Сикха нельзя не заметить даже в очень пестрой индийской толпе. Его внешний облик, обычно гордый и воинственный, отмечен так называемыми «пятью К». Это кеш – нестриженые волосы, закрытые тюрбаном, борода и усы; кирпан – кинжал или меч; кангха – гребень, помогающий уложить волосы; кара – стальной или железный браслет на правом запястье; качх – короткие штаны особого покроя.
Сикхизм – одна из самых молодых национальных религий мира: он существует всего лишь с XV века. Его название происходит от санскритского слова «шишья», то есть «ученик», потому что в этой религии отношения «учитель – ученик» очень важны.
По национальной принадлежности почти все сикхи – пенджабцы, то есть жители северо‑западного индийского штата Пенджаб, но не все пенджабцы – сикхи. До раздела Индии в 1947 году они селились по всему Пенджабу, но после раздела большая их часть покинула области, отошедшие к Пакистану. После 1966 года, когда штат Пенджаб был разделен на Пенджаб и Хариану, многие из них предпочли жить в новом штате Пенджаб.
Сейчас сикхи составляют примерно два процента от общего числа населения страны, то есть их больше, чем буддистов или джайнов, но меньше, чем мусульман или христиан и, разумеется, индусов. Сикхов можно встретить также в Англии, США, Канаде, Австралии и других зарубежных странах.
Свою общину они называют Пантх, что значит «Идущие по пути духовного освобождения». Ее ядро традиционно составляют зажиточные крестьяне, и это во многом определяет ее облик. Немало сикхов живет и в крупных городах Индии.
Сикхи‑горо жане – в основном мелкие и средние предприниматели, торговцы, чиновники, шоферы. Многие из них служат в индийской армии и в полиции и имеют репутацию беспримерно мужественных солдат и бесстрашных полицейских. Как правило, они энергичны и предприимчивы, ориентированы на достижение вполне мирских целей и стремятся преуспеть в этой, а не загробной жизни.
Сикхи не считают, что духовного освобождения от тягот бытия можно достичь лишь с помощью постов, ритуалов или иных священных церемоний. Не признают они также йогу, аскетизм, покаяние и любые виды умерщвления плоти, не верят в астрологию, не почитают многочисленных богов и богинь. Они верят в Единого Бога, не имеющего форм, и прославляют только его, ставя в центр религиозной практики священное слово, и прежде всего имя Бога.
Как и у индусов, у них нет церковной организации, как нет и профессиональной церковной иерархии, а также религиозного единства, четко очерченного догмами, ритуалами или иными установлениями.
В самой Индии и за ее пределами сикхизм воспринимают и оценивают по‑разному. Одни считают его индуистской сектой или даже местной простонародной формой индуизма, другие – самостоятельной религией, третьи – синтезом ислама и индуизма, четвертые отрицают влияние ислама на сикхизм, пятые же вообще уверены, что он был создан именно для защиты индуизма от ислама.
Однако вопросы подобного рода не возникали до английского завоевания Индии, так что это скорее английские и вообще западные вопросы и западные же ответы, проникшие в индийское общество главным образом через переписи населения, заведенные англичанами. Нет нужды говорить, что сами сикхи постоянно подчеркивают уникальность своей ре лигии.
«Нет ни индуса, ни мусульманина»
В возникновении сикхизма можно усмотреть нечто провидческое. Первый гуру сикхов, Нанак, проповедовал в Пенджабе в то же время, когда основатель христианского протестантизма Мартин Лютер вывешивал свои знаменитые тезисы против индульгенций на дверях виттенбергской Замковой церкви, а русские еретики отвергали отступление церкви от единобожия и клеймили священников за «корыстолюбие и мздоимство, продажность, лицемерие и тунеядство».
Нанак родился 15 апреля 1469 года, но по традиции день его рождения как священный праздник отмечается осенью, в октябре‑ноябре. Он появился на свет в деревне Талванди, позже переименованной в честь него в Нанкана Сахиб.
Деревня расположена в семидесяти километрах от Лахора в Пакистане. Сюда стекаются сикхи‑паломники со всех уголков мира, чтобы почтить память вероучителя.
Нет никаких сомнений в том, что гуру Нанак был реальной исторической личностью. Но, как и в других подобных случаях, немногие достоверные сведения, сохранившиеся о его жизни, тонут во множестве легенд. В его священной биографии есть и обязательное пророчество о великой судьбе, и ранние проявления необычной мудрости, и испытание препятствиями, и мистический опыт, ставший ядром новой религии.
Пенджаб находился тогда под властью мусульман, и это многое определяло в жизни страны. Отец будущего вероучителя, Мехта Ка лу – индус, принадлежавший к местной касте кхатриев, деревенских счетоводов, служил у местного мусульманского землевладельца.
По преданию, лицо Нанака при рождении было окружено сиянием, а комнату, где он появился на свет, озарил луч света. Семейный астролог предсказал Калу, что его сына будут почитать и индусы, и мусульмане, что его имя прославится во всем мире и даже океан расступится перед ним. В самом деле, мальчик рос таким красивым и с раннего детства вел такие благоприятные речи, что им с одинаковым пылом восторгались и индусы, и мусульмане.
Согласно легендам, Нанаку с детства были открыты пути постижения Бога через буквы алфа вита. «Кто истинно образован? Не тот, кто знает буквы алфавита, а тот, кто понимает истину че рез них», – будто бы заявил он. Непонятные зна ки, которые он написал в первый же день своего обучения на грифельной доске, оказались не чем иным, как акростихом на тридцать пять букв будущего священного алфавита сикхов, и содержали ответы на многие вопросы бытия. Потрясенному учителю оставалось лишь встать и поклониться своему осененному высшей благодатью ученику.
Нанак и позже не слишком ценил книжную премудрость и считал, что истинное знание приходит к человеку иными путями. Он предпочитал уединяться и размышлять, чувствовать и переживать, любить Бога и говорить о нем, а не сидеть над священными книгами.
Как водится, с детства его сопровождали чудеса. Как‑то раз отец послал сына с буйволами на пастбище, но мальчик задремал под деревом, и стадо потоптало всходы на соседнем поле. Хозяин поля впал в ярость, но Нанак успокоил его, сказав, что урожаю не было причинено никакого вреда, скорее наоборот. К всеобщему удивлению, никаких следов нанесенного ущерба обнаружить не удалось, а всходы стали вдвое пышнее, чем раньше. В другой раз мальчик снова заснул под деревом. Когда тени всех деревьев сместились вместе с солнцем, тень от дерева, под которым спал Нанак, оставалась неподвижной. Хозяин‑землевладелец, проезжавший мимо, был потрясен, и отныне никто не сомневался: мальчик отмечен божьим знаком.
Когда пришла пора пройти обряд посвящения и «второго рождения», обязательный для мальчиков высшей касты, Нанак отказался надевать, как положено, шнур, сделанный из хлопковых нитей, знак нового статуса. Нет, он предпочитает другой шнур, который сплетен из нитей понимания, полученных из волокон сострадания; он свит из истины и завязан узлами воздержания. Такой шнур никогда не порвется, не загрязнится, не сгорит, не потеряется.
Ничуть не привлекала Нанака и карьера, уготованная ему по кастовым правилам с рождения. Когда его отец, не слишком веривший в высокое предназначение сына и недовольный тем, что тот не занимается настоящим делом, а проводит время в бесплодном созерцании, дал ему двадцать рупий и послал в ближайший город за покупками, Нанак потратил все деньги на то, чтобы накормить встретившихся ему на пути аскетов.
Даже женитьба не отвлекла его от высшего призвания, хотя он вступил брак и его жена Сулакхни родила ему двух сыновей, Шри Чанду и Лакхми Даса. Ни семейная жизнь, ни попытки заинтересовать Нанака житейскими делами так и не принесли успеха. Он не сворачивал с уготованного ему пути к постижению высшей истины.
Небесный зов Нанак услышал уже в молодые годы, когда жил у своей сестры в городке Султанпуре. С этого времени начались его странствия по Индии, а возможно, и за ее пределами. Традиция приписывает ему посещение Арабского Востока и Гималаев, Цейлона и Ассама. Нанаку пришлось претерпеть и испытание, подобное искушению Будды Марой или Иисуса сатаной. Во время одного из своих путешествий он встретил «дух Калиюги», нынешнего греховного времени, соблазнявший его всеми привлекательными земными богатствами. Разумеется, будущий гуру с честью выдержал это испытание.
Однако неотвратимо приближалось время, когда Нанак должен был приступить к исполнению предназначенной ему высокой миссии. В одно прекрасное утро он отправился искупаться в реке, но внезапно исчез в воде и не появлялся три дня. Как позже выяснилось, за время таинственного отсутствия было ему видение всемогущего Бога, поручившего Нанаку поведать миру божественное имя Нам, а сам он был провозглашен наставником, гуру. Ему было велено идти в мир и воспевать Бога в гимнах. Согласно преданиям, когда Нанак спустя три дня появился вновь, многие увидели сияние вокруг его головы.
Целые сутки после возвращения гуру хранил молчание, а потом возвестил: «Нет ни индуса, ни мусульманина». Эта фраза до сих пор служит предметом многочисленных толков и комментариев. В большинстве случаев предполагается, что Нанак хотел сказать, будто разница в вере не означает разницы между людьми, и что все равны вне зависимости от вероисповедания и касты. Пережив мистическое преображение и раздав все имущество бедным, гуру Нанак начал проповедовать свое учение.
Чему учил гуру Нанак?
Гуру Нанак противопоставлял искреннюю любовь к единому Богу и людям кастовому, ритуалистическому и книжному формализму. Он говорил: «Не едой мы оскверняемся, а злыми мыслями». Уподобляясь лотосу, вырастающему из грязного ила с незапятнанными лепестками, человек должен сохранять чистыми свои помыслы, и потому «йога заключается не в рваной одежде, не в палке йога, не в посыпании тела пеплом… Только тот знает путь, кто пребывает среди нечистот мира и остается отстранен и незапятнан».
Поначалу у него было мало учеников и последователей. Его окружала лишь небольшая группа приверженцев, которых он называл сикхами – учениками. Они трепетно внимали своему гуру и повсюду следовали за ним. Со временем сложилась значительная община, в которую входили самые разные люди, индусы и мусульмане.
В отличие от индусских аскетов и мусульманских святых, гуру Нанак не искал тишины и уеди нения, не предавался изнурительным постам и длительным медитациям на лоне умиротворяющей природы. Напротив, он отправился в самую бурлящую людскую гущу, в города и селения, положив тем самым начало традиции, которой потом следовали все сикхские гуру: ни один из них не призывал к уходу от мирской жизни, провозглашая достойным образом жизни лишь упорный труд, активную жизнь и взаимную помощь.
Около четверти века гуру Нанак бродил по стране, общаясь с буддистами, джайнами, суфиями, йогами, произнося проповеди и слагая гимны во славу единого Бога, который не воплощен в рукотворных изваяниях, а присутствует повсюду в мире, являясь высшим нравственным принципом каждого человека. По легендам, его сопровождали мусульманин музыкант Мардана и индус Бала, записывавшие гимны учителя.
Осуждая многобожие, гуру Нанак отрицал равным образом и индусскую, и мусульманскую обрядность, выступая против ритуалов, которые считал бессмысленными. Не щадил он и жрецов, алчных мздоимцев. По всей вероятности, гуру Нанак был талантливым проповедником, энергичным и умеющим убеждать в своей правоте аудиторию. Был он и не менее талантливым поэтом, а это не могло не стяжать ему славу во всем Пенджабе.
Отличаясь недюжинным педагогическим даром, он предпочитал учить других собственным примером. Сломать привычный стереотип поведения – вот что лучше всего может убедить в бесполезности и бездумного служения идолам, и неразумного подвижничества, и паломничеств.
Поведение вероучителя явно подрывало устои традиционного кастового общества.
Рассказывают, будто однажды он со своими учениками ночевал в доме разбойника‑мусульманина, наставляя его на путь истинный, а в другой раз разоблачил жадного богача‑индуса. Попав во время странствий в большую деревню, он принял приглашение на скромный ужин к человеку из низкой касты и отклонил приглашение на роскошный ужин богача. Когда же его спросили о причине выбора, он будто бы взял в одну руку хлеб со стола бедняка, а в другую – богача и сильно сжал их в кулаке. Из хлеба бедняка начало капать молоко, символизирующее честный труд, а из хлеба богача закапала кровь, напоминающая кровавый пот работавших на него людей.
В другой раз гуру Нанак убедил паломников не приносить пищу, предназначенную для поминания предков, так как ее все равно присвоят себе нечестные жрецы. Увидев, как индусы‑паломники совершают обряд поминания усопших предков и брызгают водой в сторону восходящего солнца, гуру тут же начал брызгать водой в обратном направлении. Он объяснил, что это он поливает свои поля в Пенджабе: «Ведь если вы окропляете водой умершего, который теперь живет на небе, то еще легче мне полить какое‑нибудь место на земле».