— Прошу тебя, добрый Пемблтон, посоветуй нам что-нибудь. Ты же знаешь эти места гораздо лучше нас.
— А куда вы держите путь? — спросил тот.
— Этого я сказать не могу, — ответил магистр Джоджонах. — Скажу лишь, что мы держим путь через Тимберленд и дальше на север.
Монах поскреб подбородок.
— Есть тут одна дорога, ведущая на север, но она пересекает Тимберленд с востока, а не с запада, как у вас было намечено. Дорога хорошая; правда, ездят по ней мало.
— А как обстоят дела с гоблинами и поври? — поинтересовался брат Браумин.
Пемблтон пожал плечами.
— Пока ничего не слышно, — ответил он. — Судя по всему, эти твари явились откуда-то с северо-запада, прошли Тимберленд и успели понатворить разных безобразий во всех тамошних городах: и в Дундалисе, и в Сорном Лугу, да и На-Краю-Земли тоже досталось. Оттуда они, как я слышал, двинулись дальше, но не на восток, а на юг.
— И это вполне понятно, — уверенно добавил он. — На востоке им нечем поживиться. Городов там нет, а селения если и есть, то очень малочисленные.
Подошел молодой монах. В руках у него была кожаная сумка, откуда торчали свитки пергамента. Брат Фрэнсис тут же подлетел к нему и выхватил сумку.
— Благодарю тебя, брат Делман, — негромко сказал Джоджонах удивленному монаху и легким кивком головы попросил его вернуться к собратьям.
Брат Фрэнсис начал рыться в свитках, наконец, извлек нужный и развернул его. Он осторожно разложил свиток на пне, вокруг которого расположились магистр Джоджонах, брат Браумин и Пемблтон.
— Наш путь как раз должен пролегать через Сорный Луг, — заявил брат Фрэнсис, проведя пальцем линию на карте.
— Тогда вам придется все время сражаться, искренне заметил Пемблтон. — Нынче Сорный Луг, судя по всему, превратился в форпост поври. Да и великанов там хватает.
— А как проходит дорога, о которой ты говорил? — спросил магистр Джоджонах.
Монах в миру наклонился над картой, всмотрелся в нее, затем провел пальцем незримую линию в восточном направлении, устремил ее на север и повел по восточной оконечности Тимберленда прямо к южным границам Альпинадора.
— Разумеется, вы можете свернуть на запад раньше, чем проедете Тимберленд. Тогда вам придется обогнуть тамошние города с севера.
— А что там за местность? — спросил магистр Джоджонах. — Тебе самому доводилось там бывать?
— Однажды. Это было несколько лет назад, когда после нашествия гоблинов начали вновь отстраивать Дундалис. Сплошные леса по холмам, отсюда и название этого края.
— Через непроходимые леса не слишком-то проедешь на повозках, — возразил брат Браумин.
— Не волнуйтесь, — успокоил его Пемблтон. — Леса там старые. Деревья высокие, с густыми кронами, отчего подлеска немного. Преимущественно олений мох. Там он встречается почти везде.
— Олений мох? — переспросил брат Фрэнсис, вызвав удивление собратьев. Неужели это название ему не известно? Под откровенно недоумевающим взглядом магистра Джоджонаха глаза Фрэнсиса вновь угрожающие сузились.
— В путеводителях он нигде не упоминается, — ответил Фрэнсис на молчаливый вопрос магистра.
— Это такой низенький белый кустарничек, — пояснил Пемблтон. — Лошади без труда пройдут по нему, правда, колеса повозок могут увязнуть. Но кустарников там нет. Кроны деревьев затеняют свет, и внизу ничего не растет. Так что, где бы вы ни решили свернуть к западу, вы все равно сможете проехать.
— Мы поедем тем путем, который наметили, — резко произнес брат Фрэнсис.
Пемблтон учтиво поклонился.
— Прощу прощения, добрый брат. Разве я осмелюсь препятствовать вам? Я лишь предупредил вас.
