— Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?
— Миру, конечно, не помочь одним волоском.
— А если бы можно было, выдернул бы?
Ян Чжу промолчал.
Цинь-Цзы вышел и передал обо всём Мэнсунь-Яну.
Мэнсунь-Ян сказал:
— Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе это объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота?
— Согласился бы.
— Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?
Цинь-Цзы промолчал.
— Рассудим. Ведь волосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела?
— Мне нечего тебе ответить, — сказал Цинь-Цзы. — Но если спросить о твоей речи Лао-цзы и Стража Границы, они признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого Дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.
Мэнсунь-Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом.
Следуйте превращениям до самого конца
Конфуций, терпя лишения на рубеже царств Чэнь и Цай, семь дней не имел горячей пищи. Опёршись левой рукой на высохшее дерево и отбивая такт сухой веткой в правой руке, он пел песню Бяоши. Он подыгрывал себе на струнах, не соблюдая нот, пел, не попадая в тон, но звуки дерева и человеческого голоса сливались воедино и проникали глубоко в сердце.
Янь Хой, почтительно сложив руки, стоял поодаль и смотрел на учителя. А Конфуций, опасаясь, что Хой, переоценив себя, зайдёт слишком далеко или, чрезмерно любя себя, навлечёт на себя беду, сказал ему:
— Ты, Хой, ещё не знаешь, как легко избежать тягот, насылаемых Небом, и как трудно избежать почестей, присуждаемых людьми. Нельзя положить конец тому, что не имеет начала. Человеческое и Небесное — это всё одно. Так кто же тот, кто сейчас поёт?
|
|
— Осмелюсь спросить, что значат слова: «не знаю, как легко избежать тягот, насылаемых Небом»? — спросил Янь Хой.
— Голод и жажда, жара и холод, нищенская сума и темница и все прочие несчастья — это действие Неба и Земли, и проявляется оно в круговороте явлений. Это значит, что мы превращаемся вместе с течением событий. Слуга не посмеет не выполнить приказания господина. И если так должен поступать слуга человека, то это тем более относится к слуге Неба.
— А что значат слова: «не знаешь, как трудно избежать почестей, присуждаемых людьми»?
— Человек в начале своей жизни непрестанно ищет выгоду: титулы и награды приходят к нему одновременно, и этому нет конца. Однако эти преимущества исходят не от нас самих, судьба наша зависит от внешних обстоятельств. Поскольку благородный муж не занимается разбоем, а достойный человек чурается воровства, то, как можем мы присваивать себе титулы и награды? Поэтому говорят: «Нет птицы мудрее ласточки». Когда взгляд её останавливается на месте, негодном для неё, она больше не смотрит на него. Выронив корм из клюва, она оставляет его и улетает прочь. Она боится людей, но селится рядом с человеческим жильём и вьёт гнезда у алтаря духов плодородия.
— А что значит: «нельзя положить конец тому, что не имеет начала»?
— Все сущее непрестанно претерпевает превращения и неведомо чему уступает место. Откуда нам знать, где начало и где конец? Нам остаётся только покойно ждать превращений.
|
|
— А что значит: «человеческое и небесное — это всё одно»?
— Человеческое исходит из небесного. А небесное исходит из небесного же. Если человек не может соединиться с небесным в себе, виной тому ограниченность его природы. Только мудрец покойно следует превращениям до самого конца!
Ми-Цзы и государь
Ми-Цзы был любимцем государя. А в его царстве был закон: тому, кто самовольно запряжёт царскую колесницу, отрубали ноги.
И вот однажды у Ми-Цзы захворала мать. Он смело взял царскую колесницу и поехал к матери. Государь же, услыхав о том, пришёл в восхищение и сказал так:
— До чего же он почтителен! Ради матери забыл, что ему могли отрубить ноги!
А ещё как-то раз, прогуливаясь с государем в саду, Ми-Цзы сорвал персик. И до того был он сладок, что любимец, съев половину, предложил остатки государю. И государь сказал:
— Как же он меня любит! О себе забывает — лишь бы меня попотчевать!
Когда же юность Ми-Цзы увяла, государь к нему охладел, и впал он в немилость. И теперь уже государь говорил:
— Каков! Ведь он пошёл на обман, дабы воспользоваться моей колесницей. Да ещё угощал меня надкусанным персиком!
