— Я совершил ошибку.
— Что?
— Я же сказал, что совершил ошибку.
— То есть шельмовал?
— Нет, я же говорю...
— Да, черт побери, шельмовал. Играя против таких парней, как Ленокс и Уир, надо иметь крепкие нервы, чтобы шельмовать. Ты, наверное, рехнулся.
— Я... я не шельмовал. Просто допустил небольшую ошибку.
— Эй, послушай. — Томас многозначительно потряс кулаком. — Я тертый калач, и не пытайся пудрить мне мозги, мой мальчик. Если две тысячи понадобились тебе немедленно, значит ты шельмовал. Кто на тебя давит?
— Уир.
— С него станется, с этого ублюдка!.. Ладно, а если не отдашь?
Дик опустил голову.
— Он опозорит меня на весь город... да и вообще повсюду.
— У него есть доказательства?
— Ленокс подтвердит его слова.
— Господи, мальчик мой, ну и дружков ты себе подбираешь. Сколько всего ты им должен?
— Четыре тысячи. Но Ленокс подождет.
— Черт побери, они оба подождут. Успокойся, я сам все улажу.
— Нет! Ты не уладишь! — Дик ухватил отца за плечи и с силой уложил на подушки. — Помоги мне выпутаться! Я обещаю, что это был последний раз. Клянусь Богом!
— Это я уже слышал. Убери от меня свои лапы. — В голосе отца прозвучала угроза, и сын поспешно убрал руки. Томас медленно сел и спустил ноги на пол. Несколько минут, не меняя позы, он массировал пальцами лицо, а потом заявил спокойным тоном: — Вот что я тебе скажу. Я все время выручал тебя из подобных ситуаций, не хотел лишать тебя удовольствия и расстраивать Бесси. Но сейчас я и сам по уши в долгах, у меня нет и четырех сотен, не то что четырех тысяч.
Отец и сын уставились друг на друга. Молчание нарушил Томас.
— Ты можешь решить свои проблемы, женившись на Фанни. Я понимаю, у нее слишком длинные зубы, однако ты будешь не первым мужчиной, который женится на женщине старше себя на пять лет. Я тебя не заставляю, но другого выхода просто не вижу. Ты уже попросил ее остаться на...
У Дика вырвался крик, скорее похожий на стон.
— Да! Попросил, но, Боже мой, не потому, что хочу жениться на ней. На ней же клейма ставить негде.
Не обращая внимания на горячность и презрительный тон сына, Томас спокойно возразил:
— Возможно, но у нищих нет выбора. Она — наша единственная надежда. Я скажу тебе еще кое-что, мой мальчик, только слушай очень внимательно. Если ты не женишься на ней, это будет означать крах всей нашей семьи. Все рухнет, черт побери.
Повисла долгая пауза.
— Так... так уж и все? — спросил Дик полушепотом. Судя по выражению лица юноши, невероятное заявление отца буквально потрясло его.
— Да, именно это я и хотел сказать. Последние десять лет я спасался тем, что брал деньги в долг. И продержался столько времени лишь за счет того, что пускал пыль в глаза. Чтобы получить в долг, надо делать вид, что ты состоятельный человек. Но теперь, мой мальчик... — Томас тяжело вздохнул. —...Я устал плыть против течения. Никогда не думал, что мне придется признаться в этом. Но так оно и есть. — Он слегка похлопал себя по большому животу. — Должен тебе сказать, я утратил былой интерес к жизни.
— Что-то не заметно, — съязвил Дик.
— Может, и не заметно, да я и не жалуюсь на жизнь. И хоть у меня огромный опыт, твердо я уяснил для себя только одно: за все надо платить. Рано или поздно за все приходится платить...