— За что мы тебе искренне признательны, — поспешно сказал магистр Джоджонах, пристально глядя при этом на Фрэнсиса. — А теперь ответь нам чистосердечно: какую бы дорогу ты выбрал?
Пемблтон поглаживал бороду, размышляя над ответом.
— Я бы поехал на восток, — ответил он. — А дальше — на север, прямо в Альпинадор. Население там редкое, но туземцы достаточно добродушны, хотя помощь от них вы вряд ли получите.
Магистр Джоджонах кивнул. Брат Фрэнсис приготовился возражать.
— Будь любезен, поговори с нашими возницами и расскажи им, где нужно свернуть на восточную дорогу, — попросил Джоджонах Пемблтона. — Нам пора трогаться в путь.
Пемблтон еще раз поклонился и пошел к возницам, несколько раз оглянувшись назад.
— Отец-настоятель… — начал брат Фрэнсис, но магистр Джоджонах поспешно перебил его:
— Отец-настоятель не едет с нами, а если бы ехал, то согласился бы с новым направлением. Смири гордыню, брат. Она не к лицу монаху твоего уровня.
Брат Фрэнсис промолчал, но буквально захлебнулся в потоке дикой ярости. Он поспешно свернул свиток, грубо измяв пергамент, и удалился. Никогда прежде он не обращался с картами подобным образом.
— Пошел жаловаться отцу-настоятелю, — предположил брат Браумин.
Магистр Джоджонах хмыкнул. Он был уверен, что принял правильное решение. Фрэнсис же слишком ослеплен гневом и страдает от уязвленного самолюбия, и это мешает ему трезво оценить ситуацию.
Вскоре караван уже двигался по восточной дороге. Весь день брат Фрэнсис скрывался внутри своей повозки. Ехавшие с ним монахи поспешили перебраться к соседям — настолько Фрэнсис был сердит.
— В некоторых ситуациях настоятель Маркворт бывает полезен, — шепнул брату Браумину магистр Джоджонах, хитро подмигнув ему.
Браумин широко улыбнулся. Он всегда радовался, когда амбициозного Фрэнсиса ставили на место.
Дорога, как и говорил Пемблтон, оказалась легкой и безопасной. Монахи-разведчики, просматривавшие местность с помощью кварца, не обнаруживали никаких следов гоблинов или поври. Лес — и больше ничего. Магистр Джоджонах велел двигаться не спеша. Теперь поменять животных будет негде. Следующая замена произойдет лишь на обратном пути из Барбакана, когда они снова встретятся на том же самом лугу и Пемблтон вернет им лошадей, которых сегодня они поручили его заботам. Разумеется, если в течение этих недель деревушка уцелеет. Когда вражеское скопище находится в каких-то двадцати милях, остается лишь молиться и уповать на чудо.
Путешествие продолжалось до глубокой ночи. Магистр Джоджонах распорядился применить силу бриллиантов, чтобы освещать путь. Привал устроили прямо на дороге, составив повозки кругом. Особую заботу проявили о лошадях: им вычистили копыта и проверили состояние подков. Затем животных стреножили и отвели пастись на ближайший луг. На охрану лошадей поставили больше братьев, чем на охрану повозок.
Следующий день также прошел без осложнений. Но новый путь был намного длиннее, и караван неизбежно выбивался из графика. Озабоченный этим, брат Фрэнсис решил немедленно переговорить с магистром Джоджонахом, для чего перебрался к нему в повозку.
— Но мы рискуем загнать лошадей! — возразил магистр.
— Не волнуйтесь, есть один способ, — бесстрастным голосом ответил брат Фрэнсис.
