Молодой монах заявляет: "Океан отражает свет солнца и луны, движение теней плывущих над ним облаков, множество образов. Они касаются только его поверхности, но ничто не проникает в его глубины. Подобно этому, образ предметов, отражающихся в моих глазах, не должен волновать мой разум.
Наставник замечает: "Как дисциплина – это великолепно, но от тебя требуется гораздо большее, чем простой свод правил поведения. Медитируй!…"
Иначе ответил его соученик, медленно и глухо, как во сне: "Если бы океан поглощал все образы, что отражают себя на его поверхности, то ни один из них не возмущал бы более чистоту его прозрачной глади. Позволяя тонуть в глубинах разума всем образам, что воспринимают глаза, до тех пор, пока все формы не скроются в нем и их тени более не возмутят взгляд, мы обретаем возможность видения за их пределами".
Наставник молча смотрит на учеников у своих ног.
Никто не принял его молчаливое приглашение. Понимают ли эту задачу те, кто молчит, лучше двух ответивших учеников? Мне кажется, что эти молчащие еще дальше от решения поставленной проблемы.
Мой разум подобен небу
"В безбрежной пустоте неба, – довелось услышать мне в другом случае, – рождаются облака. Они плывут ниоткуда и уплывают в никуда. Нигде не сыскать этого кладезя туч. Они рождаются в пустых пространствах небес и в них же растворяются, как мысли в разуме человека".
Говоривший исходил из учения первоначального буддизма, в котором не признается существование "разума", отличного от мыслей, разума как своего рода вместилища, где развиваются ментальные процессы. Я рискнула ответить в стиле ученых лам, процитировав текст из буддийского канона, но эта несвоевременная демонстрация эрудиции вызвала мягкий упрек в мою сторону.
"Споры уместны в чойра61, – сказал лама. – Здесь же нет надобности повторять слова или мнения других. Знание приходит при непосредственном вскрытии Видения [тиб. -риг-па]".
И этому ученику, как и его предшественникам, предложено было продолжить свои медитации.
I. За медитацией над тремя приведенными фразами следует другая, которую можно обрисовать следующим образом:
"Я отбрасываю прошлое: всё, чем я был и что творил, мои привязанности и мое отвращение, мои горести и мои радости.
Я отбрасываю будущее: намерения, желания, надежды, страхи.
Остаются лишь быстротечные совокупности элементов, которые и создают мою "самость" в каждый данный момент. Я исследую их, анализирую каждую их составляющую".
Откуда появляется это ощущение? Куда оно исчезнет, когда прекратится? Откуда появляется это представление (мысль)? Куда оно исчезнет, когда прекратится?
Подобному исследованию подвергается каждый из пяти элементов, которые, согласно буддистам, образуют данную личность, а именно: форма, восприятие, чувства, ментальные формации и сознание.
Цель этих интроспективных исследований – подвести ученика к пониманию того, что все элементы так называемой "самости", "я" непостоянны, что невозможно найти первоисточник этих извечно развивающихся процессов ощущений, восприятий и представлений или придать неизменную форму какому-либо из них, ибо все они лишены субстанциональной реальности.
Двигаясь в этом направлении, ученик приближается к полному осознанию одной из восемнадцати разновидностей Пустоты, признаваемых ламами, которая называется "ранг-дзин-тонг-па-нйид" – "Пустота в Себе".
Таким образом, медитация возвращается к исходной точке. "Всё есть Пустота", и в этой Пустоте все феномены, образующие Вселенную, так называемая личность и так называемое бытие появляются из самих себя.
И. На закате ученик созерцает дыхание и практикует различные дыхательные упражнения. Мысль вновь возвращается к явному противоречию между Пустотой и явлением. Вдыхая, он думает: "Неведение появляется, оно существует". Выдыхая, он думает: "Оно не существует; оно растворяется в Пустоте". Затем, вдыхая вновь, он думает: "Знание возникает; оно существует", – а выдох сопровождается мыслью: "Оно не существует; оно растворяется в Пустоте".
III. Упражнение, подобное вышеописанному, практикуется буддийскими монахами Цейлона и Бирмы во время ежедневных прогулок. Сделав шаг, они думают: "разум и тело рождаются", следующий шаг – "они исчезают" и т. д. Эти формулы монахи зачастую бормочут либо на пали, либо на местном диалекте, дабы лучше сосредоточить внимание. Цель такой практики – закрепить в сознании факт всеобщего непостоянства, непрерывного изменения и становления.
