствующий о том, как резко нарушается условно-рефлекторная деятельность центральной нервной системы при нарушении функций этих органов. Если они реагируют на те или иные афферентные импульсы, то ясно, что это не может бесследно пройти для организма.
Последний вопрос – о роли афферентных систем в химизме нервной системы и о вытекающих отсюда последствиях.
Мы должны считаться с тем, что все нервные элементы являются двустороннепроводящими. И если мы в обычных условиях привыкли говорить об афферентных и эфферентных системах, то только условно, в силу того, что эти системы волокон поставлены в такие условия, когда они получают импульсы к возбуждению с одного конца. Афферентные – от рецептора, эфферентные – от центральной нервной системы.
В несколько искусственных условиях и, в частности, в патологических условиях речь может идти о раздражении нервных стволов на их протяжении.
В патологии военных травм это явление весьма распространенное. Образовался какой-либо рубец, давит на нервный ствол, и все волокна подвергаются сначала ирритации, а затем могут быть сдавлены до того, что становятся блокированными и не пропускают возбуждения. Но это не значит, что они не создают ирритации и что по обе стороны блокируемого участка не возникают участки возбуждения, которые поддерживают непрерывный поток импульсов как на периферию, так и в направлении к центральной нервной системе. Отсюда возникает целый ряд последствий чисто функционального характера и характера химического.
В лаборатории Н.И. Гращенкова несколько лет тому назад было показано, что система болевых нервов является системой, которая продуцирует гистамин, и ирритация болевых нервов даст в периферическом направлении продукцию гистамина.
Большинство волокон будет давать еще целый ряд известных и неизвестных химических продуктов. И это вовсе не должно проходить бесследно. В известных случаях речь может идти о том, что накопление того или иного вещества, являющегося нормальным продуктом жизнедеятельности данного нерва, создаст явления трофических расстройств, а в центральной нервной системе может повести к стойким изменениям возбудимости.
Мы не даром говорим о существовании нормальной и патологической инертности нервной системы, – опять-таки понятие, установленное И.П. Павловым.
И.П. Павлов постоянно подчеркивал, что в определенных очагах нервной системы, а иногда и во всей центральной нервной системе может создаваться переход к инертному состоянию, когда подвижность нервной системы оказывается настолько ограниченной, что данная группа нервных элементов не в состоянии отделаться от того процесса, который возник.
Если в нормальном состоянии нервные элементы от возбуждения легко переходят к торможению и, наоборот, от торможения легко переходят к возбуждению, то в условиях развившейся патологической инертности мы имеем дело с таким состоянием, когда возникшее возбуждение не может быть ликвидировано или создавшееся торможение не может быть сглажено.
Патологическая инертность может выразиться в том, что данная группа элементов будет реагировать торможением вместо того, чтобы реагировать возбуждением.
Важно помнить, что торможение не должно сидеть как таковое месяцами в каком-либо очаге. Данный очаг приведен в такое состояние, что на всякое раздражение он будет реагировать торможением.
Конечно, когда речь идет о патологическом состоянии, длящемся месяцами, то не нужно думать, что там, как клин, сидит торможение, а это есть такое состояние нервной системы, при котором она на всякое раздражение будет отвечать торможением.
Но можно себе представить и другую картину. Я думаю, что некоторые случаи патологической инертности, а может быть и некоторые случаи арефлексии должны найти себе объяснение в том факте, что нарушается или нормальное количественное продуцирование химических продуктов в нервной системе, или нарушается их своевременная уборка.
Тут мы приходим к вопросу о взаимоотношении между различными химическими системами, действующими в процессе нервного возбуждения.
Я позволю себе остановить ваше внимание на одном факте, который обычно ускользает от нас. Мы имеем богатый литературный материал, свидетельствующий о том, что в нервной системе как некоторые глияльные элементы, так и некоторые нервные элементы являются носителями различных химических субстанций в виде различного вида зернистости.
Исследования последнего времени заставляют думать, что определенные нервные элементы, во всяком случае некоторые из них, являются одновременно и нервными элементами в обычном смысле слова и эндокринными органами. Ничего такого разительного в этом нет, это для нас привычно. Мы знаем, что и мозговое вещество и вещество надпочечников происходят из одного вещества, из ганглий. Мы знаем, что адреналин, продуцируемый ими, является очень близким к тому медиатору, который в симпатических волокнах фигурирует и постоянно образуется. Бояться мысли о том, что нервные элементы могут продуцировать химические элементы и извергать их в окружающую среду, не следует. С этим обстоятельством нужно считаться, в особенности там, где речь идет о длительных ирритациях каких-либо участков мозга или периферических нервов. На это я особенно обращаю внимание.
Должен сослаться, с другой стороны, на данные, которые были опубликованы из лаборатории К.М. Быкова, что раздражение центрального конца блуждающего нерва ведет к изменению состава крови (накопление биологически активных веществ), оттекающей по яремной вене. Это обстоятельство свидетельствует о том, что при раздражении центростремительного нерва, когда импульсы приходят в центральную нервную систему, идет большая химическая работа, которая может давать свои продукты в общий ток крови.
Мы сейчас имеем большой ряд данных, собранных А.М. Зимкиной и М.И. Сапрохиным, которые свидетельствуют о том, что значительная доля мозжечковых эффектов должна быть приписана химическим агентам; что, значит, наряду с обычным воздействием на другие отделы центральной нервной системы и на периферические органы чувств через нервные волокна, мозжечок оказывает еще и известное влияние на все части тела через посредство кровеносной системы, выпуская какие-то физиологически активные вещества.
Стоят ли эти химические вещества в связи с секреторной работой каких-либо специфических клеток или представляют собой продукт обмена нервных элементов вообще, – мы в настоящее время сказать еще не можем.
Вот в сущности те соображения, в значительной степени старые, давно всем известные, а отчасти новые, отчасти доказанные, отчасти гипотетические, которые я здесь позволил себе изложить только потому, что при учете всех этих обстоятельств легче толковать целый ряд сложных симптомов и сложных синдромов, с которыми приходится иметь дело сейчас при изучении органических поражений центральной нервной системы и функциональных ее расстройств. Мне кажется, что эти наши современные физиологические представления, как они ни скудны, все-таки заключают в себе много такого, что следует иметь в виду и за счет чего можно сделать себе, хотя бы отчасти, понятными сложные и трудные клинические проявления.
НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ ПО ВОПРОСУ О ВТОРОЙ СИГНАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ [24]
В последние годы своей работы над изучением условных рефлексов И.П. Павлов выдвинул учение о второй сигнальной системе и склонялся к тому, что именно она и является той формой высшей нервной деятельности, той надстройкой над нервной деятельностью, которая характеризует человеческий мозг, человеческую высшую нервную деятельность и которая является отличительным признаком человека по сравнению со всем животным миром.
К великому нашему сожалению, И.П. Павлов очень мало успел разработать этот раздел учения о высшей нервной деятельности. Преждевременная смерть оторвала его от нас в те годы, когда он концентрировал свое внимание на вопросе о том, что именно отличает человеческую высшую нервную деятельность от высшей нервной деятельности животного с чисто физиологической точки зрения. Высказанные Павловым мысли не были оформлены им в законченном докладе либо в законченной статье. В значительной мере они высказывались на «средах», являясь достоянием только тех, кто постоянно посещал его «среды», причем остались в форме не выправленных им самим стенограмм.[25] В связи с этим создалось своеобразное и, мне кажется, подчас неправильное понимание второй сигнальной системы, а затем и некоторые неправильные выводы. Я хочу остановиться на этом вопросе не потому, что у меня имеется сейчас какой-нибудь новый фактический материал, который я мог бы предложить вашему вниманию: мое выступление надо рассматривать как попытку внести некоторую ясность в это понятие и тем самым помочь дальнейшей разработке этой важной проблемы.
Как вы знаете, И.П. Павлов подчеркивал, что сигнальная деятельность в целом является чрезвычайно важной стороной в жизни животных и человека, что она дает возможность проявить ту или иную деятельность раньше, чем агенты, органически связанные с деятельностью организма, окажут свое влияние на него. Сигнальная деятельность, выраженная в форме условных рефлексов, является одним из важнейших приемов индивидуального приспособления организма к внешней среде и к новым условиям существования.
В работах И.П. Павлова и его сотрудников мы имеем громадный материал, позволяющий нам анализировать и оценивать те физиологические механизмы, которые лежат в основе условно-рефлекторной сигнальной деятельности и позволяют эту деятельность расчленить на несколько рядов, более или менее сложных и протекающих с различными особенностями. Тут приходится обратить внимание на условно-рефлекторную деятельность, основанную на непосредственной связи раздражителей с безусловными рефлексами, условно-рефлекторную деятельность, основанную на отставленных раздражителях либо на следах раздражения, на условные рефлексы второго, третьего и четвертого порядка, возникающие на базе уже выработанных ранее условных связей.
Возможность вырабатывать условные рефлексы на базе уже ранее выработавшихся условных рефлексов является очень важной для организма потому, что на ней строится та вторая сигнальная система, которая должна составить предмет этой статьи.
И.П. Павлов характеризует вторую сигнальную систему как сигнальную систему, основанную на использовании в качестве раздражителей не реальных объектов или действий, а их символов, их знаков, их показателей, которые заменяют собою реальные конкретные раздражители.
Разве эта сигнальная система основана на чем-то нереальном? Конечно, нет. Она тоже основана на использовании реальных раздражителей, но не являющихся определенными объектами окружающей среды, не являющихся определенными существами, с которыми приходится столкнуться живому организму, а являющихся раздражителями, которые в данное время и данной ситуации представляют собой знаки того или иного конкретного объекта или явления, существа или его действия.
Понятно, что для использования этих сигналов второй сигнальной системы требуется предварительная подготовка организма. Нельзя себе представить, чтобы какой-нибудь знак стал знаком чего-либо связанного с объектом, если бы конкретный предмет не был предварительно связан с ним в нашей нервной системе. О чем идет речь? Мы можем использовать в качестве стимулов для нашей деятельности не конкретный объект, действующий на наш зрительный либо слуховой прибор, либо на кожную поверхность, а словесный знак, который «обозначает» собой данный предмет или действие. Оказывается, что у высших существ, у человека, те физиологические эффекты, которые могут быть вызваны действием определенного пищевого раздражителя, могут быть вызваны и словесным знаком, которым данный предмет обозначается. Но для этого требуется, чтобы этот словесный знак был предварительно связан опять-таки временными связями с данным объектом; одно и то же пищевое средство может быть обозначено различными словесными знаками. Можно сослаться на различные языки – сколько существует различных языков и наречий, столько же слов для обозначения понятия «хлеб», и в зависимости от того, какое слово применяется в данном наречии, этот именно словесный знак сделается сигналом хлеба, и человеческий организм будет иметь возможность проявить те реакции, которые он проявляет при виде либо при запахе хлеба, либо при восприятии картины съедания этого хлеба другим человеком или под влиянием изображения хлеба в виде рисунка. Словесный знак может быть подан в различных формах: можно сказать его, либо написать его буквами, и т.д.