Искусство похищения
Вцарстве Ци жил Богач из рода Владеющих, а в царстве Сун — Бедняк из рода Откликающихся. Бедняк пришёл из Сун в Ци выспросить секрет богатства. Богач сказал:
— Я овладел искусством похищения. С тех пор, как начал похищать, за первый год сумел прокормиться, за второй год добился достатка, за третий год — полного изобилия. И с тех пор раздаю милости в селениях области.
Бедняк очень обрадовался, но понял он лишь слово «похищение», а не способ кражи. И тут он принялся перелезать через ограду, взламывать ворота и тащить всё, что попадалось под руку, что бросалось в глаза. В скором времени, осудив его на рабство за кражу, конфисковали и то имущество, что было у него прежде.
|
|
Подумав, что Богач его обманул, Бедняк отправился его упрекать.
— Как же ты грабил? — спросил Богач из рода Владеющих.
И Бедняк из рода Откликающихся рассказал, как было дело.
— Ох! — воскликнул Богач. — Как ошибся ты в способе воровства! Но теперь я тебе о нём поведаю.
Я узнал, что небо даёт времена года, а земля — прирост. И я стал грабить у неба погоду, а у земли — прирост; влагу у тучи дождя, недра у гор и равнин, чтобы посеять для себя семена, вырастить себе зерно, возвести себе ограду и построить себе дом. У суши я отбирал диких зверей и птиц, из воды крал рыб и черепах. Разве это мне принадлежало? Всё это мною награблено. Ведь семена и зёрна, земля и деревья, звери и птицы, рыбы и черепахи порождены природой. Я грабил природу и остался невредим. Но разве природой дарованы золото и нефрит, жемчуг и драгоценности, хлеб и шёлк, имущество и товары? Они собраны человеком! Как же упрекать осудивших тебя, если ты украл?
Решив в смятении, что Богач снова его обманул, Бедняк отправился к Преждерождённому из Восточного предместья и спросил у него совета. Преждерождённый из Восточного предместья ответил ему:
— Разве не похищено уже само твоё тело? Ведь, чтобы создать тебе жизнь и тело, обокрали соединение сил жары и холода, тем более не обойтись без похищения внешних вещей! Небо, земля и тьма вещей воистину неотделимы друг от друга. Тот, кто думает, что ими владеет, — заблуждается. Грабёж для рода Владеющих — это общий путь, поэтому Богач и остался невредим; твой грабёж — это личное желание, поэтому ты навлёк на себя кару. Захват общего и частного — такой же грабёж, как и утрата общего и частного. Общее в общем и частное в частном — таково свойство природы Неба и Земли. Разве познавший свойства природы сочтёт кого-то вором или кого-то не вором?!
Сущность человечности и долга
Когда Конфуций поехал на запад, чтобы поместить свои книги во дворце правителя Чжоу, его ученик Цзы-Лу посоветовал ему:
— Я слышал, что среди хранителей исторических записей в Чжоу есть некий Лао Дань, который уже оставил службу и живёт в уединении. Если вы хотите поместить в хранилище свои книги, вам лучше обратиться к нему.
— Хорошо, — ответил Конфуций и отправился с визитом к Лао Даню, но тот не дал разрешения принять книги.
Тогда Конфуций стал разъяснять Лао Даню смысл всех двенадцати канонов.
— Ты слишком многословен, — прервал Лао Дань Конфуция. — Я хочу услышать главное.
— Главное заключается в человечности и долге, — сказал Конфуций.
— Позвольте спросить, относятся ли человечность и долг к природе человека?
— Конечно! Ведь благородный муж коли не человечен — значит, не созрел; коли не знает долга — значит, в жизнь не вошёл. Человечность и долг — это поистине природа настоящего человека. Каким же ещё ему быть?
— А позвольте спросить, что вы понимаете под человечностью и долгом?
— В сердце своём находить удовольствие в бескорыстной любви ко всем — вот сущность человечности и долга.
— Ах, вот как! — отозвался Лао Дань. — Твои последние слова меня настораживают. В стремлении любить всех подряд есть что-то подозрительное. А в желании всегда быть бескорыстным есть своя корысть. Вы, кажется, желаете, чтобы мир не утратил своей простоты? Так посмотрите вокруг: Небу и Земле свойственно постоянство, солнцу в луне свойственно излучать свет, звёздам свойственно составлять созвездия, зверям и птицам свойственно собираться в стаи, деревьям свойственно тянуться вверх. Если бы вы, уважаемый, дали свободу своим жизненным свойствам, вы бы уже давно достигли истины. К чему эта суета вокруг человечности и долга? Вы похожи на человека, который, желая отыскать беглого сына, сидит и бьёт в барабан. Вы вносите смуту в души людей — только и всего!