Джоджонах все понял. В старых записях Фрэнсис натолкнулся на некую формулу. Она описывала комбинацию магических камней, позволяющую забирать жизненную силу от одного животного и передавать другому. Магистр считал такой способ варварским и надеялся, что у них даже не возникнет необходимости применить его. Он надеялся, что караван будет выдерживать расписание и тогда он сможет отказать докучливому Фрэнсису. Джоджонах понимал: этому настырному и амбициозному брату, конечно же, не терпится испробовать старинный способ хотя бы для увеличения собственной роли в отчете об их путешествии. И сейчас грузный магистр не знал, что делать. Он бросил взгляд на брата Браумина, однако тот мог лишь пожать плечами, ибо тоже не знал ответа. В конце концов, Джоджонах в бессилии развел руками.
— Давай пробуй, — сказал он брату Фрэнсису.
Не скрывая улыбки, ретивый брат кивнул и удалился.
Прошло менее часа, и монахи, руководимые братом Фрэнсисом, с помощью бирюзы и гематита пригнали к повозкам несколько оленей. Несчастных зверей поместили рядом с лошадьми. Вновь применив бирюзу и гематит, братья перекачали жизненные силы оленей и их энергию лошадям.
Вскоре оленей бросили на дороге. Двое из них были мертвы, а трое других измождены настолько, что не держались на ногах. Магистр Джоджонах обернулся и с искренним сочувствием проводил их взглядом. Ему все время приходилось твердить себе о важности их миссии, о том, что если не удастся найти ответы и остановить продвижение вражеских сил, то неизмеримо большее количество людей и животных подвергнутся жестоким страданиям.
И все равно зрелище принесенных в жертву оленей глубоко ранило его. Абеликанский орден не должен пятнать себя подобными гнусностями.
Но братья привели новых оленей, а на одной из стоянок им даже удалось добыть большого медведя. Зверь находился под телепатическим контролем и потому не представлял никакой угрозы. Постоянно подкрепляемые чужой энергией, лошади бежали резво и еще до заката сумели одолеть шестьдесят миль. И вновь караван двигался до глубокой ночи.
При изобилии диких зверей в окрестных лесах и отсутствии врагов ни Джоджонах, ни Фрэнсис не сомневались, что, даже двигаясь в обход, они за пару дней сумеют вновь войти в расписание.
— Подумаешь, гоблины!
Произнесший эти слова с размаху опустил свою кружку на дубовый стол. Удар был настолько сильным, что скоба треснула, металлическая ручка отвалилась, и золотистый эль брызнул во все стороны. Человек за столом был рослым и сильным, с мускулистыми руками, широкой грудью, густыми волосами и такой же густой бородой. Однако он ничем не выделялся на фоне остальных тридцати мужчин Тол Хенгора, деревни на юге Альпинадора, собравшихся в питейном заведении. Все они были рослыми и крепкими, закаленными жизнью людьми.
— Какая-то сотня гоблинов, — подхватил его односельчанин. — И уж непременно со своими прихвостнями-великанами. Одного-двух обязательно приведут.
— Ну и без поври-коротышек не обойдутся, — добавил другой. — Морды — точно задница старого пса, а сами — жестче вареного башмака!
— Мразь! Да мы их передавим по одному! — прорычал тот, кто сломал ручку у своей кружки.
В это время дверь заведения распахнулась, и все повернули головы в сторону вошедшего. Человек этот даже по альпинадорским меркам был высоким. Он прожил на свете более шестидесяти зим, но держался прямо, словно двадцатилетний юноша. Ни в его осанке, ни в мышцах не было ни малейших признаков дряблости. В деревне, как и во всем Альпинадоре, ходили слухи, что он находится под властью «волшебных чар». Отчасти так оно и было. У вошедшего были длинные, льняного цвета волосы, ниспадавшие с плеч. Лицо окаймляла аккуратная золотистая борода, подчеркивающая его глаза, лучистые и синие, словно ясное северное небо. При его появлении смолкли все хвастливые возгласы, ибо этого человека здесь очень уважали.
— Ну как, ты их видел? — кто-то спросил вошедшего. Вопрос был дурацким, поскольку вошедший был не кем иным, как Защитником Андаканаваром.
Элбрайн прошел прямо к длинному столу и кивнул. Потом он снял с плеча свой огромный палаш и положил его на стол. Лезвие оружия было густо покрыто пятнами засохшей крови.
— Так нам уже и не осталось чем позабавиться? — со смехом спросил кто-то, и все громко захохотали.
Все, кроме Андаканавара.
— Забавы предостаточно, — мрачно произнес он, и в заведении сразу воцарилась тишина.
— Подумаешь, гоблины! — вновь повторил храбрец, проливший эль.
— Гоблины, а с ними — великаны и поври, — поправил его Элбрайн.
— И сколько великанов? — послышалось с дальнего конца стола.
— Было семеро, — ответил Элбрайн, поднимая сверкающее лезвие палаша. — Осталось пять.
— Не слишком-то и много, — хором заключили двое других храбрецов.
— Слишком много, — возразил Андаканавар уже более громким и суровым голосом. — Пока гоблины и поври будут отвлекать на себя силы наших воинов, пять великанов смогут разнести весь Тол Хенгор.
Одних эти слова встревожили, других — рассердили. Горделивые северяне переглядывались, не зная, что ответить. Они с большим почтением относились к Андаканавару; еще не было случая, чтобы он их обманул. За несколько прошедших месяцев почти все большие и малые селения Альпинадора подверглись вторжению с суши и моря и многие были разрушены. Но там, где рядом оказывался неутомимый Андаканавар, ход событий приобретал большую определенность и поворачивался в пользу альпинадорцев.
— Так что же нам делать? — спросил Брунхельд, предводитель Тол Хенгора.
Он перегнулся через стол, глядя Элбрайну прямо в глаза. Потом сделал знак женщине, стоявшей в ожидании возле полога. Она подошла к могучему Элбрайну с куском ткани.
— Уводить своих людей на запад, — ответил он, передавая женщине палаш. Та с величайшим благоговением принялась оттирать с лезвия кровь.
— И прятаться в лесу, словно мы — бабы или сопливые детишки? — загремел тот, кто сломал ручку кружки. Он вскочил на ноги, но количество выпитого эля дало о себе знать. Захмелевший герой пошатнулся, и сосед быстро усадил его за стол.
— Я продолжу охоту на великанов, — объяснил Элбрайн. — Если мне удастся их уничтожить или хотя бы увести подальше, ты со своими воинами сможешь ударить по остальным врагам и вернуть Тол Хенгор.
— Я не желаю покидать свой дом, — заявил Брунхельд и замолчал. Все вокруг также хранили молчание.
Брунхельд был их предводителем, вождем, и звание это он заслужил в боях. Что бы ни предлагал Андаканавар, жители деревни сделают то, что скажет им предводитель.
— Но я доверяю тебе, дружище, — добавил Брунхельд, кладя руку на плечо Андаканавара. — Разделайся с ними, и побыстрее. Конечно, лучше, чтобы и ноги этих грязных тварей не было в Тол Хенгоре. Ну, а если уж сунутся, мы постараемся, чтобы им пришлось жарко. Не улыбается мне в мои-то годы отсиживаться в холодном и промозглом лесу.
Произнося последние слова, Брунхельд подмигнул. Он был более чем на пятнадцать лет моложе Андаканавара, а все знали, что странствующий Элбрайн жил исключительно в чаще леса.
Андаканавар кивнул предводителю, затем всем остальным. Он взял у женщины ткань и стер последние следы великаньей крови с лезвия палаша. Потом он поднял свое оружие, чтобы все видели блеск лезвия. Палаш был вручен ему эльфами и именовался Сокрушитель Льда. По своим размерам он превосходил все, когда-либо изготовленное из сильвереля. Лезвие палаша не тупилось и не имело зазубрин. В сильных руках Андаканавара палаш был способен единым взмахом перерубать небольшие деревья.
Элбрайн убрал свое оружие в ножны, висевшие на плече, кивнул Брунхельду и исчез.
