Кинопьеса в 5-ти действиях
Действующие лица
Панкратий Сумароков, 24 года разжалованный корнет, авторжурнала
Наташа Сумарокова, 17 лет его сестра
Иван Трунин, 23 года солдат, поэт, влюблённый в Наташу
Софья Казаб, 22 года редактор журнала
Иван Бахтин, 32 года тобольский прокурор
Апля Маметов, 35 лет бухарский торговец
Василий Корнильев, 55 лет купец, владелец типографии
Куницкий разжалованный вахмистр, ныне – чиновник
Лафинов, Прудковский учителя народного училища
Савельич слуга Сумарокова
Едейнэ девушка из остяцкого племени
Катерина крестьянка
Мальчик и девочка дети купца Салтыкова
Две Горожанки
Распорядитель бала
Гости на балу.
Прохожие.
Действие происходит в Тобольске, в 1791 году.
Пролог
Сцена бала в одном из старинных домов Тобольска.
Танцы, звук стучащих каблуков, музыка, веселье, смех.
Действие первое
Явление первое
Утро. Съёмная квартира Панкратия Сумарокова. Он укутан в простой зипун, чинит свой парадный камзол. Савельич управляется на кухне у печи.
Сумароков: Савельич, принеси к камину дров.
Савельич: Прикажете к соседям? Нет соседей
На месте. Ну а в лес увольте, не пойду.
За рубку леса, на свою беду быть сосланному мне.
Сумароков: Не дальше, чем в Тобольске.
Савельич: Да что вы, барин. Вы, сказать по-свойски,
В рубашке родились, что в этот городок
Вас, ссыльного, забросил мудрый рок.
Что на балу?
Сумароков: Там были все друзья.
Савельич: Друзьями вы богаты. Что семья они вам стали.
Правда, больно чинны.
Вы что-то мрачны. Есть тому причины?
Сумароков: Да, наш журнал. Его хотят закрыть.
Савельич: Хотят – закроют. Так тому и быть.
Вот невидаль – закроют! Вот беда!
(Сумароков нервно пришивает пуговицу)
Савельич: Вы, барин, пуговку к камзолу не туда пришьёте.
Дайте мне. Вам не владеть сим даром.
Сумароков: Савельич, не дыши, ей-богу, перегаром,
И философия твоя здесь ни к чему.
Савельич: Три дня, как и ей-ей.
Сумароков: Так почему ты мелешь ересь, как в бреду похмельном?
Савельич: Писали б, барин, вы о чём-то дельном.
Сумароков: О чём же, не угодно ль рассказать?
Савельич: Как плотничать и штопать, как вязать,
Про вести города, про ярмарки, про моды,
Про своенравие природы,
Про то, что говорят столичные послы,
Да губернатору поболе похвалы,
И вас читали б тиражом большим.
А так - журнал в Тюмень, журнал в Ишим.
И все ваши мудрёные стихи – не более, чем пустяки.
Ведь так мы третий год добра не видим
И в бедности живём, как остяки.
Явление второе
Входит Наташа. Одета опрятно, но скромно. На ней тоненькая вязаная шаль, в руках - письмо.
Наташа: Кто это ходит в бедности, Савельич?
А если хорошенечко проверить?
Я помню, это было до обедни,
Ты получил целковых шесть намедни,
Что матушка моя прислала из Москвы.
Савельич: Ах, барышня! Совсем из головы ушло.
Прости меня великодушно.
Наташа: Тебе просить прощения не нужно.
Ты наш надёжный друг. Мы у тебя в долгу.
(Савельич делает удивлённо-ироничное выражение лица)
Сумароков: Как смотрит, боже мой. Наташа! Не могу!
Наташа: Умён и грамотен. В любое вникнет дело.
Савельич: Ах, барышня! На сердце посветлело!
Наташа: Савельич, принеси-ка дров.
Савельич: Бегу-бегу.
Сумароков и Наташа вдвоём.
Сумароков: Что пишет матушка?
Наташа: Скучает, шлёт приветы.
Сумароков: Ах, бедная.
Наташа: Хочу тебе секреты раскрыть девичьи.
Сумароков: Говори, сестра.
Наташа: Писала матушка мне лично, что пора.
Хоть, говорит, в Сибири глушь, рутина,
Ты всё же выходи за дворянина.
И ежели найдётся дворянин,
Хотя б на весь Тобольск один,
Ты под венец спеши. Ты честная девица,
Мы Сумароковы, Наш род издревле длится,
Наш дядюшка великий был поэт, и прочее.
Сумароков: Тебе семнадцать лет,
Ты вольна выбирать сама в таких вопросах.
