Юлия Евгеньевна Сергачева
Золотая ветка (сборник)
Юлия Сергачева
Золотая ветка
Сказка о том, как девочка Маричка на сорочьем хвосте весну принесла
Небольшой городок, в котором произошла эта история, расположился в долине, посреди невысоких гор, похожих на округлые хлеба, которые пекли на своих кухнях хозяйки. Макушки этих гор сейчас были белыми, будто кто‑то натрусил муки из облаков. Хотя нет, кто видел, чтобы из облаков сыпалась мука? Разумеется, на горах и всюду, где только было видно глазу, лежал самый настоящий снег.
К снегу в этих краях не привыкли: даже посреди зимы земля часто была травкой зелёной укрыта, а небе часто светило тёплое, яркое солнышко. В общем, люди, которые жили в этом городке, и вся живность в соседнем лесу к холодам не привыкли. А нынче зима задержалась, и на улице уже целый месяц стоял мороз. Даже в домах было трудно согреться, несмотря на то, что очаги горели не переставая!
И только ребятишкам было всё равно, потому что на улице при любой погоде всегда забаву найти можно! Вот и сейчас они катались на санках, осыпая случайных прохожих снегом, летящим из‑под полозьев.
Среди этой ребятни была маленькая девочка. Звали её Маричка. Она не отличалась ничем особым, разве только волосы её были удивительного белого цвета, словно это снежинки собрались в курчавые пряди, и ещё глаза девочки были зелёными – такую трудно не заметить… если присмотреться, как следует. В общем, это была самая обыкновенная девочка. И она так же весело каталась на санках, как и её друзья.
Из‑за весёлого шума дети не заметили, когда на старое дерево с кривыми, сучковатыми ветками опустилась сорока. Она не походила на других сорок, потому что была почти совсем белой. Птица с интересом следила за игрой. Время от времени она, приподнимая крылья, перескакивала с ветки на ветку и крутилась то в одну, то в другую сторону, чтобы лучше всё видеть.
Наконец ребятня заметила сороку, и один мальчишка захотел даже отпугнуть её, опасаясь, что птица задумала негодное – слишком уж внимательно она наблюдала за ними.
– Нет, погоди! – остановила своего приятеля Маричка, и смело взобралась на пригорок, поближе к сороке, – сейчас я узнаю, зачем она прилетела.
Птица закрутила головой, рассматривая девочку, и вдруг громко закричала что‑то на своём сорочьем языке. Девочка ответила ей, почти точно повторив птичий крик. Тогда сорока присела на своих тонких чёрных лапках и вдруг перепорхнула на соседнюю ветку. Маричка крикнула ещё раз, и любопытная белоголовая птица опустилась прямо на пригорок, туда, где стояла её «собеседница». Прошла лишь минута, как сорока повела своим длинным хвостом и взлетела над головой Марички. Та вскинула голову, но ещё не успела понять, что происходит, как немедленно очутилась в воздухе. Всё вокруг закружилось и завертелось! Девочка стала звать на помощь, но из её рта вырвался только сорочий крик.
– Маричка в сороку превратилась! – закричали дети и побежали к отцу своей подружки. Белая сорока поднялась в воздух, и девочка, ставшая птицей, полетела вслед за ней. Подоспевший отец Марички попытался ухватить обеих за хвосты, но только охнул: птицы быстро поднялись высоко в небо.
Испуганная Маричка изо всех сил старалась вернуться назад, но сделать этого не смогла, и ей пришлось следовать за белой сорокой.
Сначала птицы летели над городом, где повсюду были видны прохожие в тёплых шубах и шапках. Потом они оказались над горами и реками, лесами, долинами. Всюду они встречали людей или животных, но когда подлетели к высокому дереву, которое возвышалось над густым заснеженным лесом, ни единой живой души видно не было.
Девочка пролетела круг над заснеженной кроной дуба и через минуту поняла, что её птичьи лапки превратились снова в человеческие. Тогда она встала на крепкий деревянный настил, расположенный прямо поверх могучего дерева. И как только это случилось, сразу же откуда‑то из‑под веток, укрытых снежными шапками, в воздух взлетело сотни сорок. Чёрно‑белых крыльев и хвостов было так много, что в глазах у Марички зарябило. Но прежде заметила, что одно перышко, вылетевшее из чьего‑то крыла, опустилось ей на одежду. Белокурая девчушка подхватила его своими пальчиками и быстро спрятала себе в карман: это пёрышко могло пригодиться ей для того, чтобы сделать из неё восхитительную брошь.
Сороки, покружившись в воздухе, все до одной опустились перед Маричкой и тут же обратились в юношей и девушек, одетых в длинные чёрно‑белые платья. Их чёрные волосы, туго завязанные на затылках узелками, в которые были воткнуты такие же чёрные перья, отливали синевой, их глаза были почти круглыми и такими синими, как вечернее небо. Рукава их платьев были настолько длинны и широки, что едва открывали руки, в которых у каждого было по белому цветку.
