Я переспала с тремя мужчинами в течение каких-нибудь пяти дней. Я пыталась исцелиться. Пыталась изгнать зло из своего организма, чтобы снова стать хорошей. Исцелить себя от себя самой.
Спустя три месяца после расставания мы по-прежнему терзались всеми муками ада. Я не хотела ни снова сходиться с Полом, ни разводиться с ним. Я хотела бы, чтобы меня было две, чтобы можно было сделать и то и другое. Пол встречался с целой вереницей женщин, а я внезапно стала целомудренной. Теперь, когда я сексом разрушила свой брак, секс оказался в моих мыслях на последнем месте.
— Тебе нужно уехать из Миннеаполиса к чертовой матери, — как-то раз сказала моя подруга Лиза во время одного из наших надрывных ночных разговоров. — Приезжай ко мне в Портленд, — предложила она.
Спустя неделю я ушла с работы, загрузила свой грузовик и отправилась на запад, по тому же маршруту, по которому проехала годом позже, чтобы начать свой поход по Маршруту Тихоокеанского хребта.
К тому времени как добралась до Монтаны, я поняла, что поступила правильно. Бескрайние зеленые просторы расстилались на целые мили за моим ветровым стеклом, а небо уходило еще дальше. Город Портленд подмигивал мне издалека, невидимый за горизонтом. Он будет для меня роскошным убежищем, пусть и ненадолго. Я оставлю позади все свои тревоги.
Теперь, когда я сексом разрушила свой брак, секс оказался в моих мыслях на последнем месте.
Но вместо этого я лишь нашла новые.
Женщина с дырой в сердце
Проснувшись на следующее утро в своем номере в мотеле «Уайтс», я приняла душ и встала перед зеркалом, чистя зубы и мрачно разглядывая себя. Я пыталась ощутить нечто вроде приятного волнения, но вместо него пришла только угрюмая неуверенность. То и дело в мыслях моих возникал приговор, грохотавший в моей голове, как глас божий. И, пока я смотрела на свое отражение в этом тусклом, покрытом пятнами зеркале, он зазвучал снова: женщина с дырой в сердце. Это была я. Вот почему вчера вечером мне так хотелось, чтобы рядом был хоть какой-нибудь спутник. Вот почему я оказалась здесь, голая, в номере мотеля, со смехотворной идеей совершить трехмесячный одиночный поход по МТХ. Я опустила щетку, наклонилась к зеркалу и вгляделась в собственные глаза. Я чувствовала, что внутри меня все рассыпается, словно лепестки отцветшего цветка на ветру. Стоило мне шевельнуть хоть одним мускулом, и еще один мой лепесток улетал прочь. Пожалуйста, думала я. Пожалуйста…
|
|
Я подошла к кровати и стала разглядывать свою походную униформу. Прежде чем пойти в душ, я аккуратно разложила ее на постели — так же, как сделала моя мама, когда я в первый раз должна была пойти в школу. Когда я надела лифчик и стала натягивать футболку, крошечные корочки, которые еще покрывали мою новую татуировку, зацепились за рукав, и я осторожно отшелушила их. Это была моя единственная татуировка — синяя лошадка на левой дельтовидной мышце. Пол сделал себе такую же. Этими татуировками мы отметили наш развод, который стал окончательным всего месяц назад. Мы больше не были женаты, но эти татуировки казались нам доказательством наших вечных уз.
Мне еще отчаяннее хотелось позвонить Полу, чем накануне вечером, но я не могла себе этого позволить. Он слишком хорошо меня знал. Он услышал бы печаль и нерешительность в моем голосе и понял, что дело не только в том, что я взволнована из-за начала похода. Он почувствовал бы, что я должна что-то ему сказать.
|
|
Я натянула носки, зашнуровала ботинки, подошла к окну и отдернула занавески. Солнце ослепительно отражалось от белых камешков парковки. Через дорогу была заправочная станция — хорошее место, чтобы поймать попутку, которая подбросит меня к началу маршрута. Когда я выпустила из рук занавеску, в комнате снова стало темно. Мне она нравилась такой, похожей на безопасный кокон, который мне никогда не придется покинуть, — хотя я и понимала, что это не так. Было 9 утра, а на улице уже стало жарко, и белый дырчатый ящик в углу вновь ожил, взревев и наполнив комнату прохладой. Несмотря на все, что намекало мне, что я иду в никуда, все же было место, где я должна оказаться: первый день на МТХ.
Это была я. Здесь, в номере мотеля, голая, со смехотворной идеей совершить трехмесячный одиночный поход по МТХ.
Я расстегнула отделения рюкзака и вытащила из него все, швыряя вещи на постель. Подняла с пола пластиковые пакеты и опорожнила их тоже, а потом уставилась на эту кучу предметов. Их все мне предстояло нести с собой в течение следующих трех месяцев.
Там был голубой компрессионный мешок, в котором лежала одежда, которую я еще не носила: пара флисовых брюк, термофутболка с длинным рукавом, толстый флисовый анорак с капюшоном, две пары шерстяных носков и двое трусов, пара тонких перчаток, панама, флисовая шапка, непромокаемые брюки. Еще один, более плотный непромокаемый мешок с сухим пайком, был под завязку набит продуктами, которые понадобятся мне в течение следующих четырнадцати дней, прежде чем я доберусь до первой «подзаправочной» остановки — места под названием Кеннеди-Медоуз. Также там был спальный мешок и походный стульчик, который можно разложить так, чтобы он служил подушкой. Головной фонарик — такой, какие носят шахтеры, и пять эластичных шнуров. Был фильтр для воды и крохотная складная плитка, высокая алюминиевая канистра с газом и маленькая розовая зажигалка. Маленький котелок, вложенный внутрь котелка побольше. Приборы, складывающиеся пополам. Пара дешевых спортивных сандалий, которые я намеревалась носить в конце каждого дня, поставив лагерь перед ночевкой. Быстросохнущее полотенце, термометр-брелок, брезент и термоизолированная пластиковая кружка с ручкой. Комплект сыворотки против змеиных укусов и швейцарский армейский нож. Миниатюрный бинокль в застегивающемся на молнию футляре из кожзама и моток флуоресцентной веревки. Компас, которым я еще не научилась пользоваться, и книга, которая должна была меня этому научить, под названием «Как не заблудиться» — ее я намеревалась прочесть во время перелета в Лос-Анджелес, но так и не прочла. Аптечка первой помощи в девственно-чистом красном парусиновом чехле, закрывавшемся на кнопку, моток туалетной бумаги в зиплок-пакете[13]. Лопатка из нержавеющей стали, у которой были собственные черные ножны с надписью U-Dig-It на лицевой стороне. Маленький пакет с туалетными принадлежностями и личными вещами, которые, как я думала, понадобятся мне в дороге, — шампунь и кондиционер, мыло, лосьон и дезодорант, кусачки для ногтей, репеллент от насекомых и лосьон от солнца, щетка для волос, натуральная губка для менструаций и тюбик водоотталкивающего и солнцезащитного бальзама для губ. Электрический фонарик и металлический фонарь под свечу, запасные свечи и складная пила — для чего, я и сама не знала — и зеленый нейлоновый мешок со сложенной палаткой. Две пластиковые бутылки для воды по 32 унции[14]каждая, заплечный бурдюк для воды, способный вместить 2,6 галлона[15], комок нейлона величиной с кулак, который разворачивался в дождевик для моего рюкзака, и шарик из гортекса[16], который, раскрываясь, превращался в дождевик для меня. Еще там были вещи, которые я взяла на случай, если другие вещи меня подведут — запасные батарейки, коробка со спичками, которые не боятся воды, спасательное одеяло и бутылочка с таблетками йодина. Две ручки и три книги (помимо «Как не заблудиться»): «Маршрут Тихоокеанского хребта, часть I: Калифорния» (тот самый путеводитель, который и сподвиг меня на это путешествие, созданный квартетом авторов, спокойно, но жестко рассказывавших о трудностях и прелестях этого маршрута), «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера и «Мечта об общем языке» Адриенны Рич. Двухсотстраничный альбом для набросков, который я использовала в качестве дневника. Зиплок-пакет с моей водительской лицензией и небольшим свертком наличных, ворохом почтовых марок и крохотным блокнотиком на пружинке, в котором на нескольких страницах были нацарапаны адреса друзей. Здоровенный профессиональный 35-мм фотоаппарат Minolta X-700 со съемными линзами и съемной вспышкой и миниатюрный складной треножник — все это было упаковано внутри пухлого чехла от камеры размером с футбольный мяч.
|
|
Я вытащила все вещи из рюкзака и пластиковых пакетов, а потом уставилась на эту кучу предметов. Их все мне предстояло нести с собой в течение следующих трех месяцев.
Не то чтобы я была фотографом…
Чтобы закупить добрую долю всех этих благ, я раз десять заходила в магазин туристического снаряжения в Миннеаполисе под названием REI. И не скажу, что это было простым делом. Как я вскоре выяснила, покупать даже бутылку для воды, прежде не изучив основательно новейшие технологии изготовления бутылок, было глупостью. Приходилось принимать во внимание различные «за и против» самых разных материалов, не говоря уже об исследованиях, касавшихся дизайна фляги. И это была самая мелкая, наименее сложная из покупок. Остальная часть снаряжения оказалась еще сложнее, как я обнаружила после консультаций с продавцами REI, которые с надеждой спрашивали, не могут ли они помочь мне, всякий раз, когда замечали меня у витрин с походными плитками или между рядами палаток. Они были разного возраста, отличались манерой разговора и областью специализации по приключениям в дикой природе, но между ними было и нечто общее. Все до единого они могли разговаривать о снаряжении с таким воодушевлением и так долго, что это ошеломляло меня, и в итоге я совершенно переставала понимать что бы то ни было. Они заботились о том, чтобы мой спальный мешок имел устройство, предохраняющее молнию от застревания. И муфту для лица, которая позволяет капюшону плотно прилегать, не мешая мне дышать. Они испытывали искреннее удовольствие от того, что в моем водяном фильтре был складчатый элемент из стекловолокна для увеличения поверхностной площади. Их знания каким-то образом передавались мне. К тому времени как я приняла решение покупать именно этот рюкзак — с новейшей гибридной внешней рамой, которая, как утверждалось, обладает балансом и гибкостью внутренней рамы, — я уже чувствовала себя экспертом по рюкзакам.
И только теперь, стоя и глядя на эту кучу методично подобранного снаряжения, лежавшего на кровати в моем номере мотеля в пустыне Мохаве, я поняла — с глубоким смирением, — что никакой я не эксперт.
Я разобрала всю эту гору вещей, рассортировывая, складывая и заталкивая их в каждое доступное пространство своего рюкзака, пока наконец в него уже ничего нельзя было больше впихнуть. Я рассчитывала использовать эластичные шнуры, чтобы прикрепить свой мешок с продовольствием, палатку, брезент, мешок с одеждой и походный стульчик, сложенный в подушку, снаружи своего рюкзака — к тем местам внешней рамы, которые были предназначены как раз для этой цели. Но теперь стало очевидно, что снаружи цеплять придется и многое другое. Я связала эластичными шнурами все вещи, с которыми планировала это сделать прежде, а затем всунула между ними и остальные: ремни сандалий, футляр с фотоаппаратом, ручку, кружку и светильник под свечу. Я пристегнула лопатку в футляре к ремню рюкзака и прицепила к одной из его молний брелок-термометр.
Покончив с этим, я уселась на пол, вся потная от усилий, и умиротворенно уставилась на свой рюкзак. А потом вспомнила еще одно, последнее: вода.
Покупать даже бутылку для воды, прежде не изучив основательно новейшие технологии изготовления бутылок, было глупостью. Приходилось принимать во внимание различные «за и против» самых разных материалов, не говоря уже об исследованиях, касавшихся дизайна фляги.
Я решила начать свой поход именно отсюда по простой причине. Потому что, по моим расчетам, мне потребовалось бы около сотни дней, чтобы дойти до Эшленда, города в штате Орегон. В этом месте я планировала закончить свой маршрут, потому что слышала о нем много хорошего и думала, что мне, возможно, захочется остаться там жить. Месяцы назад я проводила пальцем по карте, двигаясь на юг, складывая километры и дни, и останавливалась на перевале Техачапи, где МТХ пересекает шоссе 58 в северо-западном углу пустыни Мохаве, недалеко от города Мохаве. И всего пару недель назад до меня дошло, что я начинаю свой поход с одного из самых засушливых участков маршрута. С того места, где даже самые быстрые, подготовленные и спортивные дальноходы не всегда могли добраться от одного источника воды до другого в течение дня. А для меня так это просто невозможно. Мне потребуется два дня, чтобы дойти до первого источника — в 27 с лишним километрах от начала маршрута. Так что предстояло нести с собой достаточно воды, чтобы продержаться двое суток.
Я заполнила бутылки под краном в ванной и всунула их в сетчатые боковые карманы рюкзака. Выкопала из главного отделения заплечный бурдюк и залила его под завязку, все 9,84 л. Вода, как я позже выяснила, весит по 8,3 фунта на галлон. Не знаю, сколько весил мой рюкзак в тот первый день, но знаю, что одна только вода весила почти 10 кг. И это были неподъемные «почти 10 кг». Бурдюк вел себя, как гигантский плоский воздушный шар, наполненный водой: он хлюпал, сгибался и выскальзывал у меня из рук, шлепаясь на пол, пока я пыталась прикрепить его к рюкзаку. По краям он был снабжен ткаными ремешками. С огромными усилиями я продела сквозь них эластичные шнуры, привязав бурдюк рядом с чехлом с камерой, босоножками, кружкой и светильником под свечу. И, пока делала это, извелась настолько, что вытащила кружку и швырнула ее через всю комнату.
Пару недель назад до меня дошло, что я начинаю свой поход с одного из самых засушливых участков маршрута. Мне потребуется два дня, чтобы дойти до первого источника воды.
Наконец, когда все оказалось на нужных местах, на меня снизошел покой. Я была готова к началу. Я надела наручные часы, накинула на шею розовую неопреновую петлю-шнурок, на которой болтались мои солнечные очки, нахлобучила панаму и взглянула на рюкзак. Он был одновременно огромным и компактным, вызывал легкое восхищение и раздражал своей самодостаточностью. Он выглядел как живой. В его компании я уже не чувствовала себя абсолютно одинокой. Стоя на полу, он доходил мне до талии. Я ухватилась за него и наклонилась, чтобы поднять.
Он даже не шелохнулся.
Я присела на корточки, решительней взялась за раму и попыталась поднять его снова. И вновь он не сдвинулся с места. Ни на сантиметр. Я схватила его обеими руками, напружинив ноги, одновременно пытаясь заключить его в медвежьи объятия, стараясь изо всех сил, собрав всю волю, на пределе дыхания, мобилизовав все свои возможности. А он не двигался. Это было все равно что пытаться приподнять «Фольксваген-жук». Он выглядел таким симпатичным, таким готовым к тому, чтобы его подняли — и все же это было невозможно сделать.
Я уселась и принялась обдумывать ситуацию. Как я смогу нести этот рюкзак сотни километров по иззубренным горам и безводным пустыням, если не могу сдвинуть его ни на дюйм в комнате мотеля, оборудованной кондиционером?! Даже представить смешно — и все же я должна была поднять этот рюкзак. Мне и в голову не приходило, что я не смогу этого сделать. Я просто почему-то думала, что если сложу все вещи, которые мне нужны, чтобы отправиться в пеший поход с рюкзаком, по весу они будут равны той тяжести, которую я в состоянии нести. Правда, продавцы из REI довольно часто упоминали о весе в своих монологах, но я не обращала на это достаточного внимания. Мне казалось, что есть и более важные вопросы, которые следует обдумать. К примеру, позволит ли муфта для лица плотно прилегать капюшону, при этом не мешая мне дышать.
Присев на корточки, я снова попыталась приподнять рюкзак. И снова он не сдвинулся с места. Это было все равно что пытаться приподнять «Фольксваген-жук».
Я задумалась о том, что можно вынуть из рюкзака, но каждая вещь была столь очевидно необходима или без нее настолько нельзя было обойтись в чрезвычайных обстоятельствах, что я не решилась ничем пожертвовать. Придется постараться поднять рюкзак таким, каков он есть.
Я подползла к рюкзаку по ковру и уселась на корточки прямо перед ним, продела руки в лямки и застегнула ремни поперек груди. Сделала глубокий вдох и начала раскачиваться взад-вперед, чтобы набрать инерцию, пока наконец не рухнула вперед вместе с рюкзаком и не оказалась на четвереньках. Рюкзак больше не прикасался к полу. Он официально стал частью меня. Он по-прежнему казался мне «Фольксвагеном-жуком», только теперь стал «Фольксвагеном», который припарковался у меня на спине. Я постояла так несколько секунд, пытаясь обрести равновесие. Медленно подтянула ступни под себя, одновременно перебирая руками по металлической решетке кондиционера, пока не приняла достаточно вертикальное положение, чтобы из него можно было проделать упражнение по становой тяге. Пока я поднималась, рама рюкзака попискивала. Чудовищный вес испытывал не только мои, но и ее возможности. К тому моменту как мне удалось встать — точнее, сгорбиться в позе, отдаленно напоминающей вертикальное положение, — в руках у меня оказалась дырчатая металлическая панель, которую я, увлекшись процессом, случайно оторвала от кондиционера.
Наконец-то рюкзак официально стал частью меня. Он по-прежнему казался мне «Фольксвагеном-жуком», только теперь — «Фольксвагеном», который припарковался у меня на спине.
О том, чтобы приладить ее обратно, нечего было и думать. Место, куда ее нужно было вставить, оказалось недосягаемым для меня. Всего на несколько сантиметров, но о том, чтобы их преодолеть, не могло быть и речи. Я прислонила панель к стене, застегнула ремень на бедрах и, покачиваясь и спотыкаясь, прошлась по комнате. Мой центр тяжести смещался в любом направлении, куда мне стоило хотя бы чуть-чуть наклониться. Ноша моя болезненно врезалась в плечи, поэтому я все туже и туже затягивала ремень на бедрах, пытаясь уравновесить ее. И в результате пережала тело настолько сильно, что плоть выпирала по обе стороны от ремня. Рюкзак вздымался над моей спиной, точно хищная птица, возвышаясь на несколько сантиметров над моей головой и сдавливая тело, точно тисками, вплоть до самого копчика. Ощущение было ужасное, но, вероятно, именно такое ощущение должно быть у пешего походника.
Наверняка я этого не знала.
Я знала только, что пора идти. Так что открыла дверь и шагнула в солнечный свет.
Часть вторая
Следы
Слова — это цели.
Слова — это карты.
Адриенна Рич, «Ныряя в обломки»
Примешь меня такой, какая есть? Примешь?
Джони Митчелл, «Калифорния»
С ношей за плечами
В своей жизни я совершила немало глупых и опасных поступков, но поездки в машине с незнакомцем среди них еще не было. Ужасные вещи случаются с теми, кто путешествует автостопом в одиночку, я знала это. Особенно с женщинами. Их насиловали, им отрубали головы. Их мучили и оставляли умирать. Но пока я добиралась из мотеля «Уайтс» к ближайшей заправочной станции, я не могла позволить таким мыслям отвлекать меня. Если я не хочу тащиться 20 километров по пышущей жаром обочине шоссе, мне нужно, чтобы кто-то меня довез.
К тому же поездка автостопом — это как раз то, что порой проделывали дальноходы на МТХ. А ведь я была одной из них, верно? Верно?
Верно.
Путеводитель «Маршрут Тихоокеанского хребта, часть I: Калифорния» пояснял этот вопрос в своей обычной невозмутимой манере. Кое-где МТХ пересекает шоссе, а в нескольких километрах дальше по этому шоссе расположено почтовое отделение. Туда походник направляет себе посылку с едой и необходимыми вещами, которые понадобятся на следующем отрезке маршрута. И автостоп — единственное практичное решение, чтобы забрать эти коробки и вернуться на маршрут.
Я стояла рядом с автоматом, торговавшим лимонадом, напротив здания автозаправочной станции. Смотрела, как люди приезжают и уезжают, и набиралась храбрости, чтобы подойти к одному из них. И надеялась, что когда я увижу нужного мне человека, то почувствую, что он не причинит мне вреда. Я видела пожилых, обветренных пустыней мужчин в ковбойских шляпах, и людей семейных, чьи машины были уже битком набиты. И подростков, которые притормаживали, а из открытых окон их машин грохотала музыка. Никто из них не был особенно похож на убийцу или насильника. С другой стороны, нельзя сказать, что все они были непохожи на убийц и насильников. Я купила банку кока-колы и выпила ее с беззаботным видом, который должен был скрывать тот факт, что я не могу нормально стоять из-за невероятной ноши, давящей мне на плечи. Наконец мне пришлось сделать решительный шаг. Было почти 11 часов утра, и жара пустынного июньского дня набирала силу.
Ужасные вещи случаются с женщинами, которые путешествуют автостопом в одиночку. Но если я не хочу тащиться 20 километров по пышущей жаром обочине шоссе, нужно, чтобы кто-то меня довез.
На заправке остановился мини-вэн с колорадскими номерами, и из него выбрались двое мужчин. Один из них был примерно моего возраста, другой выглядел лет на пятьдесят. Я подошла к ним и попросила подвезти меня. Они замешкались и переглянулись. По выражению их лиц было ясно, что они молча ищут предлог отказать. Я поспешила объясниться, короткими фразами рассказывая о своем походе по МТХ.
— Ладно, — наконец сказал старший мужчина с явной неохотой.
— Спасибо большое! — пропела я тонким девичьим голоском. Когда я доковыляла до большой двери сбоку машины, мужчина помоложе откатил ее передо мной. Я заглянула внутрь, внезапно осознав, что понятия не имею, как мне туда забраться. Я не могла даже попытаться шагнуть внутрь, пока на спине у меня оставался рюкзак. Мне нужно было снять его, но как я это сделаю? Если бы я расстегнула пряжки, которые удерживали ремни рюкзака вокруг моей талии и плеч, то никак не смогла бы удержать его от падения назад, причем с такой силой, что он вполне мог вывернуть мне руки.
— Помощь нужна? — спросил молодой.
— Нет. Я справлюсь, — сказала я фальшиво-беззаботным тоном. Единственное, что я сумела придумать, — это повернуться к машине спиной и согнуть ноги, чтобы усесться на раму проема, придерживаясь за край откатной дверцы, чтобы рюкзак приземлился на пол позади меня. Это было блаженство! Я отстегнула лямки и осторожно выпуталась из них, не опрокинув рюкзак, а потом повернулась и влезла внутрь машины, чтобы сесть рядом с ним.
Когда тронулись с места, мужчины стали вести себя дружелюбнее. Мы покатили по пустынному ландшафту.
Когда тронулись с места, мужчины стали вести себя дружелюбнее. Мы покатили по пустынному ландшафту, отмеченному иссохшими кустами и бледными горами, простиравшимися вдаль. Они оказались отцом и сыном из пригорода Денвера, направлялись на церемонию вручения дипломов в Сан-Луис-Обиспо. Прошло совсем немного времени, и показался дорожный знак, обозначающий перевал Техачапи. Старший из мужчин притормозил и съехал на обочину дороги. Молодой вышел и снова откатил передо мной большую дверь. Я надеялась надеть рюкзак так же, как и сняла его, помогая себе поднять вес с помощью пола машины, присев на корточки перед дверью, но не успела я сделать шаг наружу, как молодой вытащил мой рюкзак и тяжело уронил его на покрытую гравием обочину. Он рухнул так грузно, что я испугалась, как бы не прорвался водяной бурдюк. Я выбралась из машины, установила рюкзак в вертикальное положение и отряхнула.
— Вы уверены, что сможете его поднять? — поинтересовался молодой. — Ведь даже мне это едва удалось.
— Разумеется, я могу его поднять, — проговорила я.
Он продолжал стоять рядом, как будто ждал, пока я это докажу.
— Спасибо, что подбросили, — сказала я, изо всех сил желая, чтобы он уехал и не стал свидетелем унизительного взваливания рюкзака на спину.
Он кивнул и захлопнул дверцу кузова.
— Безопасного вам пути.
— Спасибо, — кивнула я, глядя, как он забирается обратно в машину.
После того как они уехали, я немного постояла у безмолвного шоссе. Ветер вихрился, гоня вперед маленькие облачка пыли под пылающим полуденным солнцем. Я стояла на высоте почти в 1160 метров над уровнем моря, со всех сторон окруженная бежевыми голыми горами, местами испещренными кустами полыни, рощицами юкки и чапараля высотой мне до пояса. Я была на западной границе пустыни Мохаве и у южного подножия Сьерра-Невады. Эта огромная горная цепь простирается на север более чем на 640 километров, вплоть до национального парка Лассен-Волканик. Там она смыкается с Каскадными горами, которые тянутся от Северной Калифорнии через весь Орегон и Вашингтон до канадской границы и дальше. Этим двум горным цепям предстояло стать моим миром на ближайшие три месяца; их гребни будут моим домом. На столбике ограды за кюветом я разглядела металлическую табличку в ладонь величиной с надписью «Маршрут Тихоокеанского хребта».
Двум горным цепям предстояло стать моим миром на ближайшие три месяца. Их гребни будут моим домом.
Я добралась. Наконец-то я могла начать.
Мне пришло в голову, что сейчас самое время сделать фотографию, но распаковывание камеры было сопряжено с таким рядом операций по разбору снаряжения и распутыванию шнуров, что не хотелось даже пытаться. К тому же, чтобы сделать фотографию самой себя, нужно было найти что-то, на чем установить камеру, включить таймер и добраться до нужного места до того, как она сделает снимок. А вокруг не было ничего похожего на надежную опору. Даже тот столбик, на котором висел знак, обозначающий начало маршрута, казался чересчур иссохшим и хрупким. Вместо этого я уселась на землю перед рюкзаком точно так же, как делала в комнате мотеля, и взвалила его на плечи. Потом, стоя на четвереньках, постепенно сгруппировалась и встала, как штангист-тяжеловес.
В журнале регистрации я принялась читать имена походников, которые прошли по тропе до меня. Большинство были мужчинами, путешествовавшими в парах, и ни одной женщины-одиночки.
Взволнованная, издерганная, сгорбленная под весом рюкзака, я застегнула пряжки и затянула ремни. А потом сделала первые неуверенные шаги по тропе к коричневому металлическому ящику, прикрепленному к другому столбику. Подняв крышку, я увидела внутри блокнот и ручку. Это был журнал регистрации, о котором я читала в путеводителе. Я вписала свое имя, дату прохождения и принялась читать имена и заметки походников, которые прошли по тропе за недели до меня. Большинство были мужчинами, путешествовавшими в парах, и ни одной женщины-одиночки. Я еще немного помедлила, переживая бурю эмоций, поднятую этим фактом. Но делать нечего — надо идти. И я двинулась вперед.
Тропа устремлялась на восток. Некоторое время она шла параллельно шоссе, ныряя в каменистые овраги и снова поднимаясь. «Я иду! » — подумала я. А потом: «Я иду по Маршруту Тихоокеанского хребта! » Само по себе это действие — движение по маршруту — лежало в основе моей убежденности в том, что такой поход был разумным предприятием. В конце концов, что такое пеший туризм, как не ходьба? Я же умею ходить! — возражала я, когда Пол тревожился по поводу того, что я ни разу не была в настоящем походе с рюкзаком. Ходила-то я постоянно. Когда работала официанткой, то проходила не один километр за день, не останавливаясь ни на минуту. Я обходила пешком города, в которых жила и которые посещала. Я ходила и ради удовольствия, и с конкретной целью. Да, все это правда. Но спустя примерно пятнадцать минут движения по МТХ стало ясно, что я никогда не ходила по пустынным горам в начале июня с такой ношей, которая была взвалена на мои плечи.
И, как выяснилось, это вообще не очень-то напоминает ходьбу. В сущности, это напоминает не ходьбу, а адские муки.
Я сразу же стала задыхаться и потеть. Когда же тропа повернула на север и начала даже не подниматься, а карабкаться в гору, мои ботинки и голени припорошило пылью, а каждый шаг стал сущей пыткой. Я поднималась все выше и выше, и этот подъем лишь изредка прерывался короткими спусками. Но они были не столько перерывом в аду, сколько новым вариантом ада. Приходилось собираться перед каждым шагом, чтобы земное притяжение не заставило меня рухнуть вместе с моим чудовищным, неконтролируемым бременем. Казалось, что не столько рюкзак пристегнут ко мне, сколько я к нему. Как будто я — здание на ножках, оторванное от своего фундамента, бредущее, пошатываясь, по пустыне.
Спустя примерно пятнадцать минут движения по МТХ стало ясно, что это не очень-то напоминает ходьбу. Это, скорее, напоминает не ходьбу, а адские муки.
Не прошло и сорока минут, как мой внутренний голос принялся вопить: «Во что я себя втравила?!» Я пыталась игнорировать его, даже мычать какую-то мелодию на ходу, хотя это оказалось слишком сложно. Я одновременно задыхалась и стонала от муки. И пыталась удержать себя в положении, отдаленно напоминающем вертикальное. И при этом пыталась как-то двигаться вперед, хоть и чувствовала себя каменным зданием на ножках. Я решила сконцентрироваться на внешних звуках: на стуке моих подошв по сухой и каменистой тропе, на шорохе хрупких листьев и веток низких кустарников, мимо которых я проходила. Не тут-то было. Постоянный рефрен — во что я себя втравила? — превратился в могучий вопль. Попробуй заглуши такой! Единственный способ отвлечься — бдительно выслеживать змей. Я ожидала встретить их, готовых ужалить, за каждым поворотом. Казалось, этот ландшафт просто создан для них. А также для горных львов и обожающих пустынную местность серийных убийц.
Но о них я не думала.
Это была сделка, которую я заключила сама с собой несколько месяцев назад и которая заставила меня отправиться в поход в одиночку. Я понимала, что если позволю страху одолеть меня, то мое путешествие обречено. Страх в значительной степени рождается из тех историй, которые мы себе рассказываем. Поэтому я решила рассказывать себе иную историю, нежели те, которые рассказывают друг другу женщины. Я решила, что я в безопасности. Я сильна. Я мужественна. Ничто не может сломить меня. Упорно держась за эту историю, я, конечно, занималась своего рода самовнушением, но по большей части оно срабатывало. Всякий раз, услышав звук неизвестного происхождения или почувствовав, как нечто чудовищное начинает формироваться в моем воображении, я отталкивала это прочь. Я просто не позволяла себе испугаться. Страх порождает страх. Сила порождает силу. Я собственной волей заставляла себя порождать силу. Проходило совсем немного времени — и я действительно переставала бояться.