IV. Когда ученик собирается спать, он ложится в так называемую "позу льва", то есть на правый бок, подложив ладонь правой руки под голову. Индийские аскеты и буддийские монахи спят в этом положении обычно без подушки.
При этом предписывается следующее созерцание:
Новичок представляет в своем сердце восьмигранную хрустальную вазу, хранящую лотос с лепестками пяти мистических цветов: белый, красный, синий, зеленый, желтый. В центре лотоса – большая буква А, излучающая лучи ослепительного света.
На макушке головы он представляет другую букву белого цвета. Из этой буквы излучаются бесчисленные маленькие Л, которые лавиной устремляются к сияющему А в хрустальной вазе, пронизывают его и возвращаются к А на голове, образуя бесконечную цепь.
Еще одно А красного цвета (иногда говорят о коричневато-красном цвете) представляется в области промежности. Из него извергается поток маленьких Л того же цвета, восходящий к сверкающему А, представленному в сердце, и возвращается к красному А, которое вновь направляет их вверх, охватывая таким же образом нижнюю часть тела, как белые А охватывают верхнюю часть.
Когда угасает внимание и ученика охватывает сон, он прекращает оба процесса и поглощает все А центральным А. Последнее прячется в лотосе, который складывает свои лепестки. Затем из цветка вырывается поток света. И в этот момент ученик должен всецело осознать: "Всё – Пустота".
Вслед за этим он утрачивает сознание окружающего. Представление о комнате, о доме, в котором он находится, о мире, о его "самости", "я" -всё это полностью исчезает.
Если же налджорпа бодрствует всю ночь, то в его сознании должна сохраняться одна-единственная мысль – "свет", видение "света", исключая все остальное и без малейшего представления "формы".
Наиболее существенным результатом этого упражнения является подготовка разума к осознанию Пустоты. В обычном случае результат представлен тремя уровнями: на высшем – полное отсутствие сновидений; на среднем – человек во время сна полностью осознает, что все происходящее -лишь сновидение; и на низшем – он видит исключительно приятные сны.
Между прочим, некоторые люди утверждают: спящий обязательно пробуждается, если замечает, что спит, или, скорее, находится в том дремотном состоянии, которое и позволяет ему это узнать и которое отмечает начало его пробуждения. Вне всякого сомнения, именно это и случается с теми, кто тренируется в практике интроспективной медитации.
Налджорпа, которые еще не достигли достаточной успокоенности сознания, чтобы спать без сновидений, полностью осознают во время своего сна, что они спят и видят образы, лишенные реальности.
И случается так, что они погружаются в размышления об объектах своих сновидений, даже не пробуждаясь. Иногда они созерцают, как в театральной постановке, последовательность событий, которые происходят с ними во сне, и мне доводилось слышать, что некоторые из них иногда решаются совершить во сне такие поступки, которые они никогда не решились бы совершить наяву, но тут они отбрасывают всякие сомнения, поскольку знают, что в данном случае их поступок нереален.
В этом отношении тибетцы не являются исключением. Я позволю себе совершить небольшое отступление и перескажу сон одной доверившейся мне леди; сон, который несколько веков назад привел бы ее на костер.
Этой даме снился дьявол. Странно звучит, но дьявол был влюблен в нее. Он жаждал ее, и страшное искушение охватило спящую. Будучи набожной католичкой, она содрогалась от ужаса при одной мысли поддаться искушению, однако ее подстегивало всевозрастающее чувственное любопытство. Любовь Сатаны! Какие глубины сладострастия, неизвестные целомудренной супруге, могли бы открыться!… Какое потрясающее переживание! Тем не менее религиозные чувства уже почти одержали победу в этой борьбе, но тут ее, спящую, осенило: она поняла, что это всего лишь сон. А раз это только сон, то…
Я не знаю, исповедовалась ли моя юная верующая в своем "грехе" и что сказал по этому поводу ее духовник, но в случае тибетцев ламы не проявляют никакого снисхождения к любым грехам, совершенным при подобных обстоятельствах. По их мнению, ментальное отражение действия, совершенного во сне, будь оно благим или греховным, полностью идентично тому же самому действию, предпринятому наяву, в бодрствующем состоянии. Я еще вернусь к этому вопросу.
В этот период своей тренировки новичок может спокойно спать всю ночь, не просыпаясь для полуночной медитации, как это делают более подготовленные аскеты. Однако он должен проснуться на рассвете или даже, желательно, несколько раньше.
Его первой мыслью должно быть А в его сердце.
Затем может быть использован один из двух методов: более общий случай, для начинающих, заключается в созерцании того, как А выскальзывает из сердца и повисает в воздухе. Оно созерцается как символ Пустоты, и надо приложить достаточные усилия для достижения совершенной концентрации на этой мысли. Второй метод, используемый более подготовленными учениками: А мгновенно вырывается в пространство и исчезает, как будто бы поглощенное бесконечностью, после чего ученик пребывает погруженным в мысль о Пустоте.
На восходе солнца медитация продолжается упражнениями, описанными в пункте I.
При столь кратком изложении у читающего не может создаться правильного представления обо всех аспектах этих практик.
Я достаточно подготовлена, чтобы доказать их действенность, и тем не менее честность заставляет меня признать, что в свете объяснений компетентных лам они приобретают несколько иной оттенок.
Например, указанное А – не столько буква тибетского алфавита, сколько символ незыблемости Бытия, не имеющего ни начала, ни конца закона Вселенной. Сосредоточивая свое внимание на этих буквах, струящихся подобно речной воде, ученик в конце концов постигает идею потоков энергии, пронизывающих его самого, идею непрестанного взаимообмена между ним и внешним миром, идею единства той всеохватывающей активности, которая создает здесь человека, там дерево, где-то – камень и великое множество других представлений, – говорят те, кто практикует такие упражнения.
Идея пустоты, связанная с этими разнообразными упражнениями, выражает временный характер внешне монолитного "я", существование которого, согласно фундаментальному учению буддизма, отрицается во всех существах и вещах. Тибетцы выражают это словами "ганзаг-даг-мед-па, чой-даг-мед-па" – "человек лишен "души", "я"; "все вещи лишены "самости".
Это – буквальный перевод ортодоксальной буддийской формулы: всё составное непостоянно; все составное подвержено страданию – все вещи лишены "души" ("Дхаммапада").
Ламаисты особенно выделяют это учение о не-самости, расчленяя третье положение на два подпункта. Они утверждают: на более низком уровне просветления челЪвек постигает, что его собственная личность – это круговорот непрестанно изменяющихся образований, но представление о "душе", "самости", "я" между тем еще сохраняется. Полное осознание того, что все сущее в равной мере лишено "самости", указывает на полное Просветление.
Кратко описанные выше ежедневные упражнения и другие, сходные с ними, выработаны для того, чтобы привлечь и зафиксировать внимание начинающего, хотя он и не сразу постигает их значение или цель.
Медитация в пункте II имеет целью выработку беспристрастности, индифферентности. Предполагается, что эта практика позволит ученику достичь своих сокровенных глубин, сферы совершенного спокойствия, пребывая в которой он будет абсолютно бесстрастно анализировать свои действия, чувства, мысли.
ГЛАВА IX
КАК ИСПОЛЬЗОВАТЬ И ВРЕМЯ СНА.
КАК ВЕСТИ СЕБЯ В СОСТОЯНИИ СНА, ЧТОБЫРАСПОЗНАТЬ СКРЫТЫЕ НАКЛОННОСТИ
Гэлугпа, или так называемые "желтошапочные" ламы, последователи Цзонхавы, проявляют меньшую склонность к созерцанию, чем их "красношапочные" коллеги. Большинство отшельников, живущих в ските, принадлежат к той или иной ветви "красной" школы: кармапа, сакь-япа или дзогченпа. Гэлугпа, желающие уединиться, по большей части довольствуются небольшой хижиной "цам-кханг" (прибежище для медитации), построенной отдельно недалеко от монастыря, или же присоединяются к группе отшельников-ритодпа, отдельные скиты которых образуют небольшую колонию в пустынной местности. Более состоятельные гэлугпа имеют резиденции в спокойных местах, где они останавливаются, если им необходимо уединение.
Их медитативная практика, как правило, менее диковинная и сложная, чем практика мистиков-налджорпа.
Тем не менее не следует думать, что они ограничиваются просто интеллектуальной медитацией. В отличие от них многие "красные" полагают, что различные выполняемые ими упражнения – не более чем опоры для достижения ментальной устойчивости и прогресса на духовном пути, необходимые лишь до тех пор, пока все обряды и ритуалы не будут отброшены, в то время как большинство "желтых", по всей видимости, рассматривают ритуализм как нечто неотъемлемое и отказываются от него весьма неохотно.
Те из них, кто наиболее подготовлен в психической тренировке, утверждают необходимость постоянного самоконтроля даже во время сна. В этом отношении они следуют Цзонхаве, который посвятил специально этому вопросу несколько страниц своей знаменитой работы "Лам-Рим-Чхен-По". Ниже я приведу основные элементы этой практики.
Цзонхава говорит, что весьма важно не терять впустую даже время, отведенное для сна, становясь неподвижным как камень или допуская появление в уме бессвязных, абсурдных и порочных сновидений.
Беспорядочные проявления у спящего человека ментальной активности вызывают бесполезную трату энергии, которую можно было бы с успехом употребить на что-нибудь более полезное. Кроме того, действия и мысли спящего идентичны по своим результатам действиям и мыслям бодрствующего человека. А отсюда следует, что и во время сна нельзя "творить зло".
Я уже отмечала, что ламы согласны с этой теорией, и теперь мы обратимся к тем доказательствам, которые наиболее выдающийся из них выдвигает в ее защиту. Это удивит многих на Западе. "Каким образом, – спросят они, – воображаемое действие приводит к тем же результатам, что и реальное? Следует ли посадить в тюрьму человека, укравшего во сне чей-нибудь кошелек?"
Это сравнение неудачно, оно не соответствует ламаистской точке зрения, ибо у них не возникает вопроса о "тюрьме" или "судье", карающем вора.
Тибетцам не присуща вера в воздаяние за добро и зло силой собственной совести. Даже в народных религиозных представлениях роль Шиндже, Судьи Мертвых, сводится к простому применению незыблемых законов, которые им не созданы и не могут быть изменены. Кроме того, Цзонхава и его последователи в данном вопросе обращаются не к общей массе верующих. Согласно их учению, наиболее серьезные последствия мысли или действия заключаются в тех психических модификациях, которые они создают в индивидууме, являющемся одновременно их автором. Физическое действие приносит его творцу ощутимое физическое следствие, которое в той или иной мере приятно или неприятно, но предшествующий ему ментальный акт (то есть воля к совершению физического действия) некоторым неощутимым образом ухудшает или улучшает своего автора, создает в нем оккультные свойства и тенденции, полезные или гибельные для него, и эти скрытые изменения характера индивидуума могут также, в свою очередь, вызвать физические последствия.
Тибетцы придают большое значение сфере бессознательного, хотя, конечно, они не называют ее так. Они считают, что проявлениям нашей истинной природы препятствует постоянное напряжение, которое характерно для нашего бодрствующего состояния. Причиной этой напряженности является то, что в бодрствующем состоянии мы отдаем себе отчет о нашем социальном положении, нашем окружении, учениях и примерах, которые воскрешает наша память, и множестве других вещей. Истинную природу можно распознать в тех импульсах, которые вырываются из этой недоступной сферы без влияния всех вышеуказанных факторов. Сон в значительной мере устраняет все эти факторы напряженности, освобождает сознание от оков, сдерживающих его во время бодрствования, и позволяет свободно проявляться естественным импульсам.
Поэтому именно во сне проявляется реальная личность, и ее действия, пусть даже воображаемые, с точки зрения бодрствующего человека представляют собой истинный волевой акт и вызывают все связанные с ним последствия.
Основываясь на этих представлениях, наставники-мистики и рекомендуют человеку, стремящемуся к самопознанию, внимательно обозревать поведение в своем сне. Но помимо этого они настоятельно советуют ученику постараться определить, в какой мере состояние бодрствования способно повлиять на сознание спящего человека.
Одним словом, по мнению тибетских мистиков, намерение эквивалентно действию. Убийца становится убийцей в тот самый момент, когда у него возникла мысль об убийстве. И хотя может случиться нечто, воспрепятствующее совершению преступления, это ни в коей мере не изменит психического состояния преступника.
Если принять эту теорию, то получается, что убийство, совершенное во сне, выявляет те преступные тенденции, которые сдерживаются различными факторами, не действующими во сне. Но, как установлено выше, все скрытые психические тенденции, которые в данном случае порождают волю к "убийству", впоследствии механически осуществляются.
