Васков возвращается.
Васков: Крови много, а тел нет. Унесли, значит. Ну молодцы, девоньки, бойцы вы у меня. Осянина, благодарность тебе объявляю. Коротко била, прицельно, в упор, дала мне секундочку на перезарядку. Ту секундочку, за которую потом до гробовой доски положено поклоны отвешивать.
Девочки не реагируют, серьезно смотрят на него. Четвертак плачет.
Осянина: Вы – коммунист, товарищ старшина?
Васков (обалдело): Член партии большевиков…
Осянина: Просим быть председателем на комсомольском собрании.
Васков: Собрании?
Женька: Трусость! (встряхивает Четвертак)
Васков (свирепея): Собрание — это хорошо. Это замечательно: собрание! Мероприятие, значит, проведем, осудим товарища Четвертак за проявленную растерянность, протокол напишем. Так?…
Девочки молчат. Даже Галя реветь перестала: слушает, носом шмыгая.
Васков: А фрицы нам на этот протокол свою резолюцию наложат. Годится?… Не годится. Поэтому как старшина и как коммунист тоже отменяю на данное время все собрания. И докладываю обстановку: немцы в леса ушли. В месте взрыва гранаты крови много: значит, кого-то мы прищучили. Значит, двенадцать их, так надо считать.
А что до трусости, так ее не было. Трусость, девчата, во втором бою только видно. А это растерянность просто. От неопытности. Верно, боец Четвертак?
Четвертак: Верно…
Васков: Тогда и слезы и сопли утереть приказываю. Осянина и Комелькова, приказываю в лагере меня ждать. Боец Четвертак, пойдешь со мной в поиск. За мной идти в след и глядеть, что делаю. И что бы ни случилось, молчать. Ясно?
Четвертак неуверенно кивает. Девчонки уходят.
Васков: (задумчиво) Стало быть, немцев двенадцать осталось. (подбадривает) А это нам не страшно, боец! Это, считай, пустяки! За мной, Четвертак!
Уходят вправо, спускаются по сцене вниз, забираются из зала на сцену, садятся на ступеньки.
Васков: Не боись, Четвертак! Про Павла Корчагина читала когда?
Четвертак не отвечает, она подавлена.
Читала, значит… А я его, как вот тебя, видел. Да. Возили нас в город Москву. Ну, там Мавзолей смотрели, дворцы всякие, музеи и с ним встречались. Он — не гляди, что пост большой занимает, — простой человек. Сердечный. Усадил нас, чаем угостил: как, мол, ребята, служится…
Четвертак: Зачем Вы обманываете? Паралич разбил Корчагина. И не Корчагин он совсем, а Островский. И не видит он ничего и не шевелится, и мы ему письма всем техникумом писали.
Васков (совестно стало): Ну, может, другой какой Корчагин?… Ну, может, ошибся. Не знаю. Только говорили, что… (услышал шорох) Тсс…Замри, Галя! (притаились, выглядывает) Двое идут…
На Гале «лица нет».
Васков (очень тихо, но залу слышно, медленно): Не боись, Четвертак… Сейчас мы их прищучим с тобой. Просто сиди, молча сиди.
Пауза… Музыка играет.
Галя с руками за головой вылетает на середину сцену НЕОЖИДАННО, бежит по диагонали в другой конец с криком «мамаааа». Звучит удар автомата. Крик резко обрывается уже ЗА КУЛИСАМИ.
Смерть Четвертак
Тишина, молчание.
Васков с ужасом смотрит вдаль.
ДЕЙСТВИЕ 11. ВАСКОВ
Рассказчик выходит:
Замерло все на поляне. На секунду какую-то замерло. И Васков еще недвижимо лежал за своим валуном, не успев даже понять, что все планы его рухнули, что вместо козырного туза на руках оказалась шестерка.
Заметили их немцы. За спиной Васкова раздался треск и топот, и он догадался, что правый дозорный бежит сюда. (Васков оглядывается)
Соображать некогда было. Надо уводить немцев – это главное. Увлечь их за собой, оттянуть от последних своих бойцов. Уж их-то, непременно уберечь он был должен, обязан был перед совестью своей мужской и командирской. Хватит тех, что погибли. По горло хватит, до конца жизни. А решив это, не таясь уже, вскочил, полоснул очередью по топоту в кустах и, пригнувшись, бросился подальше от Синюхиной гряды, к лесу. (Васков вскакивает, выстреливает, убегает)
Давно старшина так не бегал, как в тот вечер. Его ранили, несильно, но рука ныла, а он все метался по кустам, юлил меж валунов, падал, поднимался, снова бежал и снова падал, уходя от пуль, что сшибали листву над головой.
Одно оставалось у Васкова – к болотам переходить. Немцы болото непроходимым считали, а значит, старшина давно для них утопленник.
Васков выходит на сцену, с перевязанной рубашкой рукой, буквально падает от усталости и боли, тяжело дышит. Плетется по сцене.
Рассказчик: А в нашу сторону, в ту, что к разъезду вела, прямо к Полине Егоровне, туда он не глядел. В той стороне опасностей не было, там, наоборот, жизнь была! Яишенка с салом, ласковая хозяйка, чай в кружечке. И не глядеть бы ему в ту сторону, но помощь оттуда не шла да не шла, и он все—таки туда посмотрел.
Васков останавливается, видит юбку на декорации, подходит к ней, шатаясь. Берет ее в руки, чуть не падает.
Рассказчик поддерживает его.
Рассказчик: Чч, тихо-тихо.
Васков: Эх, Лиза-Лизавета… (снимает пилотку с головы, опускается в бессилии на ступеньку, руки прячет в ладони)
Рассказчик: И осталось от Лизы армейская рубашка… А больше ничего. Даже надежд на то, что помощь придет.
Разводит руками. Уходит.