Ты ехала за мной, ты в копоти, в морозах
Шла в этой сутолоке, позабыв себя.
Поверь, ты будешь счастлива, любя.
Наташа: Панкратий, человек один мне нравится.
Сумароков: Я знаю кто.
Наташа: Трунин. Солдат, подумать только!
Но некстати замечу: сколько грации и стати,
Веселья, доблести, всего-всего-всего
В его душе, в сознании его!
В училище тобольском он из первых.
Какой контроль в походке, слове, нервах.
В моей душе как будто сладкий хмель.
Сумароков (улыбается ): Вы так пристрастны, о, мадмуазель.
Наташа: Ты будешь спорить?
Сумароков: Я не осуждаю. И всё, что говоришь, я только подтверждаю.
И ежели о нём распространяться в целом,
Так он, пожалуй, станет офицером.
Наташа: Дай Бог!
(за окном показывается Иван Трунин)
Сумароков: Смотри-ка, лёгок на помине.
Савельич (всю эту сцену он подслушивал у двери):
Пойду, переверну дрова в камине.
Явление третье
Сумароков и Трунин.
Сумароков: Привет, служивый!
Трунин: С добрым утром, брат.
Ах, кони – порох!
Всё идёт на лад с журналом?
Сумароков: Нет! В опале «Иппокрена».
Трунин: А что случилось?
Сумароков: Видно, перемена у наших предержащих власть господ.
Мол, тоболяк журнала не берёт.
Учителя, мои корреспонденты,
Напрасно публикуют сантименты,
Напрасно переводят мудрецов
Плинея, Цицерона. И дельцов
Такое не устраивает.
Трунин: Дивно.
Савельич: Ну и купцы, вот спесь: смотреть противно.
Особливо усатого того увидишь – содрогнёшься.
Сумароков (Савельичу, беззлобно):
Ну чего опять ты входишь в наши разговоры?
Савельич: Простите, не сдержался.
(Сумароков и Трунини выходят из ворот, идут по улицам Тобольска)
Трунин: Эти споры ещё при выходе журнала начались.
Но мы с тобой их спеси не сдались.
Ты помнишь наш девиз, святое посвящение?
Трунин и Сумароков: « Долг Родине, любовь и просвещение».
Трунин: Мне так неловко. Словно моралиста два здесь, ты да я.
Сумароков (задумчиво): Здесь небо очень чисто.
Трунин: Послушай, брат, былое вспомяни.
Как ты попал сюда? Мне в первые же дни
Характер твой извечной был загадкой,
И жизнь твоя была не слишком гладкой.
Я всё тебя дичился расспросить.
Сумароков: Мне тяжело.
Трунин: Боюсь тебя взбесить,
И тему изменить готов к твоим услугам.
Сумароков: Постой-ка. Выслушай.
Ты мне давно стал другом.
Суди, как хочешь, после.
Трунин: Ах, об этом!
Сумароков: в Преображенском я служил корнетом.
Однажды вечером… нет, это был не я..
Куницкий… вахмистр. Да Бог ему судья.
Реминисценция первая. В воображении Сумароковавсплывает петербургский кабак, в котором в воскресный день сидят корнеты Преображенского полка. Куницкий выше рангом, он окружён толпой податливых на хохот и грубые шутки сторонников. Сумароков за столиком один.
Куницкий: Ты музыкант, художник, сочинитель,
Но есть в полку народ подаровитей.
Рисуночками ты потешешь взор лишь барышням.
(показывает Сумарокову сторублёвую екатерининскую ассигнацию)
Во! Видано – узор!
Не срисовать.
Сумароков: Срисую.
Куницкий: Споришь.
Сумароков: Спорю.
(конец ременисценции)
Сумароков (Трунину): Я срисовал купюру, вот в чём горе.
Я срисовал, а он забрал её.
Реминисценция вторая. В воображении Сумарокова всплывает казарма, кровать Куницкого, лисья шуба из меха, лежащая у него на кровати.
Куницкий: Ах, Сумароков! Всё наше житьё теперь изменится.
Сумароков: О, подлая натура. Что ты наделал?
Куницкий: А купец халтуры на рынке не заметил.
Воротник – что у боярина.
Сумароков бешено разворачивается и уходит.
(конец ременисценции)
Сумароков (Трунину): Нет, это мой двойник был, верно, а не я.
И этой ночью я видел то, чего не разглядишь воочию.
Вернее, слышал.
Реминисценция третья. Казарма, кровать Сумарокова. Он спит не раздеваясь. Во сне он слышит голос. Голос, заставляющий слушать.
Кто же он? Разумеется, сумароковское воображение.
