Надев платье и расправив его, я снова смотрюсь в зеркало. Изображение становится расплывчатым, когда я по-настоящему смотрю на себя. Невысокого роста, с длинными светлыми волосами и большими голубыми глазами, такими же, как у Пайка. Думаю, это у нас семейное. Темная подводка придает мне эмо-вид. Я всегда пряталась за ним, побуждая каждого бояться меня, потому что думала, что это единственный способ себя защитить. Затем Пайк пробрался под мою броню, заставив меня что-то почувствовать. Заставив меня полюбить.
Именно такое платье я себе и представляла. Оно идеально. Прямо как мы с Пайком. Мой телефон, загудевший на маленьком стуле в примерочной, нарушает ход моих мыслей, что будет дальше. Читая сообщение, я не могу удержаться от смеха.
ПАПОЧКА: Сейчас же иди домой, чтобы я мог отшлепать эту маленькую задницу.
Я не могу отказать ему. Никогда не могла. Поэтому переодеваюсь в свою обычную одежду и направляюсь к кассе, чтобы расплатиться. С улыбкой я иду по дороге, с нетерпением ожидая с ним встречи.
Глава 19
Трое с кольцом
Пайк
Сегодняшний день просто еще один в безграничном уравнении времени. В нем нет ничего особенного для тех, кто не может видеть или чувствовать то, что и я. Мне жаль каждого, кто не может разделить свой обычный день с нами.
Я стою с Джеймсоном в полуразвалившейся часовне, прислонившись к пыльному алтарю, и жду, пока моя невеста спустится ко мне. Мне бы хотелось, чтобы наша свадьба прошла в более приличном месте, но, по словам Молли, это место, как и станционный парк со старыми вагонами, напомнило ей о нас, и я не хочу отнимать этого у нее. Желаю, чтобы у нее было все счастье, какое я могу ей дать, и даже больше.
Хрустнув шеей, чувствую легкое тепло, что течет по моему телу. Не могу сказать, связано ли это с волнением из-за того, что нас ждет, или с маленькими волшебными бумажками, которые мы положили на язык, когда пришли сюда.
— Ты нервничаешь, Пайк?
Я смотрю на Джеймсона и усмехаюсь, медленно потирая руки.
— Не-а. Я прожил с ней большую часть своей жизни. Просто имеет смысл сделать это сейчас, — отвечаю я, пожимая плечами.
Он кивает, а я скрещиваю руки на груди, глядя на небольшую аудиторию, которую мы собрали сегодня. Не думаю, что кто-нибудь из них до сих пор догадался, почему они здесь, и это нормально, пока не пытаются все испортить для нас.
Родители Молли сидят на левой половине часовни через три скамьи, обмениваясь недоуменными взглядами. Мои родители сидят справа на первой скамье, всегда желая быть в центре внимания. Они никогда не сядут нигде кроме первого ряда независимо от причины, по которой они пришли.
Кроме этих четырех бесполезных ублюдков здесь никого нет, поэтому процедура регистрации брака не затянется. Никто из них не сможет остановить нас, что бы они ни пытались сказать, потому что Джеймсон уже предупредил меня, что не будет спрашивать о возражениях против нашего союза.
Каким бы греховным это ни казалось, мы собираемся провести нашу церемонию, обменяться кольцами и подписать бумажку, которая заставит Моллс почувствовать логическое завершение наших отношений. Для меня нет ничего важнее Молли, и они, наконец, поймут, что сами подталкивали нас друг к другу.
И за это я благодарен.
Но этого им никогда не скажу.
Они не заслуживают того, чтобы разделить наше счастье, и, к великой радости, им не придется долго это делать.
В задней части часовни со скрипом открывается дверь, и я непроизвольно делаю глубокий вдох, чувствуя, что начинаю нервничать. Я не беспокоюсь о том, что мы делаем, и у меня нет сомнений по этому поводу. Взволнован тем, что в последний раз посмотрю ей в глаза как своей девушке и в первый как своей жене.
