Единственная девушка в лесу 1 глава




 

— Шерил Стрэйд? — без улыбки спросила меня женщина в сельском универмаге Кеннеди-Медоуз. Когда я с энтузиазмом кивнула, она повернулась и исчезла в подсобке, не произнеся больше ни единого слова.

Я огляделась, пьянея от вида упаковок с едой и напитками, ощущая смешанное чувство предвкушения тех вещей, которыми буду лакомиться в ближайшие часы, и облегчения от того, что рюкзак больше не отягощает мое тело, а стоит на крыльце магазина.

Я дошла. Я добралась до своей первой остановки. Это казалось мне чудом. Я наполовину ожидала увидеть в магазине Грэга, Мэтта и Альберта, но их нигде не было видно. Путеводитель объяснял, что палаточный городок расположен примерно в пяти километрах дальше, и я решила, что там-то их и найду. А также, со временем, Дуга и Тома. Благодаря моим нечеловеческим усилиям они так и не сумели нагнать меня. Кеннеди-Медоуз представлял собой привольно раскинувшиеся сосновые леса, заросли полыни и травяные лужайки на возвышении 1890 метров над уровнем моря у южной части реки Керн. Это был не городок, скорее, форпост цивилизации, растянувшийся на несколько миль и состоявший из универмага, ресторана под названием Grumpie's и примитивного палаточного городка.

— Держите, — проговорила женщина, возвращаясь с моей коробкой и плюхая ее на прилавок. — Это единственная, на которой женское имя. Потому я и догадалась. — Она протянула руку через прилавок. — И еще для вас пришло вот это.

В ее руке оказалась открытка. Я взяла ее и прочла. «Надеюсь, ты пока справляешься », — было написано на ней знакомыми каракулями. «Хочу когда-нибудь стать твоим новым чистым [21] бойфрендом. Люблю тебя. Джо ». На другой стороне открытки была фотография Sylvia Beach Hotel на побережье Орегона, где мы как-то останавливались вдвоем. Я смотрела на фотографию несколько мгновений, и на меня волнами накатывали разные чувства: благодарность за весточку от человека, которого я знала, ностальгия по Джо, разочарованность тем, что мне написал только один человек… И сердечная боль, пусть и неоправданная, из-за того, что этим единственным человеком оказался не Пол.

Я купила две бутылки лимонада Snapple, самый большой батончик Butterfinger и упаковку чипсов Doritos, вышла на улицу и уселась на передних ступеньках, поедая только что купленные лакомства и снова и снова перечитывая открытку. Через некоторое время я обратила внимание на стоявшую в углу крыльца коробку, доверху набитую преимущественно упаковками сухого пайка. Над ней висела написанная от руки табличка, которая гласила:

 

БЕСПЛАТНАЯ коробка для туристов с МТХ!!!

Оставь здесь то, что тебе не нужно!

Возьми то, что тебе нужно!

 

Позади коробки кто-то пристроил лыжную палку — именно то, что мне было необходимо. Это была палка, которой не погнушалась бы и принцесса: белая, с нейлоновым темляком для кисти цвета розовой жевательной резинки. Я немного прошлась с ней, чтобы оценить свои ощущения. Она оказалась идеальной длины. Она поможет мне не только пройти через снег, но и преодолеть многие броды и осыпи, которые, несомненно, ждали меня впереди.

Часом позже я шла с палкой в руке, пробираясь по проселочной дороге, которая петлей охватывала палаточный городок, и высматривала Грэга, Мэтта и Альберта. Был воскресный июньский полдень, но городок казался пустым. Мне попался мужчина, возившийся со своими рыбацкими снастями. Потом парочка с переносным холодильником, полным пива, и бумбоксом[22]. Наконец я добралась до лагерной полянки, где за столом для пикников, читая книгу, сидел без рубашки седовласый мужчина с сильно загорелым округлым животом. Когда я приблизилась, он взглянул на меня.

— Должно быть, ты та самая знаменитая Шерил с огромным рюкзаком, — обратился он ко мне.

Я, смеясь, кивнула.

Часом позже я шла с палкой в руке, пробираясь по проселочной дороге. Был воскресный июньский полдень, но городок казался пустым.

— А я — Эд, — он поднялся и подошел, чтобы пожать мне руку. — Все твои приятели уже здесь. Они только что поймали машину, чтобы доехать до магазина, должно быть, вы разминулись. Но они просили меня присмотреть за тобой. Если хочешь, можешь поставить свою палатку прямо здесь. Они все тут расположились — и Грэг, и Альберт, и его сын, — он широким жестом обвел палатки вокруг нас. — Мы тут бились об заклад, кто придет первым. Ты или те два парня, которые шли за тобой с востока.

— И кто же выиграл? — поинтересовалась я.

Эд на мгновение задумался.

— Да никто, — сказал он и разразился хохотом. — Никто из нас на тебя не поставил.

Я пристроила Монстра на стол для пикников, сняла его и оставила там, чтобы, когда придет пора в следующий раз его надеть, не пришлось исполнять унизительные отжимания от земли.

— Добро пожаловать в мой скромный приют, — проговорил Эд, указывая на маленький трейлер, крытый брезентом, который свисал с одного его бока, образуя импровизированный навес над крохотной уличной кухонькой. — Голодная?

Я сожрала два хот-дога, целую гору печеной фасоли и еще одну гору картофельных чипсов в одно мгновение — а потом сидела, все такая же голодная, мечтая о добавке.

В палаточном городке душевой не было, так что пока Эд готовил мне обед, я дошла до реки и попыталась вымыться настолько хорошо, насколько это возможно, не снимая одежду. После засушливых мест, по которым я шла, река произвела на меня шокирующее впечатление. А ведь Саут-Форк-Керн — это вам не какая-нибудь река. Она была яростной и самодовольной, холодной как лед и бурной, являя собой отчетливое свидетельство того, что выше в горах лежат обильные снега. Течение было слишком быстрым, чтобы зайти в нее хотя бы по щиколотку, поэтому я шла по берегу, пока не обнаружила небольшую заводь с бурлящими водоворотами прямо возле берега, и вошла в нее. Ступни мои защипало от ледяной воды, и они тут же онемели. Я присела на корточки и принялась плескать горстями воду на грязные волосы и под одежду, чтобы хоть как-то обмыть тело. Я была вся наэлектризована сладким и победным ощущением прибытия; наполнена предвкушением разговоров, которые мне предстоит вести в течение ближайшей пары дней. Покончив с мытьем, я пошла вверх по берегу, а потом пересекла широкую лужайку, влажную и прохладную. Издалека я видела Эда, а приблизившись, стала наблюдать, как он курсирует из своей походной кухни к столу для пикников с тарелками еды в руках, бутылками кетчупа и горчицы и банками кока-колы. Я знала его всего несколько минут — и все же, как и в случае с другими мужчинами, с которыми я здесь познакомилась, он мгновенно показался мне своим, словно я могла довериться ему чуть ли не во всем. Мы уселись за стол друг напротив друга и принялись за еду, пока он рассказывал мне о себе. Ему было пятьдесят, он был поэт-любитель и сезонный бродяга, бездетный и разведенный. Я пыталась есть так же неторопливо, как и он, откусывая кусочки одновременно с ним — как пару дней назад пыталась идти в ногу с Грэгом, — но это было невозможно. Я проголодалась, как тигрица. Сожрала два хот-дога, целую гору печеной фасоли и еще одну гору картофельных чипсов в одно мгновение — а потом сидела, все такая же голодная, мечтая о добавке. Тем временем Эд лениво ковырял свой обед, делая паузы, чтобы раскрыть дневник и прочесть вслух стихотворение, которое сочинил днем раньше. Бо́льшую часть года он жил в Сан-Диего, объяснил он, но каждое лето разбивал лагерь в Кеннеди-Медоуз, чтобы встречать и приветствовать туристов, проходивших мимо по маршруту МТХ. Он был тем, что на местном жаргоне МТХ называлось «ангелом тропы», но тогда я этого не знала. Я даже не знала, что существует такая штука, как местный жаргон МТХ.

— Глядите-ка, ребят, мы все проиграли пари! — прокричал Эд мужчинам, когда они вернулись из магазина.

— Я не проиграл! — запротестовал Грэг, подойдя ближе и приобнимая меня за плечи. — Я поставил свои денежки на тебя, Шерил, — настаивал он, хотя другие с хохотом опровергали его заявление.

Мы немного посидели вокруг стола для пикников, разговаривая о маршруте, и через некоторое время все они расползлись подремать: Эд в трейлер; Грэг, Альберт и Мэтт — в свои палатки. Я осталась за столом, слишком взволнованная, чтобы спать, перебирая содержимое коробки, которую упаковала несколько недель назад. Вещи внутри нее пахли, как другая планета, как мир, в котором я жила в другой жизни; пахли благовониями Nag Champa, которыми пропиталась моя квартира. Зиплок-пакеты и упаковки с продуктами все еще оставались блестящими и неповрежденными. Свежая футболка пахла лавандовой жидкостью для стирки, которую я покупала оптом в кооперативном магазине коммуны, к которой принадлежала в Миннеаполисе. Цветастая обложка «Полного собрания рассказов» Флэннери О`Коннор была еще не заломлена.

Чего нельзя было сказать о фолкнеровском романе «Когда я умирала» — или, скорее, о той небольшой доле этой книги, которая еще лежала в моем рюкзаке. Я оторвала от нее обложку, потом последовательно отрывала все страницы, которые прочла накануне вечером, и сжигала их в маленькой алюминиевой пирожной форме. Ее я взяла с собой, чтобы подкладывать под плитку и не допустить пожара из-за случайных искр. Я смотрела, как имя Фолкнера исчезает в языках пламени, с ощущением, что это немного похоже на святотатство. У меня и в мыслях никогда не было, что я буду жечь книги, но мне отчаянно хотелось хоть немного облегчить свою ношу. Я проделала то же самое и с разделом путеводителя, посвященным той части маршрута, которую уже прошла.

Делать это было больно, но необходимо. Я любила книги в моей обычной, домаршрутной жизни, но на тропе они обрели еще большее значение. Они были другим миром, в котором я могла затеряться, когда тот, в котором я находилась на самом деле, становился слишком одиноким, или грубым, или невыносимым. Разбивая по вечерам лагерь, я спешила как можно скорее справиться с текущими задачами — поставить палатку, отфильтровать воду, приготовить ужин, — чтобы потом можно было усесться в укрытии палатки, на стульчик, зажав коленями котелок с горячей едой. Я ела, держа ложку в одной руке, а книжку — в другой, читая при свете налобного фонарика, пока небо над палаткой постепенно темнело. В первую неделю своего похода я часто была слишком изнурена, чтобы прочесть более одной-двух страниц перед сном. Но, становясь сильнее, стала читать больше, жаждая спастись от скуки и утомительности дней. И каждое утро сжигала то, что прочла накануне вечером.

У меня и в мыслях никогда не было, что я буду жечь книги, но мне отчаянно хотелось хоть немного облегчить свою ношу.

Когда я держала в руках еще не испорченный экземпляр рассказов О’Коннор, из своей палатки выглянул Альберт.

— Кажется, ты не прочь лишиться кое-каких вещичек, — проговорил он. — Нужна помощь?

— На самом деле, — протянула я, сокрушенно улыбаясь ему, — нужна.

— Тогда начнем. Вот что я хочу, чтобы ты сделала: упакуй свой рюкзак точно так же, как если бы ты собиралась уйти отсюда на следующий отрезок маршрута, и с этого начнем.

И он отправился к реке с огрызком зубной щетки в руке — кончик которой он, несомненно, позаботился заранее обломать, чтобы сэкономить на весе.