Молодой Кандид жил так, словно судьба его вознаградит.
Вы повели себя доверчивей княжны.
Опомнитесь! Вы даже не смешны!
Немедленно, забыв про все примеры,
Проснитесь и примите меры.
Признайтесь. Не спасут ни связи, ни родство.
И быть в живых для вас важней всего.
Вам будет сладко в лязганье оков
Вдруг вспомнить этот сон.
Всё временно. Стихов
Писать не стоит. Пристав, их читая,
Умрёт от зависти.
Сумароков (просыпаясь): О, Дева пресвятая!
Вот это сон, вот это делегат
Из тех краёв, откуда, говорят,
Никто из нас не смеет возвратиться!
Хотя ему, наверное, простится.
(конец ременисценции)
Сумароков (Трунину): Ах, это только слабый пересказ
Тех слов, что на французском в горький час
Мне посланы блистательным манером,
Прекрасным силлабическим размером.
Мне не забыть тот шум, тот адский шквал.
А то, что я купюру срисовал,
Я им тогда признался без боязни,
Себя освободив от смертной казни.
Потом - допросы, путь, сибирский тракт, Тобольск.
А вот и наш журнальный штаб.
Действие второе
Явление первое
Сумароков, Трунин и учителя Прудковский и Лафинов в редакции журнала. Атмосфера вокруг более, чем творческая: вместе со страницами журнала пылятся рукописи, рисунки, сделанные чернилами, по сторонам – холсты с репродукциями картин, разбросаны стопы бумаг, повсюду – книги.
Сумароков: Итак, мы формируем выпуск наш
Дай бог, он не последний будет.
Лафинов: А коль последний, пусть народ не судит.
Сумароков: Прудковский, друг, возьми на карандаш:
Два перевода. Лирика. Эклога. Три басни.
Лорен Стерн.
Прудковский: Так-так, уже неплохо. А Софья где?
Сумароков: Сегодня не придёт.
Прудковский: Она обычно выпуски верстает.
Сумароков: Прудковский, здесь чего-то не хватает.
Опять в стихах отсутствует народ.
Лафинов: Опять с утра ненастная погода.
Сумароков: Вернёмся же к народу.
Лафинов: Коль о нём, вас нищая вчера искала днём,
Теперь смотрю – она опять у входа.
Прудковский: Наивный взгляд. Чулки из грубой замши.
Лафинов: Она вас ждёт на улице, всё там же.
Входит Едейнэ, в руках держит свиток.
Едейнэ: Я знать хочу, где встретить я могу
Панкратия с фамильей Сумароков.
Сумароков: Я здесь. И вашего покорно слугу
Вы не могли найти до лучших сроков?
Вы всё-таки садитесь. Вы, наверно, с окраин?
Едейнэ: Да. Я счастлива безмерно, что вас нашла.
Хочу начать сначала.
Мы, остяки, всё чувствуем. Дремала
Тысячелетья к просвещенью страсть.
Сумароков: Так вы – из них?
Едейнэ: Хранить былую власть обычаев нам важно.
Испокон мы чтим природный, не иной закон.
Мы солнцу молимся. Взываем дух медведя.
И важно нам, чтоб русские соседи
Узнали истину: ведь мы не дикари.
Дикарское – снаружи. А внутри
Ранимо бьётся жизнь, что бестолкова,
Зависима, недолга, а подчас прекрасна.
Но в обычаях у вас не видеть этого!
Сумароков: О боже, что таково – вся ваша жизнь? А впрочем, слово вам.
Едейнэ: (подаёт Сумарокову свиток)
Здесь всё о том, как молимся богам,
Как свадьбы празднуем,
Как потчуем салымом,
Как ловим рыбу неводом и рыбам
Рассказываем сказки стариков.
Да мы грубы. Обычай наш таков.
Но есть у нас прекрасные обряды,
И нам не будет сладостней награды,
Чем та, что в ваш журнал войдут они
И свет прочтёт, чем славны наши дни.
Сумароков: Вы грамотны? Мне радостно вдвойне.
Едейнэ: На весь наш род. Зовусь я Едейнэ.
И я хочу прославить быт остяцкий.
Сумароков: Ваш труд был не напрасен, братский
Привет сородичам. О них я расскажу
В своём журнале.
Едейнэ: Ухожу. Вы мне надежду дали.
Вам амулет – остяцкая вещица (дарит учителям)
Но мне пора – охота, верно, длится,
Как видно, без меня. И нужно мне быть там.
А вас… (обнимет Сумарокова. Уходит)
Сумароков: Прощайте, Едейнэ!