Она просовывает голову в часовню и улыбается, видя, что я жду ее в конце прохода. Провожу рукой по своим обычно растрепанным волосам, приглаживая их настолько, насколько это возможно, а затем выдыхаю. Не думаю, что за все время, когда мы были вместе, был так счастлив, как сейчас. Я чувствую гордость за нас — не то чтобы я не гордился до этого, но сейчас мог лопнуть по швам от этого чувства из-за пути, который мы выбрали, чтобы идти вместе.
Молли выходит из-за двери и, когда та захлопывается за ее спиной, хихикает. Я тихонько усмехаюсь и смотрю на Джеймсона, который дружески хлопает меня по плечу. Проведя с нами немного времени, он понял ее. Мужчина знает, что у нее проблемы, и даже сказал мне, что я крутой чувак, потому что забочусь о ком-то вроде Молли.
Безусловно, это сомнительный комплимент, но он не ошибается. Жизнь с Молли требует много труда и терпения, и я стал тем человеком, которым являюсь сегодня, потому что люблю ее невероятно сильно. Научился быть добрым, заботливым, терпеливым, успокаивал ее монстров тогда, когда ей уже казалось, что она потеряла свой разум навсегда.
Когда Молли начинает идти ко мне, я засовываю руки в карманы и усмехаюсь. Надеюсь, она не будет устраивать шоу до церемонии, но если она это сделает, мне просто придется подождать, пока она не будет готова.
В этом и заключается терпение.
Молли почти доходит до меня, когда останавливается у третьей скамьи слева и широко улыбается своим родителям.
— Привет, мама! — говорит она, полностью игнорируя присутствие дяди Пита.
Я настороженно наблюдаю, как тетя Джанин встает с места и пробирается мимо своего мужа к Молли.
— Дорогая, в чем дело? Для чего мы здесь? — мягко спрашивает та, кладя руку на плечо Молли.
— Не прикасайся ко мне, — рявкает моя девочка.
Она яростно от нее отстраняется и, сделав глубокий вдох, прежде чем ее улыбка возвращается, продолжает идти к алтарю, но затем снова останавливается у первой скамьи справа и улыбается моим родителям.
— Привет, тетя Ронда и дядя Грег!
Они кивают ей в своем обычном напыщенном гребаном стиле, и Молли пожимает плечами. Единственное мнение, которое когда-либо имело для нее значение, было моим, и я бросаю на своих родителей угрожающий взгляд, когда она отворачивается от них и поднимается, наконец, по трем маленьким ступенькам, останавливаясь передо мной.
— Привет, папочка, — мягко говорит она.
Ее платье вишнево-красного цвета как помада на ее губах, как кровь, которая вытекала из нее, когда я впервые вонзил в нее свой член.
На ней ее любимые черные ботинки, которые дают ей дополнительных пару сантиметров роста. Когда она вкладывает свою ладонь в мою руку, я не могу не думать о том, как мне повезло, что я вообще стою здесь.
Молли могла причинить мне боль и убить тысячу раз, и я не знаю, задумывалась ли она об этом когда-нибудь. Она могла бы воткнуть Джиджи прямо в мое гребаное сердце, и последними словами все равно были бы «Я люблю тебя».
— Привет, малышка, — отвечаю я, пробегая пальцами по щеке самого красивого лица, которое я когда-либо видел.
— Итак, давайте сделаем это, — говорит Джеймсон, прочищая горло и возвращая нас к настоящему моменту.
— Что именно? — громко спрашивает тетя Джанин.
Джеймсон закатывает глаза, когда мы поворачиваемся к нему лицом. Мое сердце бешено колотится, зная, что тетя Джанин, кажется, единственный человек здесь, который догадывается о причине, которая собрала нас здесь вместе. Я беспокоюсь, что она попытается остановить нас и расстроит Молли, и о том, что я с ней сделаю, если она будет протестовать против нашего союза до того, как наступит время для этой части представления.