— Ох, заткнись, ради Бога! Заткнись! — Дик вскочил с постели и прижал ладонь ко лбу. — Прекрати читать проповеди, да еще в такой момент. Философствование в твоих устах звучит как шутка. И не философия мне нужна. Неужели ты не понимаешь, что эти двое могут сделать со мной? Да я не посмею появиться ни в одном клубе. — Дик скрестил руки на груди, зажав ладони под мышками, как это делают мальчишки, пытаясь согреть замерзшие пальцы. Тело его медленно покачивалось взад и вперед, и это его жалкий вид, лишенный всякого достоинства, заставил Томаса отвернуться. Помолчав несколько минут, он произнес:
— Если я поговорю об этом с Фрэнком, ты обещаешь, что сделаешь Фанни предложение до их отъезда? — Не дождавшись ответа, он поднялся на ноги. — Что ж, дело твое. Но это единственный выход. В данной ситуации ты теряешь больше, чем я, подумай об этом.
Томас вновь взглянул на сына, тот стоял, уронив голову на грудь и безвольно опустив руки.
— Они уезжают около двенадцати. Когда увидишь, что я иду в библиотеку с Фрэнком, тащи Фанни куда-нибудь в уголок. Если Уир действительно намерен выполнить свою угрозу, то тебе надо как можно быстрее уладить вопрос с женитьбой. Не думаю, что со стороны Фанни будут какие-то возражения, она уже не в том возрасте, чтобы выбирать.
Дик стремглав выскочил из комнаты.
Томас проводил взглядом сына, опустил голову и уставился на свой голый живот, торчавший из расстегнутой пижамы. И, словно это зрелище вызвало у него неприязнь, он повернул голову и сплюнул в плевательницу, стоявшую возле кровати.
* * *
Томас, однако, не успел пригласить Фрэнка Армстронга для разговора в библиотеку, да и Дик не воспользовался первой же возможностью, чтобы сделать предложение Фанни. Их планы были нарушены прибывшим в десять часов утра потрепанным экипажем, из которого не спеша выбрались трое мужчин. Один за другим они поднялись по ступенькам крыльца, и возглавлявший процессию джентльмен дернул за ручку, висевшую под головой кабана сбоку от входной двери. В доме звякнул колокольчик; джентльмены многозначительно переглянулись.
Дверь открыл старший лакей Орд. Его надменный взгляд скользнул по незнакомцам, которых он моментально определил как коммерсантов мелкого пошиба.
— Пройдите к задней двери, — небрежно бросил он.
Однако первый джентльмен решительно шагнул вперед, оттолкнул лакея, едва не сбив того с ног. Троица вошла в холл, где они остановились в легком изумлении, оглядываясь по сторонам.
— Мне надо увидеть твоего хозяина, — заявил джентльмен, обращаясь к Орду.
— Хозяин занят. Вы по какому делу?
— Об этом я сообщу твоему хозяину. А сейчас ступай и передай ему, что с ним хотят поговорить представители "Далидж Бэнк".
"Далидж Бэнк". Одно только название этого банка, похоже, грозило неприятностями, и Орд, все с тем же надменным видом, но с тревогой в душе, направился в столовую, где завтракал хозяин. Там он сделал знак приблизиться младшему лакею Уэйту, который помогал носить из кухни тяжелые серебряные блюда, и едва тот подошел, прошептал ему в ухо:
— Скажи мистеру Данну, что он мне нужен по очень важному делу. Приехали парни из банка.
Спустя минуту из столовой появился Данн, он бросил взгляд в сторону холла, где ожидала троица в черном, затем перевел взгляд на Орда и спросил:
— Что им нужно?
— Им нужен хозяин, они из банка.
Дворецкий снова посмотрел на приехавших джентльменов, подумал несколько секунд, затем повернулся и спокойным шагом вернулся в столовую.
Прошло целых пять минут, прежде чем из столовой вышел Томас. На губах играла улыбка, плечи расправлены, живот вперед. Он шел твердой походкой. А нездоровую бледность лица можно было объяснить прошедшими бурными ночами.
— Здравствуйте, джентльмены! — Переводя взгляд, Томас оглядел всех троих.
В разговор вступил самый высокий из них:
— Мистер Томас Ричард Моллен?