Явление второе
Входит Апля Маметов. Одет в восточный костюм. На голове – чалма, в руках - рукопись.
Апля: О, честь и светоч западной Сибири!
Тебе поют хвалу леса и шири,
Тебя благословляют все поля!
Сумароков: Что нужно, говори скорей, Апля.
Апля: Восточных сказок пять здесь или шесть.
Сумароков: Спасибо, друг, что ты на свете есть.
Апля: Постой! А здесь – святейшая из тайн.
Здесь сборник мнений нас, магометан,
О в Библии описанных событьях
Ветхозаветных.
Сумароков (критически пролистывает рукопись):
Этаких открытий, признаться, мы не делали .(читает)
Весьма неоднозначна линия сама.
Я не могу принять твой труд, прости.
Апля: Запретно то, и это не в чести.
А я писал, как верил, как привык.
С трудом я русский выучил язык.
Терпел и холода, и зной палящий.
И вдруг журнал открыли! Настоящий!
К тому же вы на выдумки хитры
И всей душой устремлены к познанью.
Так вы мой труд сочтите за признанье:
Как может верить гость из Бухары.
Сумароков: Так, хорошо. Оставь, я посмотрю.
Не обещаю, но благодарю.
(раздаются шаги)
Апля: Судьба благоволит нам с неких пор,
И видно, к счастью перст её направлен:
Наш добрый друг, тобольский прокурор,
Сюда спешит Иван Иваныч Бахтин.
Явление третье
Входит Бахтин.
Бахтин: А, здравствуй, Сумароков!
Сумароков: Здравствуй, друг.
Ну что там говорят?
Бахтин: Надежды мало.
Сумароков: Так это что, выходит, без журнала
Нам с вами коротать теперь досуг?
Просите всех знакомых, всех вокруг!
Алябьева просите – к ним вы вхожи.
Бахтин: И вы, мой друг, и вы просите тоже.
Но положенье может измениться:
Владельца типографии я звал,
Как и тебя, на свой вечерний бал.
А там, увидишь, всё и прояснится.
Ременисценция 1: В воспоминании Сумарокова – судебные палаты, и совершенно другой, неузнаваемый прокурор Бахтин.
Сумароков: Я совершил поступок, он глупейший.
Терзало самолюбие меня, но не корысть.
Бахтин: А вас оно, милейший, не мучило, когда сорок два дня
Вы от столицы ехали с задержкой
Две тысячи далёких снежных верст?
Сумароков: Зачем вам это знать?
Бахтин: И снова дерзость. Я прокурор, ответьте на вопрос!
Но вас я не сужу, и все грехи
Спишу лишь на браваду, пылкость нрава.
Я почитал, что пишите вы. Браво.
Я на досуге сам слагал стихи,
Но вы ещё так молоды. Успех
Ваш очевиден. Я готов за это
Ввести вас в общество блистательных поэтов.
Там много из столиц. Теперь у всех
В стихах, речах – идеи о свободе.
У губернатора, как видите вы, в моде
Лишь поощрять сей юношеский грех.
(конец ременисценции)
Намедни написал стихи, прочти,
О том, как жизнь в Тобольске протекает.
На бреге, где Иртыш в Тобол впадает
Несчастного я встретил. Посуди:
«Как будто за разбой вчерашний, Фрол,
Боярин твой тебя порол.
И поделом, ведь сёк он не без дела:
Ты чашку чая нёс, а муха в чай влетела».
Сумароков горько усмехается
Апля: Вот нравы!
Сумароков: Да.. и времена.
Сумароков смотрит в окно и мгновенно спускается к двери.
Бахтин: Постой. Куда ты?
Сумароков: Я спущусь. Там, право,
Корнильев показался из окна.
Спешу молить, чтоб нас не закрывал!
Трунин (Апле): Большой купец, владелец типографий.
И он же выпускает наш журнал.
(Сумарокову, через окно)
Терпенья, Сумароков!
Явление четвёртое
Сумароков спускается на рыночную площадь, где идут торги. Лавочники продают ковры, гончарные изделия, кожи, меха, мёд и цветы. Видит прогуливающегося в сопровождении слуги купца Корнильева.
Сумароков: Я узнал
Вас из окна!
Корнильев: Приветствую, Панкратий.
Сумароков: Василий Яковлевич, я опять некстати?
Корнильев: Ну что ты, что ты!
У меня жена справляет именины. Помоги-ка
Цветы ей выбрать: все твой хвалят вкус.
Поможешь?
Сумароков: С удовольствием примусь.
Корнильев с неудовлетворённым видом оглядывается по сторонам.
Корнильев: Ах, как устал я от холопских криков!