Молли, уже готовая сделать ядовитое замечание, бросает на мать взгляд через плечо, но я слегка подталкиваю ее локтем, напоминая о том, что мы здесь не для кого-то, а друг для друга.
Слегка дрожа, она переводит свой взгляд на Джеймсона, который начинает свою речь. Это не обычные свадебные клятвы, потому что мы необычные люди — он написал что-то специально для нас.
Я чувствую, как она приближается.
Та часть, где мы даем клятву любить, утешать и поддерживать друг друга до конца своей жизни, и я счастлив, словно школьник. Джеймсон кивает нам, и мы поворачиваемся лицом друг к другу и беремся за руки, и я действительно вижу любовь в ее глазах.
— Согласна! — радостно кричит она, и я, невольно улыбаясь, качаю головой.
— Детка, мы еще не дошли до этой части, — мягко говорю ей.
— Папочка, нет ничего такого, чего бы я тебе уже не сказала о своей любви. И, честно говоря, ты тоже. Сделал для меня так много — больше, чем эти куски дерьма, — говорит она, кивая в сторону своих родителей, — и я просто... просто хочу быть твоей женой.
Чувствую, как по моей щеке катится слеза.
За все годы, что мы провели с ней вместе, я не пролил ни единой слезинки. Ни тогда, когда ее разум был близок к тому, чтобы оставить меня, ни тогда, когда она плакала в моих объятиях, умоляя меня никогда не оставлять ее.
Но сейчас…
Видеть Молли настолько уязвимой в своей любви — любви, в которой я так много раз молча сомневался и которая пробудила во мне человечность.
— Вы не можете пожениться!
Молли, сделав резкий вдох, поворачивает голову к моему отцу, стоящему теперь на ногах, и цыкает на него.
— Я не спрашивал, есть ли возражения, — говорит Джеймсон со смехом. — Твои слова ничего не значат, чувак. А сейчас, — обращается он к нам, — я объявляю вас мужем и женой. Можешь поцеловать свою невесту.
Обхватив ладонями лицо моей милой Молли, я притягиваю ее дрожащее тело к себе и откидываю прядь волос, что упала ей на глаза. Мягко улыбаюсь.
Сейчас она сосредоточена.
Помнит, что это только для нас и ни для кого другого.
И когда слышатся тяжелые шаги моего отца, идущего в нашу сторону, я наклоняюсь и страстно целую свою молодую жену в губы.
Глава 20
Кровавая церемония
Молли
Сегодня идеальный день. Когда я смотрю в большие голубые глаза Пайка и клянусь быть с ним до конца своей жизни, понимаю, что поступаю правильно. Поднимая взгляд, я вижу перед собой водоворот цветов — радугу обещаний.
Конечно, мои родители портят этот день своим появлением, но все нормально, потому что я знаю, что, даже если они не одобряют наш союз, не смогут нас остановить, лежа на глубине двух метров под землей. Они хорошо выглядят для мертвых людей. Мой разум снова плывет, и в нем пульсируют яркие цвета, словно огни в ночном клубе, но мы далеко от неоновых огней шумного города.
С моих губ срывается смешок, и Пайк переводит свой взгляд на меня. В этих больших голубых глазах, которые предлагают мне спокойствие и утешение, сейчас читается разрешение быть свободной. Он мой муж. Мой. Кольцо на моем пальце сделано из какого-то черного металла. Пайк сказал мне, как он называется, но единственное, о чем я могу думать сейчас, это как искупать свое кольцо в крови. Принести своеобразную жертву.
— Молли, Пайк.
Низкий шепот его отца пугает меня, и я обнаруживаю, что крепко сжимаю Джиджи в кулаке своей правой руки. От вида морщинистой кожи на шее дяди Грега пальцы начинают сводить зуд и покалывать. Они хотят лишить его тело жидкости цвета «Мерло».
