И я вроде как не хотела, чтобы он это делал.
#
К большому ужасу Лукаса, на Пер-Лашез было много загруженных туристами автобусов. Нам удалось избежать толпы, так как мы пропускали могилы очень известных людей и просто бродили по грязной, выложенной булыжниками дороге. Я спросила, могу ли я где-нибудь получить карту или руководство «Кто и где похоронен», но Лукас настоял, что они нам не нужны. — Я был здесь много раз, — заверил он меня. — Давай просто погуляем, и если тебе интересно узнать что-нибудь, я расскажу тебе все, что знаю.
— Но я люблю карты. Я хочу карту. Мне нужна карта, — захныкала я.
— Нет, не нужна.
Я послала ему испепеляющий взгляд, и он поднял руки.
— Я знаю, что сказал, что не буду спорить с тобой, но давай просто попробуем сделать это по-моему, и если это не сработает, я обещаю, что куплю тебе карту.
Мысль о том, чтобы бродить по такому известному месту без гида, заставило мои ладони зудеть, но я подумала, что могла бы попытаться выдержать это ради Лукаса.
И на самом деле, я даже наслаждалась этим.
При отсутствии конкретного маршрута или графика, я обнаружила, что меньше спешила, чем обычно, когда осматривала достопримечательности и замечала то, что, вероятно, не увидела, если бы уткнулась носом в путеводитель.
И Лукас не преувеличивал — он смог рассказать мне множество историй о людях, похороненных здесь, были ли они музыкантами, актерами, писателями или политиками.
— Видишь вот эту? — он показал мне жестом на бронзовую статую мужчину, облокотившегося об могилу. — Самая лучшая история на свете.
Я остановилась перед ним.
— Правда? Кем он был?
— Он был французским президентом, который умер, пока его любовница делала ему минет. Его надгробная надпись по-французски: «Il voulait être César, il ne fut sue Pompée», что означает: «Он хотел быть Цезарем, но закончил как Помпей» (прим.пер. имеется в виду Гней Помпей Великий). — Глаза Лукаса заблестели. — Или это может значить: «Он хотел быть Цезарем, но закончил сексуально-возбужденным».
|
|
Я ахнула и приложила руку ко рту.
— Боже, этого никогда бы не позволили написать на могиле американского президента.
Лукас покачал головой.
— Вероятно, нет.
— Ты довольно хорош во всей этой истории, — сказала я, когда мы продолжили идти.
— Я нахожу ее интересной.
Я толкнула его локтем.
— Особенно по части минетов, держу пари. — К моему удивлению, он покраснел и слово «восхитительный» всплыло в моей голове. — Я серьезно. Это изумительно, как много ты знаешь об истории.
— У меня хорошая память.
Я вздохнула.
— У меня нет. Я должна все записывать или я обязательно все забуду.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Правда? Я думал, что ты из тех девушек, кто всегда помнят все имена, и где они встретились, и во что они были одеты.
— Нет, если я не запишу это где-нибудь. Вот причина, почему я так много составляю списки — я не просто одержима ими для развлечения.
— Развлеченье, — он усмехнулся, подтолкнув меня плечом. — Списки — это не для веселья.
Я захихикала и продолжила толкать его, но он увернулся и обнял меня сзади, прижав мои руки к бокам, так что я не могла двигаться.
— Веди себя должным образом, принцесса. — Его дыхание щекотало мою шею сквозь мои волосы, заставляя невесомую радость промчаться по мне...
— Что если я не хочу вести себя должным образом?
|
|
Лукас полностью затих, и на мгновение я подумала, что зашла слишком далеко. Поэтому сменила тему.
— Эй, что это? — впереди была одна из самых искусно сделанных могил, каких я когда-либо видела — она была почти как собственная маленькая готическая часовня без стен. Внутри строения располагались две статуи рядом друг с другом, их руки сцеплены в молитве.
Лукас отпустил меня.