Маричка замерла от восторга – такими красивыми были эти сороки.
– Теперь мы можем говорить с тобой, белокурая, – раздался позади неё голос.
Маричка оглянулась и ахнула в восхищении: перед ней стояла девушка красивее других. Её одежды и перо в волосах были белоснежными и даже поблёскивали под лучами скудного зимнего солнца и переливались сотнями мелких огоньков.
– Я – Зеф. Ты очень удивила меня тем, что заговорила со мной. Это большая редкость – встретить человека, который понимает язык птиц…
Теперь Маричка догадалась, почему она очутилась тут и какую допустила оплошность, когда решила передразнить птицу. Ведь на самом деле ей нисколечко не был знаком птичий язык: она хотела просто пошутить. Об этом девочка поспешила сказать Зеф и сразу же извинилась перед ней. Но белая сорока её не услышала.
– Мне и всему нашему племени нужна твоя помощь, – сказала Зеф. – Сами мы не справимся.
Сороки вторили ей. Они все направились к Маричке и стали дарить ей белые цветы. Когда они проходили рядом, было слышно, как шумят птичьи перья. Они проходили и проходили одна за другой, их было так много, что у девочки едва не закружилась голова.
– Наверное, это так всегда, когда кого‑нибудь слишком много… – подумала Маричка и ещё раз попыталась объяснить сорокам, что Зеф ошибается, но девушки и юноши подскакивали в воздух и, превращаясь в настоящих птиц, кружили над ней, продолжая осыпать девочку цветами.
– Вот глупые! – рассердилась девочка. – Они совсем не хотят слушать меня!
Когда сороки угомонились и снова стали людьми, девочка ещё раз попыталась обратиться к Зеф, но вдруг увидела, что глаза белой сороки стали мокрыми от слёз и поэтому спросила:
– Что же у вас случилось?
– Мы – сороки. И мой отец, Юлиус, наш сорочий Барон. Он – такая же прекрасная белая сорока, как и я. И он пропал в лесу. Моего отца видели неподалёку от дома Ледяного Деда. Боюсь, не там ли Юлиус гостит? Нам, птицам в эту пещеру нельзя: залетим во двор – живыми не останемся.
– Что же это за дед? – спросила Маричка.
– Ледяной Дед давно в этих краях живёт. Но потому Ледяным зовётся, что, как только из дома своего каменного выйдет, так сразу реки и озера в лесу и по всей округе замерзают, и снег тотчас с неба падает. И кого угодно он может заморозить, если рассердится. Но ты не бойся – на тебе шубка и сапожки тёплые. Сходи туда, позови отца.
– Я одна?! Как же я туда пойду?
– Мы тебя отнесём, а уж в пещерку ты сама ступай. Поможешь – в долгу не останемся!
Сказала так Зеф, и тут же беспокойные сороки снова взлетели в воздух. Поднялся ветер, и снежная пыль засверкала кругом. А когда всё улеглось, Маричка увидела, что теперь она стоит на заснеженном пригорке, c охапкой белых цветов, посреди тихого леса. А перед ней – высокая гора с тёмным входом, ведущим в пещеру.
– Ух‑ух‑ух! – донеслось оттуда, и белокурая девочка вздрогнула.
Уханье повторилось, и Маричка решила спрятаться.
– И зачем я только заговорила с Зеф? – досадовала Маричка, притаившись за толстым стволом старого вяза. Она стояла так некоторое время, но морозец, который кусал её за пальцы и нос, долго стоять на месте не дал: отправилась Маричка ко входу в пещеру.
Ничего интересного вокруг себя она не увидела – только камни и мёрзлая земля. Девочка прошла вглубь пещеры и увидела просторную комнату: стены её были выложены коричневым камнем, а в них – ниши с каменными вазами. Такие же вазы стояли на круглом столе, который Маричка нашла посреди комнаты, и в каждой из них лежали спелые, ароматные груши или яблоки. И ещё на столе стояли глиняные кружки и медный чайник, варенье и душистый мёд в вазочках.
Так захотелось девочке яблоко съесть! Поставила она цветы, с которыми прилетела от сорок в вазы, поправила их, полюбовалась. Только потянулась за красным, налитым соком, плодом, как немедленно услышала позади себя:
– Ух‑ух‑ух!
Маричка оглянулась и увидела прямо перед собой Деда. Был он весь белый, борода снежная, и холодом от него таким повеяло, что на ресничках у девочки появился иней! Этот Дед стоял на деревянном стуле, у которого ножки готовы были разъехаться каждую минуту, и силился дотянуться до самой верхней полки в книжном шкафу. Там, кроме многочисленных книг, стояли разноцветные фигурки человечков и зверушек разных. И Дед этот рассматривал каждую и передвигал их с места на место, будто искал что‑то. Но дотянуться до верхней полки ему никак не удавалось.
– Хотите, я помогу вам? – спросила Маричка.