— Это святотатство.
От возмущения у него на лбу вздувается толстая вена, и мне интересно, много ли в ней крови. Брызнет ли она струей или будет просто стекать по его лицу?
— Отец, это наш день. Не хотел бы ты хоть раз в своей забытой богом жизни порадоваться за нас?
Голос Пайка холодный и резкий. Положив руку мне на бедро, он держится за меня, словно за самую стабильную в мире вещь, но это не так, потому что я улетаю.
Подняв руку, я провожу гладким серебряным лезвием по столу, за которым мы все сидим. Лицо дяди Грега выражает чистый ужас, когда он видит Джиджи. Все всегда ее боятся, и я не знаю почему.
Молча поднявшись, я обхожу вокруг стола и направляюсь к мужчине, у которого вот-вот лопнет вена. Возможно, мне стоит ему помочь.
— Что ты делаешь, девочка? — хрипит он, когда я хватаю его за горло.
Он стар и тщедушен, но все еще силен. Пытается оттолкнуть меня, но друг Пайка, Джеймсон, удерживает старика.
“Look and see, a gift for me. My Pike gave me a shiny ring, and for you, he’s brought nothing.
— Открой глаза и посмотри на мой подарок, раз-два-три. Мой Пайк вручил колечко мне, а вам он треснет по губе, — говорю я с надутым видом.
Позволяю острому металлу оцарапать его морщинистую шею. Добравшись до вены, которая сейчас сильно пульсирует, я вдавливаю Джиджи прямо в висок. Тетя Ронда кричит рядом со мной.
— Заткнись, сука! — шиплю, пристально посмотрев на нее.
Ее рот широко раскрывается от удивления. Я всегда ее ненавидела. Она смотрела свысока на всех, у кого не было солидного банковского счета. Она сплетничала с моей матерью обо всех женщинах в городе, обсуждая плохие вещи, которые те совершали, только она была намного хуже, чем любая из тех матерей.
Я снова перевожу взгляд на дядю Грега, который пытается вырваться из железной хватки Джеймсона. Глаза Пайка сверкают, когда он смотрит на меня с грязной ухмылкой на красивом лице. Сегодня, войдя в заброшенную часовню, я не могла оторвать от него глаз. Его вишнево-красная рубашка, черные брюки с подтяжками, зачесанные назад волосы — мне потребовалось вся моя выдержка, чтобы не наброситься на него и не показать нашим родным, насколько хорошо мы выглядим, когда трахаемся.
— Молли, — хрипит дядя Грег. Кровь медленно стекает по его лицу, когда он смотрит в мои глаза, словно пытается найти в них мою душу. — Пожалуйста, девочка, — хнычет он, когда Джиджи режет его глубже. Кожа у него тонкая, как папиросная бумага, и это выглядит невероятно красиво.
— Красивый узор, кровавый порез. Покончив с тобой, воткну саморез, — тихо хихикаю я, глядя на Джеймсона, который кажется заинтригованным мной. — Мне нравятся игры с ножами, порежу тебя своими руками. Когда ты увидишь Джиджи, то беги, беги, беги.
— Милая Молли, — зовет меня Пайк.
Я не убираю Джиджи со вспотевшего лба его отца. Кровь сейчас стекает по моей руке, и я знаю, что скоро буду ею пропитана. Тетя Ронда все еще вопящая, словно банши, теперь привязана к стулу.
— Может быть, ты хочешь чего-нибудь выпить?
Смотрю, как Пайк наливает в два бокала шампанское, а в третий — прозрачную жидкость, которая кажется безобидной, но я знаю, что это такое.
С ухмылкой он протягивает его мне, а затем встает позади меня. Его тело прижимается ко мне, когда он, обхватив лицо отца рукой, заставляет того приоткрыть рот. Медленно я выливаю прозрачную жидкость на его язык, который начинает шипеть и пузыриться.