— А, Абеляр и Элоиза. Но я не знаю, могу ли рассказывать тебе о них.
— Почему нет? — подойдя ближе к ней, я уставилась на каменную кладку, почти задыхаясь от ее красоты.
— Потому что это очень трагичная, романтичная история. Я не уверен, что это целесообразно для нашей экскурсии.
— Нет, расскажи мне. Я обещаю, что справлюсь с этим.
— Ладно. Но я предупредил тебя. Кхе-кхе — Он получил локтем в живот от меня, прежде чем продолжить: — Итак, в двенадцатом веке Абеляр был учителем и философом, и он услышал об этой блестящей молодой красотке Элоизе. Он убедил ее дядю позволить ему давать ей частные уроки, только у них не получилось много учиться.
Я положила руку на его.
— Дай мне догадаться — больше минетов.
— У тебя непристойные мысли, принцесса. Но да, я предполагаю там были минеты. Теперь не перебивай.
— Извини, продолжай. — Я положила руку на верхнюю часть железного забора, который окружал могилу, и сфокусировалась на лежащей там фигуре, пытаясь игнорировать то, как его близость посылала мурашки по всему моему телу.
— Какое-то время у них продолжалась страстная и незаконная любовь, — Лукас продолжил: — достаточно долго, чтобы Элоиза забеременела, из-за чего случился большой скандал, потому что он был намного старше ее. В любом случае, ее дядя узнал и попытался разделить их, но они тайно поженились.
|
|
Восхищенная, я представила себе все, что он говорил — ночное репетиторство, в конце концов, заканчивается страстным поцелуем, когда их желание друг к другу становится слишком сильным, чтобы вынести. Тайные свидания — я представила, как они лежат на какой-то медвежьей шкуре перед камином, огонь отбрасывает свет на их блестящие тела. Церемония тайной свадьбы, проведенная приглушенными голосами, поспешно, в маленькой часовне.
— Продолжай, — попросила я, чувствуя себя больше чем немного возбужденной. — Что случилось дальше?
— Ну, это вышло немного отвратительно. Абеляр боялся за их безопасность, потому что дядя был своего рода мудак и не был слишком счастлив по поводу их женитьбы. Поэтому он спрятал Элоизу в монастыре и вернулся в Париж один, где на него напали и, эм, кастрировали. — Лукас вздрогнул и поправил промежность в своих брюках.
Я ахнула.
— Нет!
— Да. Ему было так стыдно, что он решил, что не может столкнуться лицом к лицу с Элоизой, поэтому он стал монахом. Она была настолько опустошена, что отказалась от своего ребенка, присоединилась к монастырю и стала монахиней.
Мой рот открылся.
— Что? Они никогда не видели друг друга снова?
— Я так не думаю. Но они писали друг другу на протяжении двадцати лет. И любовные письма сохранились.
— Любовные письма, правда? Они романтичные?
— На самом деле я никогда их не читал. Но думаю, что они романтичные. И романтические психи со всего мира приходят и оставляют здесь письма, надеясь, что это принесет им удачу, хотя если подумать, то в этом нет смысла. Эти двое так и не воссоединились до смерти.
Я снова вздохнула, раздраженная.
— Ты был прав. Ты не должен был рассказывать мне эту историю. Теперь я полностью... — я неловко переступила с ноги на ногу. Возбуждена. — Опустошена.
— Я думаю, знаю, что исправит это.
Мой желудок сделал сальто, и я облизала губы.
— Что?
— Вино. И, может, немного еды.
— Ох, верно.
Подождите минутку. Я на самом деле разочарована, что он имел в виду вино, вместо чего-то более интимного? Что, черт возьми, со мной не так? Ради Бога, это же вино. Моя любимая вещь.
Более плотно укутавшись в свитер, я улыбнулась.
— Да, звучит идеально. Идем.
Лукас выбрал столик у окна в пабе, в который мы решили зайти, и я заняла место напротив него.
— Я голодна. Все же, сколько сейчас времени?
— Уже третий час.
— Да? Ничего себе, когда веселишься, время просто летит. — Я поблагодарила официантку, которая протянула мне меню, и открыла его.
— Тебе весело?
Я подняла голову и увидела, что Лукас с любопытством меня изучает.
— Конечно, весело. А тебе?
— Да. Но мне, чтобы остаться в Париже, не нужно, чтобы меня убедили. Ты еще не приняла решение?
— Я близко. — Я подняла руку, оставив небольшое расстояние между большим и указательным пальцем, и продолжила шепотом: — После вина, возможно, оно станет официальным.
— Ладно, тогда бутылка самого лучшего подойдет. — Изучая список, он посмотрел на меня сквозь густые, темные ресницы. — Что ты предпочитаешь?
— Хмм. Честно, мне понравилось то, что ты наливал мне прошлой ночью. То, с долины Роны.
— Ты хочешь попробовать еще раз вино с долин Роны или что-то другое?
— Выбирай ты. Я просто буду наслаждаться. Ох, ты можешь заказать мне салат, как у той девушки на тарелке? — я пыталась показать, но при этом остаться незамеченной.
Покрутившись на стуле, Лукас посмотрел позади меня.
— Это салат «Нисуа», — сказал он. — Теперь ты можешь сама заказать его.
— Но твой французский намного лучше. — Скрестив пальцы под подбородком, я попыталась обаятельно улыбнуться. — Правда, я совсем не говорю хорошо. Можешь ты заказать его, пожалуйста?
Он покачал головой.
— Что ты будешь делать, когда меня не будет рядом, чтобы помочь? Ты должна сделать это. Не бойся.
Мысль о том, чтобы произнести французские слова перед Лукасом, заставила меня немного заволноваться, но когда подошла официантка, я справилась: заказала салат и даже попросила воды. Лукас заказал вино — по крайней мере, это то, что, я полагаю, было в его быстрой французской речи — и тоже салат «Нисуа».
— Видишь? Разве это так сложно? — спросил он, когда мы снова оказались одни.
— Я полагаю, нет, — признала я, разглаживая салфетку на коленях. Я знала, что он был прав, что мне необходимо учиться говорить для себя, потому что, даже если я останусь, я не могу ждать, что Лукас проведет все это время со мной. Это, вероятно, была сделка на один день. От этого мой живот скрутило, и я поняла, как грустно мне будет, если я не увижу его снова после сегодняшнего дня. Когда я подняла взгляд, то увидела, что он смотрит на меня с серьезным выражением лица.
— Миа…
Но он был прерван официанткой, появившейся с кувшином воды и двумя бокалами. Лукас наполнил их водой, и я ждала, что он скажет то, что собирался, но он молчал.
— Ты собирался что-то спросить у меня? — подсказала я.
Он покачал головой и сделал глоток воды.
— Нет.
— Да, хотел. Прямо перед приходом официантки. Ты сказал мое имя.
Он нахмурил лоб, и либо он мог делать хорошее непроницаемое лицо, либо он правда не собирался сказать ничего важного.
— Я уже не помню.
В груди слегка кольнуло, и я подняла стакан с водой. Что это? Почему я так странно себя чувствую и расстраиваюсь из-за Лукаса? Прошлой ночью он едва ли мне нравился. Мое первое впечатление о нем было забыто, ну и что такого? Я нашла его привлекательным, несмотря на его щетину. За этим ртом умника был пытливый ум и романтическая душа. Я приехала сюда не чтобы встретить мужчину, а чтобы забыть одного. Выпрямившись, я поклялась выбросить все серьезные мысли, чтобы хорошо провести время.
Когда принесли вино, я наблюдала, как официантка наполняет наши бокалы рубиновой жидкостью. Мои внутренности дрожали от волнения, как было всегда, когда я предвкушала действительно хороший бокал вина. Я, должно быть, немного подпрыгнула в кресле или что-то еще, потому что Лукас рассмеялся.
— Волнуешься?
— Конечно. Могу я пить его сейчас, или я должна посидеть некоторое время, чтобы вино наполнилось кислородом? — я махнула рукой в воздухе над своим бокалом.
— Нет, можешь выпить его сейчас.
— Хорошо.
Я подняла бокал и вдохнула аромат, как будто знала, что делаю.
— Так что ты знаешь о вине?
— Немного. У моей семьи есть небольшой виноградник в Провансе.
Я опустила бокал.
— Ты серьезно?
— Да. На самом деле, это вино очень похоже на то, что мы делаем. Попробуй.
— Можешь не продолжать. — Вино было холодным на моих губах, и я позволила ему задержаться во рту на несколько секунд, прежде чем сделать глоток. — Ммм. Восхитительно. Я бы хотела знать больше, чтобы описать это. Мягкое? Приятное? — я сделала еще один глоток. — Боже, это так вкусно. Извини, что у меня нет слов получше.
— Не извиняйся. Я рад, что оно тебе понравилось.
Официантка принесла наши салаты, и Лукас поставил свой бокал, чтобы поесть, но я еще не была готова расстаться со своим.
— Так, расскажи мне что-нибудь об этом вине.
— Ну, я не знаю так много, как мои браться, и я не очень разбираюсь в винных правилах, но первое, что любой эксперт скажет тебе, что неправильно пить вино с этим салатом.
— Кого это заботит? Я с тобой — никаких правил. — После еще одного глотка, я взболтнула вино в бокале. — Но есть что-то, чему ты можешь научить меня?
— Ну, это вино из Шатонёф-дю-Пап[7], которое может иметь до тринадцати различных сортов — но не проси меня назвать их названия.
— Как насчет этого?
Он подумал секунду.
— Гренаш.
Я кивнула.
— Достаточно хорошо.
Пока мы ели наши салаты и уже прикончили бутылку вина, мы с Лукасом вели легкую беседу о вине, наших семьях и детстве. Его мать была киноактрисой.
— Но она играла, может быть, пять-шесть лет, прежде чем бросила и вышла замуж за графа, — сказал он.
— За графа? Правда?
— Правда. Титул, потомственное богатство. Вот откуда виноградник. У нее было два сына от него, прежде чем он признался, что предпочитает мужчин.
Я остановила вилку на полпути к моему рту.
— Да ладно!
Он кивнул.
— Хотя они остались хорошими друзьями. Он отличный парень. Он и его партнер уехали на виноградник, и моя мама постоянный гость там летом, — он остановился, прежде чем добавить: — с ее новым мужем.
— Что? Боже, это так по-французски. Нынешний муж — это твой отец?
— Нет. Мой отец был американским музыкантом в европейском туре. Он встретил мою маму здесь, влюбился, оставил группу и женился на ней. Когда мне было около шести лет, мы переехали в США. Когда мне было двенадцать, она решила, что их роман подошел к концу, и переехала во Францию. Сейчас она замужем за профессиональным игроком в теннис со своим собственным клубом, который на десять лет моложе нее.
— Ох. Ну, хорошо для нее.
— И для спортсмена тоже. Он проводит лето, загорая у бассейна графа и практикуя свои навыки на корте графа.
— И все ладят?
Он пожал плечами.
— Довольно хорошо.
— Где твой отец сейчас?
— Он работает в музыкальной студии в Нью-Йорке, но также преподает в колледже теорию музыки.
Я медленно кивнула.
— Вау. У тебя было интересное детство. По сравнению с ним, мое — ужасно скучное.
— Давай-ка посмотрим.
— Ну, моя мать секретарь в суде, отец — юрист. Они поженились, но это не сработало, и я металась между ними, пока не окончила старшую школу. Теперь мой отец женат на другой женщине, тоже юристе, и у них три маленькие дочки, а мама замужем за кардиохирургом. Они живут в Чикаго, и это хорошее место для нее.
— Почему?
— Потому что это за триста миль от меня.
Он улыбнулся.
— Вы не ладите?
— Что-то типа того. Но знаешь что? — я полностью опустошила свой бокал. — Давай не будем говорить о ней. Она заставляет меня нервничать, а я чувствую себя изумительно хорошо прямо сейчас.
Он вылил остатки из бутылки в наши бокалы.
— Хорошее вино заставляет чувствовать себя так.
— Это не только вино.
Дерьмо, неужели я сказала это вслух?
Лукас замер на мгновение, его глаза впились в мои; бутылка вина зависла над столом. Наконец, он поставил ее.
— О?
Мое лицо загорелось, но я не отвела взгляд.
— Да, Лукас, это лучший день, который у меня был за долгое время. Честно сказать, я забыла, что такое чувствовать себя таким образом.
— Каким, таким образом?
Я расправила плечи.
— Счастливой. Беззаботной. Просто... взволнованной насчет того, что может случиться дальше, хотя я понятия не имею, что это будет.
— В жизни или в Париже?
Я улыбнулась.
— И там, и там.
Искорки победы затанцевали в его глазах.
— Так ты остаешься.
— Я остаюсь. Но! — я подняла вверх один палец. — Я хочу провести остаток дня с тобой, как с туристическим гидом.
— Я весь твой.
Весь мой?
Я посмотрела, как он поднес бокал к губам и отпил, и я представила, как вино скользит в его рот, между зубами, по языку. Это изображение было таким эротичным, что от нахлынувшего возбуждения я даже сжала свои бедра вместе.
Ого, притормози.
Подняв свой бокал, я смотрела в окно и потягивала вино, вспоминая последний раз, когда я была действительно возбуждена, даже без прикосновений. Я возбуждалась, думая о том, как хорошо Такер выглядит, но я довольно быстро поняла, что он не совсем такой сексуальный мачо, каким делала его репутация. Мое шестое чувство говорило мне, что у него было много партнерш на одну ночь, которые не возвращались, и это полностью подходило ему. Это означало, что он никогда не узнавал ни одну девушку в сексуальном плане, чтобы изучить, чего она хотела, в чем нуждалась, что ей нравилось.
Со мной он этого тоже не делал.
Нахмурившись, я наблюдала за парой, которая целовались на тротуаре снаружи. Я пыталась — я правда пыталась — быть той женщиной, которую мужчина желает в постели. Я довольно ясно давала понять, что была готова поэкспериментировать — не только готова, но и заинтересована — и я предлагала себя разными способами, но он не был заинтересован в изменении его привычных действий. Потому что это его очень даже удовлетворяло.
Что за мудак? Почему я вообще думала, что он был достаточно хорош?
— Эй, ты. Не хмурься.
Я посмотрела на Лукаса.
— Извини. Я просто задумалась.
— О чем?
Я допила вино и со стуком поставила бокал на стол.
— О сексе.
Брови Лукаса взлетели.
— Должен ли я попросить счет?
Захихикав, я полезла в сумку за кошельком и вытащила свою кредитку.
— Да, но не по этой причине. Я хочу увидеть еще больше Парижа. И я хочу заплатить за обед.
— Нет, — Лукас оттолкнул мою руку, когда я попыталась положить свою карту. — Я угощаю. Я выбрал довольно дорогую бутылку вина.
— И что? Мне оно понравилось! Пожалуйста, позволь мне оплатить обед. Это так мило с твое стороны провести весь день, показывая мне все вокруг.
— Я хотел сделать это. Это моя идея, помнишь?
— Я знаю, но…
— Никаких но. Убери свою кредитку. Но ты можешь купить нашу следующую бутылку вина, хорошо?
Я сложила руки на коленях, кивнув один раз.
— Мне нравится ход твоих мыслей, Лукас Фурнье.
#
Выйдя из ресторана, Лукас спросил, что я хочу делать дальше.
Заняться сексом с тобой.
Мысль прорвалась в мою голову с поразительной скоростью, и я попыталась также быстро избавиться от нее. Что если он не чувствует никакой химии между нами?
— Хммм, дай подумать. Мы видели памятник и кладбище, поэтому я выбираю музей или собор.
Лукас взглянул на небо, где солнце пыталось выглянуть из-за тяжелых облаков.
— Ну, свет не совсем хороший для витражных окон, но я думаю, что завтра может быть хуже, поэтому давай пойдем в собор.
— Нотр-Дам?
— Хорошо.
Мы выбрали метро и вышли за несколько кварталов от Сены, и вместо того, чтобы пересесть на другую ветку поближе, мы решили прогуляться. День был теплым, а воздух влажным, так что я сбросила свитер и завязала его вокруг талии.
— Итак, я должен спросить, — сказал Лукас, который был довольно тихим, с тех пор как мы покинули ресторан. — Почему ты тогда думала о сексе?
Потому что наблюдение за тем, как ты пьешь вино, заставило меня возбудиться. Я посмотрела на него и решила назвать другую причину.
— Потому что Такер был скучным в постели.
— Что?
Я подняла руки.
— Правда. Я предлагала много всего, стремясь улучшить то, что было не очень интересным или не особо удовлетворяло меня, чтобы привнести больше веселья, но у него был свой привычный шаблон действий, который ему нравился, и он совсем не чувствовал необходимости отказаться от него.
Лукас перестал идти и вытянул руку передо мной, чтобы остановить меня.
— Скажи мне, что ты несерьезно.
Я засмеялась.
— Я серьезно. Он даже не любил минеты. Может, он услышал историю о французском президенте и испугался.
Лукас уставился на меня на мгновение, затем медленно покачал головой.
— Вот это да. Я чертовски уверен, что он просто придурок, который не ценил то, что имел. Ты заслуживаешь лучшего.
Это был комплимент или алкоголь, который разбудил во мне мимолетное желание потянуться, схватить его за джемпер и прикоснуться своими губами к его? Что он сделает? Иногда он флиртовал, но в другие моменты он вел себя обычно и совершенно во мне не заинтересованно, даже немного равнодушно. Он ждал, что я сделаю первый шаг?
Мы стояли в тишине целых десять секунд, в течение которых я ничего не могла поделать, но задавалась вопросом, каким он будет в постели.
Бьюсь об заклад, что он в миллион раз интересней, чем Такер. Держу пари, он веселый, сексуальный и готов иногда делать это медленно. С ним легко даже говорить о сексе... и, черт побери, если я не возбудилась снова, думая о нем в таком плане. Мои глупые соски затвердели, выпирая через тонкий материал лифчика и хлопкового топа. У меня не было большой груди, едва чашечка С, но мои соски становились невероятно твердыми и сверхчувствительными. Естественно глаза Лукаса были опущены прямо на них, но когда стало очевидно, на что именно он смотрел, он тут же опустил взгляд в землю, и его щеки покраснели.
Я открыла рот, призывая свой мозг сказать что-то кокетливое или остроумное, но момент сильно затянулся, и Лукас просто быстро улыбнулся мне и снова начал идти.
Дерьмо.
В следующий раз я буду смелее. Что я потеряю в любом случае?
Когда мы подошли ближе к реке, и в поле зрения показались башни Нотр-Дама, Лукас начал рассказывать мне о Île de la Cité (прим. перев. Остров Ситэ) — небольшом острове в середине Сены, на котором стоит собор. Я слушала с интересом, пока он рассказывал мне об узких средневековых улочках, каменных стенах, и строительстве Нотр-Дама, которое заняло почти двести лет.
— Боже, только представь, посвятить все время и свой труд на что-то, что никогда не будет закончено в твоей жизни, — сказала я. — Или даже в жизни твоих детей. Ты надрываешь задницу для чего-то, и ты никогда не увидишь это завершенным.
Лукас пожал плечами.
— Я думаю, что причина строительства для них была не в готовом результате, а в их вере.
Это мог быть импровизированный комментарий, но он заставил меня задуматься об огромной нелепой свадьбе, которую я планировала для себя, и как я была взбешена, что она не состоялась. Я должна была больше думать о причинах замужества и меньше о самой свадьбе. Но я никогда не чувствовала такой преданности к нему, какую должна была, и у меня не было особой веры в наши отношения. Спасибо, Господи, что мы не поженились.
Лукас настаивал, что снаружи готический шедевр был еще более великолепен, чем внутри, поэтому мы провели много времени, глядя на его внешний вид — с моста, по которому мы пересекли Сену, с площади перед собором, с сада позади него. Я хотела узнать названия всех этих достопримечательностей, но Лукас не дал мне открыть мой путеводитель.
— Какое значение имеет название этого моста? Тебе не нужно совать свой нос в книгу прямо сейчас, Миа, смотри на чертов собор.
— Я не думаю, что ты должен называть его«чертов собор». — Я протянула ему книгу. — Как насчет того, что ты почитаешь мне, пока я посмотрю?
Лукас кивнул.
— По рукам.
Мы нашли пустую скамейку и сели. Отклонившись, я изучала церковь, пока Лукас читал мне о контрфорсах, цилиндрических сводах и горгульях. Хотя через несколько минут я перестала быть очарована характеристиками готического собора и начала восторгаться низким, плавным голосом Лукаса, с какой выразительностью он читал, очаровательным намеком на французский акцент, что иногда просачивался через его слова, когда он не обращал внимания. Спрятав улыбку, я сказала себе перестать отвлекаться и сосредоточиться — мне было достаточно трудно вспомнить любую информацию — но его чтение было таким милым и успокаивающим, что меня начало клонить в сон.
Когда он закончил, он закрыл книгу и сказал:
— Хочешь пойти внутрь?
На самом деле, я просто хотела сидеть рядом с ним на этой скамейке, может, положить голову на его колени. Поцеловать его. Вздремнуть или полюбоваться пейзажем. Но вместо этого я встала на ноги и потянулась.
— Да.
После того как мы обошли крипты Нотр-Дама и восхитились высокими потолками и великолепными витражами внутри, я попросила Лукаса подняться на башню со мной.
— Что? Нет, Миа. Я уже говорил тебе, что не люблю высоту. — Он засунул руки в карманы. — Я подожду тебя снаружи.
— Нет. — Я понятия не имела, что заставило меня действовать так смело, но я вытащила его руки из карманов и держала их между нами. — Пожалуйста, Лукас. Мы не будем стоять наверху долго, и я обещаю, что не заставлю тебя подходить к краю.
— Почему ты хочешь, чтобы я был там наверху? — на его лице отражалась боль. — Вид точно такой же, один ты или нет.
— Я знаю. Не думай, что я не буду наслаждаться этим одна. Просто я на самом деле хочу, чтобы ты поднялся со мной.
Его плечи немного опустились, когда он выдохнул, закрыв глаза.
— Пожалуйста, Лукас, ради меня? — я трясла его руку.
Он открыл глаза и посмотрел на меня с опаской.
—Ты собираешься заставить меня сделать это, не так ли?
Я кивнула.
— Да. Так что ты можешь сдаться даже раньше.
Он скорчил лицо.
— Ладно. Я сделаю это.
Пройдя триста восемьдесят семь ступенек по узкой спиральной лестнице, мы оказались на вершине. Лукас был немного бледным и испуганным, но я взяла его за руку и потянула вперед.
— Давай. Покажи мне, где ты живешь.
Неохотно он подошел ближе к краю, но остался позади, говоря в мои волосы, чтобы я его слышала, несмотря на ветер. Через мое левое плечо он указал в направлении реки.
— У меня квартира-студия рядом с Сен-Жермен-де-Пре[8]. На самом деле она принадлежит моей матери, но я единственный, кто остается там.
— А где она сейчас? На винограднике? — мне было любопытно узнать о его семье, но больше всего я наслаждалась тем, как близко он стоял сзади меня.
— Нет, прямо сейчас она навещает друзей в Ницце. Ты замерзла?
Я оглянулась на него, и увидела, что он смотрит на мои руки, где мурашки покрыли мою кожу.
— Немного. Здесь ветрено.
— Хочешь свой свитер? — прежде чем я успела ответить, он потянул рукава и развязал свитер, затем поднял его и накинул на меня.
— Спасибо. Я бы хотела как-нибудь увидеть твою квартиру. — Он затих и замер на мгновение, и я подумала, не было ли это заявление слишком непристойным. — Я имею в виду, если у тебя есть время. Ничего страшного. Мне просто любопытно посмотреть квартиру. Я должна найти новую, когда вернусь, и…
— Миа, ты бы хотела поужинать со мной сегодня вечером?
Он хотел поужинать со мной! Даже мои пальцы задрожали. И каким милым было выражение неловкости на его лице, как будто он был напуган, что я могу сказать «нет»?
— Звучит здорово.
Улыбнувшись, я снова взглянула на город и подумала, какое счастье, что я выбрала войти в его бар прошлой ночью вместо того, чтобы просто поехать домой. Я повернулась к нему с озорной улыбкой на лице.
— Я правда рада, что вошла в «Бивер» (прим. пер. англ. Beaver — можно перевести как бобер, а еще как вагина) прошлой ночью.
Он рассмеялся.
— Ты же знаешь, как ужасно это звучит, верно?
Я счастливо кивнула, и мое сердце забилось быстрее — мне нравилось смешить его.
— Вот почему я сказала это так. Но я правда имею это в виду, Лукас. Этот день мог оказаться катастрофой без тебя. На самом деле, я, вероятно, просто уехала бы домой.
— Я рад, что ты не сделала это.
— Ты сфотографируешься со мной?
— Я сделаю твое фото. Я не нужен тебе на нем.
— Я хочу, чтобы ты был на нем. Давай, пожалуйста, попроси кого-нибудь нас сфотографировать. Я хочу запомнить этот день с тобой.
Его выражение лица смягчилось, и он похлопал по плечу женщину рядом. Она кивнула и улыбнулась, и я протянула ей камеру.
Это казалось неловко и немного по-военному стоять бок о бок с опущенными руками, поэтому я придвинулась ближе к Лукасу, надеясь, что он приобнимет меня. Он не сделал этого, так что я встала перед ним.
— Ты должна перестать двигаться, чтобы она смогла сделать фотографию, — сказал он.
— Тише. Просто постарайся выглядеть счастливым, чтобы я могла солгать и рассказать подругам, что очаровала французского мужчину.
— Ладно, — сказала женщина. — Un, deux, trois. (прим. пер. фр. — Один, два, три)
Я улыбнулась, когда Лукас прошептал в мое ухо.
— Тебе не нужно лгать.
Лукас хотел привести себя в порядок перед ужином, а меня догнал синдром смены часовых поясов, поэтому я подумала, что могу использовать это время для отдыха. После того как мы покинули башню, он указал мне в направлении, где находились менее дорогие торговые центры между Нотр-Дамом и «Плаза Aтене», и показал мне нужное направление, как вернуться назад. Затем он быстро обнял меня и сказал, что придет за мной к восьми. Я пересекла Сену в противоположном направлении от него и без проблем нашла улицу Риволи, но вместо того, чтобы заниматься шопингом, я провела следующие полтора часа, блуждая по улице в полном оцепенении, не в силах перестать думать о Лукасе и ночи впереди.