Вечная Индия: духовный путеводитель

Маргарита Федоровна Альбедиль

Вечная Индия. Духовный путеводитель

 

Особый взгляд: города и страны –

 

 

Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6496649

«Вечная Индия: духовный путеводитель»: Вектор; СПб.; 2013

ISBN 978‑5‑9684‑1867‑8

Аннотация

 

На Западе Индию называют иногда «музеем религий». От мировых религий до племенных культов – кажется не осталось такого духовного эксперимента, который бы не был поставлен в этой стране, давшей миру бесценные уроки мудрости. Индия – великий учитель, и с ее религиозным наследием стоит познакомиться поближе.

Рекомендовано читателям старше 16 лет

 

Маргарита Федоровна Альбедиль

Вечная Индия: духовный путеводитель

 

 

Для большинства наших соотечественников Индия – далекая, пугающая и – что греха таить? – не самая привлекательная страна. Для тех, кто там побывал, она чаще всего ассоциируется с морем и пляжами; особенно популярен курорт Гоа. Еще называют Тадж‑Махал, припоминают слонов и специи, священных коров и женщин в сари, чай и танцы. И, конечно, все знают Камасутру.

Однако стремятся поехать в Индию лишь немногие. Это можно понять: европейский комфорт, даже относительный, там можно найти далеко не везде. Надписи на английском языке тоже не часто встретишь, а многие индийские слова с первого раза не выговорить даже человеку, знакомому с иностранными языками.

Автобусы ходят не по расписанию и совсем не обязательно привезут вас в тот пункт, который обозначен на табличке на лобовом стекле. Водители не соблюдают правил движения, на улицах кишат невообразимые толпы, а грязь и нищета устрашают. К этому нужно добавить трущобы, в которые страшно заглядывать, хотя там, если верить фильму, иногда вдруг и появляются миллионеры. Справедливости ради стоит заметить, что Индия – это также и страна атомных реакторов и едва ли не лучших в мире компьютеров, но об этом почему‑то вспоминают редко.

Обычно образ Индии, составленный по фильмам, теленовостям, печатным СМИ да рассказам знакомых и друзей, так и остается туманно‑расплывчатым. Даже в образованных кругах царит немало заблуждений относительно Индии. Это и немудрено: она слишком неохотно приоткрывается европейцам. Да и мы сами, как известно, «ленивы и нелюбопытны».

Особенно запутанна и непонятна ситуация с индийскими религиями, а они образуют фундамент жизни в этой стране. К примеру, Индию ошибочно считают буддийской страной, а всех ее жителей называют индусами, хотя индус и индиец – не одно и то же. Индус – это последователь индуизма, а индиец – житель страны, поэтому буддист может быть индийцем, но не может быть индусом. Довольно часто путают индуизм с иудаизмом, а про сикхов и джайнов многие вообще не слышали или имеют о них самые смутные представления.

Разумеется, все знают, что такое йога и кто такой гуру. Но для подавляющего большинства йога сводится к экзотическим физическим упражнениям, а ее духовная и философская стороны постигаются гораздо труднее, хотя индийские наставники считают Россию одной из самых грамотных в этом смысле стран. Что же касается гуру, то его роль нередко приравнивают к роли если не школьного учителя, то вузовского преподавателя, хотя она мало сопоставима с ними.

Однако йога и гуру – лишь крошечная часть необозримого религиозного космоса Индии. А он здесь всеобъемлющ настолько, что разграничить религию и другие сферы жизни практически невозможно, включая даже такие далекие от нее области, как гигиена, экономика или политика. Вне религии не остается ничего. Мир и война, социальный порядок и труд, философия и отношения полов, правила поведения и устройство семьи, разные стадии жизни и смерть и даже посмертное существование – все это находится в ведении религии.

Вот почему не будет преувеличением сказать, что Индия – страна абсолютной религиозности. При населении более миллиарда человек лишь менее одного процента не связывают себя с религиями. При этом религия для индийца – естественное чувство, а не обязанность, навязываемая традицией. Это необсуждаемая и само собой разумеющаяся потребность, которая сродни потребности в воздухе, воде или еде.

Именно религиозное, и никакое другое, отношение к действительности задает здесь систему отсчета главных жизненных ценностей, как и горизонт самоопределения. А подобное отношение предполагает в первую очередь эмоциональное восприятие мира, и только потом уже его познавательное освоение. И, конечно, оно предполагает ощущение некоей тайны мироздания… При таком отношении к жизни она не может не поддаваться преображению через религиозные действия, а возможность преображать жизнь, переосвящая ее, – одна из самых волнующих и заманчивых для человеческого существа.

На Западе Индию называют иногда «музеем религий». Это действительно так. Здесь представлены все мировые конфессии – буддизм, христианство, ислам.

Помимо индуизма, главной религии страны, существует и другие национальные религии, например джайнизм и сикхизм. Живут здесь и парсы – так называют потомков зороастрийцев, пришедших в Индию из Ирана около тысячи лет назад и обосновавшихся в районе современного Гуджарата. Есть в Индии и еврейская община, сложившаяся в результате нескольких волн эмиграции. В глухих, удаленных от городов сельских уголках до сих пор живы также и архаичные племенные культы. Кажется, не осталось такого духовного эксперимента, который не был бы поставлен в Индии. Но в отличие от музейной экспозиции, где выставлены изъятые из живого обращения экспонаты, все религии Индии вполне действенны и представляют собой яркое многоликое единство. Они воплощаются в разных самобытных вариациях и пронизывают всю плоть индийской жизни, создавая ее неповторимую общую пеструю палитру.

С помощью этой книги читатель может попытаться самостоятельно открыть для себя религиозную Индию, точнее, начать это открытие. Не устарели слова известного религиоведа М. Элиаде, утверждавшего на закате своей жизни, что «открытие Индии продолжается по сей день, и ничто не обязывает нас предполагать, будто конец его близок. ‹…› Открытие Индии может прекратиться только тогда, когда иссякнут творческие силы Запада». Не хотелось бы, чтобы эти силы иссякли.

Труд по знакомству с «Индией духа» легким назвать нельзя. Нужно приготовиться к тому, что придется пересматривать или даже совсем отказываться от многих привычных стереотипов и стандартов, которые мы привыкли связывать с религиозной жизнью. Начать с того, что в индийских языках нет слова религия в привычном понимании, то есть как то, что соединяет человека с богом, да и понятие бога тоже далеко не всегда присутствует или совпадает с нашей.

Западному понятию религия соответствует санскритский термин дхарма, который происходит от индоевропейского корня дхар со значением «поддерживать». Таким образом, дхарма – это то, на чем держится мир, общество, человек, то, что дает опору в жизни.

Точного эквивалента в русском языке это сло во не имеет. В зависимости от контекста оно обычно переводится как «правило, норма, религиозный долг, закон, обязанность, устои, правда» и т. д. Чаще всего дхарма означает совокупность правил, прежде всего ритуальных, неукоснительное соблюдение которых является главным усло вием сохранения необходимого порядка. Но понятие дхармы открыто; оно таит в себе еще не познанные потенции и не открытые возможности для более глубокого постижения и нового истолкования в каждую эпоху.

Общемировоззренческий смысл дхармы рельефнее раскрывается в сопоставлении с другими ключевыми понятиями индийского религиозного комплекса. Среди них в первую очередь нужно назвать карму, которую обычно трактуют как закон морального возмездия – воздаяния или закон причинно‑следственной зависимости. Человек, не соблюдающий дхарму, заслуживает по закону кармы худшее перерождение, а тот, кто накапливает дхарму как религиозную добродетель, обеспечивает себе лучшее перерождение в будущем.

Другое важное понятие, сансара – это бренный мир конечного и преходящего, колесо чередующихся рождений и смертей, в котором мы вращаемся как белка, пока не избавимся от тягот мирского бытия и не достигнем духовного освобождения – мокши или нирваны, то есть окончательного выхода из этого затягивающего круговорота. Полное духовное освобождение провозглашается высшим человеческим идеалом.

Дхарма – понятие, гармонизирующее разные религии. Здесь уместно вспомнить слова Ауробиндо Гхоша, считавшего, что именно Индии предстоит в будущем дать миру религию, в которой гармонично сольются все верования, науки и философии, превратив человечество в единую душу. Возможно, так и будет.

Если о России говорят, что она показывает всему миру пример того, как не надо жить, то в случае с Индией дело обстоит как раз наоборот.

Она показывает, как жить надо, хотя проблем и недостатков и там хватает.

Главное, чему стоит поучиться у этой страны, – ее извечный духовно‑религиозный взгляд на мир, жизнь и место человека в нем. Индия дала миру бесценные уроки мудрости. Это – Великий Учитель, и с ее религиозным наследием стоит познакомиться поближе. А это можно сделать не только в Индии, но и здесь, в России, читая книги, слушая лекции, знакомясь с картинами и фильмами.

Пусть эта книга кому‑то поможет сделать первый шаг в увлекательном путешествии по маршрутам индийской духовности, а кому‑то – вспомнить уже знакомое. Ну, а если читатель отважится поехать в Индию, то она станет полезным подспорьем, помогающим разобраться в хитросплетениях индийских религий.

 

Глава I

«Вечный закон»

 

Слово индуизм придумали европейцы в конце XVIII – начале XIX века, когда британским колониальным властям понадобилось обозначить тот необозримый комплекс разнородных верований, культов, ритуалов, социальных отношений, философских взглядов, эстетических канонов и т. п., с которым они столкнулись в Индии. Сами индийцы называют свою религию санатана‑дхарма, что значит «вечный закон» или «вечное учение».

Индуизм, главная религия Индии, – это необычайно пестрый конгломерат самых разнообразных идей, течений, направлений и школ, поэтому иногда его называют парламентом религий. Немецкий писатель Герман Гессе, увлеченный Индией, считал индуизм религией «гениальнейшей, по своей пластичности не имеющей себе равных».

Вся жизнь страны буквально пропитана индуизмом, он ощущается повсюду, а не только в храмах: на улице, в кафе, в глазах и улыбках людей, в их отношениях между собой и к окружающему миру. Это неудивительно, поскольку индуизм – не только и не столько религия, сколько идеология, основанная на традиционной индийской культуре, а также образ жизни, проверенный многими поколениями. Для миллионов жителей страны индуизм означает выверенный и безошибочный способ ощутить себя индийцем.

Европейцам непросто постичь суть этой религии. У нее нет основателя и нет всеми почитаемой канонической книги. В ней нет и не может быть доктринальных ересей, как нет и центральной единой доктрины, обязательной для всех. В индуизме мы не найдем противопоставления тела и души, идеального и материального, разума и чувства и прочих привычных нам оппозиций. Нет понятия греха и образа кающегося грешника.

В лоне индуизма вполне мирно сосуществуют аскетические воздержания и экстатические оргии, принцип ненасилия и кровавые жертвоприношения и многие другие, казалось бы, несоединимые крайности.

Боги в индуизме не обладают особой святостью сами по себе. Они освящают повседневную жизнь людей и только в этом смысле приобретают сакральность. Ни в местном, ни в общеиндийском масштабе в индуизме нет единой централизованной организации, наподобие христианской церкви. Храмы были и остаются автономными образованиями, не подчиненными какому‑либо высшему духовному лицу. Наконец, индусом стать нельзя, им можно только родиться. Да и говорить о среднестатистическом индусе невозможно: он рожден в определенной касте, принадлежит к какому‑либо направлению и совершает обряды, которые соответствуют его наследственному статусу, возрасту и положению.

Впрочем, очертания индуизма в современном мире меняются. Сейчас, например, на Гавайях существует индийский ашрам – центр индусской диаспоры США. Его основал американец, которого считают индусским гуру, хотя он и не рожден в индуизме.

Приверженцы индуизма составляют примерно 80 % населения страны. Вместе с индусами Непала, Пакистана, Бангладеш, Шри‑Ланки, Индонезии, ЮАР и других стран их насчитывается около миллиарда человек. А это значит, что если не каждый шестой, то уж точно седьмой житель Земли – индус по вероисповеданию, и индуизм считается одной из самых распространенных религий мира.

 

Миф – школа жизни

 

Индуизм, в отличие от догматических религий Писания – христианства, иудаизма и ислама, – религия по преимуществу мифологическая. Это значит, что те, кто считает себя индусом, превыше всего ценят в своей религии мифы и связанные с ними ритуалы. Они убеждены, что именно мифы надежно связывают их с тем, что существует за видимой «поверхностью жизни», и служат в ней самым надежным ориентиром.

