Он не содержит никаких ритуальных действий. Их заменяет "умственная активность" [йид-кйи чаг-гйя]. В своих словах лама излагает теории, чем-то напоминающие индуистскую систему веданта. При этом мир явлений называется нереальным, чем-то наподобие игры [санскр. лила], которой бессознательно и непреднамеренно увлечен Абсолют в своем нерасторжимом слиянии с Майей (иллюзией)36.
Здесь ученику предлагается рассматривать действие как игру [тиб. ролпа], в которой разум находит свое наслаждение, хотя он знает, – и именно потому, что он знает, – что события, созерцаемые им, лишены реальности. Лама также знакомит ученика с некоторыми типами медитации, которые тот должен практиковать.
Ангкур символических слов
Здесь лама исключительно живописно изображает определенные фазы созерцания солнца, которые он сравнивает с фазами формирования миров в представлении ламаистов.
"Между небесами и землей потоки, пересекающие друг друга как бы от бесконечного вращения многих дорд-же", – образное представление агрегации атомов.
Затем излагается процесс ассоциации разума с материей, причем изложение напоминает одну из теорий философии санкхья. Неведение, как движущая сила, побуждает разум покинуть Пустоту и вступить в "град пяти элементов". Вот он собирается вступить в Великий Круговорот и последовательно войти в царства шести разновидностей живых существ, то счастливых, то несчастных, хотя освобождение незамедлительно, если разум распознает самого себя; затем он вырывается из мира, в котором был пленником, и возвращается в Пустоту, обретая в ней покой.
Тем не менее это – отнюдь не разыгрывающаяся во времени драма, и в этих различных эпизодах нет ничего реального. Ламаисты рассматривают ее как ложное представление о нашей природе и всем окружающем нас мире. Образный язык Востока в высшей степени насыщает эти несколько туманные теории такими поэтическими элементами, которые невозможно передать. Здесь запутавшийся разум изображен как герой, мучительно пробирающийся по узкой извилистой тропе, вырвавшийся из заточения и наконец возвращающийся в свою обитель и засыпающий на своем ложе.
Посвящения "без активности"
В то время как описанные выше ангкуры могут быть дарованы в помещении ламы, живущего в монастыре, ритуалы "посвящения без активности" должны выполняться в тихом, уединенном, но приятном месте.
Сооружается мандала, в два раза большая, чем в предыдущем ритуале. Я не буду ее описывать, чтобы не утомлять читателя повторениями. Достаточно отметить, что фигуры и предметы здесь несколько отличаются от применяемых при "посвящении с активностью".
Ламе необходим длительный период подготовки: он должен выполнить различные обряды и провести несколько дней в медитации. Если же он пренебрежет этим, то "его слова и его сознание не будут очищены" и он будет бессилен даровать ангкур. Как и предыдущий ангкур, так и этот могут принимать одновременно несколько учеников.
Непосредственно перед входом в обитель ламы ученик должен омыться и "очиститься" дымом сжигаемых ароматических трав. Громко звеня металлическими ритуальными тарелочками, он отождествляет себя с тем или иным гневным божеством, представляет себя окруженным огненным кольцом и наконец, держа в руке несколько курительных благовонных палочек, входит в помещение, простирается перед ламой и кйилкхором, затем садится и говорит:
"Я обрел человеческое тело, столь труднодостижимое. Я родился на материке Джамбу. Я встретил святого ламу и Великое Учение. Настало время вступить мне на путь к освобождению. Теперь же прошу даровать посвящение в Великое Учение.
В долгой и мучительной цепи перерождений, подобно мореплавателю на тонущем корабле средь океана, подобно птице в силках, подобно страннику, заблудившемуся на опасной дороге, подобно осужденному в руках палача, – именно так жажду я освобождения.
Освобождение – это прохладный ветерок 37, спокойствие, невозмутимое блаженство".
Такое посвящение также включает несколько ангкуров и два уровня: простой и особый.