Два учителя
Учитель Ле-цзы, после того как обучился у Лесного с Чаши-горы и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье. Приверженцы его поселились тут же. Их каждый день считать не успевали, и сам Ле-цзы не знал, сколько их, хотя каждое утро он вёл с ними диспуты, и об этом стало повсюду известно. Учитель Ле-цзы двадцать лет прожил рядом с Учителем Южного Предместья, отделённый от него лишь оградой. Однако друг друга они не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице, как будто друг друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Ле-цзы и Учителем Южного Предместья существует вражда.
Некий ученик спросил учителя Ле-цзы:
— Почему вы, Преждерождённый, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга?
— Зачем к нему ходить? — ответил учитель Ле-цзы. — Лицо Учителя Южного Предместья отличается полнотой, а сердце — пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не движется. И всё же попытаюсь вместе с тобой отправиться на него посмотреть.
С ними пошли сорок учеников. Они увидели, что лицо Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться. Повернулись к учителю Ле-цзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась от тела, и он вышел из толпы.
Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Ле-цзы в последнем ряду и заговорил с ним радостно, как будто перед ним совершеннейший и сильнейший. Ученики Ле-цзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение.
— Зачем так удивляться? — сказал Ле-цзы. — Добившийся желаемого молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания — также речь, знание с помощью незнания — также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний и незнание — это ведь также речь, это ведь также знания. Значит, нет ничего, о чём бы ни говорил, нет ничего, о чём бы ни знал; значит также, что не о чём говорить, нечего знать. Только и всего.
Как звучит свирель
Владеющий Своими Чувствами из Южного предместья сидел, облокотясь о стол, отрешённый от всего, смотрел вверх и тихо дышал, словно отсутствовал. Странник Красоты Совершенной, стоявший в ожидании перед ним, спросил:
— Как же так? Неужели верно, что телом можно уподобиться сухому дереву, а сердцем — угасшему пеплу? Ведь тот, кто сидит, облокотясь о стол, сейчас уже не тот, кто сидел, облокотясь о стол, ранее!
— Как хорошо ты спросил, Странник! — сказал Владеющий Своими Чувствами. — Понял ли ты, что сегодня я отрешился от самого себя? Когда ты услышал свирель человека, не знал ещё, что такое свирель земли; когда услышишь свирель земли, ещё не будешь знать, что такое свирель вселенной.
— Дозвольте спросить, как это узнать? — продолжал Странник.
— Вздохнёт земля и говорят, что подул ветер. Сейчас он стих. А заиграет — яростно завоет сквозь тьму земных отверстий. Разве тебе не случалось слышать подобные голоса? Ущелья гор, массивы лесов, ямы от вывороченных с корнями деревьев-гигантов в сто обхватов подобны носу, рту, ушам; подобны перекладинам, оградам, ступкам, подобны то стремительному потоку, то стоячей воде. Одни — бурлят, как поток, другие — свистят, как стрела. У одних — шумный выдох, у других — тихий вдох. Голоса высокие, низкие, звуки протяжные, отрывистые. Одни запевают, другие подхватывают. Прохладный ветерок — малый хор, а вихрь — хор огромный. Утихнет буйный ветер, и все отверстия опустеют. Разве не слышал последних вздохов затихающего ветра?
— Свирель земли создается всеми её отверстиями, как свирель человека — дырочками в бамбуке. Осмелюсь ли спросить, что такое свирель вселенной? — сказал Странник.
— В ней звучит тьма ладов, и каждый сам по себе, — ответил Владеющий Своими Чувствами. — Все вещи звучат сами по себе, разве кто-нибудь на них воздействует?!
Спорщик
Хуэй Ши день за днём упражнялся в спорах, но прослыл выдающимся человеком только среди любителей спорить. Однако же сам он считал свои рассуждения непревзойдёнными в целом мире и говорил:
— Что может быть возвышеннее между Небом и Землёй? Я утверждаю начало Ян и не следую старинным заветам.
Он принимал за истину всё, что противоречило людским мнениям, и хотел приобрести славу непобедимого спорщика. Вот почему в мире не любили его.
Слабый духом и сильный лишь с виду, он шёл кружными путями. Если посмотреть на достижения Хуэй Ши, исходя из Пути Неба и Земли, то они окажутся сродни потугам комара или мошки. Чем он мог быть полезен другим?
Те, кто добились совершенства в одном ремесле, всё же заслуживают уважения. О таких говорят: «Если бы он ценил Дао больше, он бы почти постиг правду». Но Хуэй Ши не мог этим удовлетвориться, он рассуждал обо всём подряд, а в итоге приобрёл лишь известность умелого спорщика.
Как жаль, что Хуэй Ши впустую растратил талант и гнался за соблазнами света, не умея сдержать себя. Он презрел свой голос ради пустого эха и свою тень ценил больше собственного тела. Как это прискорбно!
Сущность правителей Поднебесной
Конфуций встретился с Лао-цзы и заговорил о милосердии и справедливости.
— Если, провеивая мякину, засоришь глаза, — сказал Лао-цзы, — то небо и земля, все четыре страны света поменяются местами. Если искусают комары и москиты, не заснёшь всю ночь. Но нет смуты большей, чем печаль о милосердии и справедливости — она возмущает моё сердце. Если бы вы старались, чтобы Поднебесная не утратила своей простоты, вы бы двигались, подражая ветру, останавливались, возвращаясь к природным свойствам. К чему же столь рьяно, будто в поисках потерянного сына, бьёте во все неподвижные и переносные барабаны? Ведь лебедь бел не оттого, что каждый день купается; а ворона черна не оттого, что каждый день чернится. Простота белого и черного не стоит того, чтобы о ней спорить; красота имени и славы не стоит того, чтобы её увеличивать. Когда источник высыхает, рыбы, поддерживая одна другую, собираются на мели и стараются дать друг другу влагу дыханием, слюной. Но лучше им забыть друг о друге в просторах рек и озёр.
Повидавшись с Лао-цзы, Конфуций вернулся домой и три дня молчал.
— С чем вы, учитель, вернулись от Лао-цзы? — спросили ученики.
— Ныне в нём я увидел Дракона, — ответил Конфуций. — Дракон свернулся в клубок, и образовалось тело, расправился, и образовался узор, взлетал на облаке, на эфире, кормился от сил жара и холода. Я разинул рот и не мог его закрыть. Как же мне подражать Лао-цзы!
— В таком случае, — спросил Цзы-Гун, — не обладает ли тот человек неподвижностью Покойника и внешностью Дракона, голосом грома и молчанием пучины, не действует ли подобно небу и земле? Не удостоюсь ли и я, Сы, его увидеть? — и от имени Конфуция Цзы-Гун встретился с Лао-цзы.
Лао-цзы только что уселся на корточки в зале и слабым голосом промолвил:
— Годы мои уже на закате, и я ухожу. От чего вы хотите меня предостеречь?
— Почему только вы, Преждерождённый, считаете, что три царя и пять предков не были мудрыми? — спросил Цзы-Гун. — Ведь они управляли Поднебесной по-разному, слава же им выпала одинаковая.
— Подойди поближе, юноша, — сказал Лао-цзы. — Почему ты считаешь, что управляли по-разному?
— Высочайший передал власть Ограждающему, Ограждающий — Молодому Дракону, — сказал Цзы-Гун. — Молодой Дракон применял силу физическую, а Испытующий — военную. Царь Прекрасный покорялся Бесчеловечному и не смел ему противиться. Царь Воинственный пошёл против Бесчеловечного и не захотел ему покориться. Поэтому и говорю, что по-разному.