– Помоги, помоги… – отозвался дед, обернулся к девочке, и его густые снежные брови сошлись на переносице. – Только скажи сначала, как ты тут оказалась?
Маричка собралась уже рассказать про сорок, но не успела, потому что в комнате появился еще кто‑то. Этот мужчина был ростом повыше, и не такой коренастый, как тот, с белой бородой. Его голову покрывали седые волосы, и глаза были такими же большими и круглыми, как у Зеф. Так что Маричка сразу догадалась, что это и есть её отец.
– Вот вы где! Вы – сорочий Барон Юлиус! – обрадовалась Маричка. – Я же вас ищу!
Теперь удивились оба – и Дед, и Юлиус. А она не унималась:
– Полетим скорее домой! Вас там заждались!
Ледяной Дед топнул ногой и подул на Маричку холодом.
– Никуда он не полетит! – сказал он грозно. – И ты никуда не пойдёшь, пока мы ключи не отыщем!
– Какие ключи? – девочка натянула шапочку поглубже и спрятала свой нос в воротник.
– А такие, – ответил Ледяной Дед и слез со стула, – пока мы их не найдём, будет вам мороз, и стужа, и снег повсюду. Ясно?
– Нет, не ясно! – Маричка едва не заплакала, потому что от холода ей было уже совсем плохо и давно хотелось согреться. – А если эти ключи никогда не найдутся? Значит, всегда будет зима?
Хотел Ледяной Дед что‑то сказать в ответ, но Юлиус ему не позволил:
– Смотри, что натворил! Девочку расстроил!
– Вот ты ей всё и расскажи! Про зиму и про ключи, – сердито отозвался Ледяной Дед. И, помолчав немного, добавил: – А я пока пойду чаю ей приготовлю. А то… совсем замёрзла…
Когда Дед ушёл, сорочий Барон подошёл к Маричке, важно переставляя свои ноги, снял с себя свою белую шубу и надел на девочку.
– Звать тебя как, белокурая?
– Маричкой меня зовут, – всхлипывая, ответила она.
– Маричка, значит… Вот, грейся и слушай. Мы с Ледяным Дедом, с Ледовиком, давние друзья. Он не всегда такой сердитый, когда весна приближается. Я к нему обычно прилетаю поболтать о том, о сём, по хозяйству помочь… А на прошлой неделе похвалился я ему, что мы, сороки, если уж что‑то спрячем, то никто эту вещицу не отыщет. А он мне: «Давай проверим!» И дал мне ключи свои. Я и спрятал их тут, в доме. Не может теперь ключи Ледяной Дед отыскать – неделю ищет.
– А что же ты отдать ему ключи не хочешь?
Юлиус глубоко вздохнул:
– Я тоже забыл, куда спрятал.
– Это что за ключи такие важные?
А тут и Ледяной Дед пришёл с кружкой ароматного чая:
– А вот такие. Нас тут, в этом доме, четыре Деда живёт, четыре брата: я – Ледяной Дед, и ещё Земляной, Травяной и Соломенный. Три брата спят, а четвёртый своими делами занимается, за братьями приглядывает и ключи золотые от комнат охраняет. Приходит время – тот, кто не спит, комнату следующего брата открывает, а сам спать ложится. Сейчас черёд Земляному Деду просыпаться, а ключи вот Юлиус спрятал, – рассказал Ледяной Дед и добавил, – на‑ка вот, попей горяченького…
– Так что же ты, дедушка, сам ему эти ключи отдал? – спросила девочка и стала пить травяной чай.
– Думал, отыщу. А оказалось, сороки и вправду хорошо всё прятать умеют. Да порой так, что сами потом не найдут.
Ледяной Дед нахмурился, надулся и в сторону своего приятеля даже смотреть не стал.
– Что же теперь делать? – забеспокоилась Маричка, – неужели совсем‑совсем ничего вспомнить не получается?
– Нет, – вздохнул Юлиус, – никак не получается. Мы тут уже всё исходили, в каждый уголок заглянули. Нет нигде. Вот если бы я мог стать сорокой…
– Так стань!
– И это не получается – на улицу мне нужно, а Ледовик меня не пускает.
– И не пущу, пока ключи не отыщешь, – сердито пробормотал Ледяной Дед.
– А тогда вспомнил бы? – продолжала спрашивать Маричка.
– А тогда… Понимаешь, пёрышки у нас волшебные. Они бы мне дорогу и указали.
– Знаешь, Юлиус, – подумала Маричка, – если тебе это сможет помочь – вот, возьми эти два пёрышка! Я их припрятала, когда сороки вокруг меня летали.