Я принялась за работу, соединяя новое со старым, и чувствуя себя так, будто прохожу тест, который обречена провалить. Когда я закончила, Альберт вернулся и методично распаковал мой рюкзак. Он укладывал каждый предмет в одну из двух стопок — одной предстояло вернуться обратно в рюкзак, а другой — либо оказаться в пустой теперь коробке, которую я могла послать почтой домой, либо остаться в коробке для походников с МТХ на крыльце универмага Кеннеди-Медоуз, чтобы этими вещами поживились другие. В эту коробку отправилась складная пила, миниатюрный бинокль, мегаваттная вспышка для камеры, которую я так до сих пор и не использовала. Под моим взглядом Альберт отпихнул в сторону дезодорант, чьи способности я переоценила, и одноразовый станок для бритья, который я взяла с собой со смутным представлением о том, что неплохо бы иногда побрить ноги и подмышки, и — к моему вящему смущению — толстую пачку презервативов, которую я засунула в свою первую аптечку.

Он укладывал каждый предмет в одну из двух стопок. Одной предстояло вернуться обратно в рюкзак, а другой — либо отправиться домой по почте, либо остаться в коробке для походников с МТХ.

— Они тебе действительно нужны? — спросил Альберт, держа в руке презервативы. Альберт, георгианский папочка, «скаут-орел», чье обручальное кольцо сверкало на солнце, который откромсал рукоятку от собственной зубной щетки, но, несомненно, таскал в своем рюкзаке карманную Библию. Он смотрел на меня с каменным лицом солдата, в то время как белые пластиковые обертки дюжины ультратонких презервативов без смазки издавали в его руке негромкий треск, разворачиваясь, как серпантин.

— Нет, — пробормотала я, чувствуя, что вот-вот умру со стыда. Мысль заниматься сексом казалась мне сейчас абсурдной. А когда я упаковывала свое снаряжение, он представлялся мне вероятной перспективой — тогда, когда я еще понятия не имела, что́ прохождение Маршрута Тихоокеанского хребта сотворит с моим телом. Я не видела себя с тех пор, как покинула мотель в Риджкресте. Но после того как мужчины ушли спать, воспользовалась возможностью взглянуть на свое лицо в зеркальце, висевшее на борту трейлера Эда. Я выглядела загорелой и грязной, несмотря на мое недавнее плескание в реке. Я чуть похудела, а мои блондинистые волосы стали на оттенок светлее и местами прилипали к голове, местами стояли торчком благодаря комбинации засохшего пота, речной воды и пыли.

Я не выглядела как женщина, которой может понадобиться дюжина презервативов.

Но Альберт не останавливался, чтобы поразмыслить о таких вещах — буду я с кем-то спать или нет, красива я или нет. Он продолжал шерстить мой рюкзак, задавая мне отрывистые вопросы всякий раз, прежде чем сунуть еще одну вещь, которую я прежде считала необходимой, в стопку, от которой предстояло избавиться. Я кивала почти каждый раз, когда он поднимал какой-нибудь предмет, соглашаясь, что без него можно обойтись, хотя прочно держала оборону, когда зашла речь о «Полном собрании рассказов» и моей любимой нетронутой книжке «Мечты об общем языке». Я также не дала выбросить мой дневник, в который записывала все, что делала в это лето. А улучив момент, когда Альберт не смотрел в мою сторону, оторвала один презерватив от конца толстого свертка, который он отбросил в сторону, и незаметно сунула его в задний карман своих шортов.

— Так что же привело тебя сюда? — спросил Альберт, покончив со своей работой. Он сел на скамейку возле стола, сложив перед собой на столе широкие ладони.

— Сюда — в смысле на МТХ? — уточнила я.

Он кивнул и стал наблюдать, как я запихиваю разнообразные предметы, о которых мы договорились, что они мне нужны, обратно в рюкзак.

— Я расскажу тебе, почему я это делаю, — проговорил он быстро, не успела я вымолвить ни слова. — Для меня это была мечта всей жизни. Когда я услышал об этом маршруте, подумал: «Вот что я хотел бы сделать перед тем, как отправлюсь встретиться с Господом», — и он тихонько постучал костяшками о стол. — А ты что скажешь, девочка? У меня есть теория, что большинство людей обладают здравым смыслом. У них у всех есть свои причины. Что-то такое, что погнало их сюда.

После того как мужчины ушли спать, я взглянула в зеркальце, висевшее на борту трейлера. Я не выглядела как женщина, которой может понадобиться дюжина презервативов.

— Не знаю, — заколебалась я. Я не собиралась рассказывать пятидесятилетнему христианину из Джорджии, «скауту-орлу», почему я решила блуждать в одиночку в лесах на протяжении трех полных месяцев, какой бы добротой ни лучились его глаза, когда он улыбался. То, что принудило меня идти по этому маршруту, прозвучало бы для него скандально, а для меня — сомнительно. И нам обоим этот рассказ лишь открыл бы, насколько шаткая основа скрывалась под всем этим предприятием.

— Главным образом, — проговорила я, — мне казалось, что это будет весело.

— Ты называешь это весельем? — переспросил он, и мы оба расхохотались.

Я повернулась и наклонилась к Монстру, продевая руки в лямки.

— Ну, поглядим, изменилось ли что-нибудь, — сказала я и приподняла рюкзак. Когда я застегнула его пряжки и оторвала от столешницы, меня поразило, насколько легким он мне показался, даже будучи нагружен моим новым ледорубом и свежими продуктовыми припасами на одиннадцать дней. Я широко улыбнулась Альберту. — Спасибо!

Он хмыкнул в ответ, качая головой.

Я триумфально пошла прочь, чтобы испытать Монстра на пробном маршруте по проселочной дороге вокруг лагеря. Мой рюкзак оставался все равно самым большим среди поклажи всех присутствующих: идя в одиночку, я должна была нести с собой вещи, которые походники, путешествующие парами, могли поделить между собой. К тому же я не обладала несгибаемой уверенностью в себе или навыками, которые были у Грэга. Но по сравнению с тем, каким был мой рюкзак до того, как Альберт помог мне его очистить, он стал настолько легким, что мне казалось, я вот-вот взлечу в воздух. На середине дорожной петли я остановилась и подпрыгнула.

Я оторвалась от земли всего на какую-нибудь пару сантиметров, но, по крайней мере, я это сделала!

И в эту минуту раздался голос:

— Шерил?

Я подняла глаза и увидела симпатичного молодого мужчину с рюкзаком на спине, который шел навстречу мне.

— Дуг? — спросила я, и моя догадка оказалась верной. В ответ он замахал руками и радостно заулюлюкал, а потом подошел прямо ко мне и от души обнял.

— Мы прочли твою запись в журнале и все это время пытались тебя нагнать.

— И вот она я, — запинаясь, пробормотала я, захваченная врасплох его энтузиазмом и дивной внешностью. — Мы все разбили лагерь вон там, — я махнула рукой себе за спину. — Нас уже целая компания. А где твой друг?

— Скоро дойдет, — сказал Дуг и снова радостно заулюлюкал, ни к селу ни к городу. Он напомнил мне всех «золотых мальчиков», которых я знала в своей жизни, — классически красивых и очаровательно уверенных в том, что их место на вершине горы, что мир принадлежит им и что им в этом мире безопасно, что бы кто по этому поводу ни думал. Стоя рядом с ним, я почувствовала, что в любой момент он может протянуть мне руку — и мы вместе спрыгнем с парашютами со скалы, хохоча и мягко планируя вниз.

— Том! — прогремел Дуг, завидев фигуру, появившуюся на дороге. Мы вместе пошли навстречу второму парню. Я даже на таком расстоянии видела, что Том был физической и духовной противоположностью Дуга — костлявый, бледный, очкастый. Улыбка, которая вползла на его лицо при нашем приближении, была опасливой и слегка неуверенной.

Я триумфально пошла прочь, чтобы испытать Монстра на пробном маршруте по проселочной дороге вокруг лагеря.

— Привет, — проговорил он, когда мы подошли достаточно близко, чтобы можно было обменяться рукопожатием.

За те несколько коротких минут, которые потребовались нам, чтобы дойти до лагеря Эда, мы в головокружительном темпе обменялись информацией о том, кто мы такие и откуда взялись. Тому было 24 года; Дугу — 21. «Голубая кровь Новой Англии», сказала бы о них моя мама. Я поняла это еще до того, как они успели обменяться со мной парой предложений. Для мамы это словосочетание означало всего лишь, что они были довольно богаты и родом откуда-то к востоку от Огайо и к северу от Колумбии. За несколько следующих дней я узнала о них абсолютно все. О том, что в числе их родителей — хирург, мэр и крупный финансист. О том, что они оба учились в снобской школе-пансионе, чья слава была настолько велика, что даже я слышала ее название. Что они проводили свои каникулы на острове Нантакет, на находящихся в частной собственности островках у побережья штата Мэн, а весенние каникулы — на горнолыжном курорте Вэйл. Но я пока еще ничего этого не знала, не догадывалась, в сколь многих отношениях их жизнь была непостижима для меня, а моя — для них. Я понимала только, что в одном очень конкретном смысле они теперь мои ближайшие родственники. Они не были людьми, помешанными на технических новинках, или экспертами по походному туризму, или записными всезнайками. Они не шли по маршруту от самой Мексики и не планировали этот поход в течение целого десятилетия. И, что было еще лучше, те мили, которые они преодолели до сих пор, почти так же измотали их, как и меня. Да, благодаря тому, что они шли вместе, моя проблема — не встретить ни одно другое человеческое существо в течение многих дней — для них не стояла. Их рюкзаки были достаточно разумного размера, чтобы я не заподозрила, что они тащат с собой складную пилу. Но я поняла в то же мгновение, когда встретилась глазами с Дугом, что, несмотря на всю его уверенность и непринужденность, ему пришлось пройти через «кое-что». А когда Том взял меня за руку, чтобы пожать ее, я с точностью до буквы прочитала выражение на его лице. Оно гласило: Я ДОЛЖЕН СБРОСИТЬ С НОГ ЭТИ ДОЛБАНЫЕ БОТИНКИ.

За те несколько коротких минут, которые потребовались нам, чтобы дойти до лагеря, мы в головокружительном темпе обменялись информацией о том, кто мы такие и откуда взялись.

Пару минут спустя он это сделал, сидя на скамейке за столом для пикников, после того как мы добрались до нашего лагеря, и остальные мужчины собрались вокруг, чтобы обменяться приветствиями с новичками. Я смотрела, как Том осторожно сдирает с себя грязные носки, а вместе с ними отваливаются комочки шерсти — и его собственной кожи. Его ступни выглядели точно так же, как мои: белые, как рыбье брюхо, и покрытые кровавыми, источающими сукровицу ранами, с которых свисали клочья кожи, стершиеся и теперь болтавшиеся, из последних сил держась за те участки плоти, которым еще только предстояло умереть медленной, спровоцированной МТХ смертью. Я сняла с плеч рюкзак и расстегнула карман, чтобы достать свою аптечку.

— Ты когда-нибудь это пробовал? — спросила я Тома, протягивая ему пластинку 2nd Skin; к счастью, я уложила еще несколько упаковок в коробку с дополнительными припасами. — Эта штука меня просто спасла, — объяснила я. — Не знаю, что бы я без нее делала.

Том лишь с отчаянием взглянул на меня и кивнул, не вдаваясь в подробности. Я положила еще пару пластинок рядом с ним на скамейку.