— К вашим услугам.
— Я хотел бы поговорить с вами конфиденциально, если можно.
— Разумеется.
Вежливость хозяина, похоже, озадачила представителей банка, и они недоуменно переглянулись, следуя за ним через прекрасно обставленный и устланный коврами холл. Когда джентльмены вошли в комнату, их глазки забегали по роскошной обстановке.
Дойдя до середины комнаты, Томас обернулся.
— Итак, джентльмены, какое у вас ко мне дело?
Небрежный тон хозяина вызвал небольшую заминку, а затем высокий джентльмен раздельно произнес:
— Я представитель "Далидж Бэнк", сэр. Знаю, что другой наш представитель посещал вас три месяца назад, чтобы разобраться с ситуацией, однако с тех пор от вас не было никаких известий.
— Да, совершенно верно, я пообещал, что займусь этим делом.
— Но вы не сдержали своего обещания, сэр.
— Я... не успел.
— Тогда боюсь, сэр, что мой долг вручить вам вот это. — С этими словами мужчина вытащил из внутреннего кармана пальто длинный конверт и протянул его Томасу.
Несколько секунд Томас оставался неподвижен, затем он медленно взял конверт и, прежде чем открыть, изучающе посмотрел на него. Так же медленно он вытащил и развернул два листа официальных бумаг. Пробежав глазами верхние строчки первой страницы, Томас снова сложил бумаги, убрал в конверт и положил на мраморную полку камина.
— Так, и что теперь? — спросил он.
— Мы вступаем во владение вашим имуществом, сэр.
— Вступаете во владение? — В тишине особняка крик Моллена прозвучал как выстрел.
— Таков порядок, сэр. Ничего не может быть вывезено, ничего. И... там сказано об этом. — Представитель банка кивнул на каминную полку, где лежал конверт. — Вам придется предстать перед судом. Будучи частным должником, вы не подвергнетесь унизительной процедуре ареста, поскольку в качестве обеспечения у вас имеется собственность.
— Ох, спасибо вам.
Сарказм в голосе Томаса не ускользнул от представителя банка, и он сухо ответил:
— Я просто объясняю, сэр. Если бы вы приняли меры два года назад, когда у вас был шанс...
— Все, довольно! — вежливые манеры Томаса испарились. — Делайте свое дело, но избавьте меня от ваших советов.
Представитель банка пошевелил челюстью, прищурился и, выждав несколько секунд, продолжил:
— Это мистер Коннер, а это мистер Байерз, они будут жить в доме, вы понимаете... сэр?
Похоже, только сейчас до Томаса полностью дошло, зачем эта троица появилась в его доме.
— Будут здесь жить? — воскликнул он.
— Да, сэр, именно так. До того момента, пока не будут выплачены долги, или пока сумма, равная долгу, не будет получена от распродажи имущества. Я думал, вы осведомлены о такой процедуре, сэр. — На сей раз в его голосе явно прозвучали наглость и высокомерие.
При других обстоятельствах, будь у Томаса в руках хлыст, он отхлестал бы наглеца по лицу. Однако ему хватило мудрости осознать: раз уж он попал в такое чертовски сложное положение, не стоит хотя бы в течение нескольких следующих часов портить отношения с этими джентльменами. Ночью у Кейт Армстронг разболелся живот, и теперь семейство могло уехать только после обеда, а то и завтра. Поэтому он вновь взглянул на "вожака" этой компании и примирительно произнес:
— Я понимаю. Вы будете жить здесь... пока в доме не кончится еда. — Томас хохотнул. — Но не беспокойтесь, запасы у меня обильные. Однако хочу попросить вас подождать с началом описи имущества до вечера, а к тому времени, надеюсь, необходимость в этом и вовсе отпадет. — Томас взял с камина конверт и несколько минут изучал бумаги. — Насколько я понимаю, сумма в тридцать тысяч удовлетворит банк на данный момент. Что ж, вполне вероятно, что ближе к вечеру я вручу вам чек на эту сумму... Вы согласны, джентльмены?
Мужчины переглянулись. Не каждый день им приходилось выполнять свои обязанности в таком особняке, где, возможно, придется прожить недели две-три. Лучше уж не портить отношения с тем, кому предстояло кормить их, и... кто знает?.. может, удастся здесь чем-нибудь поживиться. В доме полно ценных вещей, только китайский фарфор и всякие безделушки в шкафах могли стоить кучу денег. А еще в этой комнате имелись картины. Не исключено, что именно эти вещи и разорили хозяина? В банке сказали, что он по уши в долгах. В течение многих лет закладывал и перезакладывал свое имущество, и это не считая тех денег, которые Томас Моллен задолжал торговцам. Только три года назад он обновил в особняке все ковры, шторы и портьеры, что обошлось ему в десять тысяч. Ну и на здоровье, как говорится, если у тебя есть деньги. А Моллен заплатил торговцам всего три тысячи, и, как они поняли, больше платить не собирался. Единственным, кто не подал иск, оказался торговец углем, что брал свой уголь на шахте Армстронга. Так, может, Моллен и надеется взять в долг у Армстронга? Только очень богатый друг способен к вечеру ссудить тридцать тысяч.
— Очень хорошо, — согласился представитель банка. — Но есть еще кое-что. Предупредите слуг, кто мы такие. Хотелось бы, чтобы к нам относились с должным уважением. Сообщите также, чтобы они не пытались вынести что-либо из дома, наказанием за это им будет тюрьма.
Лицо Томаса вновь обрело свой привычный цвет. Ярость настолько душила его, что он не рискнул произнести хоть слово. Просто кивнул и, протянув руку к шнурку звонка, дважды дернул его.
В комнату вошел Орд. Взглянув на лакея, Томас с трудом сглотнул слюну, прежде чем смог отдать распоряжение.
— Отведи этих людей на кухню, проследи, чтобы их накормили. Они... к ним надо относиться с уважением. Эти джентльмены пробудут в доме до вечера.
— Слушаюсь, сэр. — Орд и мужчины посмотрели друг на друга и затем вместе вышли из комнаты.
В оцепенении Томас установился на закрывшуюся за ними дверь, потом медленно обвел взглядом комнату, словно не узнавая ее. Только сейчас, когда появилась реальная угроза потерять свой дом, Моллен начал осознавать, насколько он прекрасен. Дом построил дед, и взгляд Томаса остановился на его портрете, висевшем над камином. Дед был изображен в расцвете сил: благородные черты лица, черные волосы, с макушки к левому виску стекает прядь, словно ручеек из расплавленного серебра. Поговаривали, что именно при нем удача отвернулась от рода Молленов, но и при нем же расцвело благосостояние семьи. Моллены могли проследить свой род до шестнадцатого века, однако лишь во времена промышленной революции превратились из обычных торговцев в состоятельных людей.
Торгуя шерстью и занимаясь другими делами, Уигмор Моллен сколотил состояние. У него было четверо сыновей. Каждому из них он дал образование, стоившее огромных денег. Одним из сыновей Уигмор Моллен мог особенно гордиться, постольку тот стал студентом Оксфорда. Правда, никто из его детей не умер в своей постели, каждого настигла насильственная смерть.
Отца Томаса Моллена застрелили во время охоты на оленей в Шотландии. Утверждали, что это был несчастный случай, хотя никто не мог рассказать, как все произошло на самом деле. Выстрелить мог любой из десятка гостей, участвовавших в тот день в охоте, или кто-то из егерей. Томас Моллен часто задумывался: какая смерть ожидает его самого? Когда-то он немного боялся смерти, но теперь, перевалив пятидесятилетний рубеж и прожив бурную жизнь, его уже пугал сам переход в небытие. В данный момент Томаса волновало другое: чтобы его конец был достойным и не принес бы больших неприятностей близким. Однако он тщательно скрывал свою первоочередную заботу, ведь главе рода Молленов следовало не только быть, но и казаться влиятельным человеком. И даже признание сыну в том, что он устал от жизни, не изменили его твердого желания не умереть в нищете.
Томас облокотился о камин и прорычал сквозь стиснутые зубы:
— Да гори оно все синим пламенем! — Вскинув голову, он уперся взглядом в массивную позолоченную раму портрета. А что будет, если Фрэнк Армстронг откажется помочь? Он знал Фрэнка как обстоятельного, осторожного человека, который сам вытащил себя из самых низов. Для этого ему пришлось втоптать в грязь многих хороших людей. По их трупам он и поднялся до своего нынешнего положения. Томас знал, что сердце Фрэнка ничуть не мягче камней, за которые он штрафовал своих шахтеров, если камни попадались в вагонетках с углем, выкатываемых из глубоких шахт. Да, он не питал иллюзий в отношении своего друга. Однако имелась одна трещина в каменном сердце Фрэнка. Он был готов на все, лишь бы сделать счастливой жизнь своей дочери Фанни. Фанни уже испытала в жизни несколько разочарований, а теперь положила глаз на Дика. И отец охотно заплатит хорошую цену, чтобы дочь стала если не счастливой женой, то хотя бы замужней дамой. Но пойдет ли Фрэнк на то, чтобы заплатить сейчас тридцать тысяч и еще столько же после свадьбы? Сомнительно. Хотя, может, и пойдет, уж больно ему нравится особняк. Не исключено, что он соблазнится и выложит кучу денег, лишь бы увидеть свою дочь хозяйкой Хай-Бэнкс-Холла.
Томас выпрямился, поправил шейный платок и, громко фыркнув, направился в комнату для рисования, надеясь найти там Фрэнка Армстронга.
Глава 4
К обеду все, кроме гостей, знали, что в доме находятся судебные приставы, В курсе были даже дети. Они подслушали разговор Мэри и мисс Бригмор. Мэри разговаривала с гувернанткой так, как раньше никогда себе не позволяла. Реакция мисс на слова Мэри тоже была совершенно необычной. Она только и делала, что постоянно восклицала: "Ох, нет! Ох, нет!"
С самого утра Барбара не могла поднять глаза на лицо мисс Бригмор. Взгляд девочки был прикован к груди гувернантки, тщательно скрытой сейчас под одеждой. Лиф ее платья был застегнут на десять пуговиц, которые, словно стальные замки, защищали грудь от нападения. Но все эти замки и лиф из плотной тафты не мешали Барбаре восстановить в памяти картину: обнаженная грудь мисс Бригмор прошедшей ночью...
Гувернантка спросила у Барбары, не заболела ли она, но девочка в ответ лишь помотала головой. Этот же вопрос ей задавали Конни и Мэри. А потом все внезапно забыли о ней, когда Мэри стремительно влетела в комнату для занятий и совершила неслыханный поступок — она схватила мисс Бригмор за руку и буквально вытащила ее в детскую.
Барбара и Конни подкрались на цыпочках к двери и прислушались.
— Приехали судебные приставы, мисс, — выпалила Мэри.
— Судебные приставы, — как эхо повторила мисс Бригмор.
— Да, кредиторы. Они на кухне и останутся в доме до вечера, а потом начнут описывать имущество. Это конец, мисс, это конец. Что же с нами будет? Что будет с детьми?
— Успокойся! Успокойся, Мэри. — Гувернантка частенько приказывала Мэри успокоиться, но крайне редко называла служанку по имени. И сейчас она сделала это не для того, чтобы придать своим словам большую строгость. — А теперь, не торопясь, расскажи мне, что произошло. Хозяин... он видел их?
— Да, конечно, мисс. На кухне все тоже в панике. Все кончено. Они выгонят нас на улицу. Что же будет с детьми? А мы куда денемся? Говорят, что хозяин задолжал кучу денег... тысячи, десятки тысяч. Всего имущества в доме и на фермах не хватит, чтобы расплатиться с долгами, вот что говорят. Конечно, если денежки утекают как вода...
— Успокойся, Мэри!
В наступившей тишине пораженные девочки смотрели друг на друга, раскрыв рты и вытаращив глаза.
— А могут они отобрать у девочек коттедж, мисс? — снова раздался голос Мэри Пил.
— Коттедж? Ох, нет, нет... Он завещан девочкам в качестве наследства. Не думаю, что они смогут отобрать его.
Последовала еще одна пауза, после которой мисс Бригмор спросила:
— А хозяин, как он отреагировал на это?
— Говорят, он спокоен, мисс.
В детской послышалось какое-то движение. Барбара и Констанция отскочили от двери к окну и уселись на банкетку.
— Что это значит, Барби? — прошептала Конни.
— Я... я точно не поняла, но, возможно, нам придется уехать из дома.
— И мы будем жить в нашем коттедже?
— Не знаю.
— А я с удовольствием буду жить в коттедже, там хорошо.
Барбара посмотрела в окно. Из него открывался вид на огороды, фруктовые сады и большую ферму. Коттедж стоял позади фермы, на другой стороне дороги, примерно в миле от дома. Он был расположен почти как особняк — фасадом на болота и холмы, а задней стороной на красивую долину. В нем имелось восемь комнат, чердак и небольшой внутренний дворик, вокруг которого размещались загон для скота, два денника для лошадей и несколько хозяйственных построек. Все это занимало площадь в один акр.
В свое время в коттедже жила троюродная сестра их матери Глэдис Армор. Она очень возражала против опекунства Томаса Моллена. "Ему нельзя доверять даже воспитание поросенка", — говорила Глэдис. И если бы ее не мучил артрит, она поборолась бы с Томасом за право опеки. Однако вплоть до своей смерти в прошлом году Глэдис не проявляла особого интереса к девочкам. Даже не знала их дней рождения. Все ее участие ограничивалось редким приглашением к себе на чай.
Поэтому всех несколько удивило, когда, согласно завещанию, Глэдис оставила девочкам коттедж и свои небольшие сбережения. Каждой из сестер полагалось пожизненно получать по сто фунтов в год. Но в завещании оговаривались и другие условия, учитывающие их замужество или смерть.
Коттедж оставался точно таким, каким он был при жизни Глэдис — скромным, но уютным. Двое слуг из особняка периодически проветривали и убирали его, а садовник присматривал за садом.
Глэдис Армор не назначила Томаса распорядителем своего имущества. Несмотря на его внешнее благосостояние, она не доверяла Моллену, поэтому передала все дела о наследстве в руки адвоката из Ньюкастла, и, как оказалось, поступила совершенно правильно.
— Барби! — Констанция схватила сестру за руку. — А тебе разве не нравится жить в коттедже? Мы бы там здорово жили, я, ты и Мэри, а еще дядя и... Уэйт, мне нравится Уэйт.
— Но коттедж очень маленький. Там всего восемь комнат, значит жить там смогут самое большее трое человек, ну, может, четверо.
— Да. — Констанция кивнула с задумчивым видом. — Ты права.
В этот момент в классную комнату вернулись мисс Бригмор и Мэри. Взглянув на девочек, Мэри опустила голову и закусив губу заплакала, а потом стремительно выбежала из комнаты.
Мисс Бригмор подошла к столу и стала перебирать книги, словно тасовала карточную колоду.
— Так, девочки, идите сюда, — мягко промолвила она.
Сестры подошли к столу, и Барбара, впервые за сегодняшний день устремив взор на лицо мисс Бригмор, с величайшим удивлением увидела слезы в глазах гувернантки.
* * *
Галерея особняка всегда являлась предметом споров. Одни считали, что она выполнена в итальянском стиле, другие утверждали, что во французском. А знатоки заявляли: дескать, это жуткое смешение обоих стилей. Однако последнее слово всегда оставалось за Томасом, по мнению которого, это был исключительно претенциозный стиль Молленов. Он знал, что даже его лучшие друзья считают весь особняк слишком претенциозным.
Именно в галерее Дик Моллен решил сделать предложение Фанни Армстронг. Этот брак претил ему, и от одной лишь мысли о нем сводило живот. Но Дик понимал, что жизнь — игра, в которую он вынужден играть, причем с определенной долей помпезности. Сейчас ему требовалась любая помощь, поэтому он выбрал галерею с ее романтической атмосферой.
Юноша распахнул арочные двери и отвесил легкий поклон, пропуская Фанни вперед. Вместе они медленно двинулись по широкому красному ковру, покрывавшему мозаичный пол.
С каждой стороны галереи находилось шесть окон, под ними стояли банкетки, достаточно просторные, чтобы можно было с комфортом сидеть вдвоем. Стены между окнами были оклеены обоями или затянуты тканью с выпуклыми узорами из зеленого бархата. На каждой стене висело по две больших картины в золоченых рамах. На потолке в центре галереи сияла огромная звезда, ее золотистые лучи расходились во все стороны.
Как раз в центре галереи Фанни остановилась, взглянула на двух слуг, которые вошли в дальнюю дверь, и скосила свои маленькие зеленые глазки в сторону окна.
— Что-то случилось? — спросила она у Дика.
— Случилось? Что ты имеешь в виду?
— По-моему, в доме какая-то напряженная обстановка... среди слуг. Когда я недавно вышла из своей комнаты, то заметила, что в коридоре шепчутся служанки. Увидев меня, они разбежались.
Дик с трудом сглотнул комок в горле.
— У тебя просто богатое воображение.
— Возможно, — согласилась Фанни и снова двинулась вперед, — но у меня настоящий нюх на необычные вещи. А когда слуги ведут себя необычно... Ты понимаешь, поведение слуг — это как барометр! — Она робко улыбнулась Дику, но он смотрел куда-то вдаль.
— Фанни, я хочу тебя кое о чем спросить, — нерешительно начал он.
— Правда? Что ж, я слушаю.
Дик, по-прежнему не глядя ей в лицо, продолжал:
— Для этого разговора требуется время и соответствующее место. Что касается места, то я выбрал эту галерею, а вот время... — Замолчав, Дик вяло улыбнулся Фанни. — Мне мешает эта суета слуг. Ты не побоишься прогуляться со мной в такую погоду?
Фанни усмехнулась, на губах ее появилась циничная улыбка, от которой Дику стало не по себе. Он понимал, что если они поженятся, их жизнь превратится в настоящую битву характеров. Ведь под кокетливой внешностью Фанни таилась властная женщина, не выносящая, чтобы ей перечили.
— Что это ты вдруг стал таким церемонным? — Фанни вгляделась в лицо Дика. — Если уж я могла часами таскаться по болотам за твоим отцом и собаками, то меня не напугает сегодняшняя слегка ненастная погода. — Она презрительно скривила губы.
— Отлично! Тогда мы пойдем в беседку. — Дик поспешно схватил Фанни за руку. — Мы спустимся по задней лестнице, а в оружейной комнате захватим для тебя плащ. — В его голосе зазвучали заговорщические нотки.
Словно шаловливые дети, они выбежали через дверь, распахнутую перед ними слугой, пересекли лестничную площадку и попали в коридор. Оружейная комната находилась в самом его конце.
У нижних ступенек лестницы служанка, ползая на коленях, мыла каменный пол. Дик с подчеркнутой любезностью подал Фанни руку, чтобы помочь ей перебраться через лужи. Она слегка приподняла юбки и осторожно направилась вперед. В этот момент в коридоре четко прозвучал голос, доносившийся из кладовой дворецкого:
— Мне жаль хозяина, а не этого молодого балбеса. Теперь, похоже, ему придется самому зарабатывать на жизнь, хотя для этого у него кишка тонка. Последние дни меня буквально тошнит от происходящего. Даже выходки Делавалов из Ситон-Слюз не идут ни в какое сравнение. А ведь это их он пытался передразнивать, выпендриваясь перед своими лондонскими друзьями. Возможно, Делавалы и помешаны на своих проказах, но у них это получается здорово, не то, что у него.
Служанка поднялась с колен, на лице у нее был написан испуг. Она тихонько двинулась к приоткрытой двери кладовой. Дик Моллен, схватив ее за руку, резко отдернул назад. Фанни стояла в луже, но Дик, похоже, забыл о ее присутствии. Его пылающий гневом взгляд был устремлен на дверь кладовой. Звучавший оттуда голос продолжал:
— А эти трое на кухне, кредиторы, или судебные приставы, называй их как угодно, они будут ждать только до вечера. Да и то, должно быть, их хорошо подмазали, если они согласились ждать так долго. Старик рассчитывает, что до этого времени молодой балбес уладит проблему, иначе Армстронг не раскошелится. Господи, надеюсь, ему удастся захомутать ее. Да. Очень надеюсь, потому что, насколько я знаю мисс Фанни, она легко раскусит его хитрость. Мистер Браун рассказал мне: старик утром задал хорошую трепку своему сынку, когда тот пришел клянчить денег, потому что проигрался в пух и прах. А с мисс Фанни неплохо бы поваляться на мягкой перине, но чтобы жениться... Хотя нищим не приходится выбирать, особенно когда в доме торчат судебные приставы. Так что господину задаваке Дику конец, если она не...
Уэйт не успел договорить, так как Дик Моллен вытащил его из кладовой за воротник расшитой галунами тужурки и прижал к стене коридора. Слуга опешил, но только на несколько секунд — уже в следующее мгновение он осознал, что борется с молодым хозяином, причем настолько отчаянно, словно сражается за свою жизнь. Его вновь прижали к стене — это был уже Орд.
— Вон! Убирайся, свинья! Ты слышал? Вон! Ты уволен! Если через полчаса не уберешься из дома...
Уэйт отстранился от стены, но не бросился прочь от разъяренного хозяина, как это сделал бы любой другой слуга; в нем прочно сидели упрямство и бунтарский дух крестьянина. Его дед и прадед трудились на земле, а отец в возрасте семи лет был вынужден пойти работать на шахту. И когда у него родился первый ребенок, он с горечью, но твердо заявил: "Мой сын не будет носить кандалы и толкать вагонетку в семь лет. Ни за что! Я позабочусь об этом". И действительно позаботился — отдал мальчика в услужение.
Гарри Уэйт начинал службу подручным в конюшне, но вскоре дали о себе знать унаследованные от отца амбиции, и Гарри стал с вожделением поглядывать на дом, где можно было быстрее продвинуться по службе, да и работа гораздо легче. Он сменил еще две должности, прежде чем пять лет назад попал, наконец, в особняк. Тогда же и женился. Жена родила ему уже двоих детей и вскоре должна была принести третьего.
В это утро дальнейшая судьба дома волновала его почти так же сильно, как и хозяина. Гарри оказался в затруднительном положении. Ему надо было кормить семью. Но одно дело, когда теряешь работу потому, что особняк уходит за долги, и совсем другое, когда тебя вышвыривают на улицу безо всякого предупреждения. С этим нельзя было смириться. Обостренное чувство возмущения против несправедливости, которым обладали его предки, вызвало сейчас протест и у Гарри.
— Нет, я не уйду, — набравшись смелости, заявил он. — Вы не можете выгнать меня, сэр, потому что не вы нанимали меня на работу. Если кто и вправе это сделать, так это хозяин, но не вы.
Орд остолбенел от подобной наглости. Замер и мистер Данн, возникший в дверях. Он не мог вымолвить ни слова, пораженный ужасной сценой, свидетелем которой стал. Однако сказалась выучка: мистер Данн взял себя в руки и собрался было шагнуть вперед, как мимо в оружейную комнату промчался молодой хозяин, едва не сбив его с ног.