— Подойди поближе, юноша, — сказал Лао-цзы. — Я тебе поведаю, как управляли Поднебесной три владыки и пять предков. Жёлтый Предок, правя Поднебесной, привёл сердца людей к единству. Когда родители умирали, дети их не оплакивали и народ их не порицал. При Высочайшем в сердцах людей Поднебесной появились родственные чувства. Если из-за смерти своих родителей люди придавали меньшее значение смерти чужих родителей, народ их не порицал. При Ограждающем в сердцах людей Поднебесной зародилось соперничество. Женщины родили после десяти лун беременности, дети пяти лун от роду могли говорить; ещё не научившись смеяться, начинали узнавать людей, и тогда стали умирать малолетними. При Молодом Драконе сердца людей Поднебесной изменились. У людей появились страсти, а для применения оружия — обоснования; убийство разбойника не стали считать убийством. Разделили на рода людей и Поднебесную для каждого из них свою. Поэтому Поднебесную объял великий ужас. Поднялись конфуцианцы и моисты. От них пошли правила отношений между людьми, а ныне ещё и отношений с жёнами. О чём ещё говорить! Я поведаю тебе, как три владыки и пять предков наводили порядок в Поднебесной. Называется — навели порядок, а худшего беспорядка ещё не бывало. Своими знаниями трое владык наверху нарушили свет солнца и луны, внизу — расстроили сущность гор и рек, в середине — уменьшили блага четырёх времён года. Их знания более ядовиты, чем хвост скорпиона, чем зверь сяньгуй. Разве не должны они стыдиться? Ведь, не сумев обрести покой в собственной природе, они сами ещё считали себя мудрецами. Они — бесстыжие!
Цзы-Гун в замешательстве и смущении остался стоять на месте.
Меч иньского царя
Вэй Чёрное Яйцо из-за тайной ненависти убил Цю Ясного, и сын Ясного, Верный, задумал ему отомстить. Духом Верный был очень силён, но телом слишком слаб: ел по зёрнышку, ходил лишь при попутном ветре. Даже в гневе не мог поднять оружие, чтобы отомстить. Но, стыдясь прибегнуть к чужой помощи, он поклялся расправиться с Чёрным Яйцом своей рукой.
Чёрное Яйцо же превосходил всех дерзостью и отвагой, силой противостоял сотне мужей, крепостью суставов и костей, мускулов и кожи даже не походил на человека: вытянутой шеей отражал удар меча, обнажённой грудью — стрелу. Лезвие и остриё гнулись и ломались, а на теле у него не оставалось ни царапины, ни шрама. Зная свою силу, он смотрел на Верного, как на цыплёнка.
— Что ты думаешь делать? — спросил у Верного его друг, Советчик Шэнь. — Ты так оскорблён, а он так пренебрегает тобой.
— Хочу, чтобы ты мне посоветовал, — проливая слёзы, ответил Верный.
— Слышал я, что предок Великого Совершенного из царства Вэй добыл драгоценный меч иньского царя. С таким мечом один отрок способен отразить три армии. Не попросить ли у него этот меч? — сказал Советчик.
Верный отправился в Вэй и увиделся с Великим Совершенным. Поклонился ему, точно раб-возница, попросил принять в дар жену и детей, а затем обратился со своей просьбой.
— У меня три меча, выбирай любой, — ответил ему Великий Совершенный. — Но ни одним нельзя убить человека. Сначала расскажу тебе о них.
Первый называется Таящий свет. Смотришь на него — и его не видишь, взмахнёшь им — и не знаешь, коснулся он чего-либо или нет; прозрачен и не имеет граней, рассекает тело, а тело ничего не ощущает.
Второй называется Принявший тень. Если всматриваться в него с северной стороны при смене предрассветного мрака утренней зарёй или в сумерках — на грани дня и ночи, то что-то увидишь, но формы не разберёшь. Когда он кого-то коснётся, издаёт, будто украдкой, тихий звон, но тело не ощущает боли.
Третий называется Закалённый ночью. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треском, но рана сразу же заживает, остаётся лишь боль, к лезвию кровь не пристаёт.
Эти три сокровища передавались в нашем роду уже тринадцать поколений, но в деле не бывали. Спрятаны в ларце, и даже печати с них не снимали.
— И всё-таки я должен попросить у вас последний, — сказал Верный.
Тут Великий Совершенный вернул ему жену и детей, постился с ним вместе семь дней и на грани вечерней зари и ночной темноты, опустившись на колени, вручил ему меч, Закалённый ночью. Верный принял его, дважды поклонился и возвратился домой.
И тогда Верный отправился с мечом к Чёрному Яйцу. Тот, как раз опьянев, лежал навзничь под окном. Верный трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Чёрное Яйцо не проснулся. Думая, что он мёртв, Верный поспешил уйти, но у ворот встретил сына Чёрного Яйца и трижды его рубанул, рассекая, будто воздух. Сын Чёрного Яйца расхохотался и спросил:
— Что ты так глупо трижды меня поманил?