Магистр Джоджонах вместе с Браумином Хердом стояли на краю высокого утеса. Оттуда открывался вид на широкую и плоскую долину. Там стояли каменные дома небольшого селения. Солнце клонилось к западу, отчего по всей долине тянулись длинные тени.
— Похоже, мы проехали больше, чем планировали, — высказал предположение брат Браумин.
— Селение явно альпинадорское, — согласился магистр. — Действительно, либо мы успели оставить Тимберленд позади, либо эти варвары расселились за пределами своей южной границы.
— Скорее первое, — ответил брат Браумин. — Брат Байюс, а он хорошо владеет секстантом, высказывал такое же мнение.
— Магия, помогающая выкачивать силы из зверей.
Брат Браумин искоса поглядел на своего наставника. Он тоже без восторга относился к выкачиванию сил из ни в чем не повинных зверей, однако это волновало его не столь сильно, как Джоджонаха.
— Даже упрямец Фрэнсис признает, что мы наверстали время, потраченное на объезд, — продолжал магистр. — Правда, он стал поспокойнее после того, как отец-настоятель Маркворт одобрил наш выбор дороги.
— Если брат Фрэнсис с чем-то не согласен, ему не требуется ни поддержка, ни доводы рассудка, — заметил Браумин, на что Джоджонах понимающе усмехнулся. — Теперь он занят нашим новым маршрутом и, что удивительно, прокладывает его с тем же рвением, что и прежний.
— Ничего удивительного, — ответил магистр, понизив голос до шепота, поскольку увидел приближающихся к ним двух молодых монахов. — Брат Фрэнсис готов сделать что угодно, только бы произвести впечатление на отца-настоятеля.
Брат Браумин рассмеялся. Но его улыбка тут же погасла, когда он увидел встревоженные лица подошедших братьев.
— Умоляем простить, что побеспокоили вас, магистр Джоджонах, — сказал брат Делман. Оба монаха непрерывно кланялись.
— Прощаю, прощаю, — нетерпеливо махнул рукой магистр, понимая, что стряслась какая-то нешуточная беда. — Что случилось?
— С запада на деревню движется вражеское полчище, — ответил брат Делман.
— Брат Фрэнсис утверждает, что мы можем легко скрыться от них, — перебил его второй монах. — Неужели мы допустим истребление жителей деревни?
Магистр Джоджонах повернулся к Браумину, который медленно качал головой, словно это известие доставило ему сильную боль.
— Распоряжения отца Маркворта были недвусмысленными и бескомпромиссными, — упавшим голосом произнес безупречный. — До тех пор пока мы не окажемся в Барбакане и не выполним порученное нам задание, мы не имеем права ни на помощь друзьям, ни на отпор врагам. Джоджонах поглядел вниз, туда, где из труб деревенских домов лениво поднимались серые струйки дыма. Он представил, как вскоре они могут превратиться в клубы черной удушливой гари, волнами поднимающейся от горящих жилищ. Как замечутся взрослые и дети, крича от ужаса и боли.
А потом кричать станет некому.
— Скажи, брат Делман, что ты чувствуешь в своем сердце? — неожиданно спросил магистр.
— Я верен отцу-настоятелю Маркворту, — не колеблясь, ответил молодой монах и решительным движением расправил плечи.
— Я спрашиваю тебя не о том, как бы ты поступил, если бы тебе пришлось принимать решение, — объяснил ему магистр Джоджонах. — Я спросил лишь о том, что ты ощущаешь в своем сердце. Как должны поступать монахи Санта-Мир-Абель, столкнувшись с тем, с чем столкнулись мы?
Делман начал было говорить о необходимости защитить жителей деревни, но вдруг сконфузился и умолк. Затем он заговорил о важной цели и о благе для всего мира, но опять в растерянности забурчал что-то себе под нос.
— Абеликанский орден имеет давнюю традицию защиты тех, кто не в состоянии защитить себя сам, — начал говорить второй молодой брат. — В наших местах мы часто предоставляем окрестным жителям убежище за надежными стенами монастыря, что бы ни угрожало людям: вторжение поври или ураган разрушительной силы.
— Но что является большим благом? — спросил магистр Джоджонах, останавливая монаха прежде, чем тот чересчур углубится в заученные истины.
Ответа не последовало. Джоджонах изменил тактику.
— Каково, по-вашему, население этой деревни? — спросил он.
— Человек тридцать, а может быть, и все пятьдесят, — ответил брат Браумин.
— Так стоят ли эти пятьдесят жизней того, чтобы вмешаться, рискуя погубить возложенную на нас ответственную миссию?
И вновь ответом ему было молчание. Молодые монахи без конца переглядывались, и каждый из них хотел переложить поиски правильного ответа на своего собрата.
— Нам известна позиция отца-настоятеля Маркворта, — напомнил брат Браумин.
— Отец-настоятель, естественно, сказал бы, что по сравнению с нашей миссией какие-то пятьдесят жизней — ничто, — резко ответил магистр Джоджонах. — И наверняка подкрепил бы свою точку зрения вескими доводами.
— А мы должны быть верными отцу-настоятелю Маркворту, — поспешно сказал брат Делман, желая этим нехитрым аргументом закончить спор.
Но магистр Джоджонах отнюдь не собирался позволить ему уйти от ответа. Старый монах не хотел, чтобы Делман или кто-либо из братьев уклонялись от принятия решения, которое, как он считал, затрагивало сами основы веры и самую суть его спора с Марквортом.
— Мы верны принципам церкви, а не людям, — поправил он Делмана.
— Отец-настоятель олицетворяет эти принципы, — заявил Делман.
— Хотелось бы надеяться, — ответил магистр.
Он вновь поглядел на брата Браумина, поскольку тот был явно обеспокоен всем ходом затеянных Джоджонахом расспросов.
— А что скажешь ты, брат Браумин? — напрямик спросил магистр. — Ты ведь служишь церкви уже более десяти лет. Ты усердно изучаешь принципы, на которых строится Абеликанский орден. Что они диктуют предпринять в том положении, в котором мы сейчас находимся? Если следовать этим принципам, пятьдесят или сто человеческих жизней стоят того, чтобы ради них рискнуть большим благом?
Браумин застыл от неожиданности: магистр Джоджонах побуждал высказать вслух то, что было у него на сердце. Мысли безупречного закружились вокруг последнего нападения поври на Санта-Мир-Абель. Тогда отец-настоятель воспользовался телом крестьянского парня, обрекая того на верную смерть. Конечно, это было сделано во имя большего блага — решительные действия отца-настоятеля помогли уничтожить множество поври. Но до сих пор при воспоминании об этом Браумин ощущал какой-то отвратительный привкус во рту, а сердце наполнялось чем-то черным и холодным.
— Так стоят эти жизни риска? — не отступал Джоджонах.
— Стоят, — искренне ответил Браумин. — Даже одна жизнь стоит риска. Учитывая важность нашей миссии, мы, разумеется, не должны сами искать попавших в беду, но если Богу угодно свести их с нами, наша священная обязанность — вмешаться.
Двое молодых монахов шумно вздохнули, пораженные такими словами и в то же время довольные. Особенно брат Делман, состояние которого Джоджонах без труда прочитал на его лице.
— А вы двое? — спросил у них Джоджонах. — Каково ваше мнение?
— Я бы постарался спасти деревню, — ответил брат Делман. — Или хотя бы предупредил жителей о неминуемой угрозе.
Второй монах согласно кивнул.
Джоджонах задумался, взвешивая, насколько рискованно затеваемое ими дело.
— Есть ли поблизости еще какие-нибудь шайки этих тварей? — спросил он.
Монахи переглянулись и пожали плечами.
— Сколько их движется на деревню? Ответа вновь не последовало.
— Мы должны все это узнать как можно быстрее, — пояснил магистр Джоджонах. — Иначе нам придется подчиниться распоряжениям настоятеля Маркворта и убраться отсюда, оставив местных жителей на произвол их жестокой судьбы. Ступайте, — велел он молодым монахам, прогоняя их, словно бродячих собак. — Пойдите к братьям-разведчикам. Найдите мне ответы да поживей.
Монахи поклонились и тут же исчезли.
— Вы серьезно рискуете, — заметил брат Браумин, как только они остались одни. — И больше рискуете собой, нежели миссией.
— А чем рискует моя душа, если я позволю, чтобы совершилась неминуемая бойня? — спросил Джоджонах.
— И все же, если отец-настоятель… — предпринял новую атаку Браумин.
— Отца-настоятеля с нами нет, — напомнил ему Джоджонах.
— Появится, если брат Фрэнсис узнает, что вы задумали сражаться против этих тварей.
— Брата Фрэнсиса я беру на себя, — успокоил его магистр. — И отца-настоятеля — тоже, если ему удастся проникнуть в тело Фрэнсиса.
По тону магистра было ясно: спорить больше не о чем. Несмотря на вполне обоснованные страхи, Браумин Херд улыбался, видя, как Джоджонах решительно шагает впереди него. Браумин понимал: его наставник принял боевую стойку. Когда голос сердца становится громким, ему нужно подчиняться.
Ночь выдалась темная. С вечера взошла полная луна, но вскоре небо заволокло густыми черными тучами. Лучшей ночи для нападения на Тол Хенгор не придумаешь. Почти две сотни злобных тварей, уже успевших опустошить пару деревень, не имели оснований сомневаться, что и эта окажется легкой добычей. Они вошли в долину с запада, двигаясь своим обычным боевым порядком — полукругом. Внешний, защитный, периметр составляли гоблины, каждый из которых нес факел. В центре шли поври и великаны, готовые поддержать любой из флангов или нанести лобовой удар. И хотя их путь пролегал между двух кряжей, захватчики не опасались засад. Как правило, стрельба из лука была не свойственна альпинадорцам. Но даже если бы воины здешней деревни и владели этим искусством, число их, как выяснили разведчики, не превышало сорока человек, и нанести какой-либо ощутимый урон они не могли. К тому же великанам стрелы были нипочем, зато на любую атаку с флангов они ответили бы сокрушительным градом булыжников и валунов, способным уничтожить любую засаду. Главари поври знали: альпинадорцы опасны в ближнем бою и в рукопашной схватке, поскольку обладают огромной силой. А тактические приемы и военная хитрость — не для них. Поэтому захватчики решили двинуться общим войском, вместо того чтобы разбиться на мелкие отряды и пробираться поверху.
Итак, поври уверенно вели свои объединенные силы по широкой долине, и глаза их алчно блестели от предвкушения человеческой крови. Им не терпелось в очередной раз окунуть в нее свои береты, чтобы те стали еще ярче.
Захватчикам было невдомек, что засада на их пути все-таки есть и им неминуемо придется испытать на себе могущественную силу, которой обладали монахи из Санта-Мир-Абель. С каждой стороны долины, на утесах, в ожидании находилось по двенадцать братьев. Действиями северной стороны руководил брат Фрэнсис, южной — брат Браумин. Магистр Джоджонах расположился поодаль от группы Браумина, прижимая к сердцу гематит, самый полезный и имеющий много различных свойств камень. Джоджонах первым вошел в магический транс, высвободив дух из телесных оков и направив его в ночную высь.
Первая его задача была сравнительно легкой. Стремительно невидимый дух магистра направился к западной оконечности долины, навстречу наступавшим захватчикам, чтобы оценить их силу и боевой порядок. Сделав это, дух мгновенно вернулся назад, передав добытые сведения вначале брату Фрэнсису, а затем и брату Браумину. Затем, поразмыслив, магистр Джоджонах вновь покинул свое тело и устремился навстречу наступавшим.
Вторая его задача была намного труднее: магистру предстояло проникнуть внутрь вражеского войска. Невидимый и неслышимый, он миновал цепь гоблинов и оказался в центре. Он хотел было войти в тело одного из поври, но затем благоразумно отказался от этого замысла. Древние рукописи утверждали, что поври обладают особой сопротивляемостью к магии и в особенности — к одержанию. Эти твари отличаются напористостью, смышленостью и сильной волей.
Но и тело гоблина не подходило магистру. Возможно, ему и удалось бы подтолкнуть гоблина на какую-нибудь выходку, но всем известно, что эти твари непредсказуемы и вероломны. Тщедушному гоблину не одолеть крепко сбитого поври и тем более великана.
У магистра Джоджонаха оставался единственный выбор, и здесь он вступал в совершенно неизведанную область. Ему нигде не доводилось читать об одержании великана. За исключением отвратительного характера великанов и их невероятной выносливости в бою, магистр больше ничего не знал об этих существах.
Дух магистра осторожно подобрался к великанам. Судя по всему, один из них, отличавшийся особо внушительными размерами, командовал остальными, рыча на них и требуя двигаться побыстрее.
Джоджонах перебрал в мозгу несколько возможных тактических уловок и пришел к выводу, что лучшим орудием для его замысла будет все-таки не вожак, а кто-то из подвластных ему сородичей. Впрочем, среди великанов никто не отличался особым умом. Просто один из них несколько выпадал из общей массы. Он то и дело подпрыгивал, крутил головой по сторонам, издавал губами шлепающие звуки и при этом хихикал.
Дух Джоджонаха проник в подсознание этого глупыша.
— Чё? — удивился его младенческий разум.
— Отдай мне свое тело! — телепатически приказал Джоджонах.
— Чё?
— Твое тело! — потребовал разум монаха. — Отдай его мне, а сам убирайся!
— Нет! — взревел испуганный великан, и его разум, удерживаемый Джоджонахом, инстинктивно попытался выбросить монаха из подсознания.
— Ты просто не знаешь, кто я, — сказал Джоджонах, пытаясь уговорить великана прежде, чем его сотоварищи заподозрят неладное. — Если бы знал, то не посмел бы меня выталкивать!
— Чё?
— Я твой бог, — объявил ему дух Джоджонаха. — Я — Бестесбулзибар, демон-дракон. Я пришел помочь вам расправиться с людишками. Разве ты не понимаешь, какой честью для тебя является то, что я избрал твое тело?
— Чё? — вновь спросил дух великана, но на этот раз тон его телепатического контакта разительно отличался.
— Освобождай тело, — потребовал Джоджонах, почувствовав слабину, — иначе я найду другое тело и с его помощью расправлюсь с тобой!
— Да, да, мой повелитель, — вслух пробубнил великан.
— Молчать! — потребовал Джоджонах.
— Да, да, мой повелитель, — еще тише повторил великан.
Оказавшись какой-то своей частью в теле великана, Джоджонах получил возможность видеть мир его глазами, слышать, как остальные великаны приставали к своему сотоварищу с расспросами. Когда вожак толкнул в плечо этого не в меру болтливого и шумливого великана, магистр почувствовал, словно это его толкнули в плечо.
Подвластный Джоджонаху великан, вполне уверившийся, что с ним действительно говорил демон-дракон, отчаянно старался повиноваться, хотя почти не понимал, каким образом сможет освободить собственное тело. Джоджонах понимал: надо действовать быстро; одержание — задача не из легких, даже если «вместилище» не сопротивляется. Магистр еще глубже вошел в контакт с гематитом для того, чтобы проникнуть в каждую извилину, в каждую нервную клетку мозга великана. Подсознание великана инстинктивно отреагировало и попробовало дать отпор, но без поддержки со стороны сознания сила его была незначительна.
Джоджонах ощутил все это на себе, когда вожак решил утихомирить его.