Нам это может показаться странным, потому что для нас мифы – это выдумка и фантазия, то, чего быть не может. Но для индийцев миф – это прежде всего особый способ мировосприятия. Человек мифологический ощущает себя неразрывно связанным с космосом и космическими ритмами, в то время как сущность человека исторического, то есть нас с вами, заключена прежде всего в его связи с историей.

Как известно, мощный мифологический пласт составлял исторический фундамент духовной культуры любого народа. Со временем он порождал другие формы познания, обособившиеся от него: литературу, искусство, философию и т. п.

Сама же мифология отходила на задний план, чаще всего сохраняясь где‑то в простонародной периферии и маргинальных сферах культуры. Поэтому мы привыкли считать миф реликтом древней культуры, невозвратно ушедшим в прошлое. Действительно, именно такое положение вещей существовало в нашей западной цивилизации.

Но в Индии все было не так. Как ни в какой другой стране, там никогда не затухал живой процесс мифотворчества. Как говорила Индира Ганди, «наши мифы и легенды – это не повествования былых времен, а живой опыт, через который заново проходит каждое новое по коление. Это важная часть повседневной жизни Индии. Мы постоянно ссылаемся на мифы и легенды, на героев эпоса, когда нам нужно про яснить мысль или утвердить моральную по зицию».

В самом деле, мифы до сих пор существуют в этой стране как живые действенные творения, и потому они полны неиссякаемой творческой энергии и могут в полной мере служить прекрасной школой жизни.

Именно они были и остаются проверенным и надежным способом организации всего основного материала духовной традиции индуизма. С их помощью на протяжении даже не веков, а тысячелетий наиболее успешно отбирали, фиксировали, копили, классифицировали и сохраняли важнейшие религиозные знания. Они всегда служили исправным механизмом социальной и культурной памяти. Наконец, они объясняли настоящее, как бы освещая и освящая его из глубин прошлого, и они же помогали предвидеть будущее – и это еще не все, на что способны мифы. До сих пор они помогают осмысливать многие современные ситуации, переживать и выбирать правильные поведенческие стратегии.

Вот конкретный пример: в Индии всегда был очень популярен древний миф о пахтании океана. В нем повествуется о том, что некогда богам понадобилось испить амриту – волшебный напиток, божественный нектар, способный даровать бессмертие. Добыть его можно было только из первозданного океана. Призвали боги своих давних врагов – асуров, или демонов, пообещав поделиться напитком, если удастся его достать.

Боги и асуры стали пахтать океан, взяв змея Васуки и обернув его вокруг огромной горы Мандары, служившей мутовкой: боги держали змея за хвост, а демоны за голову. Так они пахтали океан не один десяток лет, пока из него не появился наконец сосуд с долгожданным напитком. Но еще раньше возникло из океана множество чудесных вещей, а также и смертоносный яд, грозивший уничтожить все живое во вселенной. Ради спасения жизни на земле всемогущий бог Шива проглотил этот яд.

Образы этого популярного мифа часто используются в Индии и сейчас, причем не только в художественной литературе, что было бы вполне понятно, но и в политике и в других, далеких от литературы сферах. Так, в 80‑х годах прошлого века в Гималаях из‑за снежного обвала оказалось погребенным установленное американцами на горе Нанда‑Деви следящее устройство с энергоблоком, и возникла угроза ядерного заражения. Тогда в одной из индийских газет появилась статья, где было написано следующее: «В индийской мифологии есть рассказ о пахтании океана и о том, как Шива хладнокровно проглотил появившийся из него ужасный яд во имя спасения всего живого. Сейчас индийским ученым предстоит найти менее драматический, но столь же эффективный способ обеззараживания адского плутониева устройства, установленного на высотах Нанда‑Деви».

Заметим, не приказы и не призывы к гражданской совести, а апелляция к древнему мифу признана, видимо, самой эффективной мерой воздействия на сограждан. Таким образом, мифологическое сознание продолжает доминировать у подавляющего большинства индийского населения, исповедующего индуизм и не страдающего, по выражению К. Г. Юнга, от «переразвитости культуры».