Тут Верный понял, что таким мечом не убить человека, и, тяжко вздыхая, пошёл домой.
Проснувшись, Чёрное Яйцо рассердился на свою жену:
— Оставила меня, пьяного, непокрытым. Вот у меня и заболело горло, заломило поясницу!
Сын же его сказал:
— Недавно приходил Верный, встретился со мной в воротах, трижды меня поманил, и у меня также заболело всё тело, а конечности онемели. Он нас сокрушил!
Отрицание пути
Нерешительный по прозванию Сладость Лотоса и Священный Земледелец вместе учились у Старого Дракона Счастливого. Как-то днём Священный Земледелец затворил двери и, опершись о столик, задремал. А в полдень, распахнув двери, к нему вошёл Нерешительный и сказал:
— Старый Дракон скончался!
Священный Земледелец со сна схватился за посох и вскочил, но вдруг отпустил посох и, улыбнувшись, сказал:
— О Небо! Он знал, как я невежествен, груб и распущен, поэтому бросил меня и умер. Увы! Учитель умер, не открыв мне своих безумных слов.
Его речь услышал Насыпающий Курган, который выразил своё соболезнование и заметил:
— К воплотившему путь прибегают со всей Поднебесной благородные мужи. Ныне и тот, кто обрёл лишь волосок осенней паутины, меньше чем одну из десяти тысяч долей пути, понял, что умерший унёс с собой свои безумные речи, а тем более понимают это те, что воплотили путь. Смотрят на него — бесформенный; слушают его — беззвучный. Люди, о нём рассуждающие, называют его — тёмный-тёмный. Но так судить о пути — значит отрицать путь.
Мандарин и заморская птица
Мандарин провинции Лю отправился встречать заморскую птицу, появившуюся в окрестностях, и препроводил её в парадные покои.
По этому поводу были зарезаны вол, овца и поросёнок, и в честь заморской птицы был устроен пир, на котором прекрасные музыканты играли музыку, сочинённую под наблюдением императора Шуень. Но птичка глядела на всё это рассеянно, была понура и печальна, не отведала ни кусочка мяса, не пригубила ни из одного бокала. И через три дня она умерла.
Мандарин кормил птичку так, как он кормил бы себя, он не понял что с ней надо обращаться как с птицей, а не как с императором. Музыка мало что значит для птицы, а вол, овца и поросёнок не годятся ей в пищу. Мандарин убил птицу.
Как войти в Дао?
Однажды ученик спросил мастера дзэн:
— Учитель, как войти в Дао?
— Ты слышишь журчание ручья? — вопросом на вопрос ответил мастер.
— Да, и что? — снова спросил ученик.
— Это путь, чтобы войти.
Мелодия мастера
Совершенный от Северных Ворот сказал Жёлтому предку:
— Вы, владыка, исполняли мелодию "Восход солнца" на просторах у озера Дунтин. Я стал её слушать и сначала испугался, затем предался бездействию, под конец пришёл в смятение. Взволнованный, молчал и долго не мог овладеть собой.
— Ты близок к истине, — ответил Жёлтый Предок. — Я сложил эту мелодию с помощью человеческого, настроил цинь с помощью природного, исполнил с помощью обрядов и долга, наполнил её великой чистотой. Ведь настоящая мелодия сначала соответствует людским делам, согласуется с естественными законами, осуществляется с помощью пяти добродетелей, отвечает естественности; затем она приводит к гармонии четыре времени года, к великому единству — всю тьму вещей. Одно время года сменяется другим, и соответственно рождается вся тьма вещей, то расцветая, то увядая, с постоянным распределением дел гражданских и военных. Эфир прозрачный и эфир мутный с помощью сил жара и холода гармонически соединяются, в потоках света слышится их звучание. Чтобы насекомые очнулись от спячки, я пробуждаю их раскатами грома. Конец без исхода, начало — без зачина. То смерть, то рождение, то упадок, то подъём — эти явления постоянны и бесконечны, но каждый раз неожиданны, поэтому ты и испугался.
Я снова заиграл мелодию, объединяющую силы жара и холода, озарил её сиянием солнца и луны. Звуки то прерывистые, то протяжные, то нежные, то суровые, изменяются все они в единстве. В них постоянство, ибо нет главенствующего. В долине — звуки наполняют всю долину, в котловине — всю котловину. Размах мелодии определяется объёмом вещи; прегради все щели — и сохранится её сила. Она широка и свободна, название её высокое и светлое. Поэтому души предков и боги будут держаться во мраке, а солнце и луна, планеты и звезды — продвигаться своим порядком. Я останавливался вместе с теми, у которых есть предел, двигался вместе с теми, которые бесконечны. Я размышлял о них, но не мог их постичь; смотрел на них, но не смог их увидеть; следовал за ними, но не мог их догнать. Бездумно стоял я на пути к четырём пустотам, опираясь на высокий платан, и пел. Зрение истощилось в стремлении всё увидеть, силы истощились в стремлении всё догнать. Я не сумел всего достичь, и тело наполнилось пустотой, успокоилось, поэтому-то и ты упокоился и предался бездействию.
Я снова заиграл, не ленясь, соединив мелодию с естественной жизнью. Звуки следовали беспорядочно, бесформенные, будто в зарослях мелодии леса. Разливаясь широко, но не растягиваясь, сумрачная, смутная, почти беззвучная, она ниоткуда не исходила, задерживалась в глубокой тьме. Одни называли её умиранием, другие — рождением; одни — плодом, другие — цветением. В движении, в течении она рассеивалась, перемещалась, не придерживаясь постоянного. В мире в ней сомневались, предоставляя мудрому её изучать. Мудрый же постигал её природу, а следовал естественности. Творческая сила природы ещё не затрагивалась, а все пять органов чувств уже наготове. Это и называется естественной мелодией: слов нет, а сердце радуется. Поэтому род Владеющих Огнём её и прославил в гимне.
Вслушайся — звука её не услышишь.
Формы её не увидишь, всмотревшись.
Небо заполнит, наполнит и землю,
Шесть полюсов обнимая собою.
Ты захотел её услышать, но не воспринял, а поэтому и пришёл в смятение. Мелодию я начал со страха, страх и вызывает наваждение. Затем я снова заиграл ленивее, ты предался бездействию, поэтому всё и отступило. В заключение же я вызвал смятение. От смятения приходят к омрачению, от омрачения — к пути. Путём можно наполниться и с ним пребывать.
Звук истины
Однажды воин клана «Ветви дерева» пришёл к Птице — Хранительнице Чёрного Камня с просьбой открыть ему новое знание. Птица взяла в клюв раковину, лежавшую на берегу реки, взлетела в воздух и бросила свою ношу в воду. Раздался всплеск…
— Ты понял, что это такое? — спросила Птица.
— Да, — ответил воин.
Ложь во благо
Один купец пришёл к своему другу-прорицателю, чтобы узнать, насколько удачной будет сделка, которую он наметил на следующий день.
— Вложи в дело, — сказал прорицатель, — лишь десятую часть тех денег, что ты собирался вложить. Доход будет один и тот же.
Послушался купец, вложил в дело десятую часть своих денег да все эти деньги в конце концов и потерял.
Разгневанный купец вбежал в дом прорицателя, собираясь обрушить на того весь груз негодования и обиды.
Прорицатель уже поджидал купца у входа и, не дав ему сказать ни слова, обратился к нему со следующей речью:
— Не спеши дать волю своему гневу, хотя твоя натура охотнее отвечает чувствам, чем разуму. Предсказание моё сбылось, ведь истрать ты остальные девять частей, доход был бы тем же — ты все равно не получил бы ничего.
— Подлый обманщик! — не выдержал купец. — Я потерял свои деньги, а этого не случилось бы, если бы ты предупредил, что сделка не принесёт никакого дохода!
— Когда ты пришёл ко мне, — ответил прорицатель, — по твоему поведению я понял, что ты уже принял решение об этой сделке, а зная твою натуру, я не стал тебя отговаривать, ибо все мои усилия были бы напрасны. Но я твёрдо решил сохранить тебе большую часть денег, которые ты собирался потерять, и поэтому посоветовал вложить в дело только десятую часть. Я не сказал тебе правды, так как человек верит лишь в то, во что хочет верить, и тогда умная ложь нужнее бесполезной правды. пусть этот случай послужит тебе уроком, а потерянные деньги — напоминанием, чтобы в будущем помочь избежать многих превратностей судьбы, а то и разорения.