Шарко, Жан-Батист
Жан-Батист Огюст Этьенн Шарко (фр. Jean-Baptiste Etienne Auguste Charcot; 15 июля 1867, Нёйи-сюр-Сен — 16 сентября 1936) — французский полярный исследователь, океанограф, медик и спортсмен. Сын известного врача-психиатра Жана Мартена Шарко.
В 1888 году Шарко служил фельдшером в подразделении альпийских стрелков.
Биография
По окончании школы и вплоть до смерти своего отца в 1893 году Шарко-младший много ассистировал ему в его медицинской работе, объехал множество стран (в том числе побывал и в России). В 1895 году он защитил диссертацию доктора медицины «Прогрессирующая мышечная дистрофия». Одновременно Шарко много занимался спортом и в 1894 году стал чемпионом Франции по регби в составе клуба «Стад Франсе». В 1896 году Шарко женился на Жанне Гюго, внучке Виктора Гюго после того, как она развелась с Леоном Доде.
В 1892 году Шарко приобрёл свою первую яхту и затем постепенно наращивал габариты парусных судов под своим началом и опыт руководства ими. В 1901 г. он провёл ряд океанографических исследований в окрестностях Гебридских, Шетландских и Фарерских островов, в 1902 году получил звание морского офицера и доплыл до Исландии и острова Ян-Майен.
В 1900 году Шарко принял участие в летних Олимпийских играх 1900 среди лодок водоизмещением до 0,5 тонн в парусном спорте на лодке «Quand-Même ». Совестно с Робертом Линзелье и ещё двумя участниками он пришёл в обоих гонках вторым и дважды выиграл серебряные медали.
Шхуна «Француз»
В 1903 году Шарко возглавил французскую антарктическую экспедицию на трёхмачтовой шхуне «Француз» (фр. Français). Экспедиция продлилась около двух лет, Шарко исследовал и описал около 1000 километров береговой линии (помимо прочего, он дал название морю Беллинсгаузена) и привёз 75 ящиков описаний и экспонатов для парижского Музея естественной истории. По возвращении во Францию Шарко развёлся с женой.
В 1908—1910 годах Шарко провёл вторую антарктическую экспедицию, в ходе которой, помимо всего прочего, открыл остров Шарко (около 630 км², в 80 км от Земли Александра I), названный им в честь своего отца, а также обнаружил шестилучевую губку Scolymastra joubini, самый долгоживущий организм в животном мире (до 10 тыс. лет).
С началом Первой мировой войны Шарко первоначально служил в морском госпитале в Шербуре, но уже в 1915 году получил под командование противолодочный корабль (сперва британский, поскольку Франция не располагала своими, а затем французский, когда таковой был построен) и до конца войны занимался противолодочной обороной у берегов Бретани и Нормандии, был награждён орденами Франции и Великобритании.
По окончании войны в 1918—1925 годах Шарко занимался литологическими исследованиями в европейских морях и прилегающих районах Атлантики, затем изучал восточное побережье Гренландии, в 1928 году участвовал в поисках пропавшей экспедиции Руаля Амундсена, в 1934—1936 годах вновь работал в Гренландии, занимаясь подготовкой материалов для экспедиции Поля Эмиля Виктора вглубь острова. При возвращении из Гренландии корабль Шарко, называвшийся «Почему бы нет?» (фр. Pourquoi-Pas?), попал в бурю и затонул недалеко от Исландии, спасся лишь один матрос. Жан-Батист Шарко трагически погибший в море, 12 октября был погребён на парижском кладбище Монмартр.
Именем Шарко названы пролив и гора в архипелаге Кергелен. В 1952 году был открыт памятник Жану Батисту Шарко в Рейкьявике.
Отрывок, характеризующий Шарко, Жан-Батист
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата.Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.