Тибетцам, конечно же, известен тот факт, что сновидения могут быть обусловлены реальными обстоятельствами, вызывающими у спящего те ощущения, которые во сне трансформируются в фантастические видения. Например, замерзшему человеку во сне может присниться, что он ночует вместе со своими спутниками прямо на снегу. Но если в том же сновидении он силой или хитростью стащит у одного из своих спутников одеяло или плащ, чтобы завернуться в него самому и согреться, то это, безусловно, будет проявлением его эгоистических тенденций.
В Тибете, как и во всех других странах, есть люди, верящие в вещие сны, хотя ученые ламы не поддерживают подобных суеверий. Сновидения большинства людей, говорят они, порождены хаотической деятельностью разума во время сна. И единственное рациональное, что можно извлечь из них, это признаки скрытых тенденций характера, как уже сказано выше.
Очень немногие налджорпа, которые обрели специфические психические способности, иногда видят вещие сны или, скажем так, узнают в состоянии сна о событиях, происходящих далеко от них. Но в большинстве случаев они получают эту таинственную информацию в состоянии специфического транса, когда налджорпа и не спит, и не обязательно погружен в медитацию. Иногда предостережения принимают форму символических субъективных видений.
Способ, посредством которого можно попытаться самому стать "налджорпа, который не спит", был поведан нам следующим образом:
"Когда подошло время для сна, омой свои ноги и ложись в позу "льва", на правый бок, с выпрямленными ногами, левая на правой.
Затем добейся полного субъективного ощущения света совершенно ясного, без каких бы то ни было иных признаков. Если налджорпа, засыпая, наполнится этой ясностью, его разум не погрузится во тьму во время отдыха.
Памятуй Учение Будды. Размышляй о нем, пока сон не охватит тебя. Будь очень внимателен и вовремя отбрось любую порочную мысль, которая может у тебя возникнуть. Поступая таким образом, ты используешь время сна точно так же, как если бы ты бодрствовал. Бессознательно твой разум продолжит те ментальные процессы, которым ты уже придал направление, и хотя ты спишь, ты будешь и во сне вершить благое".
Кроме того, следует всегда поддерживать активным "сознание пробуждения". И хотя тело охвачено сном, тем не менее разум светел и бдителен. "Твой сон должен быть таким же чутким, как сон дикого зверя. И тогда ты сможешь проснуться в любой назначенный тобою момент".
Глава X
СОЗЕРЦАНИЕ СОЛНЦА И НЕБА
Созерцание солнца и созерцание неба также составляют иногда часть повседневных упражнений отшельника. Он фиксирует свой взгляд на солнце, стараясь при этом не мигать. Сначала он видит множество пляшущих точек, вызванных ослепительным светом, но спустя некоторое время остается только одна темная точка. Когда же и она становится совершенно неподвижной, отшельник полагает разум "зафиксированным" и способным приступить к настоящей медитации. Но между начальной ослепляющей стадией и моментом, когда "зафиксирована" одна точка, может развернуться серия волшебных видений.
Тончайшие нити сплетаются в бесчисленные узоры, появляются различные образы. Каждое из этих видений объясняется и изображается в иллюстрированных трактатах по этой разновидности созерцания.
Другим ученикам рекомендуется созерцать небо, а в некоторых случаях и ограничиться только этой практикой, исключив все остальное. В последнем случае им следует выбрать место своего уединения там, откуда открывается вид на совершенно пустое и безлюдное пространство с безупречно чистым горизонтом, не нарушающим однообразия картины. Некоторые ложатся на спину и созерцают небесный свод, устраняя тем самым из поля зрения горы и другие объекты. Считается, что эта практика приводит в конечном счете к первому из "бесформенных" экстазов, к так называемому восприятию "бесконечности пространства". Эта поза и созерцание небес, как считают многие, вызывает неописуемое чувство единения со всей Вселенной.
Один лама сказал мне как-то: "Чтобы увидеть свое лицо, нам нужно зеркало; чтобы увидеть отражение нашего разума, мы можем использовать небо". Другой анахорет выразился аналогичным образом. Он объяснил мне, что небо используется как зеркало. В нем появляется образ Будды, отражение Знания и Мудрости, скрытых в нас самих. Поскольку мы сами не осознаём их существование, то зеркало-небо и служит для того, чтобы показать их нам. В начале новичок полагает, что ему открывается видение чего-то внешнего, но постепенно он понимает, что созерцал проекцию своего собственного разума. После этого он может уже не смотреть на небо, ибо он видит и небеса, и всю Вселенную в себе самом как непрестанно повторяющееся творение собственного разума.
Необычная практика, совершенно не связанная с темой моего изложения, но которой я коснусь из-за ее своеобразия, заключается в чтении на небесном своде предсказаний относительно состояния здоровья человека или приближения смерти. Она приводится в одной из работ ламы Ян Тига "Зерцало, предсказующее смерть" и была поведана мне устно примерно так.
Очень рано утром или под вечер, когда небо совершенно чисто, ученик должен стоять обнаженным под открытым небом, выпрямив ноги, вытянув руки, и в одной из них держать палочку или четки. Из этой позы он смотрит "глазами и разумом" в сердце своей тени. Созерцая его с предельным вниманием, он замечает бледно-голубой свет. Когда этот свет воспринимается достаточно четко, он поднимает взгляд и смотрит на небо. Если он отчетливо, как в зеркале, видит свой полный облик, все четыре конечности, палочку или четки в руке, то он полностью здоров. Неясный образ показывает, что его здоровье в опасности. Если же он вообще не видит своего отражения в небе, то конец его близок.
ГЛАВА XI
ДАЛАЙ-ЛАМА
Многие читатели, вероятно, удивлены, почему до сих пор в этой книге ничего не сказано о далай-ламе. Коль скоро нашей основной темой являются ламаистские посвящения, то основное внимание, по-видимому, должно быть уделено именно ему – Великому Главе посвященных. Рассмотрим этот вопрос.
Хотя на Западе и начинает складываться более ясное представление о Тибете и этой стране посвящено уже большое количество серьезных книг, тем не менее иностранцы слабо представляют себе, кто такой далай-лама и какова его роль. Английские чиновники, которые либо лично встречались с далай-ламой, либо поддерживали дипломатические отношения с его представителями, пожалуй, являются наиболее осведомленными авторами, однако изображают правителя Тибета практически только как политического деятеля (именно это и интересовало их читателей).
Помимо этих авторов, встречаются люди, не то что никогда и шагу не сделавшие по тибетской земле, но и не располагающие мало-мальски достоверной информацией относительно его жителей, которые, тем не менее, берут на себя смелость выдавать за действительность свои ничем не обоснованные выдумки.
Некоторые из них изображали далай-ламу человеком, владеющим всеми языками мира. Другие безапеляционно утверждали, что он является "папой" буддистов. Третьи, в свою очередь, говорили, что он-де маг, который обычно занят творением чудес самого фантастического характера; а его дворец в Потале некоторые изображали как некую "святая святых", недоступную для непосвященных и населенную сверхлюдьми, иерофан-тами, хранителями грозных мистерий.
Все это не более чем фантазии. Далай-лама преимущественно глава светской власти, автократический монарх Тибета62.
В книге "Магия и тайна Тибета" я вкратце описала далай-ламу в роли аватара [тулку] Ченрези. Здесь же дополню ранее сказанное, дабы рассеять неверное толкование этой величественной персоны в ламаистском мире.
Далай-ламы являются преемниками первоначальных великих лам школы "желтошапочников". Чтобы познакомиться с их историей, мы должны вернуться к моменту основания этой школы Цзонхавой, то есть к XV веку.
Монастырь Гандан, расположенный в двадцати километрах от Лхасы, – колыбель далай-лам. Он был сооружен Цзонхавой в весьма необычном для возведения гомпа [монастырей] месте. Обычно гомпа, в гордом и суровом одиночестве, строились на какой-нибудь возвышенности; Гандан стоит в окружении гор. Два других монастыря, относящихся к тому же периоду и возведенных учениками Цзонхавы, также пренебрегли вершинами и располагаются у подножья гор, но они хорошо видны проходящим мимо путникам, тогда как Гандан полностью скрыт в воронкообразной впадине, и путник может проехать совсем рядом, не подозревая, что в двух шагах находится большое монастырское здание.
Традиция объясняет эту странность: говорят, что Цзонхава предвидел наступление времен, когда его учение подвергнется нападкам и будет изгнано из Тибета, а потому он хотел создать для монахов, – своих учеников, – спокойное место, где они могли бы найти убежище и сохранить его учение на благо грядущих поколений.
Цзонхава был первым настоятелем Гандана и там же закончил свои дни. Великолепный мавзолей из серебра и золота, украшенный драгоценными камнями и окруженный своеобразным навесом, был воздвигнут в его честь в большом храме, выстроенном в центре монастыря. Многочисленные паломники, – я была одной из них, – посещают эту гробницу, у подножья которой непрерывно горят сотни светильников.
Цзонхава был традиционным религиозным наставником; продолжая работу, начатую Атишей и его учеником Домтоном, он сделал все возможное, чтобы укрепить ставшую к тому времени крайне слабой монашескую дисциплину тибетского духовенства. Именно по этой причине его ученики были названы "гэлугпа", то есть "следующие добродетели". Название "желтые шапки" они получили потому, что Цзонхава, желая отличить их от других монахов, носивших красные, обязал их носить желтые головные уборы. Однако такая простая причина не показалась удовлетворительной для людей, жаждущих чудес.
Говорят, что Цзонхаве явилась богиня Дордже Налд-жорма и посоветовала изменить цвет и форму головных уборов учеников, заверив его, что если они будут носить желтые шапки, то, несомненно, превзойдут своих "красно-шапочных" соперников. Сокращая широко распространенные названия "желтые шапки" и "красные шапки" до "Желтая школа" и "Красная школа", некоторые иностранцы думают, что одни ламаистские монахи носят красные одеяния, а другие – желтые. Я уже отмечала, что это не так. Одеяние монахов обязательно темно-гранатового цвета и одинакового покроя для всех школ и обоих полов. Монахи наиболее значительного ответвления последователей древней религии тибетцев, "белого бонпо", носят такое же платье. Только форма головного убора, его цвет и цвет мантии (нечто вроде католического далматика), называемой дагам, которую ламы надевают во время службы, и позволяют определить, к какой школе принадлежит облаченный в это одеяние человек.
Было бы неправильно думать, что Цзонхава стремился вернуть ламаизм к учению первоначального буддизма, исключив примеси индотантристского и бон-шаманистско-го происхождения. Он в неменьшей мере придерживался ритуалов, чем "красные шапки", и принимал большую часть их предрассудков.
Отличительные – и можно сказать, единственные – черты его реформы проявились в том, что касается монастырской дисциплины. В то время как "красным шапкам" дозволялось употребление спиртного и обет безбрачия требовался только от монахов, получивших более высокое посвящение в духовный сан ге-лонга [букв, "добродетельный нищенствующий"] и выше, Цзонхава запретил женитьбу и употребление возбуждающих напитков всем членам монастыря без исключения63.
Религиозный наставник, почитаемый множеством своих учеников, Цзонхава никогда не был непременным главой всей церкви. Ни наследовавший ему племянник Кхайдуб-Дже, ни другие ламы, которых считали перевоплощением последнего, а потому и преемственными настоятелями Гандана, точно так же не были облечены властью как диктовать свои убеждения верующим, так и отлучать от церкви всех тех, чьи взгляды не совпадали с их собственными. Такой привилегии среди буддистов никто и никогда не имел.
Несмотря на интеллектуальный спад среди тех, кто возвратился к суевериям, дух первоначального Учения все же жив среди буддистов и достаточно силен, чтобы предотвратить отход от свободы воззрений среди ученого духовенства, к которой обязал своих учеников Будда.
Бескомпромиссная позиция, занятая в этом вопросе буддистами, можетбыть подтверждена многими отрывками из палийского канона. Я приведу здесь отрывок из "Калама-супы".
Несколько молодых людей поведали Будде о том, что в их стране наставники различных философских школ проповедуют так много разных учений, что они не знают, какому верить, и потому испрашивают совета.
Будда ответил: "Не принимайте ничего на веру лишь в силу традиций, хотя бы это и высоко чтилось многими поколениями и в различных местах. Не верьте ничему на том основании, что многие говорят об этом. Не поклоняйтесь слепо вере мудрецов прошлого. Не верьте тому, что вы создали в своем воображении, убедив себя, что это есть божественное откровение… Не верьте ничему лишь на основании авторитета ваших наставников или духовников. После исследования верьте тому, что вы сами проверили и нашли обоснованным, и только тогда согласуйте с этим свое поведение".
Какие бы модификации в последующем ни внесли ма-хаянисты в Учение Будды, этот пункт остался неприкосновенным. Можно даже сказать, что они подчеркивали необходимость духовной независимости.
Несколько отрывков из ритуалов мистических посвящений, приведенных в этой книге, подтверждают, какое важное значение этому придают и ламаисты. Здесь совершенно очевидно, что истинное "посвящение" – это процесс, р котором разум познает свою истинную природу, а все остальное – не более чем средства для достижения этого состояния.
И поэтому, хотя настоятели Гандана, как преемники Цзонхавы, и обладают определенным превосходством среди гэлугпа, это превосходство всегда сводится лишь к выражению почтения к ним, но ни в коем случае не дает им права оказывать какое-либо духовное давление как на монахов, так и на мирян, относящихся к их школе. Титул "Глава Желтых шапок", употребляемый иногда иностранными писателями и используемый мною как наименование, понятное западному читателю, на самом деле не указывает на какие-либо официальные функции.
Настоятели Гандана даже особо не упоминаются как наставники-мистики, хранящие специфическую устную традицию [дам-наг] методов психической тренировки. Монополия на дам-наг, а следовательно и связанные с ними посвящения, по-видимому, принадлежит школам "красношапочников", чьи корни уходят в далекое прошлое, к тем временам, когда религиозный мир Тибета был еще связан с буддистами Индии.
За несколько веков до рождения Цзонхавы, два могущественных великих ламы – школы кармапа и особенно школы сакьяпа – захватили светскую власть в стране, вытеснив феодалов, поделивших Тибет на княжества-провинции после прекращения рода последней царской династии. По существу, великий лама школы сакьяпа стал настоящим царем – правда, по милости Хубилая, первого китайского императора монгольской династии (XIII век), который, как сюзерен Тибета, утвердил его верховную власть.
Хотя реформа Цзонхавы и повысила строгость дисциплины у части ламаистского духовенства, но ни в коей мере не погасила в нем жажду светской власти. Власть, приобретенная великим ламой школы сакьяпа, возбудила зависть у настоятелей Гандана.
Лобсанг Гьяцо, пятый из них в линии преемственности, достиг своей цели, заручившись поддержкой монгольского хана, захватившего Тибет. Этот хан уничтожил власть школы "красных". Множество их монастырей были стерты с лица земли, другие конфискованы в пользу "желто-шапочников", а их члены были насильно введены в состав "желтой" школы. Светская власть в Тибете была передана Лобсангу Гьяцо его монгольским покровителем, подобно тому, как четырьмя веками ранее она была передана великому ламе сакьи другим монголом – ханом Хубилаем.
Возвысившись до царского звания, Лобсанг Гьяцо объявил себя аватаром бодхисаттвы Ченрези, покровителя Тибета, а своего наставника объявил аватаром мистического будды Опагмеда (Амитабхи).
Монастырь Гандан, скрытый среди гор в пустынной местности, уже не мог более служить прибежищем монаха, ставшего царем, хотя последний был обязан сохранять и на царском троне религиозную роль и даже носить монашеское одеяние.
В VII веке нашей эры великий царь Сронгцан Гампо построил крепость-дворец (ныне от нее остались только развалины) на холме Потала в Лхасе. Трудно было бы найти более подходящее место для нового властелина. Традиция сделала это место священным, связав его с памятью самых знаменитых царей Тибета, а диковинный вид холма, одиноко возвышающегося посреди необозримой равнины, делает его исключительно подходящим пьедесталом для жилища божественного повелителя. Лобсанг Гьяцо начал строительство необыкновенного здания, к которому впоследствии делались пристройки и которое со временем стало теперешним дворцом Потала.
Мы отнюдь не считаем его таинственной святыней, будоражащей воображение некоторых людей на Западе. Безусловно, Потала представляет собой монастырь, настоятелем которого является далай-лама, но с точки зрения совершаемых в нем ритуалов он ничем не отличается от всех прочих монастырей. Единственное отличие заключается в его явно аристократическом характере. Только сыновья самых знатных и богатых семейств могут стать его монахами. Их материальные издержки очень велики: они должны возложить на себя огромные расходы по содержанию монастыря и его гостей, оплачивая таким образом честь быть трапа64 в личном монастыре далай-ламы. К этому надо добавить, что прием в монахи учитывает также и способности кандидата, и недостаточно иметь лишь богатство и благородных предков: монах Поталы должен быть образованным – как правило, так оно и есть. Сыновья из состоятельных семейств, свободные <