Простой уровень
После приготовлений, иногда длительных, ученик испрашивает благословения духовных предтечей того ламы, который даст ему посвящение; он поклоняется ламе и трем прибежищам – Будде, Учению и Общине. Затем он торжественно дает обеты:
o Я никогда не унижу своих соучеников, не скажу ничего дурного о них.
o Я не причиню зла живым существам.
o Я не оскорблю человека, достойного уважения.
o Я не причиню зла монахам.
o Я буду неразлучен с наставником сокровенных методов.
o Я отвергаю отныне все религиозные обряды.
o Я не нарушу данные мною обеты.
o Я буду использовать свои тело, речь и разум только во благо.
o Я никогда не предам забвению Учение Будды и свои обязанности по отношению к духовному наставнику.
o Я никогда не предам и не обману ни одно живое существо.
o Я не совершу ничего необдуманного отныне и до дня, когда стану бодхисаттвой.
o Я буду хранить непрестанное внимание к наставлениям моего Гуру.
o Я не причиню страдания ни одному живому существу.
o Я не буду просить ни о чем на пути к Блаженству.
o Я не поддамся соблазнам этого мира даже ценой своей жизни.
o Я избегаю кладбищ или уединенных мест отныне и навсегда38.
o Я отвергаю все мирские увлечения.
o Я никогда не оставлю те труды, что вне мира39.
Ладонь кандидата окропляется "святой водой", которую он выпивает. Затем следует проповедь ламы. Кандидату запрещается открывать непосвященным мистические слова и различные другие детали ангкура.
Особый уровень
На этом уровне не используется ни кйилкхор, ни какие-либо другие ритуальные предметы. Ученик испрашивает ан-гкур следующим образом: "О Лама, Держатель Скипетра Учения, я, сын твоего сердца, жажду ангкур Великого Завершения, даруемый без помощи извне. Объясни мне, о лама, высший кйилкхор – сущность нашего разума. Вступив в него, я никогда более его не оставлю".
Лама: "Блаженный и несравненный сын, Просветленный Разум, не обретший еще ангкур Великого Завершения, слушай же. Отбросив все мыслетворчество, человек освобождается от уз этого мира и более не признает и не отвергает Относительную Истину".
Здесь мы встречаемся с одним из фундаментальных положений ламаистских мистиков. Относительная, или приближенная Истина – это то, что относится к окружающему нас миру, та истина, которую мы признаем за реальную и которая действительно реальна в той же мере, в какой и мы сами реальны. Она содержит в себе различение на добро и зло, на приятное и неприятное и т. п. и побуждает человека признавать одно и отвергать другое. Но тот, кто осознал Высшую Истину [тиб. дон-дамба], зрит за пределы этих различий и достигает безмятежности.
Цветы, которые ученик собирается бросить на кйилкхор, столь же нематериальны, как и сам кйилкхор. Они называются "цветы знания", а сам кйилкхор – "то, что не имеет врат". Кандидат сбрасывает монашеское одеяние – символический акт отречения от мирской тщеты и даже самой лучшей ее разновидности – членства в религиозной Общине. Он складывает свои ладони у сердца, устремляет взгляд на сердце ламы, и оба, наставник и ученик, погружаются в глубокую медитацию.
Отшельники-созерцатели, как правило, на этом заканчивают посвящение. Однако другие наставники по окончании медитации вновь дают ученику "святой воды" и приступают к пространному обсуждению различных философских положений и концепций, таких, как, например, концепция "самости" (точнее, отсутствие "самости"), "не-я", "четыре предела" 40 и многие другие. Эти последовательные дискуссии принимают форму многих ангкуров
Узкоспециальный характер этих бесед, уместных разве что в восточных философских трактатах, не позволяет представить их западному читателю без сопровождения обширнейшими комментариями.
Считается, что специальное посвящение "без активности" требует, в частности, следующих качеств: непринужденной (то есть не требующей какого-либо "напряжения") внимательности, ясности сознания и безмятежности (когда созерцающий не привязан к какой-либо концепции, но и не отвергает ее).
Люди, которые утверждают, что были очевидцами, или же знающие о том понаслышке, иногда рассказывают о чудесах, происходящих при совершении некоторых ангкуров. По этому вопросу трудно собрать сведения, ибо сами посвященные связаны обетом молчания в отношении всего, что сопровождает посвящение. Они нарушают обет только в самых редких случаях, когда это, по их мнению, могло бы оказать благотворное моральное влияние на другого человека.
Например, чудесные превращения могут происходить со шнурком, который лама повязывает на запястье кандидата. Эта процедура иногда выполняется не во время обряда посвящения, а накануне. Часто случается, что к этому шнурку пристает травинка, чешуйка зерна и тому подобные мелочи. Они случайно оказались в том же помещении, где лама уединялся для подготовки к посвящению, но тибетцы верят, что концентрация мысли ламы наделила и эти предметы определенными свойствами. Шнурок остается на руке кандидата всю ночь, а наутро лама сам снимает его вместе с травинками, чешуйками или еще чем-нибудь к нему приставшим. При этом ученик рассказывает о сновидениях минувшей ночи.
