— Дейнси, — строгим голосом произнес Коннор, пытаясь вернуть ее к главному.
— Так вот, старик сильно накричал на молодого, а потом как взглянет на господина Греди и говорит, что если он еще какую глупость сделает, то ему руки повырвут. Этот шутить не будет. Молодой хозяин тоже это понял. Весь побледнел и задрожал.
Коннор доплелся до постели и уселся в полном оцепенении, пытаясь хоть как-то разобраться в услышанном. Где-то пару лет назад в трактире вдруг появился невероятно толстый монах из Санта-Мир-Абель и завел разговор с Петтибвой. Но тогда все проходило спокойно, хотя этот человек говорил о Джилл и чем-то расстроил обычно веселую Петтибву. Тем не менее, монах вел себя довольно учтиво и был обходителен с хозяйкой.
— Они хоть сказали, зачем сюда явились? — спросил Коннор. — В каких прегрешениях обвинили твоих хозяев? Ты должна сказать мне, я настаиваю.
— Они расспрашивали насчет хозяйской дочки, — ответила Дейнси. — Сначала они подумали, что это я, и двое молодых монахов уже хотели меня схватить. Но старик сказал им, что они ошибаются, да и хозяин с хозяйкой тоже сказали, что я им не дочка.
Коннор подпер рукой подбородок, отчаянно и безуспешно стараясь переварить слова Дейнси. Джилл. Они искали Джилл? Но зачем?
— Потом они стали говорить, что хозяева, наверное, прячут свою дочку, и пошли шарить по всему дому, понаделав беспорядку, — продолжала Дейнси. — А после всех троих увели.
Коннор Билдеборох был человеком находчивым и изобретательным. Друзья и доверенные лица имелись у него повсюду: от дворца и монастыря до «Дома Бэтлброу» — наиболее знаменитого в городе борделя. Он принадлежал едва ли не к самому могущественному и влиятельному роду.
|
|
Он понял: настало время прибегнуть к помощи друзей и добыть хоть какие-то ответы.
Если церковь с такой силой ополчилась на семейство Чиличанк из-за Джилл, то он сам тоже может попасть под подозрение. Времена были опасные, и Коннор, проживший все свои тридцать лет среди тех, кто властвовал и повелевал, прекрасно знал, насколько серьезными могут оказаться подобные интриги.
— Ты, Дейнси, оставайся здесь, — сказал он девушке. — Дверь держи на запоре и никому, кроме меня, даже не отвечай, кто бы ни позвал.
— А как же я узнаю, что это вы зовете?
— У нас с тобой будет особое слово, — загадочно произнес Коннор и понял, что завладел вниманием Дейнси.
Лицо ее просветлело и разгладилось, сковородка вернулась на ночной столик, а сама Дейнси плюхнулась на кровать рядом с Коннором.
— Ой, как интересно-то, — с восторгом сказала она. — А что за слово такое?
Коннор ответил почти не раздумывая:
— Это слово — «нубожемой».
Он хитро улыбнулся, увидев, как густо покраснели щеки Дейнси.
— Еще не забыла это слово?
Дейнси захихикала и покраснела еще гуще. Разумеется, она хорошо знала это слово и частенько повторяла его, когда они с Коннором оставались вдвоем в ее комнатке.
Коннор слегка пощекотал ей подбородок, затем поднялся и подошел к двери.
— Ни с кем не говорить, — на прощание велел он. — Если хозяева вернутся…
— Их-то уж я впущу, — вставила Дейнси.
— Разумеется, впустишь, — сухо ответил Коннор. — И скажешь Греди, чтобы разыскал меня. Не забудешь?
Дейнси радостно закивала.
— Нубожемой, — подмигнув ей, произнес Коннор, выходя из комнаты.
|
|
Дейнси еще долго сидела на постели и хихикала.
— Ты думаешь, что это игра? — закричал Маркворт, вплотную приблизившись к несчастному Греди Чиличанку.
Глаза старика, налитые кровью, так и сверлили пленника.
Греди приковали к стене за запястья, причем кандалы находились настолько высоко, что молодому человеку приходилось стоять на цыпочках. Здесь, в одном из подвальных помещений Сент-Прешес — тесной и приземистой комнатенке, — было жарко от полыхавшего в очаге огня. Рядом лежали мехи, чтобы раздувать пламя.
— Я терпеть ее не мог, — выдавил пленник, брызгая слюной и обливаясь потом. — Я не просил у родителей сестру!
— Тогда говори, где она? — гремел Маркворт.
— Если бы я знал, то сказал бы, — ответил Греди.
Ему удалось совладать со своим голосом, но не с волнением.
— Вы должны мне поверить!
Отец-настоятель Маркворт повернулся к находившимся вместе с ним в застенке Фрэнсису и Данделиону. Последний был облачен в плащ с капюшоном, что вполне соответствовало мрачной обстановке этого места.
— Ты ему веришь? — спросил у Фрэнсиса Маркворт.
— Кажется, он говорит искренне, — честно ответил брат Фрэнсис.
Он сознавал, что лицемерит, поскольку просто не хотел продолжения допроса — самого жестокого из всех, когда-либо виденных им. Фрэнсис был готов поверить Греди и надеялся, что Маркворт сделает то же самое.
Лицо узника просветлело, и тень улыбки тронула уголки его рта.
— Кажется? — недоверчиво переспросил Маркворт. — Дорогой мой брат Фрэнсис, считаешь ли ты, что в столь важном деле мы можем довольствоваться видимостью правды?
— Конечно же нет, отец-настоятель, — бессильно вздохнув, ответил Фрэнсис.
|
|
Маркворт кивнул закутанному в плащ Данделиону.
— Мы должны быть уверены, — сказал он и отошел от пленника.
Вслед за ним отошел и брат Фрэнсис.
Данделион тут же оказался возле Греди и ударил его своим тяжелым кулаком по проступающим под кожей ребрам.
— Прошу вас, — пробормотал Греди, но удары продолжали сыпаться на него один за другим, пока слова узника не превратились в нечленораздельные стоны.
— Когда закончишь, сходи наверх за кочергой и положи в очаг, пусть погреется, — велел Данделиону Маркворт. — Мы должны проверить искренность этого молодца, а заодно — преподать ему урок послушания церкви.
— Нет! — закричал Греди, но еще от одного сильного удара у него перехватило дыхание.
Маркворт не оглядываясь вышел из помещения. Брат Фрэнсис, наоборот, задержался и оглянулся. Греди Чиличанк оказался не единственным, кому сейчас преподали урок.
Снова удар, и снова жалобный стон. Фрэнсис поспешил прочь, догоняя Маркворта.
— Отец-настоятель, вы же не станете на самом деле пытать этого дурня раскаленной кочергой? — спросил он.
От взгляда Маркворта лицо брата Фрэнсиса побелело.
— Я сделаю то, что сочту нужным, — спокойно ответил он. — Пойдем. Мне кажется, старый Чиличанк того и гляди упадет без чувств. Попробуем магический камень, может, удастся влезть к нему в мысли.
Маркворт умолк и изучающе посмотрел на брата Фрэнсиса. На лице молодого монаха явно читалось сомнение.
— Когда то, чем нам приходится заниматься, становится невыносимым, думай о большем благе, и этого будет достаточно, — наставительно произнес Маркворт.
— Но если они все-таки говорят правду… — осмелился возразить Фрэнсис.
— Тогда их, конечно, жаль, — согласился Маркворт. — Но насколько значительнее будут наши сожаления, если окажется, что эти трое упорно лгали, а мы не решились копнуть глубже? Можешь себе представить последствия? Помни о том, что является большим благом, брат Фрэнсис. Большим благом.
Но в глубине сердца Фрэнсису все равно было трудно примириться с недавним зрелищем. Однако он ничего не сказал, а достал магический камень и покорно поплелся за своим наставником в следующий застенок.
Прошло чуть более часа, принесшего немало мучений Греди и Грейвису. Фрэнсис и Маркворт скрылись за массивной дверью, выходящей на узкую каменную лестницу, которая вела в часовню монастыря. На верхней ступеньке их поджидал настоятель Добринион.
— Я должен знать, чем вы занимаетесь там, внизу, — потребовал взбешенный Добринион. — Это мои прихожане, послушные церкви.
— Послушные? — переспросил Маркворт. — Они покрывают преступников.
— Если бы они знали…
— Они прекрасно это знают! — рявкнул Маркворт прямо в лицо настоятелю. — И можете не сомневаться, они сознаются в этом!
Неистовство Маркворта и неподдельная свирепость в его голосе заставили Добриниона отступить на несколько шагов. Он пристально глядел на отца-настоятеля, стараясь прочесть по лицу или просто угадать, насколько далеко все зашло.
— Отец-настоятель, — наконец заговорил Добринион, кое-как справившись с бурлившим внутри гневом, — я не сомневаюсь в важности ваших дознаний, но я не намерен стоять в стороне, тогда как вы…
— Тогда как я начинаю процесс канонизации нашего дражайшего Аллабарнета из Сент-Прешес? — договорил за него Маркворт.
Добринион умолк. В голове у него бешено неслись мысли. Нельзя позволить Маркворту превратить канонизацию в орудие давления на него.
— Брат Аллабарнет заслуживает… — начал возражать настоятель.
— Как будто это имеет значение! — выплюнул слова Маркворт. — Их сотни — тех, кто заслуживает. Так, отец Добринион? И только считанные единицы причисляются к лику святых.
Добринион затряс головой, словно отметая каждое слово.
— Довольно! — сказал он. — Хватит! Канонизация брата Аллабарнета должна определяться его жизнью и делами, а не тем, согласен или нет нынешний настоятель Сент-Прешес с вашими методами запугивания! Семья Чиличанк — семья добросердечных и добропорядочных людей.
— Да что вы вообще знаете обо всем этом? — взорвался Маркворт. — Когда враги церкви камня на камне не оставят от Сент-Прешес или когда ржавчина, проникшая в церковь, сгноит вас внутри стен, которые вы привыкли считать священными; когда гоблины начнут свободно разгуливать по улицам Палмариса, может, тогда настоятель Добринион пожалеет, что не позволил отцу-настоятелю Маркворту взяться за дело железной, но справедливой рукой? Вы хоть немного представляете последствия, которые могут вызвать украденные камни? Есть ли у вас хотя бы зачаточное понимания того, какую силу они способны дать нашим врагам?
Маркворт покачал головой и сделал презрительный жест рукой.
— Меня начинают утомлять попытки вразумить вас, настоятель Добринион, — сказал он. — Поэтому хочу вас предупредить. Дело это слишком важное, чтобы позволить вам совать туда свой нос. Ваши действия не останутся незамеченными.
Добринион расправил плечи и в упор посмотрел на старика. Кое-что в словах Маркворта о возможной угрозе поколебало уверенность настоятеля, однако сердце ему подсказывало, что варварские действия по отношению к семье Чиличанк и кентавру нельзя считать оправданными. Но у него сейчас не было никаких веских аргументов против Маркворта. Иерархия Абеликанской церкви не позволяла ему, простому настоятелю, даже в стенах его собственной обители оспаривать власть и действия отца-настоятеля. Добринион коротко поклонился и ушел.
— Кто в Сент-Прешес является вторым по рангу после Добриниона? — спросил Маркворт у брата Фрэнсиса, как только они остались одни.
— Вы имеете в виду возможных претендентов на сан настоятеля? — уточнил Фрэнсис.
Маркворт кивнул. Фрэнсис покачал головой и пожал плечами.
— Никого, — ответил он. — Сейчас у них нет даже ни одного магистра.
Маркворт поморщился от удивления.
— У них было два магистра, — пояснил Фрэнсис. — Один погиб во время сражения на севере, а другой несколько месяцев назад умер от лихорадки.
— Забавная пустота, — отметил отец-настоятель.
— По правде говоря, сейчас в Сент-Прешес нет никого, кто бы мог заменить Добриниона, — добавил брат Фрэнсис.
Услышав это, Маркворт злорадно улыбнулся. У него в Санта-Мир-Абель есть вполне подходящий магистр, который мог бы стать здешним настоятелем. Да и рука у того не менее железная, чем у Маркворта.
— Лишить Добриниона его сана будет очень трудно, — сказал Фрэнсис, заметив направление мыслей отца-настоятеля.
— Что? — настороженно спросил Маркворт, словно подобная мысль никогда не приходила ему в голову.
— Учитывая то обстоятельство, что в Сент-Прешес у Добриниона нет непосредственных преемников, Коллегия Аббатов не согласится сместить его.
— В Санта-Мир-Абель достаточно магистров, вполне готовых принять сан настоятеля, — ответил Маркворт. — Да и в Сент-Хонс тоже.
— Но история ясно свидетельствует, что Коллегия Аббатов обычно не идет на смещение действующего настоятеля, если в стенах монастыря нет того, кто смог бы принять этот сан, — стал спорить брат Фрэнсис. — Двенадцатая Коллегия, проходившая в Сент-Аргрен, оказалась в схожем положении. Но тогда речь шла о настоятеле, чьи преступления были просто вопиющими.
— Разумеется, я не оспариваю твою осведомленность в этих вопросах, — довольно нетерпеливо прервал его отец-настоятель.
Маркворт, сохраняя на лице все ту же улыбку, посмотрел на дверь, за которой скрылся Добринион.
— Жаль, — пробормотал он.
Затем отец-настоятель покинул часовню. Брат Фрэнсис, как и внизу, не сразу последовал за ним. Молодой монах не без удивления обнаружил, что отцу-настоятелю в чем-то даже импонируют мысли о смещении Добриниона. Однако лишение настоятеля своего сана — дело очень и очень сложное! За тысячелетнюю историю церкви такое происходило раз пять или шесть. В двух случаях настоятели были повинны в серьезных преступлениях. Один из них совершил несколько изнасилований, включая и нападение на настоятельницу женского монастыря Сент-Гвендолин. Другой был повинен в убийстве. Остальные случаи смещения настоятелей относились к ранним дням Абеликанского ордена, когда этот сан нередко являлся предметом купли-продажи и политических интриг.
Брат Фрэнсис глубоко вздохнул, успокаивая нервы, и вновь покорно направился вслед за Марквортом, напоминая себе, что идет война и потому церковь и все королевство переживают тяжелейшие времена.
Настроение у брата Браумина Херда было довольно скверным. Вниз его, естественно, не пускали, но он знал о том, что творится в застенках монастыря. Хуже того, он сознавал собственное бессилие. Решись он сейчас выступить против отца-настоятеля Маркворта — он окажется в одиночестве. Магистр Джоджонах давно уехал. Все случилось так, как и предрекал его наставник. Маркворт знал своих врагов и обладал значительной властью, с которой не намеревался расставаться.
Брат Браумин избегал общения с собратьями, опасаясь, что они тут же донесут Маркворту о любых разговорах. Поэтому он проводил время в обществе монахов Сент-Прешес. Он обнаружил, что здешние братья намного жизнерадостнее замкнутых и серьезных монахов из Санта-Мир-Абель. На их веселость не повлияли даже военные действия, которые уже много недель велись довольно близко от Палмариса. И вообще в Сент-Прешес дышалось легче. Может, думал брат Браумин, это связано с климатом, поскольку солнце в Палмарисе светило гораздо чаще, чем на берегах залива Всех Святых. Может, дело было еще и в том, что Сент-Прешес стоял на более высоком месте и имел больше окон и балконов, по которым гулял ветерок. А может, просто здешние монахи были менее отгорожены от мирской жизни; ведь их монастырь стоял в самом центре большого города.
Существовало еще одно возможное объяснение, и его брат Браумин считал наиболее достоверным. Каждый из двух монастырей отражал настроение своего настоятеля. Ему представлялось, что более легкая атмосфера, царившая в Сент-Прешес, объяснялась личностью самого Добриниона Калисласа. Здешний настоятель был человеком улыбчивым, а его раскатистый смех знали во всем Палмарисе. Знали и о его любви к вину. Как говорили, Добринион предпочитал «болотное вино» эльфов. Не чурался он и азартных игр, но лишь в кругу друзей. А еще настоятель Сент-Прешес любил устраивать пышные свадьбы, на которые не жалел средств.
Маркворт улыбался редко. Когда же на его лице появлялась улыбка, тем, кто находился у него в немилости, становилось просто дурно.
Сейчас брат Браумин Херд стоял в устланной коврами передней, перед дверью, ведущей в покои настоятеля Добриниона. Много раз он поднимал руку, готовый постучаться в дверь, но тут же опускал ее. Браумин понимал, насколько он рискует, если решится на разговор с Добринионом и расскажет ему обо всех опасениях по поводу Маркворта, а также о тихой оппозиции, существующей против отца-настоятеля. Браумин понимал, что при нынешних обстоятельствах выбирать ему особо не из чего. Магистр Джоджонах уехал, и возможно, на несколько лет. Браумин был бессилен бороться против решений отца-настоятеля Маркворта и прежде всего — против решения услать Джоджонаха. Поэтому союз с Добринионом, который и сам не был в восторге от действий Маркворта, значительно укрепил бы силы их обоих.
Вместе с тем Браумин Херд был вынужден признать, что не слишком-то хорошо знал настоятеля Добриниона и его намерения. Возможно, Добринион и Маркворт пререкались из-за пленников всего лишь потому, что каждый из них жаждал славы и мечтал заявить о возвращении похищенных камней. А может, Добринион просто был недоволен тем, что Маркворт явился в Сент-Прешес и узурпировал значительную часть его власти.
Брат Браумин простоял в передней не менее получаса, размышляя о своих действиях. Но, в конце концов, решающими оказались мудрые слова магистра Джоджонаха. Он вспомнил, как его любимый наставник на прощанье сказал: «Кротко распространяй слово, но не против отца-настоятеля и подобных ему, а слово во имя Эвелина и тех, кто обладает таким же сердцем и щедростью души».
Терпение, — напомнил себе брат Браумин. Он знал, что людям предстоит еще долгая война — внутренняя битва между добром и злом. И сторона, на которой он находился — сторона добра и благочестия, — в конечном итоге победит. Ему необходимо в это верить.
Пусть сейчас ему плохо и очень одиноко, но таков тяжкий груз истины, хранимой в его сердце. И потому он не пойдет к настоятелю Добриниону. Слишком опасные нынче времена.
Впоследствии брат Браумин Херд не раз пожалел, что не постучал тогда в дверь покоев настоятеля Сент-Прешес.
ГЛАВА 15
ГОРДЫНЯ
— Оба наших главных врага Мейер Дек и Коз-козио мертвы, — сказала Пони, довольная исходом сражения в Кертинелле.
Они с Элбрайном, а также Белстер О'Комели и Томас Джинджерворт сидели у костра в лагере беженцев и с нетерпением ожидали возвращения Роджера Не-Запрешь и других разведчиков. Тем предстояло в полной мере оценить результаты недавнего удара по врагам. Все ждали хороших новостей. Помимо двух вражеских главарей было убито немало гоблинов и поври. Враги лишились связующей силы. Особого внимания заслуживало то, что Мейер Дек уничтожил Коз-козио прямо на глазах у его солдат! До появления демона-дракона великанов и поври едва ли можно было назвать союзниками. Они ненавидели друг друга так же, как ненавидели людей. Бестесбулзибар приостановил эту вражду, однако с падением дракона альянс между великанами и поври продолжался лишь по необходимости, поскольку обе армии глубоко вторглись в земли людей.
Но все равно отношения между теми и другими оставались напряженными, и требовался лишь какой-нибудь повод, чтобы былая вражда вспыхнула вновь.
— Даже если бы мы убедили Мейера Дека присоединиться к нам, он бы не сумел помочь нам больше, чем уже помог, — с усмешкой заметил Элбрайн. — Когда я увидел, как Коз-козио полетел в огонь, мои надежды воспарили.
— Теперь, когда и Мейер Дек, и трое других великанов мертвы, можно ожидать, что поври, обозленные на великанов, одержат верх, — добавила Пони.
— Верно, только вот гоблины лучше относятся к великанам, чем к этим поганым карликам, — заметил Томас Джинджерворт. — Хотя великаны частенько закусывают гоблинами!
— Что верно, то верно, — согласился Элбрайн. — Возможно, сейчас силы равны, поскольку в Кертинелле полно гоблинов. Но если не появится новый главарь, причем скоро, они сцепятся между собой.
— Будем надеяться, что эти твари перебьют друг друга до последнего, — заявил Белстер О'Комели.
С этими словами он поднял кружку с элем (кружка была одним из трофеев, уворованных Роджером в Кертинелле) и залпом осушил ее.
— Они понесли потери, а наши силы возросли на двадцать настоящих бойцов, готовых сражаться, — вставил Томас.
— Готовых помочь остальным обойти города и двигаться на юг, — поправил его Элбрайн. — Все мы достаточно навоевались.
— В Палмарис! — загремел Белстер, закончив призыв громкой отрыжкой.
Мысли Томаса Джинджерворта были иными.
— Месяц назад, даже неделю назад… да что говорить, каких-нибудь пару дней назад я был бы удовлетворен таким ходом событий, — сказал он. — Но Кертинелла — наш родной город, и теперь, когда враги ослабели, возможно, настало время отбить его. У нас ведь был такой замысел, а? Дождаться удобного момента и ударить!
Элбрайн и Пони беспокойно переглянулись, затем с пониманием и симпатией посмотрели на решительного Томаса.
— Об этом мы поговорим позже, — спокойно сказал Элбрайн, — Пока мы не знаем, намерены ли враги оставаться в Кертинелле надолго.
Томас хмыкнул.
— Тебе это лучше знать. Насколько сокрушительнее было бы нападение, если бы наши воины сражались бок о бок с тобой!
— Боюсь, оно оказалось бы сокрушительнее для обеих сторон, — сказала Пони. — Мы уничтожили великанов и освободили пленников лишь благодаря внезапным действиям. Если бы Мейер Дек увидел приближающийся отряд, он приказал бы убить всех пленных, а оборона Кертинеллы была бы куда ожесточеннее.
Томас снова хмыкнул, не желая выслушивать мрачные предположения. Ему казалось: если Элбрайн и Пони вместе с их маленьким другом Джуравилем, а также Роджер смогли нанести такой ущерб врагам, тогда с участием его воинов победа была бы окончательной.
Элбрайн и Пони вновь переглянулись и молча условились больше не трогать эту тему. Они понимали чувства Томаса: ему необходимо верить, что родной дом для него не потерян. Но он достаточно рассудителен и способен прислушаться к их доводам, если окажется, что разумнее будет обойти города и двигаться на юг.
Белстер О'Комели, опасаясь нарастающей напряженности, увел беседу в другое русло, заговорив о судьбе вражеской армии.
— Если мы отчаянно бьем их здесь, сдается мне, что в других местах люди тоже не зевают. А это значит, что к следующей весне я вернусь в Дундалис и вновь открою «Унылую Шейлу». Клянусь! — закончил он, опрокидывая очередную кружку эля.
— Вполне возможно, — откровенно согласился Элбрайн, немало удивив своим оптимизмом Пони. — Если вражеская армия распадется, король пожелает быстрого возвращения Тимберленда.
— И «Унылая Шейла» вновь будет полным-полна! — пробасил захмелевший Белстер.
Сейчас он начисто позабыл все обещания провести остаток своих дней в тишине и спокойствии Палмариса. Его состояние передалось и другим беженцам, которые с едой и напитками потянулись к костру.
Разговор принял совсем иное направление. Стали вспоминать истории прежних счастливых времен, и ожидание новостей от разведчиков превратилось в празднование победы. Элбрайн и Пони говорили мало, предпочитая слушать других. Они часто переглядывались и кивали друг другу. Вечером они уже встречались с Джуравилем на лугу, возле сосен. Рассказ эльфа помог им оценить истинную силу врагов в обоих городах и принять свое решение.
Время шло. Костры догорали, и большинство беженцев отправилось спать. Разведчики вернулись только под утро. Впереди шел сияющий Роджер.
— Все великаны убрались, — возвестил парень. — Все до единого! Поври их выставили, а те даже не стали сопротивляться!
— Прежде всего, великанов не слишком-то сюда и тянуло, — заметила Пони. — Им куда приятнее в Вайлдерлендсе, в своих горных норах.
Томас Джинджерворт издал победный клич.
— А как насчет гоблинов? — спокойно спросил Элбрайн, не давая разгореться новому празднованию.
Элбрайну не хотелось, чтобы возбуждение Роджера передалось Томасу и остальным беженцам и вновь заставило их строить гибельные планы. Даже без великанов силы врага оставались достаточными.
— У них произошла стычка, и часть гоблинов поубивали, — ответил Роджер, не давая застать себя врасплох. — Другие разбежались по лесу.
— А третьи остались с поври, — заключил Элбрайн.
— Да, но…
— И убитых поври можно пересчитать по пальцам, так? — не отступал Элбрайн.
— Оставшиеся гоблины разбегутся при первых звуках битвы, — убежденно произнес Роджер. — И эти-то пока остаются лишь из-за страха перед «красными шапками».
— Нередко страх заставлял армии одерживать величайшие победы, — сухо заметила Пони.
Роджер сверкнул на нее глазами.
— Да их хоть сейчас можно брать голыми руками, — ответил он.
— А мы пока повременим делать подобные утверждения, — быстро вмешался Элбрайн.
Он махнул рукой Томасу, уже готовому что-то сказать, и встал перед Роджером.
— На нас лежит слишком большая ответственность, чтобы делать такие поспешные суждения.
— А не ты ли их сделал, отправившись в Кертинеллу один? — тут же нашелся парень.
— Я сделал то, что считал необходимым, — спокойно ответил Элбрайн.
Он чувствовал, как взгляды собравшихся остановились на нем и Роджере. Любой конфликт сейчас был бы крайне нежелателен. Эти люди любили Роджера и привыкли доверять ему. Действительно, за время изгнания он немало сделал для них. Но если сейчас он ошибался и желание повести отряд на бой затмевало здравый смысл, тогда все его прежние подвиги были ни к чему, ибо подобное сражение явно грозило гибелью всем беженцам.
— Не я ли спас тридцать пленных солдат? — громко и сердито спросил Роджер.
— Один, без чьей-либо помощи? — тут же напомнила ему Пони.
Элбрайн поднял руку, чтобы успокоить Пони и всех остальных.
— Пока еще слишком рано решать, нападать нам на города или обойти их, — заявил он. — Дождемся дня, тогда положение дел станет намного яснее.
Надеясь, что спор на этом прекратится, Элбрайн повернулся и пошел прочь.
— Мы вернем Кертинеллу, — провозгласил Роджер Не-Запрешь, и немало голосов поддержало его. — И Ландсдаун тоже, — продолжал парень. — Когда оба города вновь станут нашими, мы пошлем гонца в Палмарис и попросим подкрепления у королевской армии.
— Королевская армия не пойдет сюда, — возразила Пони. — Во всяком случае, не стоит ставить нашу жизнь в зависимость от их подмоги. Сейчас не то время. Пока враг не окажется у стен Палмариса, они никуда не двинутся.
— Откуда ты знаешь? — недовольно спросил Роджер.
— Я служила в королевской армии, а также в береговой охране. Я знаю, что является предметом их первостепенной заботы. Палмарис — второй по величине город в Хонсе-Бире, ворота Мазур-Делавала. Если Палмарис падет, врагам открывается прямая дорога на столицу королевства. А до Кертинеллы и Ландсдауна королевским войскам пока нет дела.
Эти слова несколько умерили пыл Роджера. Он ерзал на месте, обдумывая ответ, но в это время заговорил Томас Джинджерворт:
— Мы все устали, — громко произнес он, обращая на себя внимание собравшихся. — Говорят, что хорошие новости могут быть столь же утомительными, как и плохие, и сил они забирают не меньше, чем неделя тяжелого труда.
— Это уж точно, — согласился Белстер О'Комели.
— Мы все воспрянули духом. У нас появились новые надежды, — продолжал Томас. — Но Элбрайн с Джилсепони правы. Сейчас не время принимать решение.
— Наши враги лишились командиров и готовы разбежаться, — упирался Роджер.
— И, по крайней мере, один-два дня будут находиться в таком состоянии, — резко ответил Томас. — Мы все равно не станем нападать на города при свете дня. Так давайте как следует отдохнем, а утром, я надеюсь, картина прояснится.
Элбрайн встретился глазами с Томасом и молча поблагодарил его за разумные и взвешенные слова. Потом он махнул Пони, и они направились на лужайку, чтобы встретиться с Джуравилем и узнать свежие новости.
Роджер немного обождал и, убедившись, что никто не обращает на него внимания, поспешил за ними вслед.
Он догнал Элбрайна и Пони на лужайке, окаймленной соснами. Увидев, как они крепко обнялись и поцеловались, парень густо покраснел и усомнился, надо ли ему было сюда идти. Когда же пара разомкнула объятия, он вздохнул с облегчением.
Будь Роджер повнимательнее к своим чувствам и честнее с самим собой, ему пришлось бы признать, что этот поцелуй задел его сильнее, чем он ожидал. Ему пришлось бы сознаться и в том, что ему вовсе не хочется подглядывать за личной жизнью других людей и в особенности — следить за этой красивой женщиной. Но Роджер был слишком молод для подобных углубленных размышлений и вдобавок — не мог беспристрастно относиться к Элбрайну и Пони. Поэтому, как только они перестали обниматься, парень подполз ближе и ничуть не удивился, когда откуда-то сверху, с сосновой ветки, раздался мелодичный голос эльфа.
— В эту ночь судьба благоволила к нам, — сказал Джуравиль. — Все великаны ушли, да и немалое число гоблинов — тоже. Лучше этого могла бы быть лишь открытая схватка между великанами и поври.
— Однако ее не произошло, — ответил Элбрайн. — Значит, надо думать, силы поври по-прежнему значительны.
— Именно так, — подтвердил Джуравиль. — Хотя их главаря и изжарили на костре!
— Беженцам хочется напасть на Кертинеллу и отвоевать свой родной город, — сообщила Пони.
— Это правда, Роджер He-Запрешь? — спросил Элбрайн, чувствуя, что парень прячется где-то поблизости.
Роджер нагнулся еще ниже, зарывшись лицом в траву.
— Меня начинает утомлять его шпионство, — заметил Джуравиль, слетая с дерева.
— Давай выходи, — обратилась к парню Пони. — Раз уж ты хотел услышать, о чем мы будем говорить, надо хотя бы присоединиться к нашему разговору.
Роджер без конца твердил себе, что он невидим для них, а Элбрайн с Пони даже не подозревали, что он отправился сюда.
— Ну что ж, лежи по уши в траве, — усмехнулся Элбрайн и сказал, обращаясь к Джуравилю: