Узнав об истреблении лошадей, властелин очень рассердился, но виновные в содеянном так и не были найдены.
Недаром старые люди говорят: «Даже доброе слово господина в делах усердных слуг может обращаться во зло».
Спокойствие в превращениях
Цзы-Куй из Наньбо спросил одну старуху:
— Скажи мне, как так получается: тебе уже много лет, но выглядишь ты совсем юной. Почему?
— Я долго познавала Дао, — ответила она.
— А можно ли и мне научиться Дао?
— Нет, — сказала старуха. — Ты для этого не годишься. Я знала одного человека по имени Булян И. Он обладал способностями истинного мудреца, но не мог следовать Дао. А я знаю, как следовать Дао, хоть и не обладаю способностями мудреца. Я попыталась обучить его Дао — ведь он и в самом деле мог стать настоящим мудрецом. В конце концов, подумала я, не так уж трудно разъяснить путь мудрого тому, кто обладает способностями мудреца! Я обучала его три дня, и через три дня он уже мог забывать о мире, в котором жил. Ещё через семь дней он научился забывать о вещах, а ещё через девять дней — забывать о жизни. А когда он смог забыть о жизни, сердце его стало чистым, как ясная заря, и он сумел прозреть Единое. Когда же это произошло, он смог отбросить все мысли о прошлом и будущем. И тогда он перенёсся туда, где нет различия между жизнью и смертью. Ведь то, что убивает жизнь, само не умирает, а то, что рождает жизнь, само не живёт. Что же это такое? Следует за всем, что уходит, и привечает всё, что приходит; всё может разрушить и всё может создать. Поэтому называют его «спокойным в превращениях», ибо всё достигает завершённости через превращения.
— Откуда же ты всё это узнала? — удивился Цзы-Куй. — Ведь у тебя не было учителя!
Старуха ответила:
«Я узнала это из книги,
Тот, кто писал эту книгу, усвоил мудрость от того, кто сказал.
Тот, кто сказал, узрел мудрость в бесконечной ясности.
Бесконечная ясность узнала это от тайных правил.
Тайные правила узнали это от обыденной жизни.
Она узнала это от великой радости,
а великой радости это рассказала великая тьма.
Великая тьма узрела это в бездонной пропасти,
а та узнала это от начала всех начал».
Крестьянин и лиса
Влюбилась как-то лиса в крестьянина. Пришла к нему и давай объясняться в любви, а тот в ответ — мол, не могу я тебя любить, у меня жена есть.
— Дурак ты, — говорит лисица. — Жена у тебя злая да сварливая, неряшливая да некрасивая, не любит тебя и давно извести хочет.
— Что ж, — отвечал крестьянин, — такая моя судьба.
На том разговор и кончился…
Украла лисица большой котёл, наполнила водой и поставила на перекрёстке дорог на огонь. Проходит мимо жена крестьянина и спрашивает:
— Что ты тут, лисица, варишь?
— Со всех сторон света собрала я счастье, удачу и богатство, — отвечает лисица, — положила их в котёл и варю колдовское зелье. Кто искупается в нём, тот станет всех краше, богаче и счастливее.
— А если я в котле искупаюсь, — спрашивает коварная женщина, — стану ли я всех красивее, богаче и счастливее?
— Конечно, станешь, — отвечает лиса, — только готовлю я то варево для себя и никому другому не позволю в него окунуться.
— А готово ли варево? — спрашивает жена крестьянина.
— Давно готово, — говорит лисица. — Вот сейчас сниму с себя шкуру и влезу в котёл.
Не успела лиса слова эти договорить, как женщина прыгнула в котёл и сварилась. А лисица, долго не мешкая, сняла с неё кожу и надела на себя. Потом повернулась мордой на восток и стала читать заклинания, одно длиннее другого. Не успело солнце скрыться за верхушками деревьев, как превратилась лиса в прекрасную девушку, похожую на жену крестьянина, как бывает похожа красивая дочь на уродливую мать. Приходит крестьянин домой, а его у порога с поклоном встречает молодая жена. Вошёл в дом, а там всё прибрано, пылинки не найти, повсюду шелка да наряды, а в сундуках золотые и серебряные монеты поблёскивают. Удивился крестьянин, обрадовался, но виду не подал. Сытно поужинал и лёг спать с молодой женой. Так в довольстве и неге прожили они год, но однажды дождливой осенней ночью постучался в их жилище странствующий даос и попросился на ночлег. Приютил крестьянин даоса, утром вышел проводить его до ворот, а гость говорит:
— Знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель?
Улыбнулся крестьянин и спрашивает:
— А станет ли мне от этого знания лучше жить?
Задумался даос, покачал головой и, ничего не сказав, пошёл своей дорогой.
Рабочая лошадь
Из года в год рабочая лошадь тяжело трудилась и получала за это кров и жалкий корм. Однажды, когда лошадь отдыхала после трудового дня, в её стойло вбежала ласка и стала потешаться над ней.
— Посмотри на меня, заезженная кляча, я ловка и вольна делать, что хочу, нет у меня ни властелина, ни покровителя. А что ты видела в жизни, кроме рабства, стойла и корма?
Лошадь ответила ласке:
— Мудрые говорят: легче разрушить, чем построить, легче идти неверным путём, ибо из сотен путей лишь один правильный, а лучше идти трудным, но более безопасным путём, если не знаешь лёгкого, но более опасного, чем выбранный. Где бы я доставала корм, кто защитил бы меня от врагов? Тебе же всё время угрожает опасность, даже от моих копыт.
И лошадь в доказательство своих слов, шумно вздохнув, переступила с ноги на ногу. Испуганная ласка юркнула в щель, так и не окончив спора…
Верно говорят старые люди:
— У каждого свой путь и своя правда, и если не видишь короткого пути к цели, иди длинным, но даже если нет цели, то всё равно иди, ибо порою в пути обретаешь цель.
Вера в ложь
Всвите Фаня состояли родовитые люди. Одетые в белый шёлк, они разъезжали в колесницах или, не спеша, прохаживались, посматривая на всех свысока.
Заметив Кая с Шан-горы, старого и слабого, с загорелым дочерна лицом, в платье и шапке отнюдь не изысканных, все они отнеслись к нему презрительно и принялись издеваться над ним, как только могли: насмехались, обманывали его, били, толкали, перебрасывали от одного к другому. Но Кай с Шан-горы не сердился, прихлебатели устали, и выдумки их исчерпались.
Тогда вместе с Каем все они взошли на высокую башню, и один из них пошутил:
— Тот, кто решится броситься вниз, получит в награду сотню золотом.
Другие наперебой стали соглашаться, а Кай, приняв всё за правду, поспешил броситься первым. Точно парящая птица, опустился он на землю, не повредив ни костей, ни мускулов.
Свита Фаня приняла это за случайность и не очень-то удивилась. А затем кто-то, указывая на омут в излучине реки, снова сказал:
— Там — драгоценная жемчужина. Нырни — найдёшь её. Кай снова послушался и нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной.
Тут все призадумались, а Фань велел впредь кормить Кая вместе с другими мясом и одевать его в шёлк.
Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Фань сказал:
— Сумеешь войти в огонь, спасти шёлк — весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь!
Кай, не колеблясь, направился к сокровищнице, исчезал в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал, и сажа к нему не приставала.
Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него прощения:
— Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты — святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить, в чём заключается твой секрет?
— У меня нет секрета, — ответил Кай с Шан-горы. — Откуда это — сердце моё не ведает. И всё же об одном я попытаюсь вам рассказать.
Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал, как они восхваляли Фаня: он-де может умертвить живого и оживить мёртвого, богатого сделать бедняком, а бедного — богачом. И я отправился к нему, несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришёл сюда, я верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет с моим телом, боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и всё.
Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись сомнения и тревоги, я стал прислушиваться и приглядываться к вашей похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть — и от горя, от страха меня бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу ещё раз приблизиться к воде и пламени?
С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы.
Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал:
— Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь Вселенную с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя — ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, юноша!
Свойства совершенного человека
Некто по имени Сунь Сю пришёл к дому учителя Бянь Цин-цзы и, сетуя на свою судьбу, сказал:
— Меня, Сю, в моей деревне никогда не звали ленивым и никогда не звали трусливым. Но на полях моих не родилось зерно, а служба царю не принесла мне славы. И вот меня изгнали из моих родных мест. В чем же я провинился перед Небом? За что мне такая участь!
— Разве не слыхал ты, как ведёт себя совершенный человек? — ответил Бянь Цин-цзы. — Он забывает о своей храбрости, о зрении и слухе, странствует привольно за пределами мирской пыли и грязи, скитается беспечно, не обременяя себя делами. Это называется «действовать не упорствуя, быть старшим не повелевая». Ты же выставляешь напоказ свои знания, желая поразить невежд, стремишься к чистоте, чтобы сделать заметной грязь других. Ты блистаешь повсюду, словно желая затмить блеск солнца и луны. Между тем тело твоё в целости и сохранности, и участь твоя несравненно счастливее тех, кто погиб безвременно, кто глух, слеп или хром. Чего же ты ропщешь на Небо? Уходи прочь!
Сунь Сю ушёл, а Бянь Цин-цзы вошёл в дом, сел на своё место, обратил лицо к небесам и сказал ученикам:
— Только что ко мне приходил Сунь Сю, и я поведал ему о свойствах совершенного человека. Боюсь, он очень испугался, а потому может впасть в сомнения.
— О нет! — отвечали ученики. — Если то, что сказал почтенный Сунь, истинно, а то, что сказали вы, ложно, ложь, конечно, не сможет опровергнуть истину. А если то, что сказал Сунь, ложно, а сказанное вами, учитель, истинно, Сунь, конечно, усомнится и придёт вновь.
— Нет, — ответил Бянь Цин-цзы. — В старину в окрестностях столицы Лу опустилась птица. Луский царь обрадовался, велел принести в её честь обильные жертвы, исполнить мелодию «Девять гармоний», дабы усладить её слух музыкой. А птица загрустила и не могла ни есть, ни пить. Вот что значит кормить другого тем, чем сам кормишься. Ведь чтобы кормить птицу так, как кормится она сама, нужно позволить ей гулять в густых лесах, плавать на озёрах и реках, кормиться водяной живностью и жить так, как ей самой удобно.
Как же мог не испугаться Сунь Сю — человек, мало что видевший в жизни? Рассказывать ему про свойства совершенного человека — всё равно что катать мышь в повозке или веселить перепёлку барабанным боем: и та и другая, того и гляди, умрут со страху.
Мудрая Свинья о морали
Однажды Мудрая Свинья задумалась о вопросах морали и, немного подумав, сказала вслух следующее:
— У каждого племени, клана и даже семьи, если на её подворье живут хотя бы три курицы, своя мораль. Одни считают достойным воина убить врага исподтишка, а другие — одолеть в рыцарском поединке. Одни убивают, чтобы облегчить мучения, другие сохраняют жизнь страдающему калеке. Перечисление сих противоречий можно продолжать до бесконечности, но главное, что следует из всего этого, — если в глазах кого-то хочешь казаться человеком, следующим законам морали, поступай в соответствии с его взглядами.
Высказав всё это, гордая Свинья удалилась к своей кормушке проверить, не осталось ли что-нибудь от вчерашнего ужина.
Посланник к Лао-Цзы
Среди учеников Лао-цзы был Гэнсан Чу. Овладев во многом учением Лао-цзы, он поселился на Севере, на горе Опасное Нагромождение. Прогнал тех рабов, которые блистали знаниями, отослал тех наложниц, которые кичились милосердием; остался с грубыми и некрасивыми, опирался лишь на старательных, хлопотливых. Прожил три года, и на горе Опасное Нагромождение собрали богатый урожай.
Тут жители горы стали друг другу говорить:
— Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались и его сторонились. Ныне у нас запасов — нечего и говорить — хватит на день, хватит и на год с избытком. Возможно, он мудрец? Почему бы нам ни молиться ему, как Покойнику? Не воздвигнуть ему алтарь Земли и Проса?
Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и долго не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэнсан Чу сказал:
— Почему вы, ученики, удивляетесь? Ведь когда начинает действовать весенний эфир, растут все травы; установится осень, созревает вся тьма плодов. Разве весна и осень не должны быть такими? Это проявление естественного пути. Я слышал, что настоящий человек живёт подобно Покойнику за круглой стеной, а народ безумствует, не зная, как к нему обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует, желая приносить мне жертвы среди других достойных. Разве я способен стать для них образцом? Я помню слова Лао-цзы и не могу успокоиться.
— Нет! — сказали ученики. — В обычной канаве не повернуться огромной рыбе, не то что пескарю. За холмом вышиной в несколько шагов не спрятаться крупному зверю, он пригоден лишь для лисицы, оборотня. Ведь почитаемые и достойные поручали дела способным, а добрых заранее награждали. Если так поступали с древних времён Высочайший и Ограждающий, то тем более так поступает народ на горе Опасное Нагромождение. Послушайтесь его, учитель!
— Подойдите, дети! — сказал Гэнсан Чу. — Ведь зверь величиной с повозку, в одиночку покинув гору, не избежит сетей и ловушек. Рыбу, глотающую суда, останься она после разлива на мели, замучают даже муравьи. Поэтому птицы и звери неустанно ищут большую высоту; рыбы, черепахи неустанно ищут большую глубину. И человек, чтобы сохранить свою телесную форму и жизнь, скрывается и неустанно ищет большее уединение. Разве Высочайший и Ограждающий заслуживают восхваления? Это от них пошли различия, чтобы люди стали опрометчиво ломать стены и сеять бурьян; причёсываться, перебирая по волоску; варить рис, пересчитывая зернышки. По моему ничтожному мнению, этого недостаточно, чтобы помочь миру! Начали выдвигать добродетельных, и люди стали друг друга притеснять; возвысили знающих, и люди стали друг друга грабить. Тот, кто пересчитывает вещи, недостоин благодетельствовать народу. Народ стал жаждать выгоды, сыновья — поднимать руку на отцов, слуги — убивать своих хозяев, начали грабить среди бела дня, делать подкопы в полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был взращён при Высочайшем и Ограждающем, её вершина просуществует тысячу поколений, и через тысячу поколений люди будут пожирать людей.
Тут Карлик, Прославленный на Юге, выпрямился и взволнованно спросил:
— Какое же учение вы вручите вместе с этими словами такому старому, как я, Карлик?
— Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах, и через три года сумеешь постичь эти слова, — ответил Гэнсан Чу.
— Глаза подобны по форме, — сказал Карлик, — я не понимаю, в чём между ними различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по форме — я не понимаю, в чём между ними различие, а глухой себя не слышит. Сердца подобны по форме — я не понимаю, в чём между ними различие, а безумный себя не обретает. Тело телу также уподобляется, но их, возможно, разделяют вещи. Стремлюсь найти подобие, но не способен его обрести. Ныне вы сказали мне, Карлику: «Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах». Я, Карлик, внимал учению, напрягаясь, но оно достигло лишь ушей.
— Слова мои иссякли, — сказал Гэнсан Чу. — Ведь говорят, что шмелю не изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца — это по силам лишь наседке из Лу. Курица подобна курице, свойства их во всём одинаковые. Если одна способна, а другая не способна, это, конечно, означает, что способности бывают большие и малые. Ныне оказалось, что мои способности малы — недостаточны, чтобы тебя развить. Почему бы тебе не отправиться на юг, повидаться с Лао-цзы?
Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и семь ночей дошёл до жилища Лао-цзы.
— Не от Чу ли ты пришёл? — обратился к нему Лао-цзы.
— Да, — ответил Карлик.
— Почему ты привёл с собой стольких людей? — спросил Лао-цзы.
Карлик в испуге оглянулся.
— Ты не понял, о чём я спросил? — задал вопрос Лао-цзы.
Карлик потупился от стыда, затем поднял голову и вздохнул:
— Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой вопрос.
— О чем ты хотел говорить? — спросил Лао-цзы.
— Если у меня не будет знаний, люди обзовут меня Карликом–Простаком; если будут знания, они принесут беду мне самому. Буду милосердным, навлеку беду на себя, а немилосердным, — напротив, принесу вред другим. Буду справедливым, навлеку беду на себя, а несправедливым, напротив, погублю других. По совету Гэнсан Чу хотел бы у вас спросить, как мне избежать этих трёх бед?
— Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это подтвердили. Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и матери, ты берёшься за шест, а измерить стремишься морские глубины. Как жалок ты, заблудший в неведении! Стремясь вернуться к своей природе, не знаешь, откуда начать.
Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что по учению любил, отказывался от того, что по учению ненавидел, десять дней предавался скорби, а затем снова встретился с Лао-цзы. Тот сказал:
— Ты омылся, пар идёт, как от варёного! Однако в тебе ещё много ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что с ними не справиться, идут извне, следует для них воздвигнуть преграду изнутри. Когда узы столь запутанные, что с ними не справиться, идут изнутри, следует для них воздвигнуть преграду вовне. Внешних и внутренних уз не выдержать даже тому, кто владеет природными свойствами, а тем более тому, кто лишь подражает пути.
Карлик сказал:
— Когда один человек в селении заболел, земляк спросил его, что болит, и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая болезнь ещё не опасна. Я же, Карлик, выслушал Ваши слова о великом пути, будто принял снадобье, чтобы болезнь усилилась. Мне, Карлику, хочется послушать хотя бы о главном для сохранения жизни.
— О главном для сохранения жизни? — повторил Лао-цзы. — Способен ли ты сохранять единое, его не теряя? Способен ли узнавать, что впереди — счастье или беда, не гадая ни на панцире черепахи, ни на стебле пупавки? Способен ли остановиться? Способен ли со всем покончить? Способен ли оставить всех людей и искать только самого себя? Способен ли парить? Способен ли стать безыскусственным? Способен ли стать младенцем? Ведь младенец целыми днями кричит и не хрипнет — это высшая гармония; целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает — это общее в его свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает — ни к чему внешнему не склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не ведая зачем; сжиматься и разжиматься вместе со всеми вещами, плыть с ними на одной волне, — таково главное для сохранения жизни.
— Всё это и есть свойства настоящего человека? — спросил Карлик.
— Нет, — ответил Лао-цзы. — Это лишь способности к тому, что называется «растопить снег и лёд». Настоящий же человек кормится совместно с другими от земли, наслаждается природой. Он не станет суетиться вместе с другими из-за прибыли или убытка, которые приносят люди и вещи; не станет удивляться вместе с другими, не станет вместе с другими замышлять планы; не станет вместе с другими заниматься делами. Уходит, словно парит, возвращается безыскусственный. Вот это и есть главное для сохранения жизни.
— Так это и есть высшее?
— Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. Я спросил, способен ли ты стать младенцем? Ибо младенец движется, не зная зачем; идёт, не зная куда; телом подобен засохшей ветке, сердцем подобен угасшему пеплу. Вот к такому не придёт несчастье, не явится и счастье. Что людские беды тому, для кого не существует ни горя, ни счастья!
Чжуан-цзы о загадках
—Можно ли говорить с людьми загадками? — спросил один человек Чжуан-цзы, но тот промолчал.
— Если загадку уподобить камню, брошенному в реку, то что получится? — настаивал тот человек.
— В царстве У прекрасные водолазы. Они сумеют его выловить, — ответил Чжуан-цзы.
— А если загадку уподобить воде, налитой в воду?
— Смешали воду из разных рек, но повар И попробовал и распознал их.
— Значит, нельзя говорить загадками?
— Почему же нельзя? Но только понимает ли смысл слов сам говорящий? Ведь понимающий смысл слов не станет говорить словами, ибо истинные слова — без слов, а истинное деяние — не деяние. Ведь то, о чём спорят люди поверхностные, столь незначительно!
Что делать с бабочкой
Однажды к Мудрой Свинье, плача, прибежал сын пастуха.
— Я нечаянно убил бабочку, — всхлипывая, запричитал ребёнок, — а моя мама говорила, что отнимать чужую жизнь — большой грех.
— Это действительно так, — важно ответила Свинья, — но грех засчитывается лишь тогда, когда ты убиваешь без надобности и получаешь от этого удовольствие. Тысячи тысяч бабочек на нашей земле гибнут каждый день от непогоды и в клювах прожорливых птиц, но мало кому приходит в голову пожалеть о них, ибо это естественный ход вещей.
— Но голос моей матери как бы живёт во мне и всё время корит меня за мой поступок, — возразил мальчик.
— Ну что ж, объясни ему всё и скажи, что он неправ, — посоветовала Мудрая Свинья.
Озадаченный мальчик что-то прошептал себе под нос, лицо его озарилось улыбкой, и он тут же убежал куда-то по своим делам, даже забыв на радостях поблагодарить Мудрую Свинью за совет.
— Поистине, люди — мастера создавать себе трудности, зато сколько радости им приносит освобождение от них, — проворчала Свинья и, подумав, добавила, — а всё же жаль бабочку, ведь она тоже была чьим-то другом…
Выход из лабиринта
Однажды даос привёл своего ученика в парк, расположенный у подножия горы. В парке находился сложный лабиринт с очень высокими и гладкими стенами. Крыша у лабиринта отсутствовала, и его переходы освещались солнечным светом. Даос подвёл ученика ко входу в лабиринт и велел ему отыскать выход. Ученик плутал в лабиринте целый день и целую ночь, но раз за разом неизменно заходил в тупик. Отчаявшись выбраться наружу, он упал на землю и заснул.
Почувствовав, как кто-то трясёт его за плечо, ученик открыл глаза. Над ним стоял даос.
— Иди за мной, — сказал он.
Ученик, пристыженный тем, что не выполнил задание, последовал за ним. Выйдя из лабиринта, даос, не оборачиваясь, стал подниматься на гору. Взобравшись на вершину, он велел:
— Посмотри вниз!
С места, на котором они стояли, лабиринт был виден как на ладони.
— Глядя отсюда, ты можешь отыскать путь, ведущий к выходу из лабиринта? — спросил даос.
— Это несложно, — сказал ученик. — Нужно только внимательно присмотреться.
— Найди его и хорошенько запомни, — велел Учитель.
Через некоторое время они спустились с горы, ученик вошёл в лабиринт и уверенно миновал его, ни разу не сбившись и не заплутав.
— Урок, который ты получил сегодня, касается одного из главных секретов Искусства Жизни, — встретив ученика у выхода, сказал даос. — Чем дальше ты отстраняешься от ситуации, чем выше над ней поднимаешься, чем большую поверхность охватывает твой взгляд, тем проще отыскать правильное решение.
Стоит ли испытывать отвращение
Однажды к Птице — Хранительнице Чёрного Камня обратился за советом юноша, решивший пойти в обучение к знахарю. Выполнив положенный ритуал приветствия и оказав Птице положенные знаки внимания, юноша обратился к ней со следующими словами:
— О, Мудрая Хранительница Камня, в жизни так много прекрасного и доброго, но ещё больше уродливого и отвратительного. С раннего детства я мечтал стать учеником знахаря и научиться врачевать людские пороки и недуги, но с рождения я не могу преодолеть в себе отвращения ко всему грязному и некрасивому. Что мне делать, ведь став знахарем, я вынужден буду каждый день сталкиваться с тем, что сейчас кажется мне отвратительным? Как мне преодолеть отвращение и страх?
— Прекрасное не всегда содержит в себе доброе начало, а добро может творить злые дела, — сказала Птица. — Люди любят выдавать желаемое за действительное, искажая при этом истинную картину мира. Чтобы развеять твои сомнения, я расскажу тебе старую притчу…
И Каменная Птица начала свой рассказ:
Однажды столичный чиновник, долгое время не покидавший свой дворец, все помещения и двор которого содержали в идеальной чистоте сотни слуг, вынужден был по делам службы отправиться в провинцию. Дорога была долгой и опасной. На пятый день пути стая голодных волков набросилась на чиновника и его свиту. Слуги и телохранители в страхе разбежались, оставив своего хозяина одного. Целую ночь, не разбирая дороги, пробирался чудом уцелевший чиновник сквозь лесную чащу. Утром измученный, в разодранной одежде он случайно наткнулся на убогую хижину — жилище старого даоса и попросил у отшельника приюта и пищи. Позавтракав и немного успокоившись, чиновник пришёл в себя и оглядел жилище даоса. Оно показалось ему убогим и грязным. Вдруг чиновнику стало нестерпимо жаль себя, и он начал громко сетовать на свою судьбу.
— Кто бы мог подумать, — жалобно говорил чиновник, — что человек моего положения окажется когда-либо в столь непотребных условиях, в таком грязном и убогом жилище! Кто бы мог подумать, что этот человек будет вкушать скудную пищу, приготовленную грязными руками оборванца-отшельника!..
Услышав такие речи, даос рассмеялся и сказал:
— На свете не бывает грязного или чистого, а есть лишь вездесущее и всенаполняющее, которое породило два начала, создавших всё остальное. Поэтому следует опасаться лишь того, что содержит в себе яд и болезни или таит другую угрозу, а если кто-то убивает моего врага или другим способом спасает мою жизнь, мне безразлично грязные или чистые у него руки. Что же касается тебя, то даже в своём чистом и красивом дворце ты дышишь воздухом, в котором оправляются птицы и который наполняют зловония болот; пьёшь воду, в которой умирают и разлагаются рыбы и водоросли и, конечно же, с удовольствием ешь растения, подкормленные навозом. Так стоит ли испытывать отвращение к тому, что естественно и от этого казаться себе несчастнее, чем ты есть на самом деле?
Корни постижения истины
—О, Учитель, каковы ступени постижения Истины? — спросил ученик.
— Сначала ты набираешь, потом — избираешь, затем выбрасываешь, после чего отдаёшь и, наконец, раскаиваешься в содеянном, и снова всё начинается сначала, — ответил Учитель.
— А каковы корни постижения Истины? — спросил ученик.
— Корни постижения Истины — в отыскании противоположного: малого в большом, мудрого в глупом, уродливого в прекрасном и упорядоченного в хаотичном, — ответил Учитель.
Наставления мальчика
Жёлтый Владыка Хуан-Ди поехал навестить Тай-Квея, который жил на горе Чу-Цзы. Но не успел он доехать до города Сянчэна, как сбился с пути, и не у кого было узнать дорогу.
Наконец императору встретился мальчик, пасший коней.
— Не знаешь ли ты, как проехать к горе Чу-Цзы? — спросил у него Жёлтый Владыка.
Мальчик ответил, что знает дорогу и даже знает, где живет Тай-Квей.
«Что за необычный мальчик! — подумал Хуан-Ди. — Откуда он знает, что мы направляемся именно к Тай-Квею? Может быть, спросить его, как мне лучше устроить жизнь в Поднебесной?»
— Поднебесный мир нужно оставить таким, какой он есть, — ответил мальчик. — Что ещё с ним делать?
— И вправду, управлять Поднебесной — не твоя забота, — молвил Хуан-Ди. — Но всё-таки ответь, как мне быть с ней?
Пастушок не желал отвечать, но император повторил свой вопрос.
— Управлять миром — не сложнее, чем пасти лошадей, — сказал тогда мальчик. — Достаточно устранять всё, что для лошадей опасно, — вот и всё! Точно так же следует управлять и Поднебесным миром.
Император низко поклонился пастушку, назвал его «небесным наставником» и удалился.
Чайки
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
— Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне нескольких на забаву.
На другое утро, когда любитель чаек отправился в море, чайки кружились над ним, но не спускались.
Поэтому и говорится: «Высшая речь — без речей, высшее деяние — недеяние». То знание, которое доступно всем, — неглубоко.
Пожалеешь сейчас — потеряешь потом
Один воин очень сурово обращался со своим сыном, когда обучал его боевым искусствам.
Когда его спросили, отчего он так же жесток с мальчиком, воин ответил:
— Ещё мой дед говорил моему отцу: «Не жалей сына, когда учишь его нашему ремеслу; пожалеешь сейчас — потеряешь потом».