Когда же был я здесь…. мне память изменяет…
Сумароков: Простой народ. Их всякий притесняет.
Явление пятое
Неподалёку от стен кремля с детьми играет гувернантка. Две горожанки, наблюдая эту картину, рассуждают неподалёку.
Горожанка 1: Кто это пренадменная девица,
И чем она так яростно кичится?
Горожанка 2: А! Говорят она от тех господ,
Что сосланы тому уж третий год.
Да, гувернантка, и полна затей.
Приехала сюда из-за детей.
Горожанка 1: Своих?
Горожанка 2: Помилуй Боже! Салтыкова.
Горожанка 1: Как это странно. Что, скажи, такого она в науке смыслит?
Горожанка 2: О, не счесть!
Там астрономия, и химия, и есть
Грамматика, и странная наука,
От ней у прочих смертных только мука,
Что ныне философией зовут.
Горожанка 1: Да, страшная напасть.
Горожанка 2: Повсюду тут она слывёт «учёная девица».
Горожанка 1: Да ведано ль при бабушке моей,
Чтоб женщина могла тому учиться.
Она наверно замужем?
Горожанка 2: Ей-ей.
Горожанка 1: А что, собой, как видно, не дурна.
Да часом не блаженная она?
Горожанка 2: Да, верно так.
Но храм её – наука.
И с нашим братом ей случится скука.
Горожанка 1: Ну верно-верно.
Горожанка 2: Говорил Матвей,
Что Софья эта – барышня-афей.
Не верит ни во что.
Горожанка 1: Спаси нас Боже!
Горожанка 2: Я от того к ней в мыслях стала строже,
Что приучит к неверью и детей.
Горожанка 1: Не то, что мы с тобой. Ведь нам важней
Семья да дом.
Горожанка 2: Да, кумушка, вы правы.
Софья громко смеётся, кружась с детьми
Горожанка встаёт посредине улице, гневно декламируя:
Горожанка 1: Вот, барышня! Вот нынешние нравы!
Софья с сожалением смотрит ей вслед
Девочка: Ну Софья, ну пойдём опять кружиться!
Софья: Мне стало грустно. Сразу. В этот час.
Мальчик: Что-что?
Софья. А ничего! Я здесь, и ради вас
Я слышать всё без жалобы сумею.
Давайте запускать воздушных змеев, ну а потом….
Дети: французский, пересказ!
Явление шестое
Бахтин и Сумароков также, на рынке
Корнильев: Подумаешь! Вокруг несправедливость.
А ты смирись. Умерь свою брезгливость.
Ведь в каждой есть управе голова,
А власть есть власть, на то она права.
И если нет сознанию покоя…
Сумароков: Моё виденье говорит другое.
Корнильев: Да кто твоё виденье?
Сумароков: Не скажу.
C’est «Ecrasez l'infâme». Я не перевожу.
Корнильев: И что за откровенная манера
Читать то Дидирота, то Вольтера?
Во Франции сейчас переворот,
Да как бы ни восстал и наш народ.
Сумароков: Чего бояться нашим господам?
Корнильев: Вы, сударь мой, умны не по годам,
А задаёте глупые вопросы.
Скажите, Сумароков, эти розы
Мне можно прикупить своей жене?
Сумароков: Конечно, да, они свежи вполне.
Василий Яковлевич, я хотел спросить
Об «Иртыше», журнале нашем… можно надеяться?
Корнильев: Надежда ваша ложна.
Скажу вам прямо, что журнал ваш слаб.
Один расход. Доходу не приносит.
Власть августейшую нигде не превозносит,
А что ни стих – французский постулат,
Да брань немецкая, да греческая важность,
Да ваше баловство и пустяки.
А сколько средств уходит на стихи!
Здесь можно целый цех открыть бумажный,
Сплавлять в уезды, получать доход.
А я вас, друг, терплю не первый год.
По случаю ближайших именин
Своих и вместе с тем моей супруги,
На скромный бал в именье на досуге
Зовёт наc прокурор Иван Бахтин.
Иль всё же Бахтин.
Я спешу проститься, теперь я в храм.
Мне нужно причаститься.
Действие третье
Дом Салтыкова
Девочка: Вы, сударь, к Софье? Софья наверху.
Мальчик: У нас здесь тихий час, а мы шумели!
Сумароков: Где старшие?
Мальчик: Все в церкви.
Сумароков: В самом деле. Так я пройду?
Девочка: Постойте, помогу вас отвести.
Софья одна. Рассматривает страницы журнала и сжигает в пепельнице не вышедшие страницы. В её воспоминаниях рождается картины:
Здесь идёт история создания журналов в Сиибири, две линии: