Сандра вызвала в памяти множество скульптур, созданных народами Индии.
Наибольшее впечатление произвело на Сандру посещение высеченного в скалах буддийского храма Карли невдалеке от Пуны. Уже самый вход в чайтью — святилище, глубоко врезанный в склон базальтовой горы, переносил в давно прошедшие времена, когда люди самыми примитивными инструментами, без помощи книг, фотографий и справочников могли осуществлять гигантские работы с целью создания прекрасного. Громадная углубленная арка с ребристыми выступами взмывала вверх над прямоугольной прорезью входа. Справа в стесанном отвесно обрыве стоял ряд каменных слоних с опущенными на землю хоботами. Справа и слева от входа на широких панелях были изваяны скульптуры людей — четыре четы — дампати, сливавшиеся в единое целое со всем замыслом входа. Слева фигуры хуже сохранились, а справа темный камень изваяний, твердый базальт, четко выделялся на когда-то выкрашенной стенке ниши.
Женщина невысокого роста в движении плавного танца обнимала за талию стоявшего рядом мужчину. Правая нога, ступившая вперед и налево, перекрещивалась с левой, согнутой в колене. Разрушенная временем правая рука когда-то протягивалась вперед. Толстые браслеты на щиколотках, узкий плетеный пояс поперек бедер и огромные кольца-серьги составляли весь наряд женщины. Круглое лицо было испорчено временем или варварством людей, но передавало веселую, полную избытка радости красоту, характерную для скульптур этого времени — рубежа между двумя эрами. Голова походила на дравидийских женщин Индии широким и низким лбом, маленьким закругленным носом и полными, развернутыми, как лепестки, губами. Прямые плечи были узкими, ноги — маленькими, с тонкими щиколотками. Тесно поставленные груди сильно выдавались полушариями, как обычно для индийских статуй. Стан женщины был очень узок и резко контрастировал с бедрами, очерченными крутыми дугами, по которым можно было бы описать круг диаметром больше ширины плеч. Как убедилась Сандра, этот круг, верхним краем пересекавший самое узкое место талии, а нижним опускавшийся до последней трети бедра, был характерен для всех без исключения изваяний конца прошлой и начала нашей эры. Что хотели выразить мастера древности? Утрированное и усиленное отражение реально существовавшего идеала?
|
|
Сандра вошла в подземный зал чайтьи, освещенный слабым верхним светом через прорези свода, который в форме удлиненной подковы поднимался на громадную для пещерного зала высоту в пятнадцать метров и был отделан аркообразными ребрами. Каждые два ребра своими обрезанными концами нависали над шестигранной колонной с капителью в виде символического лотоса, увенчанной четырехугольной плитой с фигурами всадников на лежащих слонах. Все это очень напоминало подземные залы святилищ Аджанты, только больше, проще и без усложненной каменной резьбы. Стоявший в конце зала алтарь в форме простой полусферической ступы был таким же строгим, как и все это огромное святилище, тридцати метров длиной и восьми шириной, для которого понадобилось вырубить не меньше десяти тысяч тонн твердого сливного базальта.
Скульптуры наверху, как и дампати у входа, были сделаны теми же великими художниками. Луч неяркого света, упавший на одну из колонн, помог Сандре разглядеть изваяние во всех подробностях. Сидевшая на самой шее слона женщина как две капли воды походила на изображенную у входа. Ноги ее охватывали шею животного и были скрыты ушами слона. Женщина изогнулась назад, обнимая правой рукой шею сидевшего позади мужчины, а левую закинув себе за голову. Задумчивая улыбка играла на беспечно поднятом вверх лице, маленькие складки подчеркнули сильный поворот тела в пояснице — все эти точные подробности наделяли изваяние жизнью.
|
|
Теперь Сандра не сомневалась — подлинно живые женщины служили моделями древним скульпторам. Невозможно было более правдиво передать выражение любви и ленивой истомы…
— Очнись, друг мой! Куда ты унеслась? — снова окликнула Сандру Леа.