Вот почему надежным ключом к пониманию многих особенностей индуизма может послужить не что иное, как его мифологичность. С ней связана одна из базовых индуистских идей – идея близости богов, природы и человека, образующих треугольник сложных, но гармонических взаимосвязей и взаимодействий.

Мифологическое по сути своей – или даже мифо‑магическое – мировидение не могло не породить мистицизм, который всегда составлял существенную часть индуизма, а в ходе современной его эволюции выдвинулся на первый план и привел к экспансии индуизма в страны Запада.

Даже с философией мифология образовала совсем представимое для западного ума симбиотическое соединение. В индуистской философии нет того четкого водораздела, который в свое время обозначил Платон: «Здесь кон чается философия и начинается миф». В школах даршанах, которыми представлена философия индуизма, существует как бы два рода знания: к одному относились теоретические изыскания школы, а к другому, можно сказать, фоновые знания, то есть то, что принималось без дальнейших разъяснений и доказательств.

Не в последнюю очередь этот фон составляли важнейшие, базовые мифологемы: предполагалось, что школа развивает заложенные в них древние ин туиции. Возможно, именно поэтому школы не сме няли и не отрицали одна другую, как на Западе, а существовали в полифоническом единстве. Каждая из них вела свою «мелодическую линию» в сложной философской проблематике, и каждая предлагала своим адептам целостное пред ставление о мире и о месте человека в нем.

Особенно много примеров связи индуизма и мифологии можно обнаружить в искусстве и литературе. Вот один из них. Основной сюжет древней ведийский мифологии – борьба громовержца Индры с демоном Вритрой, имя которого означает «препятствие». Преодолев силу этого препятствия, Индра своим оружием ваджрой вскрывает изначальный холм, на котором лежит демон, освобождает главные стихии – огонь и воду и, как демиург, порождает космос. Основной сюжет эпоса Махабхараты, который считается энциклопедией индуизма, – борьба противоборствующих кланов Пандавов и Кауравов, которая потом вылилась во всеиндийскую «битву народов», – это не что иное, как вариация или даже слепок ведийского мифа о борьбе Индры и Вритры, богов и асуров, или шире – напоминание о непрекращающейся борьбе между дхармой, всемирным законом, и адхармой, беззаконием, вечный конфликт между которыми создает историю человечества.

Вплоть до сегодняшнего дня мифология продолжает служить главной питательной средой не только для многих авторских литературных произведений, но и для бурно развивающихся радио, телевидения, аудио– и видеоиндустрии.

Ярко выраженным мифологическим характером отмечена деятельность коммерческого кинематографа: подавляющее большинство фильмов так или иначе связано с мифологическими темами и образами. Пьесы на мифологические сюжеты не сходят со сцен индийских театров. Открытки, плакаты, календари, комиксы и прочая подобная продукция, выпускаемая огромными тиражами, газеты и журналы самой разной направленности также активно используют популярные мифы.

Мифологические эпизоды и персонажи оправдывают и объясняют особенности подавляющего большинства индийских праздников.

Так, в месяце карттика (октябрь‑ноябрь) вся Индия отмечает дивали, или дипавали (букв. «ряд светильников»), праздник света и огня, соседствующий с осенним равноденствием. Во всех районах Индии его отмечают по‑разному; по‑разному объясняют и его происхождение. Самая распространенная версия связывает его с богиней счастья, богатства и процветания Лакшми, супругой солнечного бога Вишну. По древнему мифу, эта прекрасная богиня появилась на свет в незапамятные времена, когда боги и демоны пахтали молочный океан, добывая напиток бессмертия. Она вышла из этого океана в белоснежных одеждах, на лотосе, и с тех пор повсюду сопровождает своего возлюбленного супруга, бога Вишну.

Одним из наиболее благоприятных ее обликов – в магическом отношении – считается Дипалакшми, то есть Лакшми со светильником. По поверьям, в день Дивали Лакшми спускается с небес и обходит землю, а люди празднуют ее появление на свет, случившееся некогда в ночь новолуния, и ее приход, которого ждут в каждом доме.

Но богиня заглядывает только в чисто убранные и ярко освещенные жилища, где живут в мире и согласии. Поэтому главная подготовка к празднику состоит в уборке улиц и домов, в приобретении новой одежды и украшений и в замене старой посуды, особенно глиняной, на новую.

С помощью мифов индусы объясняют нормы родства и правила поведения, обосновывают политические и социальные идеи, призванные интегрировать разные религиозные и этнические группы в те или иные сообщества. Мифологические символы и сюжеты служат надежной основой и для моральных и эмоциональных оценок различных событий и их участников.

Наконец, мифологические имена задействованы даже в бизнесе, где они используются для названий фирм, их продукции и в рекламе. Они популярны также в частном и государственном туризме, для названий отелей и привлечения туристов в места, окрашенные магическим колоритом, связанным с мифическими эпизодами.

Все это способствует не только более глубокому укоренению мифологии, но и унификации ее образов, которые в прежние времена были открыты для разнообразных интерпретаций. Итак, мифология не только скрепляет разные части индуизма, но в конечном итоге выполняет важнейшую задачу, способствуя выработке национального самосознания и того, что называется национальной идентичностью.

Естественно возникает вопрос: в чем же причины столь долгой жизни мифологии и ее несокрушимо прочных позиций? Их несколько. Прежде всего, это численное преобладание сельских общин, в которых мифы остаются главным источником традиционной образованности. Да и в современных городских школах юные индийцы учатся по учебникам, в которые вошли важнейшие мифологические истории, персонажи и эпизоды.

Но, думается, главная причина лежит не на поверхности. Она – в общей ориентации индийской духовной культуры на развитие единства личности, когда бессознательное интегрировано в сознание и когда противоположности человеческой природы не противопоставлены столь фатальным образом, как в западной культуре, где утрачена всякая сознательная связь между ними, а гармонично объединены, как в мифах.

 

Мир как игра

 

В индуизме мы не найдем ничего от привычной для нас библейской суровости. Он скорее напоминает нескончаемую, многоцветную, виртуозную игру, в которую вовлечено все живое и в которой невозможно не участвовать. Все образы мира явлений, как и сам этот мир, воспринимаются как мимолетная игра быстро сменяющихся форм.

Игру как важный принцип культуры, в том числе и духовной, многие стали всерьез воспринимать после теории «человека играющего», которую создал в 30‑х годах XX века нидерландский историк и культуролог Йохан Хёйзинга. Этим понятием был обозначен тот важнейший мировой слой, в котором происходит встреча, столкновение, наконец, переворачивание и взаимопревращение противоположных начал и где происходят самые напряженные процессы жизни.

И хотя Й. Хёйзинга обращался главным образом к весьма поздним феноменам культуры, таким как «осень Средневековья», барокко и т. п., в принципиальных чертах он соотнес теорию игры с представлениями о временной многоярусности человеческого существования.

Игра не может не привлечь. Она обособлена от обыденной жизни и лежит за пределами насущного удовлетворения жизненных потребностей; она связана со свободой, свободной деятельностью. Вряд ли можно по‑настоящему играть по приказу. Игра противостоит серьезному, хотя при этом может быть и по‑настоящему серьезной. Игра лежит за пределами мудрости и глупости, не знает различения истины и лжи и выходит за рамки противоположности добра и зла. Игра пронизана ритмом и гармонией; самыми тесными и многообразными узами она соединена со всевозможными проявлениями прекрасного.

И это еще не все. Одной из важнейших черт игры Й. Хёйзинга считал ее иррациональный характер: «Она не может опираться на какой‑либо рациональный фундамент, поскольку разум ные основания ограничивали бы ее пределы только миром человеческим». Более того, игра как особая реальность, находящаяся за пределами повседневности, не может быть привязана ни к определенной ступени духовной культуры, ни к определенной форме мировоззрения.

Математик и философ нашего времени В. В. На лимов уточнил хёйзинговское понятие игры, применив его к Востоку: «У европейца, начинающего знакомиться с Востоком, – пишет он, – представление о мире как об игре вызывает наибольшее недоумение – все кажется унизительным, нарочито несерьезным. Но в вероятностной интерпретации все выглядит иначе. Игра – это возникновение размытой, вероятностно взвешенной ситуации…»

Многие индуистские представления подтверждают эти слова: они издавна были тесно переплетены и связаны с игрой, претворяющей бытие и создающей свой мир. Здесь мы находим самые разные виды игры: языковую и ритуальную игру, философский диспут и эротические забавы, праздник как игровое действо и власть как жестокую игру.

Первым в этом ряду «игроков» стоит назвать язык. Он не просто обозначал реальность, а творил и моделировал мир, подсказывал, как его воспринимать. В древнеиндийском мифе об установлении имен создатель порядка, он же Всеобщий Ремесленник, знающий все состояния и все существа, «дает имена», то есть называет богов, предметы, явления, вещи и т. п. Акт называния таким образом осмысливался как акт творения, а речь осознавалась как вид творческой деятельности.

За верой в «священное присутствие слова» скрывается особое, мифологическое по сути своей восприятие языка как непо средственного воплощения бытия. Такой язык и не обязан служить средством передачи информации, как мы к тому привыкли. Его назначение в другом: показывая полноту бытия, он обладает гораздо большей символической глубиной и выразительностью.

В самой сущности языка есть нечто, что подталкивает к раскрытию этой вечно ускользающей реальности; и в самих словах, и в их фонетических рисунках, и в «боковых смыслах», как в эхе, можно уловить ее отзвуки.

Не потому ли индуистская традиция всегда была так пристрастна к разного рода языковым играм: метафорам, притчам, загадкам, иносказаниям, намекам, афоризмам и т. д.? К примеру, древняя поэзия вед воспринималась как посредница между Небом и Землей, между миром божественным и человеческим.

Поэт кави, мудрец риши действовал как демиург, и главным орудием его деятельности была речь, воплощенная в образе богини Вач, почитаемой как важный космогонический принцип. В древних ведийских гимнах о ней говорится, что она «несет» богов и из своего лона «расходится по всем существам», «охватывая» их. «Я рождаю отца на вершине этого мира, мое лоно в водах, в океане, оттуда расхожусь я по всем существам, я касаюсь теменем этого неба. Я вею как ветер, охватывая все существа по ту сторону неба, а здесь, по эту сторону земли, – такая я стала величием», – говорит богиня речи.

Древнеиндийские поэты расчленяли слово, стих на звуковые сегменты, выбирали те из них, которые в сумме, но не обязательно в том же порядке составляли имя божества – того, кому посвящен гимн, и как бы разбрасывали эти звуки по стиху, после чего собирали их в анаграмму, тайно указывавшую на зашифрованное имя восславляемого божества. Поэтическая речь при этом становилась настоящим полем для языковых игр.

Разновидностью игры было использование не только слов, но и различных языковых шифров, например мистических звуков для выражения духовного опыта. Так, тайным, двусмысленным, воспринимаемым как темный языком написаны многие тантрические сочинения, в которых состояния сознания часто выражены через эротические термины. Такой язык скрывал учение от непосвященных, а ученика вводил в ситуацию парадокса, разрешение которого было необходимо для его духовного роста.

Не менее ярким, чем язык, примером игрового претворения мира в индуизме являются мифы и разного рода мифические персонажи. «В каждой из этих причудливых оболочек, – пишет Хёйзинга, – в которые миф облекал все сущее, изобретательный дух играет на рубеже шутки и серьезности. ‹…› В мифе и в культе… рождаются великие движущие силы культурной жизни: право и порядок, общение, предпринимательство, ремесло и искусство, поэзия, ученость и наука. Поэтому и они уходят корнями в ту же почву игрового действия».

Индуистские боги, число которых, даже приблизительное, назвать невозможно, смешиваются друг с другом самым причудливым образом, переходя друг в друга, возникают и исчезают – все это похоже на игру света и тени, бесконечный игровой хоровод. Вишну, один из главных индийских богов, появляется в облике то черепахи, то карлика, то прекрасного пастушка или справедливого царя. Лики богов – мелькающие и сменяющие друг друга образы, порой не имеющие четких очертаний. Они легко сбрасывают свои одежды‑имена и обнаруживают единую для всех суть. За ними угадывается некий высший образ, который, как бы играя, творит мир.

Два индуистских понятия выразительно передают эту многоцветную божественную игру – иллюзия майя и игра лила.

Танцующий Шива, бог космической игры, с помощью этой магической силы майя в танце порождает видимость всех существ и вещей в мире. Считалось, что танцевальные движения и позы были созданы им в незапамятные времена и что их ритуальное воспроизведение может защитить мир. Танец имеет следствием также и метаморфозу танцовщика, который в экстатических движениях как бы отдает свое тело божеству. В средневековом южноиндийском сказании «Пурана о священных играх Шивы» запечатлены игры божества с людьми и для людей.

Но майя – это и не что иное, как неведение, то есть не просто невежество или ложное знание, но единственный доступный человеку способ восприятия мира и вместе с тем способ его существования.

Весь этот феноменальный мир, этот красочный, быстротекущий и умопомрачительно захватывающий спектакль – не более чем иллюзия, навеянная неведением. Истинная реальность не сокрыта, она всегда пребывает в нас и с нами, но естество мира дано увидеть лишь тому, кто обрел дар истинного видения и вслушивания, кто способен эту реальность непосредственно прозревать за играющими переливами иллюзии майи.

Другой термин, лила, означающий игру, притворство, развлечение, приложим обычно к деяниям бога, которые он легко, играючи совершает по собственной воле; эти деяния воспроизводятся в народных мистериях. Так, в Северной Индии, где распространен культ Рамы, одного из воплощений бога Вишну, в дни праздника дасеры, посвященного его победе над царем демонов Раваной, исполняется рамлила – мистериальная народная драма. Обычно в ней участвуют все жители селения или городского района, и это участие является актом благочестия; оно не требует никакой специальной профессиональной подготовки.

Помимо праздника рамлила может специально исполняться в течение нескольких недель. Заканчивается она сожжением трех гигантских чучел демонов, символизирующим победу Рамы над врагами.

С культом другого вишнуитского божества, Кришны, связана сходная мистериальная драма под названием Кришналила. Ее участники воспроизводят хорошо известные им игры и забавы юного божества Кришны с пастушками гопи, которых он очаровывал сладкозвучными мелодиями флейты. Все они были в него влюблены, а он охотно заигрывал с ними и дарил им свою благосклонность. Во время танцев Кришна и его возлюбленная Радха находились в центре, а все остальные водили вокруг них хороводы. Благодаря своей магической силе Кришна принимал самые разные образы, так что каждая пастушка была уверена, что он танцует именно с ней.

Игровой характер имели и диспуты, главная стихия индийского философствования. Нередко они походили на ожесточенные и азартные спортивные состязания: борьба велась по строгим правилам, за их соблюдением следил судья, побеждал сильнейший. Древние и средневековые философы, выступавшие перед придворной аудиторией, пресыщенной утонченными дискурсивными играми, должны были владеть искусством ведения спора, которое означало умение правильно задавать вопросы и отвечать на них.

Итак, игра всегда была разнообразно вплетена в разные пласты индуизма, действуя как модель духовного опыта. Существуя на грани спонтанности и порядка, она была и остается неустранимым и очень привлекательным способом бытия человека в мире.

 

Фаллические святыни

 

Шива, один из самых популярных индуистских божеств, носит титул Лингараджа, что значит Царь лингама, фаллоса, детородного органа.

Культ фаллоса возник в Индии в доисторические времена, и с тех пор традиция его почитания, видимо, не прекращалась. Арийские племена, пришедшие на северо‑запад страны во второй половине 2‑го тысячелетия до н. э., отмечали в древнейшем сборнике гимнов, Ригведе, что аборигены поклоняются шишна‑дева, то есть богу лингама.

Эта древняя традиция, нередко шокирующая европейцев, сохраняется в Индии и сейчас. В индуизме лингам воплощает неистощимую животворную силу и неиссякаемую творческую энергию Шивы и служит его самым известным образом.

Лингам почитается по всей Индии, и его разнообразные изображения можно увидеть не только в шиваитском, но и в любом другом индуистском храме страны. Чаще всего они представляют собой цилиндрический или конусообразный столбик, сделанный из камня, глины, дерева или металла. Иногда на него надевают футляр в форме головы. Лингам нередко существует в соединении с йони, женским детородным органом, изображенным в виде овала или треугольной призмы.