— Можешь воспользоваться и этими, если захочешь, — проговорила я. Вид прозрачных голубых оберток заставил меня вспомнить о презервативе в заднем кармане. Я гадала: брал ли Том с собой презервативы; брал ли их с собой Дуг; было ли то, что я их взяла, такой уж дурацкой мыслью. В присутствии Тома и Дуга она казалась не такой уж и дурацкой.

— К шести часам все вместе поедем ужинать в Grumpie’s, — проговорил Эд, глядя на свои часы. — У нас есть еще пара часов. Я отвезу всех в своем грузовике, — он взглянул на Тома и Дуга. — А тем временем с удовольствием приготовлю вам, ребятки, что-нибудь перекусить.

Мужчины уселись за стол, поедая приготовленную Эдом жареную картошку и холодные печеные бобы, разговаривая о том, почему они выбрали именно такие рюкзаки, и обсуждая все «за» и «против» каждого. Кто-то принес колоду карт, и завязалась игра в покер. Грэг листал свой путеводитель, сидя на ближайшем ко мне конце стола, а я все стояла возле своего рюкзака, восхищенная его волшебной трансформацией. В карманах, которые прежде едва не разрывались, теперь образовались небольшие области пустого пространства.

— Ты теперь практически «Джарди-наци», — поддразнивая меня, проговорил Альберт, видя, как я пожираю взглядом свой рюкзак. — Это верные ученики Рэя Джардина[23], если вдруг не знаешь. У них совершенно особенные взгляды на то, сколько должен весить рюкзак.

— Это тот парень, о котором я тебе рассказывал, — вставил Грэг.

Я с умным видом кивнула, пытаясь скрыть свое невежество.

— Пойду подготовлюсь к ужину, — сказала я и двинулась к краю нашего палаточного городка. Я поставила палатку и заползла внутрь, растянувшись на своем спальном мешке, и лежала на нем, глядя на зеленый нейлоновый потолок, прислушиваясь к рокоту мужских голосов и периодическим взрывам смеха. Я собиралась в ресторан с шестерыми мужчинами — и мне было нечего надеть, кроме того, что уже было на мне: футболки поверх спортивного лифчика и шортов, под которыми ничего не было. Я вспомнила о свежей футболке из коробки с новыми припасами, села и натянула ее. Вся спинка той футболки, которую я носила, начиная с Мохаве, теперь приобрела буровато-желтый цвет от бесконечных купаний в поту. Я скатала ее в ком и сунула в угол палатки. Выброшу ее попозже, когда окажусь возле магазина. Единственной иной одеждой, которая у меня была, оставалась та, которую я взяла для холодной погоды. Я вспомнила о кулоне, который носила до тех пор, пока цепочка не стала нагреваться так, что терпеть ее на коже было невыносимо. Я отыскала его в зиплок-пакете, где хранила свои водительские права и деньги, и надела. Кулоном служила маленькая серьга из серебра и бирюзы, которая некогда принадлежала моей матери. Я потеряла вторую сережку, поэтому, вооружившись плоскогубцами с тонкими кончиками, превратила оставшуюся в кулон на тонкой серебряной цепочке. Я взяла его с собой потому, что сережка принадлежала моей матери; для меня было важно то, что она со мной. Но сейчас я была рада, что это украшение у меня есть, просто потому что чувствовала себя в нем красивее. Я пробежала пальцами по волосам, попытавшись придать им какую-то форму с помощью крохотной расчески, но в итоге сдалась и заправила их за уши.

Я прекрасно понимала, что могла с тем же успехом позволить себе выглядеть, пахнуть и чувствовать себя так, как я уже выглядела, пахла и чувствовала себя. В конце концов, я была, как выразился Эд, «единственной девушкой в лесу», в окружении целой компании мужчин. Я чувствовала, что в силу необходимости, находясь здесь, на маршруте, мне необходимо сексуально нейтрализовать мужчин, которых я встречала, стараясь по возможности быть «одной из них».

В обычной жизни я такой не была, никогда не взаимодействовала с мужчинами с тем ледяным равнодушием, которое подразумевает словосочетание «свой парень». Мне было не так легко это вынести, и я думала об этом, сидя в своей палатке, пока мужчины играли в карты. В конце концов, я всегда была девушкой, хорошо осведомленной о своих природных возможностях и полагавшейся на них. Подавление этих возможностей и способностей вызывало у меня какое-то мрачное покалывание в желудке. Быть своей среди парней означало, что я больше не могу быть женщиной, которой я в совершенстве научилась быть в среде мужчин. А ведь это была та самая версия меня самой, вкус которой я впервые почувствовала, когда была девочкой одиннадцати лет, когда ощутила тот щекочущий поток собственной силы, когда взрослые мужчины оборачивались, чтобы посмотреть на меня или присвистнуть, и говорили: «Эй, маленькая красотка» — совсем негромко, так что я едва могла расслышать. Это была та версия меня, на которую я делала ставки всю среднюю школу, моря себя голодом, чтобы похудеть, разыгрывая из себя хорошенькую дурочку, чтобы быть популярной и любимой. Та версия, которую я пестовала всю свою юность, примеривая на себя разные костюмы — земная девушка, девушка-панк, девушка-ковбой, девушка-бунтарка, пробивная сучка. Та самая, для которой за каждой парой эротичных сапожек, или сексуальной юбочкой, или пышным облаком волос скрывался неприметный люк, ведущий в обиталище наименее истинной версии меня.

Я собиралась в ресторан с шестерыми мужчинами — и мне было нечего надеть, кроме того, что уже было на мне: футболки поверх спортивного лифчика и шортов, под которыми ничего не было.

А теперь осталась только одна версия. На МТХ у меня не было никакого другого выбора, кроме как жить на нем полностью, показать мою чумазую рожицу всему широкому миру. Который — по крайней мере, пока — состоял всего из шести мужчин.

— Ше-ри-ил, — тихонько произнес голос Дуга совсем близко, на расстоянии пары десятков сантиметров. — Ты там?

— Ага, — отозвалась я.

— Мы собираемся на реку. Пойдем, потусуешься с нами.

— Ладно, — ответила я, против воли чувствуя себя польщенной. Когда я села, презерватив в моем заднем кармане издал тихий скрип. Я вынула его и засунула в аптечку первой помощи, выползла из палатки и пошла к реке.

Дуг, Том и Грэг бродили босиком в той мелкой заводи, в которой я умывалась несколько часов назад. За их спинами бушевали потоки воды, прыгая по камням размером с мою палатку. Я подумала о том снеге, с которым скоро встречусь, если пойду дальше — с ледорубом, которым я до сих пор не умела пользоваться, и белой лыжной палкой с хорошенькой розовенькой петелькой-темляком, которая досталась мне по чистой случайности. Я еще даже не начинала думать о том, что будет дальше на маршруте. Я только слушала и кивала, когда Эд рассказывал мне, что большинство туристов, которые проходили через Кеннеди-Медоуз за те три недели, что он стоял здесь лагерем, решали сойти с маршрута в этой точке из-за рекордных снежных завалов, сделавших тропу практически непроходимой на протяжении следующих 650–800 километров. Они ловили попутки и садились в автобусы, чтобы снова выйти на маршрут дальше к северу, у тех вершин, что пониже, сказал Эд. Некоторые намеревались позже летом сделать петлю, чтобы пройти тот участок, который пропустили; другие решали совсем пропустить его. Эд говорил, что некоторые завершили свой поход, как рассказывал мне раньше и Грэг, решив пытать счастья в другой, не такой рекордно снежный год. И лишь совсем немногие устремлялись вперед, полные решимости пробиться сквозь снег.

Быть своей среди парней означало, что я больше не могу быть женщиной, которой я в совершенстве научилась быть в среде мужчин.

Благодарная за то, что на ногах у меня дешевые сандалии, я осторожно пробралась по камням, выстилавшим речное ложе, к мужчинам. Вода была так холодна, что кости у меня ломило.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-11-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: