логос - действенность мышления

Вот на что разбивается этот логос: на логические правила и на законы природы, или онтологические правила. А что такое онтологические правила, или законы? Это законы идеальных объектов.

Вот я вам рассказываю что-то — не исходя из ситуации, а у меня есть некоторые модельки: скажем, начитался я разных книг по поводу теории организации, управления и т.д. Вот я рисую схемы, пишу что-то на доске. Фактически, я стою в особой позиции — из ситуации я вышел. И то, что у меня на доске и во всех моих записочках в тетради, я перевожу из мира логоса в текст и рассказываю вам не про реальное управление у вас на строительстве, а про вот эти схемы, модели организации, управления и руководства на фирмах или еще где-то. А что делаете вы? Вы, естественно, начинаете прикладывать к тому, что у вас в вашей рефлексии, в вашем опыте зафиксировано. И за счет этой работы мы все время проделываем важнейшую для человеческой мысли деятельность: мы на реальность накладываем наши мыслительные схемы идеальных объектов.

Я, следовательно, ввожу новое понятие. Мир мыследеятельности, нашей практической деятельности — это у меня реальность, реальный мир нашей деятельности, нашей работы, наших взаимоотношений. А мир мышления — это действительность, идеальный мир. И за счет коммуникации, а потом в свернутом виде за счет соединения чистого мышления с мыследеятельностью человек все время живет в этих двух мирах: в мире реальном и в мире идеальном.

Мир идеальный — это мир науки, и обратно: мир науки — это мир идеальный, идеальных сущностей. На этом она сложилась, этим она живет, это она развивает. И в этом нет ничего плохого, наоборот, появляется мощное средство анализа. Анализа реальности. Потому что одна и та же реальность отображается в разных идеальных мыслительных схемах в зависимости от того, каким языком мы пользуемся и какие системы знаний и понятий мы применяем. Мы, таким образом, начинаем на нее как бы с разных сторон смотреть.

Теперь мы можем сказать, что идеальное — это одно, а реальное — это совсем другое. Кстати, понимать это надо очень четко. Наука не да-ет нам законы жизни реального объекта. Вообще наука к реальным объектам не имеет отношения. Наука начинается с определенной идеализации. Провести идеализацию — это значит суметь из реальности нечто вытащить и перебросить в действительность мышле-ния.

Значит, вот этот подъем, подъем из реальности в действительность мышления, предполагает всегда большую смелость. Надо суметь освободиться от массы вещей и написать некий закон.

Так вот смотрите: мы можем делать это не на бумаге, а в уме, но мы представляем себе, как мы делали бы это на бумаге. Значит, дело не в том, где я это делаю: на бумаге или в уме. Дело в том, по каким законам я это делаю — по логическим или нет. Ведь что такое логические зако-ны? Это правила нашей работы со знаками, я все время их так ввожу. Правила образования и преобразования знаков. Теперь уже неважно, уперлись вы в доску или мысленно это делаете. Когда вы в уме считае-те, то перед вами как бы доска стоит. Важно, что вы работаете по логическим правилам.

В психологических опытах прикрепляют испытуемому на горло чувствительные аппараты, которые фиксируют нам его речь: он говорит, хотя этого не чувствует и «молчит». На мышлении тяготеет проклятие языка. Мы прогова­риваем. Если человека чуть вывести из нормального состояния, он начнет все свои мысли проговаривать вслух.

Лекция 6

оказывается, что мы с вами все время живем как бы в системе зеркал. А именно: то, что происходит в наших реальных взаимодействиях, особым образом отображается на ортогональную плоскость действительности мышления и находит там какое-то представление.

Почему я называю эту мыслительную деятельность ортогональной? Что я этим хочу сказать? Проекция из ортогональной плоскости всегда есть нуль. Это означает, что мы не можем прямо и непосредственно проецировать мыслительную действительность в реальность. Или, попросту говоря, все то, что у нас в нашем мышлении, есть фикции. Этому ничто в реальности не соответствует, если мы производим процедуру прямого проецирования. Поэтому нужны очень сложные опосредованные процедуры переноса из действительности мышления в реальность. И вот то, что мы с вами привыкли называть проектированием, есть такие процедуры.

человек реализует и материализует свою мысль через проект. И он строит реальный мир соответственно своим идеальным схемам. Маркс

Двадцать два года назад я занимался исследованием дет­ских учебных задач. Там была такая проблема. Есть прямые арифметические задачи: на дереве сидело пять птичек, прилетело шесть, сколько стало всего? Эти задачи дети решают легко и быстро. А косвенные задачки: на дереве сидели птички, прилетело еще шесть, стало одиннадцать, сколько было вначале? — дети почему-то решают с трудом. И вот методисты, педагоги, психологи — все ломают голову. А оказалось, что все очень просто. Их учили так: если у тебя птички прилетали, надо складывать, а если улетали, то надо вычитать. Их так учат, а потом дают им косвенную задачку. А у ребенка — правило, которому он доверяет: птички прилетают, надо прибавлять. Вот он и тут пытается: шесть плюс одиннадцать — семнадцать. Ерунда получается!

А вот дошкольники легко решают эту задачу, работая на палочках. Они складывать и вычитать не умеют. Они выкладывают палочки.

Прямую задачку ясно как решать: выложить столько палочек, сколько птичек сидело, потом добавить, сколько прилетело, и пересчитать.

Косвенную задачу дошкольник решает так же. Говорят: сидели птички — он выкладывает четыре палочки. Ему говорят: мы же не знаем, сколько сидело. Он говорит: неважно, пусть пока эти палочки полежат, а потом мы выясним, сколько должно быть.

Значит, дети, фактически, кладут Х: они кладут четыре палочки, но при этом твердо знают, что это неопределенное количество. Так делают маленькие дети, еще не заученные в школе.

Человек выступает все время в этих двух ипостасях, двух планах существования — как носитель места и как его наполнение. Как индивид-место и как индивид-личность.

 

Проблема возникает тогда, когда два человека говорят противоположные вещи и оба правы. Вот тогда впервые возникает проблема.

И вот эту нашу ситуацию мы сейчас проблематизируем. Что это значит? Мы скажем, что и тот, который сказал, что должна быть одна система, прав, и тот, который сказал, что нет и не может быть одной системы, а должно быть много независимых систем, тоже в такой же мере прав. И тот, который сказал, что и то верно, и другое верно, тоже прав. И если я скажу, что и то неверно, и другое неверно, то я тоже буду прав. Вот тогда впервые и возникает проблема, которая требует каких-то изменений и трансформации понятий. Это я забегаю вперед: уже к программе развития.

Смотрите, какой здесь ход: когда мы зафиксировали два исключающих друг друга высказывания, причем доказали, что оба правильны, у нас получается парадокс, или, как говорили древние, апория, антиномия, т.е. два взаимоисключающих утверждения.

Тогда надо перестать смотреть на объект и исследовать объект, а обратиться к средствам своего анализа, видоизменить и трансформировать понятия. И только изменив все это, можно найти правильные характеристики и оценки объекта, снять парадокс и разрешить проблему. Решение проблемы состоит в конструировании новых, более точных и более адекватных понятий. Но для этого надо еще выйти на про-блему. Значит, проблема возникает не тогда, когда один сказал правильно, а другой сказал неправильно, а когда оба исключающих друг друга положения правильны, и тогда нам нужно искать новые средства представления объекта.

Тайна состоит в том, что если вам нечто удалось привести к парадоксу, это значит, что вы открыли проблему, нашли в системе понятий слабое место.

И люди, которые строят парадоксы, автоматически становятся великими учеными. Если вам удалось построить такие взаимоисключающие суждения, то это значит, что вы в системе понятий нашли прореху по отношению к объекту. Иначе говоря, вы нашли контрпример для наших понятий.

 

Мы создаем место за счет концентрации наших социальных отношений.

Лекция 7

Мы должны делать ее вот этим составом и с помощью тех знаний и способностей, которые имеются.

Я очень люблю одну байку. Она грубоватая, но рельефная. В США есть знаменитая школа для дебилов… Это очень интересная школа, потому что за 20 лет ее работы 44 или 46% ее выпускников оказались знаменитыми изобретателями, профессорами американских университетов, конструкторами, и даже два лауреата Нобелевской премии вышло оттуда. Вспомните кино времен нашего с вами детства — «Дети капитана Гранта». Есть там такой персонаж Паганель, знаменитый член многих научных обществ, географ, энтомолог, который так погружался в свои проблемы, что ничего не видел вокруг. Очень часто психологи путают сосредоточенность со слабоумием — отсюда этот эффект.

Так вот, пришла в эту школу учительница, которая начиталась ра-бот о дидактической функции наглядных пособий и считала, что надо учить на наглядных пособиях. А проходили они в этот момент задачку на сложение: «3+5». И она принесла три яблока и еще пять яблок, вы-ложила их на стол и говорит: «Дети, вот вы видите здесь — раз-два-три — три яблока, а здесь вот — раз-два-три-четыре-пять — пять яблок. Вот я их соединяю, сколько получится всего яблок?» Дети пялятся на яблоки, слюни у них текут, но задачи не понимают. Второй день проходит, третий — рекорд: в таком классе обычно за день это проходили. Она приходит в учительскую, жалуется, что вот-де она применяет новые методы, наглядно все, а результата нет. И вот на пятый день с задней парты тянется рука, и ученик говорит: «Мэм, я теперь понял: эти яблоки, которые вы выложили на стол, не настоящие — это яблоки из задачи». — «Да, а что?» — «Ну тогда, мэм, совсем другое дело». И с этого момента, когда класс понял, что это не настоящие яблоки, а яблоки из задачи, все моментально пошло. Почему? Когда вы кладете реальные яблоки — что с ними надо делать? Их надо есть. А чтобы считать, нужны рисуночки.

У нас в педагогической науке до сих пор этого не могут понять, хо-тя есть прекраснейшие экспериментальные школы, например знаменитая школа В.В.Давыдова, где дети с первого класса осваивают алгебру, геометрию, во втором классе — дифференциальное и интегральное ис-числение, причем запросто это берут. А по всей стране по-прежнему приносят наглядные пособия и начинают считать пирожки, карандаши, потом их умножают, потом возводят в степень. Нужно работать совер-шенно иначе.

 

— Нам хотелось бы думать по-иному, но, к сожалению, обстоятельства заставляют нас думать именно так.

Почему же «обстоятельства», когда все наоборот. Ведь если вы по-нимаете, что все дело в коллективе, в отношениях между людьми, что вы должны устанавливать определенные отношения и организовывать мыслительную работу, если вы это понимаете, то это и есть то, что должно обсуждаться.

Давайте посмотрим на вашу обычную реакцию. Вот не выполняют-ся планы жилищного строительства. Кто виноват? Дядя, ЦК, Госплан или еще кто-то.

А что говорю я? В чем состоит моя позиция? Я говорю: мы винова-ты. Мы все виноваты, поскольку мы не умеем организовывать взаимо-отношения друг с другом. Мы не умеем организовывать простые ситуа-ции, когда в группе семь человек. Мы не знаем, как самоорганизоваться и как распределить работу.

И уж чтобы вам совсем стало скучно, я говорю: задача-то была дана реальная — разработать программу развития. Она не театрализованная, она абсолютно обычная, стандартная, та самая, которую должны выполнять руководители и управляющие. Поэтому если мне говорят: «Мы не знаем, как разрабатывать программу развития», — то мне все понятно. Нет никакого опыта и никакой практики работы по управлению. Потому что разработка программы развития есть основной момент управления. И если этого нет, то нет и никакого управления.

Все организации, которые пишут нормативные документы, так же как и те организации, которые руководят этим ИПК, т.е. системой повышения квалификации, исходят из того, что вы никакой управляющей работы выполнять не можете. И поэтому подменяют работу по реальному управлению, организации и руководству работой по исполнению нормативных документов, по реализации нор­мативных документов.

Считается, что вы не можете осуществлять организацию и управление, что нет грамотных людей на местах, что вы не можете составлять сетевые графики, не владеете этим методом, — и вам дают вместо этого календарный план, от которого вы не должны отклоняться. Но ведь вышестоящие начальники оказались правы, говорю я. Потому что как только вас поставили в конкретную ситуацию и сказали: давайте разрабатывать программу развития, вот вам две недели на первые шаги, так выясняется, что вам непонятно, что делать, и что соответствующих оргуправленческих знаний у вас нет.

Планирование как таковое нужно для того, чтобы овладеть хаотически меняющимся множеством.

И точно так же — управление. Если есть норма, составлен график и запрещены отклонения от графика, то вам уп­равление больше не нужно. Но только никогда не бывает, чтобы не было отклонений от графика, конечно, он всегда нарушается. Управление нужно не для того, чтобы приводить все к графику, а чтобы держать целое, владеть им, а следовательно, быть готовым к любым отклонениям элементов.

Где-то в XVII–XVIII веках сложилось такое представление — оно было развито философами-натуралистами, — что человек есть некий субъект: отдельный человек, который взаимодействует с миром природы, объектами. И взаимодействуя с объектами — с помощью восприятия, чувств и т.д., — он познает эти объекты: воспринимает, представляет, образует о них понятия.

Вы твердо убеждены, как и миллионы людей, наверное, — я сейчас объясню, почему я говорю «миллионы» и почему я говорю «наверное», — что мы имеем дело с миром объектов и как-то с ними взаимодействуем. Таково наследие этой философской, как говорили — сенсуалистической, традиции. Что утверждаю я (я говорю «я», хотя отнюдь не только я так говорю)? Отдельные люди никогда не имеют дела с миром объектов. С момента своего рождения они попадают в мир вот таких предметных структур, или предметов, в мир культуры и мир значений.

— Когда человек видит здание, он видит объект или предмет?

Отвечаю: человек не видит здания. Человек видит нечто, что другие люди называют зданием. Ведь если вдуматься — видеть здание нельзя. Можно видеть нечто, и к этому нечто всегда приписано, что это такое. В нашем мире нет «необозванных» вещей. Понятно?

Первый тезис Маркса о Фейербахе звучит следующим образом: ошибка всего предшествующего материализма, включая и фейербаховский, состоит в том, что он видит во всем объекты созерцания, а не предметы практической, чувственной деятельности людей.

Мир людей состоит из их деятельности, т.е. из того, что в деятельность включено, деятельностью порождено и соответственно словами обозначено. И в этих словах, которые мы привязываем к объекту, снимается опыт человеческого действования. В этой связи я вам уже приводил фразу Курта Левина: папироса хочет, чтобы ее выкурили.

А то, до чего мы не дошли, того просто для нас нет. Мы об этом говорить не можем. Поэтому все объекты, которые потом, при дальнейшем обсуждении, могут начать существовать независимо, начинают для нас существовать только тогда, когда мы захватываем их своей деятельностью.

Информация только тогда информация, когда она закладывается в определенные ячейки.

Лекция 8

плоскость вещей и плоскость знаков постоянно указывают друг на друга. Когда мы движемся в вещах, например через восприятие, то в этот момент наше горло говорит, тихонько, так, что мы не слышим: «стол». А когда мы говорим «стол», то наша мысль дополняет это соответствующим образом.

отец его учил, что все дела, которые он делает, должны быть его личными делами, а если это не личные дела, то тогда в эту игру просто не надо играть.

Действительно, играть надо только в те игры, которые становятся вашими личными делами. Занимать должность начальника управления строительством надо только тогда, когда она становится «личной» должностью, когда вы начинаете видеть личные цели и задачи.

если эта цель есть, она теперь определяет его стратегию. Он будет производить ряд сложнейших оргуправленческих действий по отношению к своему строительству. Он должен его улучшить.

 

Как мы сейчас работаем? Мы работаем на соединении трех позиций. Одна позиция — внутренняя, когда я рассматриваю себя как определенное место в структуре, например место начальника управления строительством. Вторая позиция — внешняя, когда я противопоставляю себя всему строительству, говоря, что это мой объект, все это в целом. И третья позиция — рефлексивная. Мы все время работаем в этих трех позициях.

 

Вопрос стоит так: может ли отдельный человек сотворить из себя такую силу и мощь, чтобы противостоять давлению организации и обеспечить нормальное развитие человеческого общества? Найдет ли он в себе силы по-прежнему быть личностью в условиях этих мощнейших структур? Это проблема техник, которые должен приобрести человек, дабы иметь защиту от организаций, чтобы сохранять разум, ответственность, чувство, что он хозяин, иначе говоря — «активную жизненную позицию».

Борьба за активную жизненную позицию есть борьба за сохранение личности, которая набралась окаянства и считает себя по мощности сопоставимой с любыми организациями. Она говорит: «Я система, по мощности равная им». А когда ее саркастически спрашивают, в чем же она видит свою мощь, она отвечает, что она разумна. Я умею мыслить, говорит она, и в этом моя сила. А организации мыслить не могут.

 

Так чем же определяется это различие: между «умными» и «неумными»? Культурной историей человека. Тем, в какую компанию он попал, что ему открыли, а что не открыли.

К сожалению, пока что школа, призванная открывать мир ребенку, делает все наоборот. Она построена на неправильном отношении к человеку, поскольку педагоги в первую очередь хотят снять с себя ответственность. Когда они плохо работают, они говорят: ученик — неспособный. Хотя им надо было бы сказать, что это они не умеют работать.

Но кто же это скажет про себя, что не умеет работать профессионально? Поэтому говорят, что есть дети способные и есть дети неспособные.

Но когда человек умеет педагогически профессионально работать, то тогда уже не может быть способных и неспособных. Другими словами, могут быть «затюканные» дети: если человеку долго говорить, что он неспособный, он в это поверит, а если поверит — ему конец.

Сначала человек пятнадцать лет работает на статус, на имя, а потом имя двадцать лет работает на него. Заслужив имя, человек может позволять себе кое-какие выкрутасы. Хотя, вообще-то, человек всегда позволяет себе какие-то выкрутасы. Для каждой личности проблема личного существования — определить границы того, что он может нарушить без самоуничтожения, насколько он может «выламываться» из системы. Личностное существование есть всегда выламывание из системы. Но на каждом этапе своего развития человек может позволить себе выламываться только в определенных границах, в меру своих атрибутивных свойств, ибо только тот может себе позволить выламываться, кто имеет достаточно определенные атрибутивные свойства, а не только функциональные. Тот, кто уже больше не зависит от своего места.

Лекция 9

человек, который не понимает, что серьезное — это исключительно знаковый слой, не может жить и работать по-современному.

Я покажу это на простом примере. Вот сдавал я пальто в университете. А там большие отсеки, и номера идут тысяч­ные. И вот женщина, которая там работает, берет у меня но­мерок — №1645 — и пошла искать 1645-й крючок. Один ряд прошла, второй, — все держит этот номерок и смотрит. 860-е прошла, 900-е… Ходила, ходила — и в конце концов нашла мое пальто. Я ей говорю: «Бабушка, вы сколько здесь работаете?» — «Шестой год». — «И как с ногами?» Она говорит: «Тромбофлебит заработала». Понятно?

— Понятно.

Если гардеробщица не знает принципа разрядно-клас­совой организации знаков, она пальто выдать не может без тромбофлебита. Ибо весь наш мир означкован и организован по структуре значков, знаковых конструктивных и оперативных систем. На все что угодно — на все, на что человек распространяет свою власть, — он вешает знаковую бирочку, ставит значок, вынимает из естественной связи вещей и помещает в свои знаковые, символические, конструктивные и оперативные поля.

Есть замечательная книжка французского математика Анри Лебега об измерениях. Он начинает с того, что посредственно мыслящий математик твердо убежден, что два плюс два — четыре, и так всегда. Посредственно мыслящий математик вообще не интересуется ничем за пределами значков. Его не интересует, насколько мир соответствует его преобразованиям. Давайте, продолжает автор, откроем глаза и посмотрим, что происходит в мире. Представьте себе, что мы взяли двух зайцев и посадили их в одну клетку с двумя лисицами.

А то, как это сейчас проектируется, предполагает, что все ваши внешние условия будут неизменными, что будут работать идеальные рабочие, которые никуда не уйдут, получив квартиры, что главк не срежет фондов, что блоки будут точно одинаковыми, а не разными, каковы они на самом деле. <...> Вы все время живете в мире долженствования.

Я вам расскажу совсем смешную вещь. Купили мы во Франции за большие деньги игру, экономическую. Это та игра, в которую играл специальный институт, перед тем как давать рекомендации кабинету министров. Собрали докторов экономических наук и решили поиграть в игру «Фран­ция»: профсоюзы, партия, совет министров и т.д. За пять лет превратили Францию в пустыню. Там ничего не осталось. Возникла гражданская война, и все полетело, все хозяйство вдребезги.

Почему? Да потому, что каждый из наших играющих нес нашу культуру и элементы нашей организации. Что это означало? Банкиры давали деньги только под высокие проценты. Кабинет министров чуть что увеличивал налоги. Люди перестали работать. Партии шли стенка на стенку. И так далее. И все пошло вразнос.

Я же все время говорю простую вещь: эти схемы сами собой на реальность не накладываются. Они опосредованы определенной мыследеятельностью в определенных социокультурных условиях организации.

Проект есть каждый раз создание идеального объекта. <...>

Смотрите, что здесь происходит. Мы все время шагаем вперед, из прошлого в будущее. И мы всегда с самого начала делим все случаи на те, где будущее будет таким же, как прошлое, и те, где будущее будет отличаться от прошлого и, может быть, очень сильно. Я правильно рассуждаю? Значит, каждый проект есть перенос опыта, накопленного в прошлых ситуациях, на другие, будущие ситуации. И либо мы эти будущие ситуации считаем такими же, как прошлые, либо считаем их другими. У нас существует идея типового проекта. На чем она построена? На том, что будущие ситуации будут такими же и мы можем всюду применять один тип.

Лекция 10

объект всегда существует на пересечении разных способов описания, разных видений.

В человеческой мыследеятельности все построено на переносе из прошлого в будущее. Смысл познания и знания в том, чтобы обеспечивать работу в будущем на основе того, что было в прошлом. Как это делается?

Действует прежде всего принцип стандартизации. Вообще говоря, следующая ситуация в человеческой деятельности должна быть подобна предыдущей. И чем больше подобие, тем более эффективна человеческая деятельность. Все было бы очень здорово, если бы ничто в мире не менялось. Тогда успех наших действий был бы гарантирован.

Прогресс же есть не что иное, как попытка уберечься от падения. Мы как-то привыкли после Гегеля, что развитие — это хорошо. А почему это хорошо? И зачем надо развиваться? Я точно так же, как и вы, живу в ценности развития и считаю, что развиваться — это самое лучшее, что есть на свете. Но это потому, что я спортсмен в душе. Я привык бегать, и самое большое удовольствие я получаю, когда побеждаю. Поэтому я сначала ставлю себя в трудную ситуацию, а потом с большим трудом из нее выскакиваю. Но кругом стоят люди и удивляются: чего он все бегает? Вместо того, чтобы жить спокойно, нормально, как все люди живут, он все время что-то выкидывает, куда-то бежит.

В мысле­деятельности, в практическом труде человек не может вырваться из социальной организации и из технологизированных кооперативных связей. А в мышлении он приобретает возможность оторваться от коллектива и стать самим собой, отдельной изолированной личностью. Поэтому развитие мышления есть условие свободы человека как личности.

 

 

Онтологическая работа нужна, если вы хотите развиваться. Если вы развиваться не хотите, вам онтологическая работа не нужна. Онтологическая работа есть непременное условие проектирования. Проектирование осуществляется только на базе онтологий, а не на базе знаний, ибо знание всегда есть знание об уже существующем объекте. А если вам нужен проект, то для этого нужна онтология, т.е. какое-то предположение о том, как объект устроен «на самом деле».

мыследеятельность — это сама себя развивающая, сама себя проектирующая система.

Переход в незнаемое — вот что такое содержательный подход в отличие от формального, ибо формальный подход всегда консервирует знаемое, он всегда хочет остановиться на достигнутом.

Отсюда возникает проблема техники содержательного мышления. Как формально подходить — понятно. А вот содержательно — это совершенно особая техника, которую надо осваивать. Но я веду разговор к тому, что работа организатора и управляющего есть всегда содержательная работа. Отсюда проблема развития. Не случайно возникла тема: что такое развитие управления строительством? Это переход в незнаемое. Я и пытаюсь оторвать управление стро­ительством, какое оно есть сейчас, от управления строительством, каким оно должно быть через несколько лет.

Что делают американцы, чтобы интенсифицировать жизнь? Они создают внизу огромное кафе — кофе за счет фирмы — и всячески приветствуют пребывание научных сотрудников в этом кофейном зале. Если кто-то сидит там с утра до вечера, то он считается одним из лучших работников. Почему? Потому что, как выясняется, основным источником работы для ученых являются контакты. Дальше возникает вопрос: нужно ли делать отдельные кабинеты? Выясняется, что нужно. Статистика показывает, что большинство сотрудников работает так: спускается вниз, начинает обсуждать с коллегой какой-то вопрос, быстро распаляется, допивает кофе и бежит наверх записывать и дорабатывать; потом снова спускается вниз, еще с кем-то разговаривает — рождается следующая идея.

В Москве есть несколько ресторанов и кафе, в которые невозможно попасть: туда всегда стоит огромная очередь. А рядом другие пустуют. Почему? Потому что посещение кафе есть прежде всего общение определенного круга людей, а не еда. Следовательно, нужно выяснить, какие люди и почему со всего города ездят, скажем, в кафе «Молодежное». Значит, нужна схема процессов.

Лекция 11

организация процесса.

Я у себя дома, на улице Обручева, постоянно наблюдаю одну и ту же картину, которую можно назвать войной архитекторов и районной администрации с жителями города. Рядом с домом, где я живу, — торговый центр. Естественно, что все жители дома выходят из подъезда и прямо идут в магазин. Но почему-то на их пути обязательно должен быть газон. Асфальтированная дорожка — в обход, а прямо пройти нельзя. Жители протаптывают по газону дорожку, ее регулярно перекапывают, по распоряжению администрации ставится проволока и т.д.

Интересно, как организовано пространство. Когда мы кладем асфальт, то мы определенным образом организуем процессы, канализируем, направляем их. Я несколько лет назад видел смешной польский фильм: английская и русская манера организовывать пространство. Англичане делают так: они сажают газон в парках, люди ходят, протаптывают дорожки, потом через некоторое время протоптан­ную дорожку асфальтируют. Что здесь происходит? Я описал бы это так: сначала дают возможность процессуализировать материал, образуются естественные дорожки, после этого их организуют асфальтом. У нас же сначала организуется пространство, исходя из идей симметрии и еще каких-то абстрактных принципов, а потом начинается борьба этой организации с соответствующим процессом.

Скажем, чем отличается хороший шахматист от плохого? И перед тем, и перед другим стоит доска с определенной конфигурацией шахматных фигур. Но при этом хороший шахматист видит там массу функциональных структур, а плохой — очень мало, только самые банальные. Чем отличается хороший полководец от плохого? Тем, что при том же самом расположении подразделений он видит различные функциональные структуризации. Чем отличается хороший организатор строительства от плохого? Тем, что он на участке, на площадке, при одном и том же расположении механизмов и при имеющихся у него резервах, может моментально представить себе множество разнообразных функциональных структуризаций и построить множество разных планов ведения работ. Особенно, если начальнику надо строить новые сетевые графики, потому что возникло некоторое ЧП. На уровне бригадира это проявляется еще больше.

 

 

когда мы прикованы к практике нашей жизни, то нам, как правило, приходит в голову один вариант, и он уже считается принятым. Мы не стремимся представить себе разные варианты, чтобы выбрать из них оптимальный. Почему?

В Чехословакии построили пять новых гидроэлектростанций, но выработка электроэнергии по всей стране резко уменьшилась. Оказалось, что все реки находились на максимуме отдачи. Понятное положение? Система находилась вот в этом равновесном, сбалансированном положении. Как только вы увеличи­ваете что-то в одной из структур, вы сразу разрушаете баланс.

внедрение новых методов всегда производится небольшой группой энтузиастов, которым нужно что-то сверх того, что они делали до сих пор. Потом это становится образцом и в конкурентной борьбе начинает распространяться, поскольку работа старыми методами проигрывает и становится дальше невозможной.

Мне однажды пришлось беседовать с известным кинорежиссером, резким в своих формулировках, и он мне выдал формулу, которой я сейчас люблю пользоваться. Он сказал так: попытка простого решения сложных проблем — это и есть то, что мы называем фашизмом.

Я хотел бы это пояснить. С моей точки зрения, для сложных проблем не существует простых решений. Это для меня очень важно. Есть всегда один путь: когда сложные проблемы решаются за счет сложных методов. Каждый раз, когда мы пытаемся решать сложные проблемы простыми методами, мы всегда становимся на путь разрушения живого целого — вот что он хотел сказать.

Лекция 12

И когда я говорю, что в производстве человек не может быть личностью, а должен быть индивидом, я говорю то же самое. Его личностные свойства узурпируются, отнимаются у него и присваиваются другими.

Но вот тут интересная вещь. Я вам рассказывал о военных учениях, о том, как человек в танке попадает под воду, как вместо того, чтобы действовать, он кричит: «Спасите!» И «помирает» там с этим криком. А теперь другой пример. Глубоко под землей, в каземате сидит человек, и у него инструкция, по которой он, услышав вой сирены и увидев потом на пульте определенное сочетание сигнальных лампочек, должен нажать на кнопку. Он нажимает на кнопку, ле­тит ракета, стерто с лица Земли несколько городов, следует ответный атомный удар, начинается атомная война... Его вытаскивают из-под земли, спрашивают: «Что ты, такой-сякой, наделал?» А он говорит: «Я кнопку нажал». Он нажал кнопку. «А ты знал, что ты при этом делал?» А он отвечает: «Не положено».

Вы знаете, что когда начался Нюрнбергский процесс, то пришлось многих военных преступников оправдать, потому что каждый отвечал, что он выполнял свой долг, что он винтик этого механизма и давал присягу, что будет выполнять предписания вышестоящих начальников.

Что такое линейные связи? Это организация. И организация есть такая же ценность нашей культуры, как и все ос­тальное. И когда я сейчас это рассказываю, я не критикой занимаюсь, я просто говорю, как оно есть. И на это надо смотреть, не придумывая отговорок и компенсаций, видеть это так, как оно есть. Вы обязаны это знать, поскольку вы — руководители. И ваше сознание должно соответствовать вашему положению — вот в чем действительная проблема. Раз на вас уже возложена эта ответственность, раз так случилось. Каждый должен соответствовать возложенной на него ответственности и иметь соответствующий уровень понимания.

Знание есть то, что меняет, трансформирует, делает другим, более сильным самого человека. Зна­ние, говорю я, должно рассматриваться не столько орудийно и инструментально, сколько в отношении к способностям человека. Знающий человек, говорю я, не инструмент или орудие имеет, хотя это тоже есть. Человек, имеющий знание, за счет этого знания получает способ действия, превращающийся в его способность.

Мы читаем, что летчик, который нес атомную бомбу на Хиросиму, переживает трагедию, начинает писать книги, потом сходит с ума. Или что происходит с Оппенгеймером, создателем атомной бомбы, когда он начинает обсуждать вопрос, что же он сделал? Он впервые, совершив действие, проделав огромную работу, начинает задумываться о последствиях того, что он сделал. Кстати, почитайте последние работы Ленина: «Как нам реорганизовать Рабкрин», «О кооперации».

Очень сложные во всем этом проблемы. Мы совершаем действия, а потом начинаем понимать их смысл, близкие и более далекие последствия. Человек всегда включен в сло­жнейшую ситуацию, от которой волнами распространяются последствия его действий. Поэтому мы говорим, что последствия наших действий ждут нас впереди на нашем пути.

Мы снова и снова возвращаемся к этому вопросу (и поэтому я назвал выступление Виктора Андреевича столь точным): должны ли мы работать, в смысле «производить», или мы должны развиваться? Это «или» для меня очень значимо, потому что я считаю совершенно иллюзорным тезис, что можно делать и то, и другое. Вопрос заключается в следующем — я его сформулирую в такой парадоксальной фор­ме: вот вы выходите на уровень начальника управления стро­ительством, так чего эта должность требует от вас — работы или развития?

что такое условия творчества, что такое условия самодостаточности человека?

Теперь методолог — это тот, кто автономен, собирая в себе все эти функции. Мы постоянно идем к микрокосму, и для нас актуальна проблема человеческой личности как противостоящей сложной организации. Между ними всегда идет борьба. Ибо человек все время решает одну проблему: винтик я в этой машине, организации, маленький частичный ее придаток или я сам кое-что могу?

А цель этого, говорю я, состоит вот в чем. Люди постоянно поляризуются. Они поляризуют себя в силу своих установок.

Один говорит: я хочу иметь простые средства, простые орудия, я буду брать то, что сделало человечество, дайте мне простые средства, я буду учиться их использовать.

Другой говорит: человечество развивается, и я должен все время бежать наперегонки с ним, <...> взять основные знания, включиться в этот процесс сотворения нового, участвовать в развитии того, что я получил.

Вот человек рождается — перед ним море всей прошлой накопленной культуры. Он может к ней отнестись. Человеку надо отнестись к этой культуре, он ее всю должен взять, встать на один уровень с ней, вобрать эти знания и включиться в процесс производства новых способов действия, формирования новых человеческих способностей (он их носитель) и производства орудий и инструментов как средств.