Юлиус, увидев перья на ладошке у Марички, обрадовался. Он тут же взял, подул на них, и те полетели. Куда пёрышки летели, туда и девочка с сорокой бежали, а следом Ледяной Дед, охая и вздыхая, едва поспевал – старенький потому что. И очутились все перед дверью в спальню Ледяного Деда. Пёрышки в замочную скважину пролетели одно за другим. Маричка с Юлиусом хозяина вперёд пропустили и сами за ним в комнату вошли. Тут было холодно, как на улице, и под ногами скрипел снежок. Всё белым‑бело – и потолок, и стены, и пол. И, словно праздничные гирлянды, висели по стенам разноцветные ледяные фигурки. А на кровати, укрытой снежным одеялом, лежала связка из четырёх золотых ключей.
– Ах ты, проказник! В мои покои занес! – покачал головой Ледяной Дед. – Если бы не был ты мне старым другом, седая твоя голова, ох и рассердился бы я на тебя!
Юлиус стал прощения за свою шутку просить. А хозяин комнаты рукой махнул и велел спешить – Земляной брат его проснулся.
Когда Ледяной Дед ключ в дверях своего брата повернул, оттуда юноша вышел: волосы его были чёрными, а кожа коричневой. И рубашка дли‑и‑и‑инная, в пол, как ночнушка у Марички дома, была тёпленькой, мягкой, с цветочками. Сколько радости было! Обнялись братья, а девочка удивилась:
– Какой же он Дед? Он же мальчик совсем…
Оба деда рассмеялись:
– Я через три месяца совсем дряхленьким старичком стану – вот как наш Ледовик, – ответил Земляной Дед. И потом, когда спать буду девять месяцев, опять помолодею.
– Вот здорово! Пойдёмте скорее и других братьев выпустим из комнат! – развеселилась Маричка. Ей очень любопытно было остальных дедов увидеть.
– Нельзя им, – ответил Земляной Дед, – каждый из нас встречается только с двумя братьями: с тем, что его будит и с тем, кого ему самому нужно разбудить. Иначе не положено. А новости и приветы через Юлиуса друг дружке передаём. Если это правило нарушать, путаница в природе будет. А это плохо.
– Но иногда… – вдруг добавил Ледяной Дед и посмотрел на Земляного, – мы всё‑таки это правило нарушаем: если заскучаем друг по другу или если обсудить что‑нибудь нужно всем вместе. Я вот Травника давно не видал… Может, нам в этот раз, действительно встретиться необходимо, а?
Нахмурился Земляной Дед, но… лицо его тот час прояснилось, и заулыбался он:
– А давай! Я ведь Соломенного ух, сколько не встречал!
Махнули руками и стали двери отворять. А девочка и сорочий барон тихонько в стороне пока стоять остались.
Когда Травяной и Соломенный Дед в дверях показались, Маричке пришлось ещё раз удивиться: братья крепкими молодыми мужчинами оказались: видимо, не выспались ещё. Травяной Дед был похож на кузнечика: такой зелёный был весь, в рубахе и штанах, из травяных ниток сплетённых. А Соломенный был усат, с жёлтыми волосами, торчащими во все стороны, с голубыми глазами – похож был на солнышко.
Пока дедушки беседовали, Маричка во все комнаты заглянула и увидела, что Земляной спит в пещере, где на кровати одуванчики и подснежники растут, а у Травяного на кровати есть мягкая подстилка из цветочных лепестков. И так тепло у этого Деда было, что насилу Маричку из комнаты вывели.
– Скоро и к вам лето придёт, – проворчал Ледовик, нечего время торопить.
Спальня Соломенного Деда была полной спелыми плодами: красными яблоками, арбузами, виноградом. Там же и грибы лежали и ягоды. И поняла тогда Маричка, что это он Ледяному Деду яблочки в вазах оставил, на угощение.
Услышала девочка, что снаружи гомон стоит. Побежала она за ворота, а там сороки собрались! Белая сорока на дерево села, Маричке крылом машет, ближе подлететь боится. А вокруг – солнце светом всё залило! Между снежных сугробов – прогалины, и в них цветы распускаются, а с некоторых деревьев, стоящих рядом, уже пожелтевшие листья опадают! Красота кругом необыкновенная, но какая‑то неразбериха повсюду.
Следом за Маричкой показался Юлиус. Сороки обрадовались, залетали, закружили, стали его с собой звать. Маричка оглянулась и увидела, что следом за ней и птичьим бароном, из дома‑пещерки все четыре брата вышли: Ледяной, Земляной, Травяной и Соломенный. Смотрят на небо – солнцу радуются!
И тут же с неба снежок с метелицей срываться стал, а потом полил тёплый дождь. Вдруг тучи на небе расступились, и яркое солнце засверкало так, что всем пришлось зажмуриться. С растениями и вовсе беда случилась: травы и деревья то зеленели, то высыхали, то пропадали прямо на глазах.
– Смотри‑ка, натворили мы дел! – проворчал Ледяной Дед. – Не положено ещё зреть яблокам и опадать листьям на деревьях – они зацвести ещё не успели! Пора нам, братья, по своим покоям расходиться. А ты, Земелька, оставайся тут один на хозяйстве.
Обнялись Деды и отправились к себе домой, спать. Но, перед тем как уйти, оглянулись с Маричкой проститься и Ледяной Дед сказал:
– Спасибо тебе, белокурая, что так вовремя пришла нам помочь – теперь весна, наконец, наступит… Мы‑то уже недели две ключи искали, вот зима холодная и задержалась. И на прощанье, чтобы ты не забывала про Дедушек годовых, подарим мы тебе подарки.
Ледяной Дед подарил Маричке маленький хрустальный домик с черепичной крышей и маленькими ставенками на окошках, Земляной – ленту оранжевую атласную, Травяной – платье льняное, с кружевами, а Соломенный – корзинку с яблоками.
– В этой корзинке никогда никакой плод не испортится – всегда свежим будет. А остальное… остальное сама увидишь…
На том и простились. Когда в пещере четыре брата скрылись, Маричка сорочьего Барона спросила:
– Так это что же, Юлиус, получается, это они вчетвером целый год за лесом присматривают?
– Не только за лесом, – улыбнулся он в ответ, – у них забот мно‑о‑го! Это же годовые дедушки! Хорошо, что ты мне помогла. И от нас, сорок, тебе тоже подарок будет: мы сейчас все вместе весну в твой город принесём – поторопим её! Ну‑ка, полетели с нами ещё разок!
Поднялась в небо Маричка вместе с сороками. Как весело ей теперь было в воздухе кружиться! Пока летели, увидела девочка, что всюду снег сошёл, травка проглянула из‑под земли. Люди шубы свои сменили на пальто и теперь гуляли по улицам города весёлые. Теперь быстро добрались птицы до дома Марички, где с нетерпением ждал её отец.
– Рассказывать про Ледового Деда и его братьев всем можно, только не води никого в лес – без взрослых потеряешься, да и опасно это. Но в дом, милая, провести можно только того, кто птичий язык понимает. Отыщешь такого гостя – зови.
– Вот как? Эх, Зеф, Юлиус, я ведь всё пытаюсь вам сказать, что и сама птичьего языка не знаю.
Но сороки в ответ только рассмеялись:
– Ах, Маричка, мы по‑человечьи говорить не можем!
Коснулась девочка ногою земли и тотчас собою стала – только кудри растрепались, пока она путешествовала. В руках у Марички были подарки от Дедушек годовых, а над головою сороки продолжали ещё кружить:
– А знаешь, девочка, – прокричала на прощанье ей Зеф, – кто хоть раз с птицею заговорит – всю жизнь наш язык помнить будет!
Сороки, простившись, тотчас улетели в сторону леса, а счастливая девочка кинулась к своему отцу. И друзья Марички прибежали узнать, где же их подруга была. Она всех яблоками угостила, всё‑всё рассказала, и нашлись среди них даже такие, кто всему поверил. И как иначе? Ведь в городок на самом деле пришла весна…
Медовушки
Димкино летнее время бежало легко, потому что забот на дедовой пасеке было хоть отбавляй: за пчёлами нужно было наблюдать, за тем, чтобы летки (воротца в ульи) весь день открытыми оставались и чтобы пчёлы все, как одна делом заняты были. Мальчик надевал белую широкополую шляпу с сеткой, сразу после пробуждения и не снимал её до тех пор, пока последняя пчела не залетала в свой домик. Весь день Димка трудился: он с удовольствием разглядывал мягкие полосатые брюшки пчёлок, их прозрачные крылышки, когда они роились у входа, и подставлял им свои пальцы, чтобы те могли побегать по ним. Ещё ему было доверено собирать пыльцу, которую пчёлки приносили на задних лапках из дальних походов. Разумеется, не было необходимости ловить каждую пчелу, чтобы забрать у неё шарик пыльцы. Димкин дед ставил особую решётку с круглыми дырочками на летках. И когда маленькие труженицы проползали в свой домик, пыльца без особого труда слетала с лапок в специальный лоток. Димке разрешалось этот лоток вынимать, выбирать из пыльцы всевозможный мусор и ссыпать её на сетки для просушки. Всё это мальчонка проделывал с особой торжественностью и благоговением, потому что цветочная пыльца была лакомством особым, почти волшебным. И порой, Димка утаивал в своём карманчике немного пыльцовых крупинок: чтобы сладость всегда с собою была.
Другими важными делами на пасеке занимался дед Фёдор (так звали Димкиного деда) и его старый друг, рыжий Степан. У них всегда было много забот, но чаще, как казалось Димке, они пили земляничный чай и рассуждали о мёде. А ещё во время таких чаепитий деды наперебой рассказывали интересные истории – одна другой чудеснее. Димка любил слушать про всякие волшебства, которые на пасеке творятся: про золотых пчёл, про чудодейственный мёд и про всевозможных лесных жителей, которые в дедовых трудах помощниками бывают.
Оба деда носили окладистые бороды, только у деда Фёдора борода была седая, курчавая и мягкая. А вот борода у Степана была рыжей и торчала она во все стороны, будто старая метла. Димкин дед был постарше и вёл себя обычно серьёзно и рассудительно. А его рыжий приятель отличался характером разухабистым и шумным. Он от Фёдора даже затрещину мог получить, несмотря на то, что младше был не на много. Так было, например, когда он за старую дедову гармонь от веселья ухватился: хозяин никому свой инструмент давать не любил. Степан становился серьёзным, лишь когда охотничье ружьё в руки брал, чтобы почистить или прицелиться на дальнее дерево для сохранности навыка. Но надобность в этом была весьма редкой: только если дед Стёпа шутить и шуметь уставал.
Деда Фёдора слушались оба: и Димка, и дед Степан. И его слово всегда было главным. Каждый знал уже с утра, каким делом надо заняться в первую очередь. А вечером все втроём собирались на крылечке небольшого дома, который дедушка Фёдор построил специально у края леса, чтобы приезжать сюда с пчёлами на лето. И вот тогда каждый давал деду отчёт в том, что успел сделать за день. Впрочем, сам дедушка тоже рассказывал о своих успехах и неудачах.
Чаще все занимались своим делом в одиночку. Потому что на пасеке никакой суеты никогда не требовалось, а пустой болтовни дед Фёдор не любил и до некоторых работ никого не допускал. Поэтому Димка был предоставлен, порой, сам себе.
Вот как‑то раз, удалось ему стянуть у деда дымарь. Тот ему строго настрого запретил дым без надобности на пчёл пускать: пчёлам это не нравилось. Но попыхтеть дымом было очень интересно. Да хоть и без дыма, а всё равно с дымарём в руках проще себя настоящим пасечником почувствовать. И отправился Димка ульи обходить. Всё ходил вокруг пчелиных домиков, деревья кругом осматривал: не появился ли новый рой. Нет, все пчёлы по‑прежнему жили в своих старых семьях. Тогда пошёл мальчишка в малину, которая росла с другого края пасеки, пощипал спелую ягоду и, когда уж было решил возвращаться к дедову дому, приметил вдруг, как крышка одного из ульев потихонечку съехала в сторону, и кто‑то маленький запустил внутрь свою ручку, выхватил из улья что‑то, и, шмыгнув в высокую траву, побежал к лесу. Улей остался приоткрытым и оттуда медленно стали подниматься недовольные пчёлы.
– Дед! Дядя Стёпа! Сюда скорее! – закричал мальчишка, и кинулся навстречу старшим. – Там улей наш грабят!
– Как это, грабят? – запыхтел дед сквозь пушистую бороду. Он немедленно отложил своё дело и поспешил к внуку.
– А вот так! – вопил Димка. – Вытащил что‑то из улейка – и в лес!
– А чего это у тебя мой дымарь? – спросил дед, когда подошёл к Димке.
– Ну, я так… просто…
– Ага, я тебе «просто»! Сказано: не брать!
– Ладно, деда, не буду, – потупил взгляд Димка, но тут же спохватился. – Смотри вот, улей разграблен!
Дед и его приятель внимательно осмотрели встревоженный пчелиный домик и примятую траву возле него.
– Ну, не разграблен вовсе, Димка, это ты преувеличиваешь. А коли не сам открыл… Кто же это может такой быть? Чтобы зверь полез в улей, да средь бела дня! Не‑е‑ет… Да и что ему там делать? Пчёлы ведь ужалят. А не боятся они только медовушек. А, Фёдор? Никак медовушки опять на пасеку пожаловали? – пробормотал Степан.
– Медовушки, думаешь? – подхватил озадаченный и растерянный дед. – Что‑то им понадобилось?
– Я на днях тоже открытый улей видел, – продолжил рыжий Степан, – но подумал, что ты, старина, забыл закрыть.
Все трое задумались. Димкин дед почесал в затылке, отчего его жёлтая панамка сползла на лоб, посмотрел в сторону леса и сказал:
– Если медовушка это, так надо за ней в лес идти.
– А кто это, деда? Ну, за кем мы в лес пойдём…
– Медовушки‑то? Да народец лесной такой есть. Маленькие они, росточком с тебя, Димка, будут. Они мёду‑то зреть помогают и пчёл от болезней берегут. И если повадились на пасеку… так что ж это, пчёлки мои заболели? – Димкин дед сокрушённо вздохнул и, посмотрев на расстроенного внука, пояснил. – Они больных себе забирают.
Одна из рассерженных пчёл вдруг подлетела к Степану и с угрозой зажужжала прямо перед его носом. Рыжий дед махнул в сторону открытого улья, не сводя глаз с подлетевшей к нему пчёлки:
– Она точно здорова: крылья целы, брюшко полное и пушистое… жужжит звонко.
Димка рассмеялся, глядя на то, как дед Степан глаза скосил. А дед Фёдор легонько отогнал пчелу от приятеля и аккуратно направил её рукой к тем, что кружили над домиком.
– Мы всю пасеку непременно проверим на предмет болезней и профилактику проведём.
– Дед, а что такое «профилактика»?
– Это я тебе потом, непременно, расскажу. А сейчас можно попробовать медовушку догнать. Медовушки – народ незлобивый. Спросим у них, что случилось? – предложил дед и прикрыл крышку улья.
Как стояли все вместе, так и пошли. Только Степан свою спортивную шапку из кармана вынул и на шевелюру рыжую натянул. А ещё сгонял в домик за ружьём – неизвестно, сколько идти придётся и кто по дороге встретиться.
По лесу шли молча, как дед велел: чтобы лесную тишину не нарушать. Только ветки порой трещали, или птицы какие‑то вдруг крыльями хлопали. Никаких медовушек нигде видно не было. Да, впрочем, Димка даже не знал какие они, медовушки эти. А раз дед помалкивать велел, значит, и спрашивать не нужно было. Вот и смотрел мальчонка во все глаза по сторонам. Но нет, ни одной медовушки не встретил по пути.
Шли некоторое время неспеша, порой расходясь друг от друга, чтобы прочесать лес, так сказать. Внук на дедову панамку ориентир держал, чтобы не потеряться. Да впрочем, Степан, то и дело забегал на Димкину дорогу, а тот его сгонял обратно, чтобы он порядок не ломал. Разговоров путники между собой не вели, и так, в молчании добрались до места, где тёмная чаща светлой поляной сменилась, и послышался гулкий шум воды.
– Надо же! Где ж мы оказались? – воскликнул дед и набрал полную грудь свежего лесного воздуха. – Ох, и воздух тут – наслаждение!
– У водопада! – радостно отозвался Степан и вдруг, вскинув руки и как‑то неловко крякнув, покатился куда‑то вниз кубарем: из‑за высокой травы в этом месте он не заметил спуска с пригорка, на котором Димка с дедом стоять остались.
Раздался оглушительный треск, и в воздух полетели густые солнечные брызги, будто мёд кто‑то из огромной бочки расплескал!
– Что за чудо! – дед присел от удивления и тут же спохватился. – Степан! Жив ли?!
Димка долго ждать не стал и немедленно кинулся туда, куда капли медовые попадали. Он скатился по склону пригорка к рыжему деду, вниз и тут же, отовсюду – из кустов и душистой цветущей травы, с визгом побежали какие‑то человечки. И через мгновение, мальчишка оказался среди маленьких, с него ростом, бабушек в красных сарафанчиках и белых вышитых рубахах, в цветных косыночках и в чистеньких светлых лапоточках. Накинулись они на Степана, принялись его ругать, а некоторые сняли свои цветные кушаки и давай его от души охаживать.
– Ай! Ай! – кричал дедов друг и укрывался от ударов рукой.
Но старушки не унимались, и появлялось их всё больше.
– Отпустите его! – закричал Димка, пытаясь унять бабушек. – Посмотрите, какие вредные!
– А вот ещё! – отвечали те, – Он наш схорон развалил! А мы жалеть?! И поделом ему!
– Эгей! – вдруг гаркнул изо всех сил Димкин дед. – А ну тихо! Не то вот я вам!
Степаново ружьё при падении отлетело на несколько метров в сторону, и в руках у деда Фёдора ничегошеньки не было. Но почему‑то этого окрика старушки испугались и сбились в одну кучку, словно дети.
– Ладно, не трону я вас, – успокоил их дед. – Отвечайте, что за шум?
Старушки боялись сдвинуться с места. Тогда Степан, который уже сидел на траве и потирал ушибленный от падения бок, повторил вопрос деда:
– Что за шум?! Хулиганки какие‑то…
Одна бабуля осмелилась, подошла к рыжему Степану, привстала на цыпочки, чтобы быть повыше него и, вглядевшись в веснушчатое лицо пострадавшего, сообщила своим подругам:
– Это же бортники! Гляньте‑ка, шапка у этого смешная!
Степан смущённо поправил свой головной убор:
– Чего это смешная? Спортивная.
– Какая‑такая? – расхохотались старушки. – Спорти‑и‑ивная?
– А вы‑то зубы нам не заговаривайте! Отвечайте, что на пасеке делали? – сердито оборвал медовушек дед и добавил, – И не бортники мы никакие – пасечники.
Медовушки снова прижались друг к дружке. Но та, что с левого краю стояла из‑за спины руку вынесла, и все увидели на её ладошке капельку мёда, а в ней спящую пчелу. Крылышки у пчёлки прилипли к спине, лапки – к брюшку и глаза потускнели. Пчёлка замерла.
– Она вот заболела… – тихонько пролепетала бабушка. – Мы себе её забрали.
– Как это себе забрали? – спросил Димка.
– А так, – расстроено вздохнул дед, – не заберут больную пчелу медовушки – все пчёлы переболеют. Их всегда очень жаль…
Димка впервые видел своего деда таким расстроенным: у него, казалось, как и у этой пчелы, повисли усы, и борода стала как у деда Степана, не ровной и ухоженной, а торчащей во все стороны.
– Да не печалься, она одна такая была. Я все улейки проверить успела, пока твой малец не подошёл, – маленькая морщинистая ладошка прикоснулась к штанине деда и старушка в ярко красной косыночке потянулась к деду Фёдору, чтобы он лучше услышал её. – Мёда в сотах полно – хороший взяток будет, а мы уж вызреть ему поможем. А эту каплю медовую янтариком сделаем.
– Как это так, янтариком? – удивился дед Фёдор и густые брови его подскочили на лоб.
Старушка ласково продолжала рассказывать:
– Водопад у нас чудесный: мёд в камушек превращает, если мы просим.
Все старушки, как одна заулыбались и с охотою закивали головками в косыночках.
– Как так, деда? Разве из мёда янтарь получается? – удивился словам медовушки Димка.
– Выходит, получается, внучек, – ответил дед, сам удивляясь услышанному.
– Нет, янтарь – он не из мёда, – подтвердил Степан, уже поднимаясь, отряхиваясь от сухих листьев и кусочков прилипшего к одежде мха. Он взял с земли свалившееся с плеча ружьё. – Но медовушки, видимо, могут мёд в янтарь превращать. Да?
Он посмотрел на старушек и те снова закивали в ответ.
– Вот как… – поразмыслил дед Фёдор, – Так что же это в воздух‑то летело, когда ты, Степан, с пригорка скатился?
Дед Фёдор зашёл за спины к бабушкам. Там он обнаружил разваленные дощатые стены и дверцу, которая была затворена на замок. Старый, проржавевший, он валялся тут же, рядом, вместе с засовом.
– Смотри‑ка, надо же! Мало тебе Стёпа досталось! Тут такой домишко был славный…
– До отказу мёдом набитый! – добавила одна из старушек сипловатым голоском. – Ещё бы век простоял.
– Ох, не простоял бы! – покрутил в руках остатки от досок, из которых стены были сбиты, дед, – всё жук поел.
– Так что же, теперь нам без домика быть? А где же схорон наш?
– А каменный домик сделать нельзя? – спросил Димка. – Такой надёжнее.
– А где ты видел пчёл, которые в каменных домиках живут? – удивились медовушки и снова приуныли. – Нам бы этот домик поправить…
– На этот счёт не беспокойтесь, поправим, – уже подбоченясь и, повеселев, сообщил Степан. – Будет вам, где янтарики хранить. Только скажите, на что они вам? Ведь смотри, Димка, в каждой капле пчёлка спит.
Наконец, все подхватили с земли по янтарику. И Димка, и его дед, и рыжий Степан, увидели, что внутри застывших медовых капель спят пчёлы. Вот так диво! Разве такое раньше кто‑то из них видел? И дед Фёдор расплылся в радостной улыбке:
– Выходит, они вот где все! А я переживал: мне замерших пчёл до смерти жалко! Они ведь труженицы: всю свою жизнь на цветы за нектаром летают, медок делают, а сами его и не пробуют…
– Как это деда? – для Димки это было новостью.
– А так! Всякая молодая пчела ест тот мёд, что им старшие пчёлы насобирали. Поэтому свой мёд они, никогда не едят. Так и у людей быть должно – родители своим детям дома строят и кормят их, пока те не вырастут. Да и потом до конца своей жизни о них заботятся, – и снова Фёдор погладил камушек со спящей пчелой. – Вот они где, оказывается, спят…
– А то‑то, спят! – крикнул кто‑то из медовушек.
– Ну и хорошо! – воскликнул дед Степан, – Так вы не ответили, на что они вам, а?
Старушки снова расхохотались и, вдруг все хором, почти пропели:
– Мы янтарики дедушкам даём! Они за них одежду нам шьют! Где красивый янтарик – там красивый сарафан!
– Ох‑ты! – воскликнул дед Фёдор, – А зачем вашим дедушкам янтарики?
– Они ткани у наших сношенек выменивают!
– А сношенькам вашим янтарики зачем? – удивился Степан.
– Они у наших внуков нитки за них берут!
– А внукам они зачем?
– Так внуки нам их дают, чтобы мы им песни на ночь пели!
– Выходит, всё равно янтарики у вас хранятся? – догадался Димка.
– А выходит, и так! – отозвались развеселившиеся старушонки.
Димка, его дедушка и дед Степан рассмеялись.
– И как же мёд теперь в камень превратиться? – Димке очень хотелось это узнать.
Старушки затихли и стали переглядываться друг с дружкой, будто какой‑то секрет не хотели открывать. Но одна, всё же, решилась:
– Не совсем камень ведь, правда? – эта смелая бабушка подошла к Димке и, взявши его за руку, обернулась к своим подругам, – Ну, что, может, покажем?
Медовушки согласилис