Но самым удручающим – помимо Статуи, к которой мы кругами да около подбираемся, – был тот несомненный факт, что все эти люди и существа были одним и тем же лицом.
И точно так же было несомненно, что это лицо, справедливо ли, несправедливо, было чрезвычайно уязвлено и разгневано.
Собственно, не будет преувеличением сказать, что подобного гнева Вселенная еще не видывала. То был гнев эпического размаха, жгучее, ослепительное пламя гнева, гнево-протуберанец, протянувшийся от края до края пространства и времени.
Свое наиболее полное воплощение этот гнев нашел в Статуе – главном экспонате этого музея кошмаров. То было скульптурное изображение Артура Дента. Причем весьма нелицеприятное. Пятьдесят футов в высоту – и в каждом дюйме из этих пятидесяти футов овеществлено ярое рвение оскорбить, высмеять, принизить. От крохотного прыщика на левой ноздре до мешковатого покроя халата – ни единого аспекта внешности Артура Дента скульптор не упустил, ни единой мелочи не преминул извратить и осмеять.
Артур был представлен в виде монстра, мерзкого, ненасытного, прожорливого великана, огнем, мечом и челюстями прокладывающего себе путь сквозь невинную Вселенную, которую олицетворяли его жертвы. Точнее, жертва, единая во многих лицах.
Каждая из тридцати рук, которыми снабдило Артура священное негодование скульптора, совершала свое, отдельное позорное деяние: одна разбивала череп кролику, другая давила муху, третья мяла в пальцах цветок, четвертая ловила в волосах блох… Что делают некоторые руки, Артур сначала даже и не понял.
Многочисленные ноги Статуи по большей части были заняты растаптыванием муравьев.
Закрыв руками лицо, Артур беспомощно замотал головой из стороны в сторону, сокрушаясь и дивясь безумным капризам мироздания.
Когда же он снова отвел руки от своих глаз, перед ним стоял тот самый не то человек, не то зверь – существо, в общем, – которое, если верить его словам, Артур и преследовал столь безжалостно из перерождения в перерождение.
– ХХХХХХррррррррфааааааааХХХХХХХХ! – молвил Аграджаг.
Он, то есть оно, то есть черт его знает что, походил на очень злобную, очень толстую, очень летучую мышь.
Переваливаясь с боку на бок, Аграджаг неспешно обошел вокруг Артура и ткнул ему в грудь своей кривой когтистой лапой.
– Послушайте… – запротестовал Артур.
– ХХХХХХррррррррфааааааааХХХХХХХХ! – привел свои аргументы Аграджаг, и Артур скрепя сердце согласился с ними на том основании, что несколько побаивался этого отвратительного пришельца с его неадекватной яростью и искалеченным телом.
Аграджаг был черный и пузатый, с морщинистой, точно старая шина, мордой.
Его перепончатые крылья походили на жалкие, изломанные ширмочки, но смотрелись куда более грозно, чем обычные мускулистые крылья здоровой летучей мыши. Должно быть, дело было в беспрецедентном упорстве, с каким дух Аграджага держался за жизнь наперекор всем бурям.
Раскрыв пасть, Аграджаг продемонстрировал поразительную коллекцию зубов.
Тут не нашлось бы двух одинаковых – все они, казалось, были позаимствованы у разных зверей, а на челюстях располагались под столь странными углами, что за Аграджага становилось страшно – складывалось впечатление, что если он вдруг решит что-то пожевать, то с первой же попытки откусит себе полморды и, возможно, глаз в придачу.
Каждый из трех его глаз был маленьким и налитым кровью, а на жизнь смотрел еще менее здраво, чем объевшаяся рыба с куста бузины.
– Я был на крикетном матче, – проревел он.
В данном контексте это заявление показалось столь фантастическим, что у Артура буквально перехватило дух.
– Да не в этом теле! – вскричало существо, срываясь на визг. – Не в этом! Это мое последнее тело. Мое последнее перерождение. Модель «Смерть-Артуру-Денту». Мой последний шанс. И черт возьми, сколько мне пришлось за этот шанс повоевать!
– Но…
– Я пошел на… – ревел Аграджаг, – на крикетный матч! У меня было слабое сердце, но что плохого, сказал я жене, может случиться со мной на крикетном матче? И вот сижу я спокойно на трибуне, смотрю игру, и что же?
Прямо передо мной словно из-под земли злокозненно появляются какие-то двое. И последнее, что невольно заметили мои глаза перед тем, как мое слабое сердце разорвалось, – это, что один из них – Артур Дент, а из его бороды торчит кроличья кость. И это совпадение?
– Да, – выдохнул Артур.
– Ах, совпаденьице? – завопило существо, болезненно всплеснув своими изломанными крыльями и слегка оцарапав себе правую щеку каким-то особенно кривым клыком. При ближайшем рассмотрении (до которого Артур предпочел бы не доводить дела), выяснилось, что вся морда Аграджага облеплена рваными полосками черного пластыря.
Артур нервно попятился. Схватился за бороду. В ужасе обнаружил в ней все ту же кроличью кость. Вырвал ее из бороды и отшвырнул подальше.
– Послушайте, – сказал он, – ведь это просто судьба над вами издевается. И надо мной. Над нами. Это чистая игра случая.
– Что ты, Дент, имеешь против меня? – прошипело существо, решительно ковыляя к нему.
– Ничего, – упорствовал Артур, – честно, ничего.
Аграджаг уставился на него круглыми, как пуговицы, глазами:
– Странная у тебя манера обращаться с теми, против кого ничего не имеешь. Только и делаешь, что их убиваешь. Я назвал бы это чрезвычайно оригинальным стилем социального взаимодействия. А еще я назвал бы это ложью!
– Но послушайте же, – не сдавался Артур, – мне очень стыдно. Это было ужасное недоразумение. Мне вообще-то пора. У вас есть часы? Мне нужно заняться спасением Вселенной. – С такими словами Артур все дальше пятился от Аграджага.
А Аграджаг следовал за ним.
– Однажды, – хрипел он, – однажды я решил капитулировать – больше не соваться в круг перерождений. Я хотел остаться в астрале. И что же?
Артур некрасиво замотал головой, выражая тем самым, что он не знает продолжения и знать не хочет. Он пятился бы и дальше, если б не уперся спиной в холодный черный камень, путем невообразимых геркулесовых усилий превращенный в гротесковое подобие его шлепанцев. Он покосился на свою собственную изуродованную сарказмом фигуру, что нависала над ним башней, гадая, каким загадочным делом занимается последняя из тридцати рук.
– И что же? Меня насильно выволокли назад в материальный мир, – продолжал Аграджаг, – в обличье растения, именуемого петуния. Причем в горшке. Это веселенькое и коротенькое перерождение началось с того, что горшок со мной оказался, безо всякой опоры, на высоте трехсот миль от поверхности весьма зловещей планеты. Не очень-то прочное положение для горшка с петунией, скажете вы. И будете правы. Это перерождение завершилось недолгое время спустя, тремястами милями ниже. Ударом о свежий труп кашалота, осмелюсь добавить. То был мой павший брат по духу.
Аграджаг воззрился на Артура с обновленной ненавистью.
– По дороге вниз, – прошипел он, – я невольно заметил белый звездолет. Нестерпимо помпезный. А в иллюминаторе этого помпезного звездолета – сытую рожу Артура Дента. СОВПАДЕНЬИЦЕ?!
– ДА! – завопил Артур.
Вновь покосившись на Статую, он сообразил, что загадочная рука в своей бессмысленной жестокости способствовала рождению горшка с петунией. Так просто и не догадаешься.
– Мне надо идти, – упорствовал Артур.
– Еще поспеешь уйти, – заявил Аграджаг, – только сперва я тебя убью. СПЕРВА.
– Вы знаете, лучше не надо, – стал объяснять Артур, взбираясь на гладкий мысок своего каменного шлепанца, – потому что я, понимаете ли, должен спасти Вселенную. Мне необходимо отыскать Серебряную Перекладину, вот в чем вся штука. А у покойника это вряд ли получится.
– Спасти Вселенную? – презрительно процедил Аграджаг. – Надо было раньше об этом думать, а не объявлять мне вендетту! Только один пример! Помнишь Бету Ставромулоса? Помнишь, как стоило тебе там появиться, и кто-то…
– Я в жизни там не был, – возразил Артур.
–…кто-то попытался тебя убить, а ты пригнулся. Как ты думаешь, кого поразила пуля? Ты что сказал?
– В жизни там не был, на этой Старо… Старму… – повторил Артур. – И не понимаю, о чем вы толкуете. Мне пора.
Аграджаг буквально обмер:
– Как это не был? Ты – виновник моей тамошней смерти, как и всех остальных. Меня, случайного прохожего… – И затрясся мелкой дрожью.
– Я вообще о таком месте не слышал, – настаивал Артур. – И никто никогда не пытался меня убить. То есть никто, кроме вас. Может, мне еще предстоит туда попасть?
Аграджаг стоял, медленно хлопая глазами, точно олицетворение застывшего ужаса перед логикой.
– Ты не был… и даже не знаешь, что такое Бета Ставромулоса… все еще не знаешь? – прошептал он.
– Нет, – сказал Артур, – я вообще в первый раз слышу, что есть такая. Безусловно, никогда там не был и не собираюсь.
– О, ты туда все равно попадешь, – пробормотал Аграджаг со слезами в голосе, – попадешь как миленький. О священный вакуум! – Заковыляв прочь, он с тоской оглядел стены своего колоссального Собора Ненависти. – Я залучил тебя сюда слишком рано! – И разрыдался, вопя сквозь плач: – Слишком рано, о вакуум и все его гады!
Внезапно Аграджаг встрепенулся и уставил на Артура свой злобный, исполненный ненависти глаз.
– Я все равно тебя убью! – взревел он. – Даже если это логически невероятно! Все равно попробую, вакуум меня заарктурь! Я взорву эту гору!
– взвизгнул он. – Посмотрим, Дент, как ты тогда запоешь!
Превозмогая боль во всем теле, он медленно заковылял к небольшому черному жертвенному алтарю. Теперь он вопил столь яростно, что действительно буквально раздирал свое лицо клыками.
Соскочив со своего шлепанца, Артур побежал наперерез полоумному… нет, на три четверти безумному… существу, чтобы задержать его.
Прыгнув на этого злосчастного нетопыря, он с силой толкнул его на алтарь.
Аграджаг издал новый вопль, засучил конечностями, уставил на Артура одичалые глаза.
– Знаешь, что ты натворил? – прохрипел он, борясь с болью. – Ты просто взял да убил меня опять. Что тебе от меня нужно? Кровушки выпить?
После недолгих конвульсий он задрожал всем телом, а потом обмяк, в последний миг нажав большую красную кнопку на алтаре.
Артура охватил панический ужас: вначале из-за совершенного убийства, а потом из-за того, что по коридорам разнесся деловитый вой сирен и звон колоколов. Видимо, то был сигнал тревоги. Артур закрутил головой, озирая помещение.
Похоже, выйти можно было лишь через дверь, в которую он вошел. Стремглав он понесся к ней, отшвырнув свою противную сумку из искусственного леопарда.
Не помня себя, Артур мчался наудачу по лабиринту, то и дело шарахаясь от безумных воплей клаксонов и сирен, мигающих и переливающихся светильников.
И вдруг, завернув за очередной угол, он увидел прямо перед собой свет.
Этот свет не мерцал и не переливался. То было солнце.
Хотя выше было сказано, что из всех жителей нашей Галактики лишь земляне додумались сделать из истории Криккита игру (крикет), чем немало уронили себя в глазах общественного мнения, это замечание относится лишь к нашей Галактике, более того, лишь к нашему трехмерному миру. В квазимногомерных мирах (то есть превзошедших наш по количеству измерений) никакое развлечение не считается зазорным. И уже биллионы лет, или как там у них подобный срок называется, тамошние жители играют в своеобразную игру, именуемую броккийским ультра-крикетом.
«Будем смотреть на вещи прямо: это грязная игра (сообщает по этому поводу „Путеводитель“), но всякий, кто бывал в квазимногомерных мирах, знает, что народ там тоже грязный и дикий, истые язычники, по которым ядерные заряды плачут. На счастье квазимногомерцев и к нашему сожалению, никто еще не изобрел способа запускать крылатые ракеты под прямым углом к реальности».
Вот еще одно доказательство того факта, что редколлегия «Путеводителя» готова нанять любого случайного человека, который не постесняется зайти без приглашения и тут же засесть за компиляторство и плагиаторство. Особенно если этот самый случайный человек зайдет в редакцию днем, когда большинство штатных сотрудников отсутствуют.
Сделаем, кстати, фундаментальное заявление:
История «Путеводителя „Автостопом по Галактике“ – это целая эпопея об идеализме и борьбе, отчаянии и рвении, успехах и провалах, а также беспрецедентно долгих обеденных перерывах.
Сведения о младенчестве «Путеводителя», наряду с основным корпусом его финансовых документов, ныне потеряны во мгле времен.
Другие весьма занимательные гипотезы о местонахождении этих утерянных сокровищ будут приведены несколько ниже.
Однако почти во всех дошедших до нас сказаниях упоминается редактор-основатель Брыссер Фруутмыс.
С их слов, Брыссер Фруутмыс основал «Путеводитель», сформулировал фундаментальные принципы этого издания (а именно идеализм и честность) и вылетел в трубу.
Засим последовали долгие годы нищенского существования и поисков себя: Брыссер то бросался за советом к друзьям, то сидел в темных комнатах – на полу телом, в противозаконном состоянии сознания – душой, подумывал о том и о сем, раскидывал мозгами и поигрывал мускулами… пока судьба не свела его с монахами вундрунского Ордена Святого Обеда (они проповедуют, что день жизни человека может служить символом его духовной жизни; а поскольку серединой, кульминацией дня является обед, то Обед следует: а) рассматривать как средоточие духовной жизни человека и б) вкушать в наиуютнейших ресторанах).
Вдохновленный этой встречей, Брыссер заново основал «Путеводитель», заново сформулировал фундаментальные принципы идеализма и честности, а также адрес, по которому их следует незамедлительно послать, и привел «Путеводитель» к его первому великому коммерческому успеху.
Также он начал развивать концепцию того самого общередакционного обеденного перерыва, которой впоследствии было суждено сыграть ключевую роль в истории «Путеводителя», ибо это означало, что основной массив работы выполнялся руками безвестных прохожих, которые, забредая днем в пустынные кабинеты, обнаруживали какое-нибудь стоящее задание.
Вскоре после этого «Путеводитель» перешел в руки издательского дома «Мегадодо» с Беты Малой Медведицы, что обеспечило издание очень солидной финансовой базой и позволило четвертому редактору. Лигу Лури-Младшему, расширить обеденные перерывы до столь грандиозных масштабов, что на их фоне все усилия нынешних редакторов с их практикой проводить благотворительные обеденные перерывы на деньги спонсоров кажутся какими-то жалкими сандвичами.
Собственно, Лиг так и не подал формального прошения об отставке с редакторского поста – просто однажды поздно утром он покинул редакцию и больше не вернулся. Хотя с того момента миновало уже столетие с гаком, широкие массы сотрудников «Путеводителя» еще питают романтическую надежду, что он всего лишь отправился за круассанами и еще вернется, чтобы добросовестно поработать до вечера.
И потому все главные редакторы после Лига Лури-Младшего именуются «И.О. Главного редактора», а стол Лига сохраняется в том же виде, каким он его оставил. Прибавилась лишь маленькая табличка: «Лиг Лури-Мл., редактор. Пропал без вести. Вероятно, обедает».
Некоторые злые и корыстные языки намекают, что Лиг действительно погиб, а уложил его в могилу первый смелый эксперимент «Путеводителя» в области альтернативной бухгалтерии. Знают об этом немногие, да и те держат язык за зубами. А всякий, кто просто обращает внимание на любопытное, ровно-ничего-не-означающее, чистой-воды-совпадение в истории бухгалтерии «Путеводителя» (а именно, что на какую бы планету этот отдел ни переносили, очень скоро эта планета гибла в огне войны или от какого-то стихийного бедствия), рискует попасть под суд за клевету.
Хоть и не к месту, упомянем, что в последние два-три дня перед уничтожением планеты Земля в связи со строительством нового гиперпространственного экспресс-маршрута резко подскочило количество замеченных НЛО – как над крикетной площадкой «Лордз» в лондонском районе Сент-Джон Вуд, так и над Гластонбери, что в Сомерсете.
Гластонбери с давних пор ассоциируется с легендами о древних королях, колдовстве, лечении бородавок и эльфийских кругах на земле. Это-то место и было избрано для нового помещения отдела финансовой документации «Путеводителя по Галактике». Более того, вся документация за последнее десятилетие была перемещена в волшебный холм за городской окраиной за считанные часы до появления вагонов.
Однако все эти странные, необъяснимые факты и события меркнут перед странностью и необъяснимостью правил игры в броккийский ультра-крикет, бытующих в квазимногомерных мирах. Полный свод правил и установлений столь массивен и сложен, что первая же попытка собрать их в одной книге потерпела фиаско: сколлапсировав под собственной тяжестью, правила образовали Черную Дыру.
И все же изложим вкратце главные принципы:
ПРАВИЛО ПЕРВОЕ. Отрастите как минимум три добавочных ноги. Особой пользы от них не будет, но публику позабавите.
ПРАВИЛО ВТОРОЕ. Найдите одного хорошего игрока в броккийский ультра-крикет. Сделайте с него несколько клонов. Так вы избежите тягомотной возни с отбором и тренировками.
ПРАВИЛО ТРЕТЬЕ. Поместите свою команду и команду противника на большое поле и окружите их высокой глухой стеной.
Смысл этого правила таков: хотя ультра-крикет весьма зрелищный вид спорта, но публике, которая отчаялась что-либо разглядеть, невольно начинает казаться, что происходящее вне поля ее зрения куда занимательнее, чем на самом деле. Разве сравнить ощущения очевидцев очередного банального матча с воодушевлением толпы, воображающей себе, что она прозевала величайшее в истории спорта событие?
ПРАВИЛО ЧЕТВЕРТОЕ. Перебросьте через стену разнообразные спортивные принадлежности. Сгодится все: крикетные биты, баскеткубные весла, теннисные ружья – короче, любая вещь, которой можно размахнуться.
ПРАВИЛО ПЯТОЕ. Тут игрокам следует пуститься во все тяжкие изо всех сил, используя любые принадлежности, которые они сумеют вырвать у других. Как только один игрок «салит» другого, ему следует немедленно отбежать на безопасное расстояние и извиниться.
Извинения должны быть четкими, искренними. Для вящей ясности и аргументированности их следует произносить в мегафон.
ПРАВИЛО ШЕСТОЕ. Командой-победительницей считается команда, которая победит первой.
Забавно, что чем больше растет популярность этой игры в квазимногомерных мирах, тем реже проводятся сами матчи, ибо к нынешнему времени большинство команд находится в состоянии постоянной войны друг с другом из-за разных взглядов на интерпретацию правил. И это только к лучшему – по большому счету, нормальная добрая война приносит куда меньший урон психике игроков, чем затяжной матч в броккийский ультра-крикет.
Быстрее стрелы, отчаяннее зайца, пыхтя паровозом, бежал Артур вниз по горному склону. И вдруг ощутил, что все массивное тело горы чуть-чуть шевельнулось под его ногами.
Грохот.
Рев.
Скалы слегка затряслись. В затылок Артуру дохнуло жаром. Безумный испуг придал ему новые силы. Почва начала оползать, и Артуру впервые открылась вся образная сила словечка «оползень». Оно всегда казалось ему просто словом, но теперь он с ужасом осознал, как это странно, когда земля о-полза-ет. Именно это она и делала, оползала, неся на себе Артура. Его чуть не стошнило от страха и тряски. Почва оползала, гора многоголосо гудносила, Артур поскользнулся, упал, встал, опять поскользнулся, побежал. Сверху сходила лавина.
Камушки, за ними – камни, за ними – валуны неслись мимо него, точно неуклюжие щенята, только гораздо, гораздо крупнее, намного, намного массивнее и тверже щенят. Один удар в висок – верная смерть. Глаза Артура плясали в своих орбитах, гонясь взглядом за камнями, ноги Артура плясали на пляшущей земле. Он бежал, и ему казалось, что бег – ужасная, вгоняющая в пот болезнь. Его сердце колотилось в такт окрестному геологическому безумию.
И сколько Артур ни напоминал себе о прочной логической гарантии своей безопасности – а именно о том факте, что ему суждено выйти из переделки живым, раз в будущем ему уготован очередной эпизод саги нечаянных гонений на Аграджага, – нервы не сдавались на уговоры. Он бежал в смертельном ужасе, со смертельным ужасом, по смертельному ужасу и сквозь смертельный ужас, причем ужас сидел у него на шее и ужасом погонял.
Внезапно он опять запнулся обо что-то ногой и по инерции полетел под гору. И буквально перед самым мигом столкновения с землей увидел прямо перед своим носом небольшой синий портплед. Тот самый – это Артур помнил точно, – который так и не вернулся к нему из недр багажного отделения Афинского аэропорта лет десять назад по Артуровому физическому времени. Артур страшно удивился – и, великолепнейшим образом промахнувшись мимо земли, завис в воздухе. В голове у него заиграла музыка.
Артур летел, точно птица, ни больше и ни меньше. Он обалдело оглядел свое тело – но сомнений не было. Да, он летает! Ни один из его членов не соприкасался с землей – собственно, даже не был близок к этому. Самым натуральным образом он парил в воздухе, а вокруг свистели камушки, камни и валуны.
Теперь они не были ему страшны. Удивленно щурясь от того, как просто все оказалось, он позволял ветру поднимать себя все выше и выше, оставляя свистящие стаи валунов далеко внизу.
Артур с изрядным любопытством поглядел на землю. Между ним и трясущейся горой теперь была примерно тридцатифутовая толща пустого воздуха – пустого, если не считать валунов, которые взлетали вверх и тут же валились обратно, в железные объятия закона тяготения. Того самого закона, который, похоже, ни с того ни с сего решил дать Артуру отпуск.
Почти сразу же Артур с интуитивной ясностью, характерной для советов инстинкта самосохранения, осознал, что в этот момент о тяготениях задумываться вредно – а не то этот самый Ньютонов закон сердито поднимет голову и поинтересуется: «Ты что это там выделываешь?» И все – пиши пропало!
Поэтому Артур задумался о тюльпанах. Что было сложно, но сил Артур не жалел. Он принялся воображать себе тюльпаны, обворожительную упругость их выпуклых донец, их бесчисленные сорта и невообразимые расцветки, попытался вычислить, какой процент от общей численности тюльпанов на Земле растет, то есть рос во время оно, не дальше мили от какой-либо ветряной мельницы. Вскоре эта тема ему опасно прискучила, и он ощутил, как воздушная опора выскальзывает из-под него, заметил, что его сносит к свистящим стаям валунов, о которых он столь мужественно старался не думать. Тогда Артур задумался об Афинском аэропорте, на чем выиграл целых пять минут увлеченного негодования – после чего ошарашенно заметил, что воспарил аж на двести ярдов.
Он задумался было, как теперь попасть обратно, но тут же сам себя одернул и решил оценить свое положение с объективной точки зрения.
Он летел. Ну и что из этого следует? Он вновь поглядел вниз, на землю. Покосился вскользь, лениво. От его взгляда не укрылись два обстоятельства. Первое – катастрофа, похоже, истощила свои силы. Невдалеке от вершины теперь зиял кратер, видимо, в том месте, где порода, просев, засыпала гигантский собор-пещеру, статую его самого и жалкое искалеченное тело Аграджага.
Другим обстоятельством был его портплед – тот самый, который он утратил в Афинском аэропорту. Портплед спокойненько стоял себе на ровном месте, в окружении утомленных валунов, но явно невредимый. Как так вышло, Артур ума не мог приложить, но эта загадка меркла перед величайшей тайной самого присутствия сумки в этом месте, которая вообще была Артуру не по зубам. Факт тот, что портплед был здесь. А противная сумка из липового леопарда словно в воду канула, что было только к лучшему, хоть и не более понятно.
Артур осознал, что портплед придется подобрать. Как ни крути, он парил на высоте двухсот ярдов над поверхностью чужой, даже неизвестной ему по имени планеты. Разве можно было спокойно смотреть на этот крохотный кусочек его былой жизни, жалобно сидящий посреди голых камней – далеко-далеко от останков его дома, развеянных космическими ветрами.
Кроме того, как сообразил Артур, внутри сумки, если ее содержимое осталось в неприкосновенности, вполне могла оказаться жестяная банка с греческим оливковым маслом – ныне единственная подобная банка во Вселенной.
Медленно, опасливо, дюйм за дюймом, он начал пробираться вниз, тихо переваливаясь с боку на бок, точно нервный бумажный листок.
Получалось ловко. Артур был доволен. Воздух держал его, но не слишком назойливо. Две минуты спустя он завис в каких-то двух футах над портпледом и мучался тяжкой думой. Легко паря и – как только мог осторожно – морща лоб.
Удержит ли он сумку, если подберет ее? Вдруг перегрузка притянет его к земле?
А вдруг одно только прикосновение к наземному предмету внезапно разрядит ту незнаемую магическую энергию, что держит его в воздухе?
Может, лучше не испытывать судьбу и на несколько минут спуститься на прочную землю?
Но удастся ли ему взлететь еще хоть раз?
Позволив себе сознательно насладиться ощущением полета, Артур обнаружил, что оно несказанно чудесно. Разве можно было добровольно отказаться от этого тихого восторга? Тем более, возможно, навеки? С этой тревогой в сердце он чуточку вознесся вверх – просто на пробу, чтобы ощутить удивительную нетрудность этого движения. Полежал на воздухе, покачался. Попробовал спикировать.
Оказалось, что пике – это класс! Вытянув перед собой руки, с развевающимися волосами, он нырнул вниз, проехался на животе по воздушной глади футах в двух от земли и, как на качелях, взлетел обратно ввысь, сам себя подхватил – вот просто взял да и подхватил. Так и завис.
Здорово.
Вот таким манером и следует подхватить с земли сумку, сообразил он. Он опишет петлю над землей, подхватит в перигее этой петли сумку и выскочит с грузом обратно наверх. Он был уверен в успехе.
Артур описал в воздухе несколько пробных петель. С каждым разом получалось все лучше. Ощущение ветра в лицо, упругое покачивание тела, свист воздуха о кожу – все это, взятое воедино, пьянило сердце как ни разу со времени, со времени… – да с самого мига его рождения, казалось Артуру. Он парил, лежа на ветерке, и разглядывал ландшафт – как выяснилось, не очень-то приятный на вид. Этакая искореженная пустошь. Артур решил, что и смотреть на нее не будет. Просто подхватит сумку и… впрочем, он еще не знал, что будет делать после воссоединения с сумкой. Он рассудил, что слетает за ней, а там уж будет видно.
Прикинув свое положение относительно ветра, он ринулся ему наперерез и развернулся. Он парил на своем теле. Хотя Артуру неоткуда было об этом узнать, его тело плавно уйломикивало.
Он поднырнул под воздушный поток – и вошел в пике.
Воздух расступился перед ним. Он несся, точно молния. Земля растерянно покачнулась, собралась с мыслями и плавно приподнялась ему навстречу, услужливо, словно на блюдечке, подставляя сумку с изломанными пластиковыми ручками, задранными вверх.
На полдороге вниз Артур чуть не попал в беду – он внезапно усомнился в своих способностях к воздушной акробатике и едва не оказался прав, но вовремя опомнился. Артур пронесся на бреющем над землей, ловко просунул руку в ручки сумки, начал взбираться обратно ввысь, не сдюжил… и внезапно грохнулся на каменистую землю. Весь дрожа, весь в синяках и шишках.
Тут же неуклюже вскочил и поковылял, сам не зная куда, повесив голову, сокрушенно размахивая сумкой.
Его ноги тяжело притягивало к земле, как было всегда. Собственное тело казалось ему громоздким мешком с картошкой, который вперевалочку тащился по земле, а на душу словно вывалили вагон свинца.
Артур еле тащился, борясь с головной болью. Перед глазами все плыло. Он попытался перейти на бег, но коленки подгибались. Оступившись, он упал навзничь… и в этот самый момент вспомнил, что в сумке находится не только жестянка оливкового масла, но и несколько бутылок рецины из магазина «дьюти-фри». В приятном изумлении от этого открытия он лишь спустя десять секунд заметил, что опять взлетел.
Артур разразился воплем облегчения, восторга и чистого физического наслаждения. Он принялся выделывать в небе петли, бочки, колеса и перевороты. Весело оседлав восходящий поток воздуха, он стал инспектировать содержимое портпледа. Он чувствовал себя точь-в-точь как те ангелы во время их знаменитого танца на булавочной головке, когда философы тщетно пытались их сосчитать. Он расхохотался счастливым смехом, обнаружив, что в сумке нашлись и оливковое масло, и рецина, а также разбитые солнечные очки, пересыпанные песком плавки, несколько измятых открыток с видами Санторини, неказистое, но большое полотенце, горстка красивых камней и другая горстка – клочков бумаги с адресами людей, которых он никогда больше не увидит (о чем Артур подумал с огромным облегчением, хотя ценой этого облегчения была гибель Земли). Камни он выбросил, очки нацепил на нос, а клочки бумаги развеял по ветру.
Спустя десять минут, когда Артур праздно дрейфовал сквозь облако, крупная, крайне предосудительная вечеринка подкралась к нему сзади и пнула его пониже спины.
Самая долгая и разрушительная вечеринка в истории Галактики длится уже четвертое поколение, но никто из гостей не выказывает ни малейшего желания уйти. Правда, один субъект покосился на часы, но за прошедшие с этого мига одиннадцать лет его инициатива так и не была подхвачена.
Беспорядок там беспрецедентный: пока сам не увидишь, не поверишь – но если у вас нет никакой особенной необходимости проверить это заявление собственными глазами, то лучше и не ходите смотреть – любоваться там нечем.