— Не так уж далеко — только в Карли. Видишь ли, Чезаре не прав, я стала верить в то, что действительно напишу об амазонках лишь здесь, в Индии. В ее древнем искусстве полно отзвуков того удивительного периода истории человечества, которого я хочу коснуться в своей книге. И я начинаю реально представлять жизнь и мечты тех людей.
— И для этого ты хочешь остаться здесь, в Лонавле?
— Боже мой, нет! Но куда вы хотите ехать, извините, я прослушала?
— В Мадрас. Знакомиться с южноиндийской культурой. Потом в Шантиникетан.
— Поехали! Как хорошо, что вы с Леа кончили ваши счеты с парапсихологами или как там они еще называются. Мы будем свободны в выборе мест.
— Ты что-то с самого начала не верила в йогов.
— Может быть, после того, как мне показали сборище вымазанных пылью голых людей с непомерно отросшими волосами. Не могу верить в мудрость людей такого рода. У них нет будущего. Ты смотрела на индийских детей? В их громадные глаза, горящие таким любопытством и умом, что самой становится стыдно, как мало сил я отдала учению? Неправдоподобно прекрасные маленькие дравидийские девочки, полные радостного огня жизни, еще в абсолютном неведении, как мало будет отпущено им счастливых лет юности в их трагически ограниченном будущем. Страна с такими детьми обязательно должна достичь многого. Мы еще не встречались здесь с по-настоящему образованными людьми и, наверно, не увидим их.
|
|
— Да, пока нам не очень везло на встречи. Только Тиллоттама. С настоящей интеллигенцией Индии мы не познакомились. Попали в круг богатых бездельников или же бизнесменов, приезжающих на отдых в своих «бьюиках».
— Я успела их возненавидеть! — пылко сказала Сандра. — Они отъявленные снобы и недолюбливают европейцев.
— Да, они считают, что у белых даже кожа, как у мертвых.
— В этом они не так уж не правы — здесь белая кожа кажется рыхлой и неживой.
— То-то ты жаловалась, что не можешь больше здесь ходить на пляжах в купальнике под жаркими взглядами индийцев, потому что это все равно что идти голой!
— Как же они не боятся смотреть на вас? — ухмыльнулся Чезаре.
— А почему им бояться? — насторожилась Сандра, предчувствуя подвох.
— Вот этой медной рыжины. По старинным индийским поверьям, рыжеволосая женщина может оказаться йогиней-ведьмой и убить своего возлюбленного.
— Хотела бы я так, — помолчав, сказала Сандра. Лев сделала Чезаре страшные глаза — не болтай лишнего.
— Положим, самые обычные прозрачные сари нисколько не лучше твоего купальника, — продолжала Леа.
— Лучше, и по очень простой причине — они привычны. Все дело только в этом, а если женщине надо показать свою фигуру, то сари сделает это нисколько не хуже, чем даже бикини.
— Да, из-за сари я признаю превосходство индийских женщин над нами. Подумать только, сколько усилий, выдумки, затрат совершаем мы с каждой сменой моды, а у них — тысячелетия простой кусок ткани, куда изящнее выглядящий, чем наши платья.
— Положим, не все. Есть фасон, не менее бессмертный, чем сари, — широкая короткая юбка, обтяжной корсаж, открытые плечи. Он лучше сари тем, что дает большую свободу движений ногам. И не знаю, почему нам, европеянкам, не носить бы только его, в разных вариантах, как и сари. Нечего придумывать идиотские фасоны, тратить на них полжизни и половину всех заработков. И к тому же напрасно. Все больше мужчин, особенно почему-то американцев, подозревают женщин, что они носят фолсиз!
— Это что еще такое? Не слыхала! — фыркнула Леа.
— И благодари бога! Это разные подкладки в места, где должно быть свое, — лифчики с пружинами и резинами, валики на бедрах…
— Слушайте, женщины! — внезапно рассердился Чезаре. — Перестаньте трещать о тряпках! Так мы никогда ничего не решим!
— Но ведь все решено! — удивилась Леа. — Мы едем в Мадрас! Дай мне сигарету, и пойдем звонить в гостиницу! И дадим телеграмму дядюшке Каллегари, чтоб тоже ехал в Мадрас.
— Пойдемте все вместе, — поднялась Сандра, — а на обратном пути сделаем визит Тиллоттаме, попрощаемся. Какая чудесная девушка, нельзя глаз отвести!
— И глубоко несчастная, я уверена, — добавила Леа, — я особенно ясно почувствовала это вчера. Мне кажется, что ее держат взаперти и чуть она сделает шаг, как около появляется эта хищная морда в синей чалме, с носом, будто его стесали топором.
Несмотря на энергичный стук Чезаре, калитка виллы Трейзиша не отворялась, пока на веранде не появилась Тиллоттама и не приказала Ахмеду впустить гостей.
Тиллоттама повела их в маленькую гостиную наверху, извинилась, вышла и скоро вернулась с подносом сладостей.
— Я отпустила служанку в город, — сказала она по-английски со своим мягким акцентом, ловко расставляя маленькие тарелочки.
Сандра следила за ее движениями, стараясь разгадать, в чем заключается их удивительное изящество. В точности, плавности или, наоборот, быстроте, почти резкой? Почему кажется празднично-легкой ее фигура? В европейском платье она показалась бы обернутой тканью статуей.
Движения Тиллоттамы сопровождались тем легким, как шепот, позваниванием браслетов, которое служит признаком близости индийской женщины, так же как аромат духов и шелест юбок — европейской. Впрочем, и от Тиллоттамы тоже пахло духами, очень слабо, свежим, чуть горьковатым запахом герленовских «Митсуко».
Леа тоже следила за хозяйкой, думая совершенно о другом. Эта великолепная фигура, густейшие, черные, как тропическая ночь, волосы, нежный и четкий рисунок лица, глаза таких размеров, что в другой стране, не среди этого вообще большеглазого народа, они показались бы нечеловеческими. В Тиллоттаме была красота слишком выразительная, выдающаяся и полная романтической тайны, переходящая какую-то грань к тревожной и темной силе, мучительной и волнующей.
Чезаре заметил внизу в холле европейскую гитару. Попросив принести ее, он принялся напевать вместе с Леа «Кантаре, воларе», а Сандра разговаривала с Тиллоттамой. Постепенно беседа становилась все интимнее, Сандра рассказала кое-что о себе. Злоключения европеянки, казавшейся такой независимой и недоступной, поразили и смутили Тиллоттаму. Она сама не заметила, как стала откровенной. Итальянка слушала, не шелохнувшись. Под конец крупные слезы нежданно покатились из ее глаз.
— Боже мой, Сандра, что с вами? — вскочил, отбрасывая гитару, Чезаре.
— Да ничего, — Сандра досадливо тряхнула волосами, достала из сумочки платок. — Дайте скорее сигарету! Я расскажу им, моим лучшим друзьям, можно? — обратилась она к Тиллоттаме.
Та сделала обеими руками жест не то разрешения, не то протеста. Сандра с горящими щеками, дрожа от негодования, коротко передала историю Тиллоттамы. Художник сказал:
— Передайте ей, Сандра, что мы увезем ее, а потом найдем и художника. Я с ним буду говорить, как с собратом по искусству… Словом, завтра мы едем в Бомбей, и вы с нами!
Сандра перевела, добавив от себя еще несколько убедительных слов. Тиллоттама печально покачала головой.
— Гангстеры Трейзиша обязательно настигли бы нас. Я не могу, чтобы вы рисковали жизнью. Но я от всего сердца благодарна вам всем!
— Что же вы будете делать?
— Я убегу, как только представится возможность. И если меня убьют, то одну.
— А если бы пришел ваш художник, то вы не отвергли бы его помощь? — вскричала Леа. Выслушав перевод Сандры, Тиллоттама улыбнулась.
— Но ведь это совсем другое дело!
— Она права, действительно другое дело, — сказала Сандра.
Донесся громкий сигнал автомобиля. Тиллоттама слегка вздрогнула.
— Это он! Прошу вас, ни слова! И постарайтесь не показать ему, какого вы о нем мнения. Перемена в отношении насторожит его.
— О да! — недобро усмехнулась Сандра.
Вскоре в гостиную вошел Трейзиш в белоснежных шортах и удивительно яркой голубой рубашке. По украдкой брошенному на нее взгляду Тиллоттама поняла, что он уже осведомлен о происшествии с винтовкой. Трейзиш любезно поздоровался и опустился в кресло, вытягивая ноги.
— Может быть, споют и для усталого путешественника? — сказал он, увидев гитару. — Я так люблю итальянские песни.
Чезаре и Леа стали отнекиваться, но Сандра приказала:
— Фадо!
От удивления продюсер опустил руку с зажигалкой. Сандра выступила вперед, положив руку на спинку кресла, и Леа не узнала подруги. Задумчивая, углубленная в себя девушка исчезла. Вместо нее струной выпрямилась властная, нагло уверенная в себе женщина, каждое движение, каждый изгиб тела которой был рассчитан на чувственное восхищение, принимаемое с королевским равнодушием ко всему на свете. Сузившиеся глаза, длинные и раскосые, метнули в португальца такой знающий, обещающий и презрительный взгляд, что Чезаре по-мужски стало жаль негодяя.
Зарокотали струны. Сандра запела выученную в Анголе песню. Чезаре стал повторять припев. Трейзиш взволнованно мял сигарету, доказывая, что тоска по родине берет за живое и тех, кто связан с ней лишь своими предками. Тиллоттама с удивлением смотрела на размякшего продюсера и обольстительную итальянку — безусловно, хорошую артистку. Если бы она могла так! Но куда больше она хотела бы быть такой, как независимая Леа, стоявшая перед Трейзишем в коротких штанишках в желтую и белую полоску и желтом жакетике, так хорошо оттенявшем ее золотистый загар.
Продюсер позвонил и приказал принести напитки, упрекнув Тиллоттаму за недогадливость, потому что европейцы любят спиртное. Однако гости наотрез отказались и стали прощаться. Сандра размышляла, как бы ей передать Тиллоттаме, чтоб она все-таки приняла их помощь и написала бы в Мадрас. Она не подозревала, что продюсер в это же время лихорадочно обдумывал, как продолжить знакомство, и не смог скрыть радости, узнав, что они едут в Бомбей.
— А потом куда? — быстро спросил он.
— В Нью-Дели, оттуда — в Кашмир, — так же быстро ответил Чезаре, решив на всякий случай скрыть направление поездки.
— Я прошу вас обязательно, — склонился Трейзиш перед Сандрой, — и ваших очаровательных друзей быть моими гостями в Бомбее. Я снял дом в самой шикарной части города — на Малабарском холме, правда, старый, но с отличным садом.
Сандра вежливо отказалась за всех, объяснив, что им уже заказаны номера в гостинице.
— Но если вы не хотите быть моими гостями, тогда позвольте предложить вам места на состязание водных лыжников. Приехали американские, египетские, югославские и немецкие спортсмены, стоит посмотреть на это редкое зрелище.
— А ведь в самом деле стоит! — согласилась Сандра. — Тиллоттама, мы встретимся с вами на этих ристалищах?
— Да… конечно, — после некоторой паузы ответил за нее продюсер. — Значит, решено. Послезавтра я заеду за вами в гостиницу и повезу на пляж. Жаль все-таки, что вы такие трезвенники!
— А вы рискуете, употребляя алкоголь в такую жару… в вашем возрасте, — не удержалась Леа.
— Дорогая синьора, мой возраст не так уж далек от вашего, — отпарировал американец.
— Тем хуже — преждевременная старость!
Трейзиш закусил губу, и щеки его чуть-чуть потемнели. Чезаре, раскланявшись, поспешил увести Леа.
Трейзиш, сидя за рулем своего «сандерберда», помахал итальянцам, сбегавшим по лестнице подъезда. Его взгляд задержался на Сандре. Продюсер оскалил в широкой улыбке крупные зубы, очень белые под узкими черными усиками. Сандра остановилась.
— А где же Тиллоттама?
— Не беспокойтесь! Мы сейчас заедем за ней, и вы, кстати, увидите, где я поселился. Завтра вечером я прошу вас быть моими гостями — небольшое новоселье.
От улицы Махатмы Ганди, мимо музея и университета, они выехали к фонтану Флоры.
— Что значит «сандерберд»? — спросила Леа у Сандры, которую Трейзиш усадил рядом с собой.
— «Буревестник» — одна из моделей Форда.
— Вам нравится? — не оборачиваясь, бросил Леа американец.
— Нет! Маломощная дешевка! — с беспримерной наглостью ответила девушка.
Чезаре даже подскочил и изумленно воззрился на Леа.
— Этот кар? — снисходительно спросил Трейзиш. — А вы смогли бы справиться с такой машиной?
— Может быть, — ответила, опуская бедовые глаза, Леа.
Автомобиль свернул в широкий проезд, пересеченный под прямыми углами несколькими боковыми проулками. Трейзиш затормозил у ворот небольшой виллы, обнесенной вместо забора плотной изгородью из ровно подстриженных колючих кустов. Он не стал въезжать, а дал нетерпеливый гудок. На ступеньках невысокий лестницы показалась Тиллоттама, обрадованная встречей. Она поспешила к машине. Итальянцы смотрели на танцовщицу во все глаза, не зная, что Трейзиш приказал Тиллоттаме быть наряженной, как принцесса.
Именно такая женщина из сказок Махабхараты или Рамаяны и стояла перед ними, чуть запыхавшаяся от волнения. Яркое алое сари, вышитое золотыми звездами, и отороченное такой же каймой, было туго перехвачено широким золотым поясом с массивной квадратной пряжкой, инкрустированной красными камнями. Тяжелая тканая золотая лента свисала спереди, прикрепленная к пряжке. Свободные двойные петли сверкающих бус перекрещивались на боках. Чоли — кофточка, одевающаяся под сари, была из угольно-черного с узкими золотыми полосками шелка. Ее короткие рукава подхватывались широкими старинными браслетами с рубинами и бирюзой. Еще более массивные браслеты охватывали узкие запястья Тиллоттамы. Две нитки жемчуга, золотой полумесяц на груди, золотые шарики на длинных цепочках в ушах и ажурная диадема, резко выделявшаяся в черных волосах, — все эти драгоценности, даже на неопытный взгляд итальянцев, несли печать большой древности. Сандра решила, что Тиллоттама надела костюм, приготовленный для фильма. Тиллоттама смутилась под устремленными на нее взглядами и обычным очаровательным жестом индийских женщин прикрыла лицо уголком прозрачного розово-лилового шарфа, спадавшего с ее головы.
— Боже мой, это же Шакунтала или Сита! — воскликнула Сандра.
— Вернее, Драупади, — с насмешкой в голосе отозвался Трейзиш, и Тиллоттама, вспыхнув, опустила ресницы сильно подкрашенных глаз.
— Вы сказали какую-то гадость? — вступилась Леа. — Почему вы всегда дразните Тиллоттаму?
— Мне кажется, вы не только дразните, но обижаете Тиллоттаму, — сказала Сандра, стараясь чем-то унизить его. — Берегитесь, так выходит наружу скрытая вина или неполноценность!
Трейзиш побагровел до края воротничка, врезавшегося в плотную шею, и повернулся к Леа с преувеличенным поклоном:
— Позвольте предложить вам руль, дорогая?
Леа, ободряюще кивнув испуганному Чезаре, уверенно уселась на место водителя.
«Буревестник» плавно взял с места, быстро набирая скорость. На перекрестке Леа увеличила ход, постепенно поворачивая руль, и машина понимания, почему он прекрасен. Что такое всем понятная захватывающая превратившись в статую внимания.
Трейзиш курил, кривя рот, и наконец вынужден был признать, что Леа отличный водитель, с редкой по быстроте реакцией. Сандра давно уже посылала подруге воздушные поцелуи в зеркало заднего обзора.
— Куда теперь? — отрывисто спросила Леа, выезжая на Марин-Драйв.
— Направо, к деревянным воротам с флагами. Они стали протискиваться через плотную толпу к наскоро сколоченным деревянным трибунам, на которых рассаживалась избранная публика. Немало было красивых женщин в сари, меньше — в европейских платьях. Сандра заметила два основных женских типа. Высокие, величественные и спокойные, с крупными «восточными» чертами лица и светлой кожей — уроженки северных и центральных провинций. Другие — темные, с огромными глазами, круглолицые и невысокие, сходные с цыганами и такие же пламенные, брызжущие весельем, — олицетворяли дравидийскую красоту южной Индии, ярко выраженную в Тиллоттаме.
Началось состязание. Многотысячная толпа затаив дыхание следила за отважными спортсменами.
Быстроходные моторные лодки мчали за собой на тонком нейлоновом лине по одному или по два спортсмена. Скорость возрастала, и вдруг начинались головоломные подскоки, повороты в воздухе и длинные прыжки через площадки трехметровой высоты. Крепкая девушка в зеленом купальнике прыгнула, описав в воздухе пологую дугу метров в тридцать длины. Сбросив одну лыжу, она вставила правую ногу в петлю на буксирной трапеции и помчалась на одной ноге, как балерина в танце. Но и этого показалось ей мало. На полном ходу девушка перевернулась спиной к буксиру и, грациозно балансируя раскинутыми руками, посылала ошеломленной, гудящей от восторга публике воздушные поцелуи.
— Это непостижимо! — сказала Леа.
— Насколько знаю, у них вращающееся крепление, — ответил художник.
Высокий мужчина, мускулистый, как статуя древнегреческого воина, сбросил обе лыжи. Казалось, он летит по воздуху, едва касаясь босыми ногами вспененной поверхности моря. Зрелище было так поразительно, что весь пляж разразился бурей криков.
Двухмоторный широкий катер помчал со скоростью в сорок миль высокого, дочерна загорелого спортсмена. На его плече сидела маленькая женщина в малиновом гимнастическом костюме. Под аккомпанемент ревущего мотора они принялись проделывать гимнастические упражнения, может быть и несложные для цирковой арены, но поразительные на водных лыжах, в полосе ослепительно белой пены, широкой дорожкой рассекавшей синеву моря.
Следующим номером было выступление пяти стройных девушек в гармонично подобранных купальных костюмах. То выстраиваясь в ряд, то выписывая сложные зигзаги, они выполняли красивые балетные па, стоя на одной лыже. Одна из пятерки, особенно хорошо сложенная темноволосая девушка, исполнила целую танцевальную сюиту на скорости в тридцать миль.
Катер описал широкую дугу, и пятерка балерин с разлету вынеслась на берег. Девушки ловко сбросили лыжи в самый последний миг и пробежали по мелкой воде, приветливо отвечая на бурю оваций.
— Как хороша эта танцующая русалка! — воскликнула Леа.
— Может быть, она Нэнси Гант, чемпионка Америки? — полувопросом отозвалась более осведомленная в спортивных делах Сандра.
Подскакивая и жужжа, как злобная оса, вынесся скоростной скутер, тащивший на буксире пятиугольный желтый змей. Недалеко от трибун змей взвился метров на тридцать. Под ним на легком каркасе из алюминиевых трубок висел на согнутых руках гимнаст. Его водные лыжи почти что пригладили верхушки огромных кокосовых пальм, склонившихся над водой.
— Нет пределов тому, что может сделать человек! — воскликнул Чезаре.
Леа вскочила с горящими щеками. На нее зашикали из заднего ряда, и Сандра потянула подругу за руку. Леа села и, взглянув на Тиллоттаму, быстро сказала по-итальянски:
— Сандра, смотри, что с ней!
Тиллоттама поднесла к лицу край своего шарфа, скрывая пепельную бледность. Сандра склонилась к ней, а Леа, не сговариваясь, задала какой-то «технический» вопрос Трейзишу. Едва слышно Тиллоттама шепнула Сандре:
— Внизу идут по песку двое… Видите там? В тюрбане он… Рамамурти. Молю вас, догоните его, расскажите все… — Сандра соображала лишь секунду.
— Чезаре, я вижу внизу продавца конфет. Сможете настигнуть его, пока он не скрылся в толпе?
И в ответ на удивленный взгляд Чезаре Сандра объяснила ему по-итальянски, что он должен сделать. Художник рванулся с места, как хороший спринтер.
— Рыцарь! — с усмешкой сказал ему вслед Трейзиш. — Что это за секреты у вас с Тиллоттамой?
— Мужчины вечно подозревают женщин в каких-то тайнах! Разве вы не видите, что ваша звезда заболела?
Трейзиш испытующе посмотрел на Тиллоттаму.
— Пожалуй, лучше мне отвезти тебя домой, — хмуро сказал он, отпуская вздрагивавшую руку Тиллоттамы и бросая взгляд на Сандру.
— Не беспокойтесь о нас, — сказала Сандра, — мы еще посмотрим и пройдемся по Марин-Драйв до вокзала, а там возьмем такси. Здесь все равно разъезд будет долог. Очень благодарна вам за редкое удовольствие.
— Так помните, завтра непременно! — Трейзиш склонился над рукой Сандры, а Леа покрутила пальцем над его слегка лысеющей макушкой. Сандра незаметно погрозила ей. Итальянки едва усидели, пока продюсер и Тиллоттама пробивались к выходу.
— А сейчас быстро вниз! Я велела ему отвести индийцев дальше по пляжу, к пальмам, но я не верю, что наш милый Чезаре сможет объясниться по-английски.
Действительно, язык едва не подвел художника. Когда запыхавшийся, вспотевший Чезаре догнал обоих друзей, он забыл в горячке погони и волнения все нужные слова и мог только бормотать «уэйт, уэйт, тзер, тзер…», показывая на группу пальм в отдалении. Рамамурти, пожав плечами, пошел дальше, но тут Чезаре осенило.
— Тиллоттама, Тиллоттама, уэйт! — Эффект был потрясающ. Рамамурти вцепился в итальянца железными пальцами, и поток английских слов был совершенно непонятен для Чезаре. Он только показал на пальмы. Теперь оба индийца беспрекословно направились туда.
— Боги и милостивая Карма послали мне вас, о драгоценные друзья! — низко поклонился итальянцам Рамамурти.
— Пустое. Но мне думается, что мы сможем помочь вам и дальше. Завтра мы все приглашены к Трейзишу, почему бы и вам не воспользоваться вечеринкой и не проникнуть в дом? — сказал Чезаре. — Мы будем отвлекать продюсера, пока вы похитите Тиллоттаму.
Сандра переводила, согласно кивая.
— Итальянский друг совершенно прав, — спокойно заметил Анарендра. — Надо все готовить на завтра и сговориться с Арвиндом. Сам учитель велел дать ему знать, чтобы он оказался поблизости.
— Сам Шарангупта? — удивился Даярам.
— Он прикроет отступление, если понадобится. Ты еще не знаешь его, неутомимого борца со злом и страхом.
— Хорошо, тогда вы приходите к нам в гостиницу завтра днем. Только без Даярама, а то вдруг американцу придет в голову нас навестить, и он сразу заподозрит неладное, — сказала Сандра. — Мы договоримся обо всем.
Индийцы распрощались, а итальянцы медленно пошли вслед расходившейся толпе, возбужденно переговариваясь и обсуждая новое приключение, в которое втянула их добрая воля.
Сандра, Чезаре и Леа отпустили такси на углу проезда, в котором стояла вилла Трейзиша, и стали оглядываться. Редкие фонари сильно затенялись деревьями, и они не сразу заметили призывные жесты Даярама. Четыре индийца укрывались под нависшими ветками большого платана. Итальянцы были представлены Шарангупте, чье богатырское сложение не мог скрыть полумрак, и худому Арвинду. Автомеханик небрежно опирался на автомобиль. Сверкающий радиатор машины высовывался из глубокой тени. Четыре фары, по две с каждой стороны, были утоплены в массивную посеребренную решетку, подфарники располагались совсем над землей, ниже бампера, скрытые в особом щитке, уходившем под низ машины, точно челюсть дегенерата. Высокие вертикальные ребра над крыльями, гребень посреди плоского капота, а над решеткой крупные металлические буквы: «Олдсмобиль». Во всем облике громадной машины было то вызывающе чрезмерное хамство, с помощью которого ничтожный мещанин обретает мнимое превосходство. Ради этого он воздвигает роскошный особняк среди нищих хибарок и ведет увешанную драгоценностями дуру жену сквозь толпу бедно одетых тружеников.
— Мамма миа, откуда такая машина? — прошептала Леа.
Арвинд объяснил, что некогда выручил одного плэйбоя — бездельника богача из большой беды. Теперь по просьбе Арвинда он дал ему свою новую, всего два месяца как полученную из Америки машину.
— Я взял отпуск на пять дней, — продолжал автомеханик, — и довезу вас до самого Мадраса, а вернусь через Дели. Никто не проследит вас ни на железной дороге, ни в аэропортах. Кроме того, такую машину на магистрали не будет задерживать полиция.
— Наш план таков, — сказал Анарендра, очевидно взявший на себя роль командира «операции», — Арвинд — у машины, мы с Даярамом пробираемся в дом, учитель на всякий случай прогуливается у подъезда. Сандра и Чезаре взялись отвлекать хозяина, а вам, Леа, если завяжется драка, придется вести Тиллоттаму к машине!
— Значит, едут Арвинд, Анарендра, Тиллоттама, Даярам и Леа — пять человек?
— Поместимся, — отозвался автомеханик, — в машине пять мест, считая водителя.
— В таком страшилище? — удивилась Леа.
— Это конвертибл — открытая машина с одной дверцей с каждой стороны. Я поднял верх, — пояснил Арвинд.
— Не все ли равно, — перебила Сандра. — Нам всем нельзя уехать, будет подозрительно. Мы с Чезаре остаемся, выражаем сожаление хозяину и прилетим самолетом. Исчезновение Леа объясним тем, что она почувствовала себя плохой уехала домой.
Окна виллы Трейзиша сияли призывным светом. Хозяин в палевом смокинге обрадованно приветствовал гостей на ступеньках, ведущих в холл.
Двое дюжих слуг, наряженных в белые фраки, стояли у дверей на лестнице, ведущей в сад.
— Вы пришли пешком? Я не слышал вашей машины, — спросил Трейзиш, склоняясь к руке Сандры.
— Мы ошиблись переулком и убедились в этом, лишь отпустив такси. Но пустяки — пятиминутная прогулка.
— В такой обуви? — Трейзиш посмотрел на трехдюймовые «шпильки» Сандры и босоножки Леа.
— Мы в Италии привыкли к прогулкам. По вечерам, над морем. Здесь жара изнеживает, но прежняя привычка еще осталась.
Дом, снятый продюсером, оказался обширным, с несколькими гостиными в нижнем этаже и верандой, выходившей в густой сад.
К удивлению итальянцев, гостей собралось мало. Всего две женщины, обе в европейских костюмах, встретившие итальянок неприязненными взглядами. Шестеро мужчин — все, очевидно, состоятельные и уверенные в себе люди. Один, толстый и усатый, с горбатым носом и глазами навыкате, немедленно рассыпался в любезностях перед маленькой Леа, убедился, что она плохо знает английский, и перешел на французский. Толстяк объявился любителем драгоценных камней и украшений, и между ними завязался оживленный разговор. Леа сразила нового знакомца, сказав: «Выбирайте жемчуг утром, у окна, выходящего на север», совет, услышанный ею от японского художника Минору Терада, учившегося в Италии. Терада был сыном известного торговца жемчугом. А когда Леа открыла ему еще один секрет Терады, сказав, что для сохранения блеска жемчужин их надо мыть два раза в год в мыльной мягкой теплой воде и семь раз в год перенизывать ожерелья, причем только на натуральный шелк, отнюдь не на нейлон, толстый бомбеец достал записную книжку.