“Big bubbles, little bubbles, it’s all going to burn.” I glance at Aunt Rhonda and smile. “Soon it will be your turn,” I tell her happily.
— Бурли и кипи, тебе все не уйти. — Улыбаясь, я смотрю на тетю Ронду. — Скоро наступит твоя очередь, — радостно говорю я.
Пайк берет меня за руку, и мы вместе, как муж и жена, наблюдаем, как из груди его отца доносятся булькающие звуки от кислоты, разъедающей его рот и горло. Подняв бокал, я выливаю последние капли в его зияющую глотку, наблюдая за тем, как его тело подергивается.
Поставив пустой бокал на стол, я отступаю и наблюдаю за тем, как старик делает свои последние судорожные вдохи, и уже через несколько секунд он мертв. Мертв для мира. Глаза моих родителей, сидящих напротив и наблюдающих за этой душераздирающей картиной, широко раскрыты от шока и ужаса. Но они не должны удивляться — это они создали монстра, они сделали меня тем, кто я есть, и Пайк любит меня. Это все, что имеет значение.
Долгое время я считала, что недостойна любви. Той вечной любви, которую находят люди в фильмах и книгах. И все время, что была с Пайком, я думала, что это будет мимолетным. У меня и у него. Но это не так. Я смотрю на кольцо на своем пальце и улыбаюсь.
Повернувшись к тете Ронде, которая в ужасе уставилась на нас, я беру пустой бокал и машу им перед ее лицом. Она так быстро мотает головой, что у меня начинает кружиться голова.
— Молли, Пайк, — просит она.
Она, нахрен, умоляет. Ее лицо исказилось от страха и душевной боли, потому что она знает, что будет дальше. И я не могу удержаться от улыбки.
— Джеймсон, — зовет своего друга Пайк. — Не мог бы ты наполнить этот бокал? Думаю, моей маме хотелось бы чего-нибудь выпить. Сегодня она празднует вместе с нами.
Я подхожу ближе к дрожащей женщине. Ее тело хрупкое и такое уязвимое. Подняв Джиджи, я прижимаю ее серебристое острие к шее женщины, вдавливая его в плоть, пока не вижу ручеек рубиново-красной крови, который бежит вниз, словно струйка высыхающего водопада. Маленькие капли падают на ее платье, пачкая его.
— Пожалуйста, Молли, тебе не нужно этого делать, — говорит она мне снова, отчего я хихикаю. Ее хриплый голос наполнен страхом перед женщиной, которая знает, что ей скоро придет конец. Она составит компанию моей матери и отцу в загробной жизни, и все вместе они будут гореть в аду.
Джеймсон возвращается с бокалом, наполненным прозрачной смертоносной жидкостью, и передает его Пайку, который становится рядом со мной и своей матерью. Я наблюдаю, как он медленно, тонкой струйкой выливает кислоту ей на голову и ее волосы шипят, собираясь в крошечные локоны, когда промокают насквозь.
Ее вопли звучат как музыка для моих ушей. Я улыбаюсь. Цвета снова перемешиваются, когда я смотрю, как женщина, которая превратила жизнь Пайка в ад, кричит от боли.
— До свидания, мама, — говорит ей Пайк.
— Плохие мамочки и папочки заслуживают смерти, а счастливые Молли и Пайк наслаждаются их криками.
Взгляд ее глаз устремлен на меня, когда Пайк роняет последние капли кислоты ей на колени. Изо рта у нее идет пена, но я знаю, что она меня слышит. Взяв свой бокал, наполненный золотистой пузырящейся жидкостью, я медленно делаю глоток, смакуя шампанское вместе с мужем.
— Итак, малышка, — улыбается Пайк, обнимая меня. — Пришло время нам жить своей жизнью. Как муж и жена.
Наклонившись, он целует меня.
— Я люблю тебя папочка.
— Я тоже люблю тебя, милая Моллс.
Глава 21
Письмо
Молли
Когда мне исполнилось восемнадцать, мы с Пайком были вместе уже два долгих года. Все эти месяцы, проведенные вдали от семьи, дали мне то спокойствие, которого я никогда не знала. Несмотря на то, что он всегда был рядом, чтобы поддержать меня, когда мне это было нужно, я знала, что никогда не смогу рассказать Пайку о своем прошлом. Той его части, которую он не видел.
У всех нас есть свои демоны. Некоторые живут в твоей голове. Другие... ну, реальные преследуют тебя гораздо дольше, чем пара кошмаров. Когда я не могла ночью заснуть единственное, что сдерживало монстров, это сильные руки Пайка, обнимавшие меня. Я знала, что если его не будет рядом, они найдут меня. Они причинят мне больше боли, потому что я сбежала от них.
И я никогда не могла этого допустить.
Мне все еще снились кошмары.
Я все еще верила, что не освободилась от них.
Итак, в свой восемнадцатый день рождения я провела ночь, сидя у окна и наблюдая, как пара через дорогу трахается. Свернувшись калачиком в кресле Пайка, я написала ему письмо. Я постаралась рассказать ему все, не упустив ни одной детали.
Дорогой Пайк,
Не знаю, зачем я это пишу. Если бы ты когда-нибудь прочитал его, то убежал бы от меня на край света, а может быть, и дальше. С того момента, когда я увидела тебя в первый раз, знала, что буду любить тебя вечно. Я была всего лишь семилетним ребенком и понятия не имела, что такое любовь. Но когда ты посмотрел на меня своими большими голубыми глазами, осознала, что будешь моим «долго и счастливо».
Но с того момента и до сегодняшнего дня столько всего произошло. Да, ты здесь, спишь в нашей общей постели, но понятия не имеешь, чего мне стоило быть здесь. Ты никогда не видел тех ужасов, которые случились со мной, когда тебя не было в моем доме.
Отец, дядя Вейлон и дядя Грег — все они плохие люди. Они сломали меня, Пайк. И я не знаю, смогу ли когда-нибудь стать целостной. Иногда, даже когда мы вместе, я не знаю, как быть собой, потому что мой разум больше не принадлежит мне. Они украли его вместе со всем остальным, что у меня было.
Держа в кулаке камень, который ты дал мне после того, как убил того жука, я закрывала глаза и уходила в темное место. Они делали это со мной снова и снова. Боль была мучительной. Повсюду была кровь.
Я просила.
Я умоляла.
Я плакала и кричала.
Моя мать стояла рядом, наблюдая, и говорила мне, что я плохая девочка и заставляю их делать такие вещи. И все это время ты был моим спасением во тьме.
Они отняли все, сломали и разорвали меня на части, но никогда не могли забрать мое сердце. Оно принадлежало тебе. Каждую ночь, каждый день, с каждым синяком, который я скрывала от тебя, молилась, чтобы ты никогда не узнал то, что мне приходилось переживать, потому что я знала, что если ты это узнаешь, то совершишь какую-нибудь глупость.
Забавно, что единственное, что я хотела делать с момента нашей встречи и по сей день — это защитить тебя. После того, как я потеряла все, лежа на залитых кровью простынях, загадала желание, чтобы однажды ты забрал меня далеко-далеко.
Это началось с моего отца, затем к нему присоединился дядя Вэйлон и, наконец, твой отец. Мое сердце все еще болит, когда я вспоминаю, что мы с тобой никогда не были нормальными детьми, росли с таким количеством денег, при этом не имея ничего.
Ни любви.
Ни привязанности.
И когда нам уделяли внимание, это было жестоким.
Пайк, я пишу это письмо, чтобы сказать тебе, как ты любим. Все те разы, когда они заходили в мою комнату и удерживали меня, угрожали сделать то же самое с тобой. А я плакала и говорила им, что это я — тот человек, с кем они должны это сделать, потому что была плохой и заслужила это. Только они не знали, что я больше не принадлежала им. Ты был тем, кому я отдала себя, и они не могли у меня этого отнять. Ты был моим первым всем — любовью, поцелуем и сексом. И за это я с радостью могу сказать, что благодарна тебе.
Мне кажется, что если бы я могла удержать их подальше от тебя, по крайней мере, один из нас был бы в порядке. Я верила в это тогда и верю сейчас. Не ненавидь меня за то, что я сделала этот выбор. Не сердись за то, что я спасла тебя. Просто помни, что я тебя люблю.
Твоя милая Молли.
Письмо было спрятано так долго, что я совершенно забыла о нем, пока Пайк не нашел его. Я всегда жила в страхе, что он уйдет, когда узнает о моем выборе, но мужчина этого не сделал. Вместо этого он остался.
Я знаю, что быть со мной нелегко. Это тяжелый труд, и иногда я удивлялась, почему Пайк не уходит от меня. Но потом я кое-что поняла: в жизни, в обществе нам говорят, кого любить, кого хотеть. Существуют правила того, как ты должен прожить свою жизнь, но Пайк научил меня, что правила — это способ людей сдерживать тебя из-за своих страхов.
И мне повезло, что у меня есть кто-то, кто с радостью нарушает правила вместе со мной. Даже в кровавые и грязные моменты он всегда рядом со мной.
Глава 22
Молитва об обреченных
Пайк
Молли сидит на столе, беззаботно болтая ногами, а я смотрю на бойню. Мог бы поклясться, что ее мать и отец были здесь, но чем больше опускаюсь с высот, тем больше думаю, что это могла быть просто гребаная галлюцинация.
«Видимо, когда хочешь смерти ублюдка, ты убиваешь его в своей голове снова и снова, даже если он уже мертв», — думаю я с усмешкой.
Милая Молли с любопытством смотрит на меня, и я, улыбаясь, качаю головой, чтобы дать понять, что все нормально. Джеймсон откашливается, напоминая нам о своем присутствии, и я смеюсь.
— Извини, брат, — говорю я.
Лезу в карман и вытаскиваю пачку денег, которые обещал ему за его услуги, добавив сверху пару сотен долларов за наводку в собачьих бегах.
— Увидимся, чокнутые детишки, — говорит он, кивая и выходя из комнаты.
Я ухмыляюсь, глядя на цепочку кровавых следов, которые он оставляет после себя, и тяжело вздыхаю.
— Ну, малышка, ты готова? — спрашиваю я, протягивая руку жене.
Спрыгнув со стола и широко улыбаясь, она направляется ко мне, берет мою руку и переплетает наши пальцы вместе.
Наклонившись, я поднимаю с пола свою биту и перекидываю ее через плечо, пока Молли подкуривает мне сигарету и просовывает ее между моими зубами.
— Спасибо, детка, — говорю так искренне, как могу.
Она кивает, глядя на меня восхищенным взглядом, и я знаю, что мы приняли правильное решение. Даже если никто больше не поймет того, что мы сделали здесь сегодня, то это все равно было для нас, и мир может отвалить нахрен.
— Папочка? — зовет Моллс, когда я тяну ее к двери.
— Что, детка? — отзываюсь.
Отпускаю ее руку, чтобы вытащить сигарету изо рта. Я морщусь от того, насколько влажным стал гребаный фильтр всего за несколько мгновений и, бросив сигарету на пол, наступаю на нее ботинком.
— Ну… мне просто интересно, как мы выкрутимся из этого, — говорит она, многозначительно глядя на тела.
— Ну же, Моллс. Ты же знаешь, что папочка позаботится о тебе, — отвечаю я с лукавой ухмылкой.
Меня охватывает дрожь, и я чувствую остатки наркотика, все еще пытающегося удержать меня. Ни то, что мы только что сделали, ни то, как это меня почти отрезвило, не сравнится с этими проклятыми волшебными бумажками. И как только они вцепятся в тебя, от них будет трудно избавиться.
— Знаю, — ворчит она. — Мне просто интересно.
Притянув к себе, я целую ее в лоб, а затем снова закуриваю сигарету и щелкаю языком.
— Почему бы тебе не подождать меня снаружи? Мне нужно кое-что сделать, а потом я покажу тебе это.
Мгновенно в ее глазах появляется неповиновение, однако один мой строгий взгляд на это самое изумительное лицо, которое я когда-либо видел, — и она подчиняется. Дуется, топает ногами, но подчиняется.
Я смотрю, как она выходит из здания, словно сердитый двухлетний ребенок, закатывающий истерику, и усмехаюсь. Она переживет это, особенно когда увидит то маленькое шоу, которое я собираюсь ей показать.
Но сначала…
Я бросаю биту и приступаю к работе.
Схватив маму за ноги, я подтаскиваю ее тело к папиному и располагаю его у него на груди таким образом, чтобы получился импровизированный крест. Когда я доволен полученным результатом, то делаю глубокий вдох и обращаю свой взгляд на вечно недремлющих идолов, обвиняюще смотрящих на меня пустыми глазами, и падаю на колени.
Сложив руки вместе, я закрываю глаза.
«Я не о себе прошу, я прошу за Молли. Знаю, что ты меня слышишь, и ты должен понять, что она для меня — весь мир. Я убью столько людей, сколько понадобится, чтобы она была в безопасности, и тебе придется смириться с этим. Ее место гораздо выше, чем у любого из вас, но я не отдам ее тебе. Мы будем вместе навсегда. Если ты попытаешься отобрать ее у меня, я приду за тобой. За вами всеми. О, и благослови моих родителей или что там обычно говорят. Держу пари, в любом случае, все это чушь собачья. Аминь».
Открыв глаза, я поднимаюсь на ноги, иду к столу, на котором сидела Моллс, и вытаскиваю канистру, которую попросил Джеймсона поставить туда. Вернувшись к маме и папе, я откручиваю большую крышку и обливаю их бензином. Я был полон намерений убить всех в этом гребаном месте, но когда Молли посмотрела на меня так, как она часто это делает, у меня не осталось желания отправляться в ад с ними.
Она заслуживает большего.
Как только канистра становится наполовину пустой, я начинаю обливать стол, идолов на стенах и даже потолок, старательно пытаясь уклониться от падающих на меня брызг.
Бросив пустую канистру на середину помещения, я выхожу и обнаруживаю, что моя милая Моллс сидит на ступенях перед входом, обхватив руками колени, всем своим видом показывая недовольство.
— Готова? — спрашиваю я, мягко подталкивая ее.
Молли переводит на меня взгляд, и я смеюсь.
— Перестань выглядеть такой сердитой, малышка. Папочка позволит тебе сделать кое-что веселое, — говорю я, выуживая из своего кармана спички.
— Для чего они? — с любопытством интересуется она.
— Зажги одну и брось туда, — инструктирую я, кивнув на все еще открытую входную дверь, и засовываю руки глубоко в карманы.
Не помню, что именно происходит с бензином в момент возгорания, но мне бы не хотелось обжечь руки.
Пожав плечами, Моллс выполняет то, что я ей говорю, издав восторженный крик, когда все здание охватывает огнем. Быстро чиркнув еще одной, она бросает и ее туда же, и я смеюсь. Но когда она делает это снова, подходя ближе к горящему здание, мне становится немного не по себе.
— Детка? — зову я ее мягко.
— Да, папочка? — отвечает она, поджигая еще одну спичку.
— Эм-м, просто подожги весь коробок и брось его в окно, — говорю я ей с тревогой в голосе.
— Ты не умеешь веселиться, — ворчит она, показывая мне язык, но делает то, что ей сказали.
Прямо как хорошая девочка, которой она всегда была.
Та девочка, в которую я влюбился много лет назад.
Папочкина милая малышка.