Рассказывают, что с этими предметами иногда происходят странные превращения: меняется их форма или цвет, они увеличиваются или уменьшаются в размере; иногда они просто исчезают.
Считается, что эти признаки указывают на скрытые свойства и наклонности ученика, которые предопределяют его духовное будущее.
Некоторые наставники придают таким знакам величайшее значение. Они иногда откладывают церемонию посвящения или даже, опираясь в своих действиях на эти предзнаменования, вообще отказываются от нее.
Тем не менее наиболее часто упоминаемыми чудесами являются призрачные видения. Такие феномены могут быть легко объяснимы, если признать вслед за тибетцами то, что некоторые люди способны сделать для окружающих видимыми и даже ощутимыми свои мысленные образы, создавая совершенный во всех отношениях фантом. Вполне допустимо также, что в тот момент, когда они появляются, внимание присутствующих сконцентрировано на одном и том же представлении, и такая сонастроен-ность сознания существенно помогает формированию видения.
Традиции и легенды упоминают множество таких поразительных фактов, но большинство подобных описаний почти идентично, хотя и имеются некоторые расхождения в типе видений.
Благодаря рассказу Миларепы мы узнаем о том, что произошло в доме ламы Марпы, его гуру, несколько дней спустя после того, как последний дал своему ученику наивысшее посвящение, бывшее в его власти.
Миларепа должен был вскоре покинуть своего наставника. Это была их последняя мистическая встреча, своего рода "тайная вечеря" 41, сопровождаемая ритуалами почитания божеств и духовных предтечей наставника-ламы.
Жена Марпы Дагмема приготовила подношения ламам-предтечам и йидамам, тормы (ритуальные пироги) дакини и чойжонам42; посвященные Марпой ученики расположились перед кйилкхором, который играл существенную роль в этой разновидности церемонии.
Затем Марпа демонстрировал в центре круга различные чудеса. Миларепа рассказывает, что лама показал образы Кйе-Дордже, Кхорло Дэмчога и некоторых других йидамов, и наконец – несколько символических предметов: дильбу, колесо, меч и т. п. Затем появились мистические слоги ОМ-А-ХУМ, соответственно – белый, красный и синий; также шестислоговая формула "Ом мани падме хум!". В заключение ученики созерцали различные сияющие видения.
В отношении последней разновидности явлений отметим, что эти беззвучные фейерверки, образованные динамической сменой гаммы цветов, часто созерцаются в процессе йогической тренировки. Именно в этой огненной форме божества и проявляют себя в ламаистских ритуалах дубтхаб.
Еще более интересными, чем показанные Марпой чудеса, представляются те объяснения, которые он дал своим ученикам по этому поводу: "Все эти видения – не более чем миражи, магические творения, лишенные реальности".
Один лама-амчод, – священник низшего разряда, – которого я встретила в области Нголог, у истоков Желтой Реки, поведал мне об исключительно странном случае, который, по его словам, имел место при его собственном посвящении. Он ожидал, как того требует ритуал, перед закрытой дверью жилища наставника, в то время как лама читал литургические тексты, призывающие Херуку, могущественного владыку школы дзогчен. Неожиданно ученик заметил нечто наподобие тумана, сочащегося со всей поверхности деревянной двери. Этот туман постепенно уплотнился и принял облик Херуки гигантских размеров, обнаженного, украшенного короной и ожерельем из отрубленных человеческих голов, то есть такого, каким он обычно изображается в различных книгах и на картинах. Его поза и взгляд были суровы и угрожающи.
Увидев призрак, объятый ужасом новичок невольно отступил назад, но тот приблизился к нему еще на несколько шагов. А уж этого-то несчастный кандидат на посвящение вынести не мог. Его охватила паника, и он как безумный бросился бежать вниз с горы, преследуемый грозным Херукой, каждый неторопливый шаг которого превышал полсотни человеческих. Погоня продолжалась недолго. Неспособный в своем смятении выбирать правильно направление, беглец вскоре выдохся и вынужден был остановиться.
Вспомнив известные предупреждения об оккультных опасностях, которые подстерегают странников на "Коротком Пути", он не сомневался, что пробил его последний час. Как это ни странно, воспоминание не усилило его ужас, а, наоборот, успокоило. Успокоившись, он уселся в медитацион-ную позу и опустил взор.
Лама рассказал мне, что к тому времени, когда с ним это случилось, он уже был далеко не новичок в мистической практике и его воззрение на существование и сущность божеств, вне всякого сомнения, отличалось от представлений массы верующих. Тем не менее он счел, что, какова бы ни была природа представшего перед ним Херуки, тот обладал чудовищной силой.
Его помыслы вновь обратились к предстоящему посвящению. Отказ из-за недостатка храбрости, в его представлении, отбросил бы его назад с той точки "Пути", которой он уже достиг. Но тогда ему пришлось бы множество раз рождаться в облике человека, несведущего в вопросах духовной жизни, прежде чем ему вновь представится случай услышать драгоценные учения святых наставников. Такая перспектива была страшнее призрака и даже смерти. Он встал, готовый ко всему, и решил немедленно вернуться к своему ламе.
Но пока он сидел, опустив взор, он, естественно, потерял из вида Херуку. Обретя мужество взглянуть, он заметил, что призрак отдалился. Теперь его гигантский облик закрывал вход в убежище наставника.
Лама сказал мне, что дальнейшее он так и не мог себе ясно представить. Он смутно вспоминает ряд событий, сменяющих одно другое с молниеносной быстротой. Взбежав, он достиг Херуки, прошел "сквозь него", почувствовав боль в межбровье, и оказался внутри помещения, у ног своего ламы, перед сверкающим и благоухающим кйилк-хором.
Естественно, я не преминула пересказать эту странную историю нескольким ламам, желая узнать их мнение по этому поводу. Некоторые были склонны считать эту фантасмагорию чисто субъективной. По их мнению, этот человек полностью утратил представление обо всем окружающем и пережил это странное приключение в некоем трансе. Что касается причины последнего, то, возможно, лама вызвал в сознании ученика образ Херуки, а все остальное – плоды его собственного воображения. Возможно также, что эмоциональные переживания ученика перед посвящением до такой степени усилили концентрацию сознания, уже сосредоточенного на образе Херуки, что сам ученик и стал творцом своего видения. Другие, напротив, полагают, что Херука был тулпа, созданный самим ламой посредством экстернализации своего мыслеобраза и благодаря этому доступный восприятию окружающих. Создав фантом, лама, возможно, контролировал его поведение, а скорее всего это делал сам ученик, бессознательно связывая образ действия тулпа со своими переживаниями. Его страх обусловил угрожающий облик Херуки, а бегство – дальнейшее преследование.
Здесь я должна отметить, что в представлении тибетцев наши чувства оказывают сильное влияние на поведение и мышление тех, с кем мы имеем дело. Они, например, полагают, что разбойник или тигр становятся более дерзкими, если человек, повстречавший их, испытывает страх, даже когда внешне он никак этого не выказывает. То же можно сказать и обо всех других чувствах. Обычно в таких случаях у каждого находятся свои собственные объяснения. Однако толкования тех, кто верит в реальность Херуки как существа, принадлежащего другому миру, могли бы слишком далеко увести нас от обсуждаемой темы. В Тибете, как и повсюду на Востоке, есть множество путей "верования в богов".
ГЛАВА V
ПОСВЯЩЕНИЕ "МАНИ" И РАЗЛИЧНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ "ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ"
Из предыдущего описания читатель уже должен был понять, что посвящения в Тибете подобны бесчисленным вратам, открывающим пути к различным областям деятельности. Лишь незначительное число монахов ограничивается получением четырех или пяти мистических посвящений у наставников-созерцателей. Эти искатели состояния Будды – люди весьма замкнутые, они редко привлекают внимание своих соотечественников.
Совершенно иначе обстоит дело с многочисленными посвященными в различные – внешне не слишком связанные между собой – учения и ритуалы, которым даруются специфические ангкуры. К этой категории относится многочисленная армия наставников, а иногда и псевдонаставников, причем последние иногда пользуются широкой известностью, хотя и не всегда заслуженной. Однако среди них встречаются и истинные духовные руководители, и человек неразвитый, но с потенциальными возможностями пробуждения интеллекта обнаружит со временем, что эти наставники медленно, но верно ведут его к желаемой цели.
И наиболее тривиальные посвящения могут заключать в себе философские или мистические выводы: это видно на примере различных интерпретаций широко известной формулы "Ом мани падме хум!" и многочисленных практических действий, с нею связанных.
Путешественники-неспециалисты и даже ученые-востоковеды иногда спешат объявить бессмысленным то, что недоступно их пониманию при первом знакомстве. Эрудированные авторы, даже и по сей день, переводят первый слог формулы, Ом, как тривиальное для нас, европейцев, восклицание "Ах!", а последний слог,Хум.!, -как "аминь". Это полностью неверно.
В Индии существует неисчислимое количество книг, посвященных толкованию сокровенного слога Ом, имеющего экзотерическое, эзотерическое и мистическое значение. Он может означать три аспекта индуистской Троицы: Брахму, Вишну и Шиву, а также Брахман – "единое без иного" философии адвайта-веданта. Он выступает в качестве символа невыразимого Абсолюта, как предельное слово, за которым может следовать только молчание. Шри Шанкарачарья называет его "опорой медитации", а в "Мундака-упанишаде"43 утверждается, что Ом есть лук, посредством которого "самость" индивида достигает всеобщего "Того" [санскр. тат], что невозможно определить ни как бытие, ни как не-бытие.
Индийцы рассматривают Ом также и как звук-творец, созидающий миры. Если йог достигает способности слышать одновременно все бесчисленные звуки и голоса всех существ и вещей, которые существуют и пребывают в движении в необъятной Вселенной, то он услышит именно этот уникальный звук – Ом. Тот же самый Ом звучит и в наисокровеннейших глубинах его души. Тот, кто может правильно произнести этот звук, способен творить чудеса, а тот, кто знает его истинное безмолвное звучание и произношение, достигает наивысшего освобождения.
Тибетцы, заимствовавшие слог Ом из Индии вместе с мантрами, в которых он присутствует, по всей видимости, не были знакомы с его многочисленными значениями, распространенными в среде их южных соседей. Не знали тибетцы и о том исключительно выдающемся положении, которое занимает этот звук в индийских религиозно-философских течениях.
Ом повторяется ламаистами в сочетании с разнообразными санскритскими формулами, причем собственно Ом не приписывают какого-либо исключительного значения, тогда как другие мистические слоги, например, Хум! и особенно Пхат!, как считается, наделены величайшей энергией и широко используются в магии и мистических ритуалах.
Санскритское выражение мани падме означает буквально "драгоценность в лотосе". Здесь мы сталкиваемся, как может показаться с первого взгляда, с откровенно бессмысленным выражением, и действительно – обычные тибетские толкования не придают никакого значения его буквальному смыслу, а большинство верующих о нем вообще и не подозревает. Они считают, что механическое повторение формулы "Ом мани падме хум!" обеспечит им счастливое перерождение в Нуб Девачен – Западном Раю Великого Блаженства.
Другие, более сведущие тибетцы учат, что шесть слогов формулы соотносятся с шестью классами чувствующих существ и с определенными мистическими цветами:
Ом – белый – боги [тиб. – лха]
Ма – синий – полубоги44
Ни -желтый -люди [тиб. -ми]
Под – зеленый – животные
Me – красный – не-люди45
Хум – черный – обитатели ада
Существуют различные точки зрения в отношении эффекта повторения этих шести слогов. Одни утверждают, что тот, кто часто повторяет формулу, перевоплотится в Нуб Девачен. Другие считают это мнение абсурдным. "Богам, – утверждают они, – нет нужды перевоплощаться в раю, они и так пребывают в том или ином из счастливых миров". Что касается попытки избежать дальнейших перевоплощений за счет того, что существо воплощается в Нуб Девачен, то это тоже чепуха. В буддийском Учении ясно утверждается, что жизнь – явление преходящее во всех мирах, и смерть – неизбежный конец любых существ, в них воплощенных.
Другие же видят результаты повторения этих слогов в ином свете. Они утверждают, что человек посредством повторения "Ом мани падме хум!" отнюдь не освобождает существ шести сфер из круговорота смертей и рождений, но сам, повторяя эту формулу, избавляет себя от воплощений в том или ином из этих миров.
Многие благочестивые тибетцы обоих полов довольствуются одним только повторением формулы, будучи убеждены, что она сама по себе окажет благотворный эффект – естественно, после получения соответствующего посвящения, гарантирующего желаемые ими плоды.
Тем не менее существуют некоторые пояснения относительно этого мистического процесса. Так, "Ом мани пад-ме хум!" используется как опора для специфической медитации, которую в общих чертах можно описать следующим образом:
Медитирующий отождествляет шесть классов существ с соответствующими слогами, которые представляет расположенными на фоне указанных выше цветов. Слоги образуют бесконечную цепь, которая, поддерживаемая дыханием, пронизывает все тело, "входя" в него через одну ноздрю и "исходя" через другую. По мере того как концентрация становится все более и более совершенной, медитирующий мысленно видит, как эта цепь удлиняется. При этом мистические слоги, вырываясь из тела медитирующего вместе с выдохом, уносятся на значительное расстояние, прежде чем вновь будут поглощены вместе со следующим вдохом. Но цепь при этом не разрывается – она растягивается, как резиновый шнурок, всегда оставаясь связанной с медитирующим.
Постепенно трансформируется и форма тибетских букв этих слогов, и тот, кто "обретает плод" данной практики, воспринимает уже шесть слогов как шесть сфер, в которых возникают, развиваются, наслаждаются, страдают и умирают бесчисленные существа.
Таким образом, медитатор ясно видит, что шесть миров и их обитатели есть не более чем субъективное творение разума, который их порождает и в котором они вновь растворяются.
Из нижеприводимых описаний дыхательных упражнений можно заметить, что некоторые из них предполагают задержку дыхания на вдохе, а другие – "невозвращение воздуха в тело"46 непосредственно вслед за выдохом, что условно называется "пребыванием пустым".
В медитации "Ом мани падме хум!", когда шесть слогов исторгаются вместе с выдохом, практикующий представляет себе рождение шести разновидностей существ, которое длится столь же долго, сколько дыхание "остается вне тела". Новый последующий вдох возвращает всю фантасмагорию Вселенной "в тело" медитирующего. Она поглощается им и остается в нем столь же долго, сколько он задерживает дыхание.
Подготовленные мистики достигают посредством этой практики транса, в котором знаки формулы, существа, ими представленные, и все к ним относящееся растворяется в Том, что за отсутствием лучшего термина буддистами махаяны зовется Пустотой.
Достигнув этого видения и непосредственного осознания Пустоты, они освобождают себя от иллюзии мира, каковым он нам представляется, и соответственно вырываются из цепи перевоплощений, которая зиждется на этой иллюзии.
Отметим сходство этого представления с распространенной в Индии концепцией "дней и ночей" Брахмы, то есть соответствующих периодов его активности и покоя, которые в индийской космогонии называются также "дыханиями" Брахмы. Согласно этому учению, Вселенная возникает вместе с выдохом Брахмы и возвращается в него вместе с его вдохом.
"Когда наступает день, все сущее возникает из непрояв-ленного [санскр. авьякта]. Когда наступает ночь, оно поглощается им" ("Бхагавадгита", 8,18).
"Все существа возвращаются в мою материальную природу [санскр. пракрити] в конце кальпы. В начале следующей кальпы я вновь их исторгаю из себя" (там же, 9,1).
В вышеописанной медитации тибетцы подменяют собой гипотетического Брахму и полагают: "Явления, мною воспринимаемые, творимы мощью моего разума; они – проекции, лишенные какой бы то ни было сущности".
Это отнюдь не означает, что не существует никаких объективных вещей, но указывает только на то, что явленный мир, каким мы его видим, не более чем фантастический мираж, материализация тех форм, которые мы осознаем.
Поскольку в данной работе не ставится целью изучение тибетской философии, то вместо дальнейших рассуждений на эту тему мы лучше рассмотрим еще несколько из многочисленных интерпретаций "Ом мани падме хум!".
Это толкование не учитывает шестисложного деления формулы и принимает ее буквальное значение "драгоценность в лотосе", но эти слова рассматриваются символически.
Простейшее толкование – в лотосе (в мире) существует драгоценность (Учение Будды).
Другое объяснение уподобляет "лотос" разуму, в сокровенных глубинах которого посредством интроспективной медитации человек находит знание, истину, освобождение, нирвану – и все эти различные названия указывают на одно и то же.
Здесь мы сталкиваемся с одним из наиболее замечательных учений буддистов махаяны, которым они отличаются от своих собратьев по вере, тхеравадинов (последователей хинаяны).
Согласно этому учению, нирвана, конечное освобождение, ни в коем случае не отличается и не противостоит миру явлений [сансаре]. Мистик обретает первое в самом сердце второго. Нирвана (драгоценность) существует, когда существует Просветление. Сансара (лотос) существует до тех пор, пока сохраняется неведение-иллюзия, которое скрывает нирвану, подобно тому, как лотос своими многочисленными лепестками укрывает в себе драгоценность47.
"Хум!" в конце формулы – мистическое выражение, выражающее гнев. Оно используется в тех ритуалах, которые имеют своей целью подчинение демонов и грозных божеств. Каким же образом оно встало рядом с "драгоценностью в лотосе" и "Ом" индусов? На этот счет также существуют различные толкования.
"Хум!" – разновидность мистического воинственного клича, бросаемого как вызов врагу. Но кто или что является здесь врагом? Одни видят его во враждебных демонах, другие – в триаде наших пагубных качеств [санскр. клеша], которые приковывают нас к круговороту перевоплощений: жажде, ненависти и невежеству. Иные мыслители рассматривают в качестве этого врага воображаемую "самость", коей мы так дорожим. Говорят также, что "Хум!" указывает на разум, свободный от любых представлений относительно объективно существующих вещей.
Кроме того, формула, после ряда повторений (обычно число их равно ста восьми, что соответствует числу бусин в тибетских четках), завершается и седьмым слогом. Ламы, знакомые с мистическим языком, учат, что этот слог, "Хри", указывает на скрытую в основе любых проявлений реальность, на фундаментальную сущность вещей.
В то время как обычные верующие ограничиваются вышеописанным простейшим посвящением [тиб. лунг] и механическим повторением указанной мантры, другие верующие испрашивают более высоких посвящений, в ходе которых они получают различные эзотерические и мистические наставления.
ГЛАВА VI
РИТУАЛЫДУБТХАБ
Значительное число ангкуров связано с ритуалами дубтxa6, занимающими важное место в ламаистской практике.
Сам термин "дубтхаб" означает "средства или метод успеха". Утверждается, что эти методы ведут к достижению четырех целей:
1. Осторожный или мягкий [шиба] – для достижения долголетия, здоровья и благополучия.
2. Расширяющий [гьяпа] – для достижения богатства и славы.
3. Сильнодействующий [вангба] – для достижения влиятельности и могущества.
4. Устрашающий [дагпо] – для обретения возможности творить зло, убивать или разрушать любыми способами, используя оккультные приемы.
Как же достигаются столь различные результаты? Одни отвечают, что это дело рук божеств, которые оказывают свою помощь тем, кто их чтит должным образом. Другие утверждают, что цель дубтхаба скорее не в поклонении божествам, а в их подчинении; они говорят также, что человек, сведущий в ритуалах, способен принудить как богов, так и демонов предоставить их силы в его распоряжение и во всем ему подчиняться.
Эти мнения широко распространены в Тибете, но, по мнению более образованных лам, такая интерпретация лишь указывает на отсутствие понимания принципов, положенных в основу дубтхаба.
Действительно, если исходить из объяснений, которые мы находим в работах древних авторов, а также тех, что даются изустно современными наставниками мистицизма, то применяемый метод, по существу, заключается в проекции вовне представленных в уме божеств, наподобие изображения на экран, и в последующем воображении целой серии изменений, которые они претерпевают в ходе весьма длительного и сложного ритуала.
Существа, вызываемые дубпапо (т. е. человеком, совершающим ритуал дубтхаб), не являются произвольно воображаемыми творениями. Это широко известные представители мира богов и демонов, которых миллионы верующих в течение веков почитали и старались умилостивить.
Тибетские оккультисты утверждают, что эти существа обрели, благодаря сосредоточенным на них бесчисленным мыслям верующих, в некотором смысле реальное бытие.
Тибетцы решительно на этом настаивают. Я привела много примеров этому в книге "Магия и тайна Тибета".
Сходные теории представлены в священных текстах Индии. В "Брихадараньяка-упанишаде", 1, 4, 10, которая, как считается, возникла в добуддийский период, мы находим следующее: "Кто почитает некое божество с мыслью: "Оно – одно, а я – другое", – тот не ведает. Он, как животное, используется богами.
Ведь поистине, как многие животные поддерживают существование человека, так и каждый человек поддерживает бытие богов".
Как же люди делают это? Как объяснил мне один китайский аскет, – питая субъективные образы своих богов поклонением им.
Просвещенные ламы полностью осознают природу вызываемых ими персонажей, и они утверждают, что только посредством этой разновидности мистической игры и возможно получить результаты, которые иным путем либо никогда не достигаются, либо обретаются с превеликим трудом. Как же объяснить эту странность?
Тибетцы говорят, что если при выполнении обряда сознание дубпапо полностью сосредоточено на божествах, то они, "уже существующие", становятся для него еще более реальными и могущественными. Отождествляя себя с ними, дубпапо "подключается" к этому хранилищу энергии, значительно превышающей ту, которую он мог создать собственными усилиями.
Связь с этим таинственным источником энергии может оказаться полезной для того, кто совершает ритуал, обеспечив исполнение его желаний. Однако если ему не хватает умения – особенно в дубтхабах "устрашающей" категории, – он может быть искалечен и даже убит могущественными существами, которые привлечены концентрацией его сознания.
Тибетские мистики считают, что боги и демоны, ад и рай существуют только для тех, кто верит в них. Бог, сотворенный и поддерживаемый воображением массы верующих, хотя и существует в скрытом состоянии, имеет власть только над тем человеком, который вступает с ним в контакт. Необходим провод,чтобы накопленная в аккумуляторе электрическая энергия могла зажечь лампу. Это сравнение довольно точно иллюстрирует представления тибетцев на сей счет.
Большинство дубпапо не осознают двойственного характера происхождения божеств, которым они поклоняются во время ритуальных церемоний. Они не понимают, что эти божества рождены умственным сосредоточением массы верующих и что они к тому же временно воссоздаются мыслью того, кто, подобно магниту, притягивает эти уже существующие оккультные силы или персонажи. Многие из них веруют в то, что единственная цель этих церемоний заключается в воздействии на сознание образом существ, обладающих реальным объективным бытием и объективно зримых в их различных сферах. Такое воздействие должно, по их мнению, привести к непосредственному контакту между дубпапо и почитаемым им божеством.
Тем же, кто осознал субъективную природу божеств, призываемых во время дубтхабов, наставник все же советует не рассматривать этих божеств как ничтожных фантомов. В дубтхабе "Пал Кхорло Дэмчог" говорится, что сотворенные в уме божества подобны тем, которые, как полагают, обитают в раю или других священных местах. Или, буквально, словами тибетского текста: "Их следует рассматривать как двуличное единство, которое проявляется как форма, но по сути своей есть лишенная формы Пустота".
Выполняющий ритуал должен также почувствовать присутствие различных божеств в различных частях своего тела и понять, что все они существуют именно в нем. Чтобы лучше зафиксировать это в сознании тех, кто практикует дубтхабы, большинство ритуалов заканчивается повелением богам и демонам, которых дубпапо спроецировал вовне, возвратиться в его тело и раствориться там.
Лучший способ несколько прояснить эти обряды, столь отличные от практикуемых на Западе, – это кратко изложить один из них. Основные контуры процедуры практически идентичны и не зависят от вызываемого в дубтхабе персонажа.
В качестве примера я опишу дубтхаб Дордже Джигдже-да, великого йидама желтошапочной школы. Описание основано на ритуале, называемом "Пал-Дордже-Джиг-Джед-Кйи Дубтхаб".
В надежно затворенном помещении дубпапо, не рискуя быть увиденным или потревоженным, усаживается перед изображением Дордже Джигджеда. Выполнение обряда требует того, что условно называется "семью составляющими" [йанлаг-дун] службы: 1) поклонения; 2) подношений божествам; 3) искупления совершенных грехов, 4) создания благочестивой направленности сознания, 5) желания, чтобы беспрепятственно проповедовалось Учение Будды; 6) обращения к святым с просьбой не уходить в нирвану, чтобы, оставаясь в сансаре, они могли помогать всем живым существам; 7) использования всех накопленных заслуг для достижения состояния Будды.
Перед изображением Джигджеда размещаются в определенном порядке лампадки и торма. Перед дубпапо на маленьком столике расставлены дильбу, дордже, капала и дамару.
Дубпапо начинает обряд распевным чтением текста поклонения, содержащего имена различных мистических и исторических персонажей. За каждой группой из четырех имен следует призыв: "Даруй мне,