VIII. Теория (Т4): нарративные операторы




Предварим наше изложение теории (Т3) несколькими комментариями по поводу (Т4). Эта последняя содержит абсолютно справедливый тезис: существуют нарративные операторы. Нельзя отрицать, что всем предложениям типичного романа или повести предшествует заглавие, так что все они находятся в сфере действия оператора вида “В... (такого-то автора)” или просто “В...” или даже более сложных операторов вида “В..., такого-то автора, опубликованном таким-то, в таком-то месте, в таком-то году” и т. д. Речь не идет о самом существовании таких операторов. Вопрос заключается в том, должны ли предложения, подобные тому, которое приведено в пассаже (N*) из романа Краута “Будущее есть”, пониматься только как включенное в конструкцию, предваряемую тем или другим оператором из соответствующего ряда нарративных операторов. Иными словами, следует решить, насколько корректно выделять предложения о вымышленном мире и, не отрицая их принадлежность к этому миру, в то же время рассматривать их как находящиеся вне сферы действия какого-либо нарративного оператора.

Можно ли считать сколько-нибудь законным подход к обсуждаемым предложениям как к находящимся вне сферы действия какого бы то ни было нарративного оператора? На мой взгляд, такой подход является законным. Я готов настаивать, что эта законность носит градуальный характер. Она частично зависит от того, насколько распространено знание релевантных художественных произведений, а частично — от того, насколько прочно те или иные предложения связаны в памяти говорящих на данном языке с релевантными нарративными операторами. Существует, как мне представляется, культурализация художественного творчества — существеннейший факт, который следует принимать во внимание. Многие из нас знают, что Санта Клаус является вымышленным персонажем. Но у нас нет четкого представления о том, как возник соответствующий вымысел, и мы не знаем, каким именно нарративным операторам следует подчинять предложения о Санте Клаусе. Санта Клаус — это часть нашего общего достояния. Он принадлежит нашей культуре и не нуждается в нарративных операторах. Мы упоминаем о нем так же между прочим, как о наших соседях или коллегах — однако мы знаем, что все, что мы говорим или думаем о нем, относится к области вымысла. Тем не менее мы приписываем ему те же самые свойства, которые мы приписываем нашим соседям и коллегам, например, что он носит одежду, что у него есть борода, два глаза, что он стар, путешествует по Югу, любит детей и северных оленей. Он выделен в качестве вымышленного лица, но он не подчинен какому-либо нарративному оператору [3].

В течение нескольких столетий дьявол был почти реальным персонажем для многих людей. Художественное творчество, как сказал Анатоль Франс, может оказывать самое значительное влияние. Его герой Путуа — вымышленный персонаж внутри основного вымышленного мира его рассказа. Он был выдуман персонажем (относящимся к вымыслу первого порядка), чтобы отклонить приглашение к скучному обеду: приглашенная должны была, якобы, ждать садовника Путуа. Впоследствии все герои рассказа приобрели привычку сваливать вину за те события, которые они не умели или не хотели объяснить, на Путуа. Сложилась такая ситуация, что Путуа стал невидимом членом общества, даже более реальным, чем его другие члены. В то же время некоторые знали, что он представляет собой фикцию. В опыте этих людей Путуа, несмотря на свою фиктивность, играл очень существенную роль. Было решительно невозможно подчинить предложения о нем какому бы то ни было нарративному оператору.

Мы, несомненно, всегда можем изобрести какой-либо нарративный оператор для тех вымышленных персонажей, которые составляют существенную часть нашей жизни. Так, например, существует нейтральное “Говорят, что”. Не исключено, что можно и должно выделить бесконечно множество специальных операторов, относящихся к той же семье, что è “Говорят, что”, — по одному для каждого персонажа, место обитания которого нам уже неизвестно. Заметим еще раз, как трудно опровергнуть правдоподобную гипотезу. Предлагаемое выше умножение нейтральных операторов может показаться излишним усложнением; тем не менее оно не вызывает принципиальных возражений. Оно, несомненно, является средством отделения вымысла от действительности. Однако возникает проблема, как объяснить связи между вымыслом и действительностью, связи, которые лежат о основе нашего понимания сатирических, педагогических произведений и т. п.

Смешение реальности и вымысла, составляющее сущность сатир, исторических романов и т. п. — это действительно серьезная проблема. Эта проблема структурно аналогична проблеме связи того, что мы думаем о действительности, с самой действительностью. Теория, обладающая объяснительной силой — это теория, которая трактует обе проблемы как разновидности одной и той же проблемы и решает обе одинаковым образом.

Есть еще одна проблема, связанная со смешением разнородных сущностей. Говоря в разделе III о критерии (С13), мы уже упоминали о миграции вымышленных персонажей, нередко покидающих свою литературную историческую родину и нередко подвергающихся существенной эволюции при переходе в другой литературный мир. Это явление составляет предмет многих исследований сравнительного литературоведения. Великими мастерами литературы становятся именно те писатели, которым удается создать вымышленных героев, обретающих независимую “жизнь” и самостоятельное развитие в произведениях других великих мастеров. Такие великие литературные герои в конце-концов не принадлежат какому бы то ни было конкретному произведению: никакой нарративный оператор не может охватить во всей полноте все “жизненные” атрибуты героя. Такие герои, как Гамлет, Фауст, Дон Жуан, Дон Кихот, Анна Каренина, Нора, Эдип и другие сравнимые с ними по масштабу герои — это часть нашего живого культурного наследия, занимая не менее прочное место и играя не менее важную роль, чем Путуа в своем обществе.

Если воспользоваться терминологией, которую я вообще не одобряю, можно сказать, что при референции к вымышленному персонажу, являющемуся героем различных произведений, мы производим референцию de re. Мне не нравится терминология, противопоставляющая по признаку de re и de dicto выражения, встречающиеся в психологических, модальных или литературных предложениях, поскольку соответствующее противопоставление трактуется по-разному в разных работах и поскольку явление, которое я назвал квази-индексальной референцией нельзя отнести ни к типу de re, ни к типу de dictio в стандартном понимании данного разграничения. Я не могу детально рассматривать здесь этот вопрос, уже обсуждавшийся мною в другом месте [4]. Следующие предложения иллюстрируют рассматриваемое противопоставление: (6.d) Энтони думает следующее: Президент женат.

(6.r) Энтони думает о президенте, что он женат.

(7.d) Колумб думал, что остров Кастро — Китай [5]. (Если Колумбу приписывается мысль, которую он сформулировал бы, произведя референцию к Кастро, сказав, положим, “Остров Кастро — Китай”.) (7.r) Колумб думал, что остров Кастро — Китай. (Здесь выражение “остров Кастро” принадлежит самому говорящему), так что говорится следующее: то и то есть остров Кастро, и Колумб думал следующее: это нечто есть Китай.) Смысл так называемых конструкций de re, подобных примерам (6.r) и (7.r), состоит в том, что референция к сущности, которую имеет в виду выражение, употребленное de re, производится (в простых случаях, подобных приведенным выше) автором всего предложения, а не тем лицом, которое упоминается в качестве того, кто полагает (думает, говорит и т. п.) Ср., например, однородную трактовку Президента и Энтони в (6.r) и однородную трактовку Колумба и острова Кастро (равным образом, и самого Кастро) в (7.r). Напротив, предложение de dictio (6.d) оставляет выражение “Президент” в сфере действия выражения “Энтони думает”, так что сам говорящий не берет на себя ответственность за это наименование, которое, как он утверждает, принадлежит Энтони. Нормальная интерпретация предложения (6.d) предполагает приписывание Энтони веры в то, что Президент существует, тогда как автор (6.d) может не разделять этой веры: уместным продолжением предложения (6.d) могло бы быть: “Но никакого Президента не существует!” То же справедливо в отношении ложного (7.d).

Существенным моментом смешения вымысла и действительности, с одной стороны, и референции к вымышленным сущностям, фигурирующим в различных произведениях, с другой, является то простое обстоятельство, что вымышленные сущности имеют в таких случаях особый статус вне мира произведений, который они населяют — в некотором роде подобно людям, которые имеют с ними дело. Это “в некотором роде” представляет серьезную проблему. Однако теория (Т4) имеет тот недостаток, что она не дает возможности даже поставить этот вопрос.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-12-19 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: