Е.Н. Ашихмина,
Кандидат филологических наук, историк Орловского полесья
ШЕКСПИРОВСКИЕ СТРАСТИ БОЛХОВСКОГО УЕЗДА
В рассказе «Льгов» И.С.Тургенева есть небольшой эпизод, за которым скрывается целая история. Автор пишет, как ожидал своих спутников около сельской церкви. Коротая время, он рассматривал могилы на старом погосте у храма. Вот его взгляд упал на «почерневшую четырехугольную урну» с французской надписью «Ci git Theophile Henri, Vicomte de Blangy». Ниже была помещена стихотворная эпитафия, которую Тургенев приводит в своем рассказе в следующем виде:
Под камнем сим лежит
Французский эмигрант:
Породу знатную имел он и талант,
Супругу и семью оплакав избиянну,
Покинул родину, тиранами попранну;
Российския страны достигнув берегов,
Обрел на старости гостеприимный кров;
Учил детей, родителей покоил…
Всевышний судия его здесь успокоил.
Могилы виконта де Бланжи на льговском кладбище сейчас нет. Но некоторые жители старинного села Льгова и соседнего с ним Ильинского не сомневаются, что ранее они «совершенно точно» видели здесь надгробный камень графа. Так или иначе, бывший французский поданный оставил о себе в орловских краях особенную память, будь то прекрасный рассказ Тургенева или странное предание, до сих пор не забытое в Орловском Полесье; бывает, его еще рассказывают шепотом по вечерам от Болхова до Хотынца.
В 1895 году в номере 119 «Орловского вестника» князь А.Л.Голицын впервые опубликовал одну любопытную легенду, связанную с неким учителем, служившим у болховского помещика Алексея Денисовича Юрасовского. Три года спустя хранитель дел Орловской ученой архивной комиссии Александр Константинович Юрасовский опубликовал свою версию этого же происшествия, в котором некую роль сыграл его предок А.Д.Юрасовский. Она оказалась связанной с гувернером, тогда также неназванным по имени. Орловский литературовед Раиса Митрофановна Алексина доказала, что тот самый граф де Бланжи, о котором пишет Тургенев в своем «Льгове», и тот учитель Юрасовского, с которым связывают одно из известных болховских преданий – это одно и то же лицо. Мы можем теперь называть главного героя несколько странного происшествия его настоящим именем – именем виконта Теофиля-Анри де Бланжи.
История виконта, иначе именуемым графом, завораживает. В ней присутствуют и огненные страсти, и холод мистического ужаса, и подлинная человеческая трагедия, замешанная на расчетливом коварстве, и торжество языческого невежества, случившегося от горестной безысходности.
Бежавший из революционной Франции, де Бланжи, вероятно, в полной мере испытал кошмар ее катастрофических дней. В России, в глухом Болховском уезде Орловской губернии ему удалось стать гувернером и учителем подрастающих барчуков в семье Алексея Денисовича Юрасовского в сельце Морозове, что в десятке километров от Болхова. Бланжи, который в то время был уже далеко не молод, неожиданно страстно влюбился в дочь зажиточного крестьянина Семена Карнеева, крепостного Юрасовского, и попросил ее руки. Девушку, вероятно, очаровала и необыкновенная галантность француза, наверняка несвойственная большинству молодых болховских парней, и подлинная тонкость обращения, и безграничное восхищение ее достоинствами, которое всегда так подкупает нас, женщин. Она ответила на столь сильное чувство, и единственное, чего она боялась – что батюшка замуж не отдаст.
И была права. Крестьянин и слышать не хотел о таком непонятном для него, странном, и, самое главное, невыгодном в экономическом смысле браке. Тогда участливый Юрасовский сделал своему гувернеру невероятный рождественский подарок. По поручению отца восьмилетний барчук Константин вручил Бланжи, или как его называли русские, Бланжию, дарственную на семью крепостных Карнеевых. Неожиданно для себя граф стал владельцем своей возлюбленной, ее отца, матери, братьев и сестер, а также дома на лучшей улице города Болхова. Влюбленные, наконец-то, смогли соединить свои судьбы. Но отец молодой женщины, Семен Карнеев, разбогатевший именно потому, что безнаказанно наживался за счет Юрасовского, никак не мог примириться с подобным ударом судьбы. Помимо материального ущерба, Карнеев испытывал и моральные терзания: от известного в округе барина, крупного помещика он переходил в собственность какого-то бедного учителя иностранного языка, хоть бы и графа. Карнеев наливался злобой и строил коварные планы.
Предание говорит, что однажды Бланжий должен был отвезти Юрасовскому в Карачев крупную сумму денег из имения. Эта поездка оказалась для него роковой. Видимо, не без участия своего тестя, осведомленного о ней, несчастный граф был ограблен и зарезан в Сурьянинском лесу, а затем похоронен близ села Руднева. Голова Бланжи оказалась отрубленной. Предание говорит, что отрубил ее лично Сенька Карнеев.
После проведенного полицией следствия на каторгу были отправлены все участники этого преступления за исключением его инициатора, сумевшего подкупить власти. Но и он, как говорят, не избежал наказания…
Однажды тихой лунной ночью Карнеев, к тому времени еще более неправедно разбогатевший на ростовщических операциях, возвращался из Карачева в Болхов. Он уже проехал село Руднево и оказался в Сурьянинском лесу. Вдруг, захрапев, лошадь встала посреди дороги. Карнеев вгляделся в темноту и увидел то, что заставило его остолбенеть от ужаса. Навстречу ему по дороге, освещенной бледным светом луны и перерезанной древесными тенями, медленно шел покойный учитель в залитом серебристой кровью платье немецкого покроя. Даже и теперь призрак был учтив, как и прежде. Аккуратно сняв с плеч свою голову и взяв ее в руки, учитель поклонился тестю. И обомлевший Карнеев услышал, как эта самая голова, поддерживаемая призрачными ладонями, зовет его на суд Божий… Не помня себя от страха, Карнеев прискакал в Болхов.
С тех пор он нигде не мог найти успокоения. Никакие меры, предпринимаемые болховскими священниками и лекарями, не помогали ему. Призрак учителя преследовал убийцу даже в церкви. И Карнеев, не выдержав напряжения, повесился. Якобы в час его гибели в Болхове сам по себе ударил тысячепудовый колокол и некоторое время «ревел» так, что в домах дрожали стены и плясали стаканы на столах. Яркие галлюцинации Карнеева, заставлявшие его рвать на себе волосы, умолять, чтобы «увели учителя», кричать и бегать по тихому Болхову, произвели необычайно сильное впечатление на болховчан, не слишком избалованных происшествиями. Не было дома, где бы не обсуждались подробности этого дела и не высказывались собственные догадки на его счет. Неудивительно, что разговоры о призраке учителя вызвали волнение и в окрестных селах, где тоже якобы начали его наблюдать: призрак появлялся из темноты, кланялся встречным, снимал перед ними голову и призывал их в свидетели, указывая перстом в небо. Уверяли, что Бланжий начал показываться даже и днем, а однажды насмерть перепугал целую толпу молодежи в селе Сурьянино, собравшуюся вечером, чтобы попеть песни и потанцевать в хороводе. (Думается, что, читая эти строки, не один школьный учитель иностранного языка позволит себе мстительно усмехнуться).
Не беря в расчет обстоятельств, относящихся, как говорил Лесков, к «средствам народной поэзии», мы, тем не менее, с грустью должны констатировать, что граф-француз и после гибели не обрел покоя. В холерный 1831 год крестьяне, отыскивая причины «мора», который, как ни странно, в Орловской губернии начался именно с болховского села Сурьянино, рассудили, что «все зло идет от иностранца-учителя». И последнее пристанище графа подверглось неслыханному разорению. Рассказывали, что пятеро мужиков, вооружившись осиновым колом, с черным петухом в руках ночью подошли к могиле Бланжи. Они задушили петуха, отрезали ему голову и окропили куриной кровью проведенную около могилы черту. После этого мужики разрыли могилу, вскрыли гроб, произнесли над ним некие языческие заклинания, вытащили труп и всадили ему в грудь осиновый кол. А потом все разбежались от страха в разные стороны.
Первый же житель, отправившийся на кладбище навестить могилы покойных родственников, с криком примчался обратно, перепугав всех односельчан. Из Болхова прибыла полиция. Сотрудники ее, в частности, становой пристав, были сильно смущены разными привходящими обстоятельствами и подбадривали себя, как умели: от всех разило сложной смесью ладана и водки. На месте разрытой могилы полиция обнаружила брошенные заступы, обезглавленного английского бойцового петуха черного цвета и клок бумаги с заклинанием.
Интересно, что сурьянинские мужики в непростой для себя час обратились к приемам, связанным с древней магией вятичей. Есть сведения, что жертвы темным богам вятичи приносили ночью, выбрав для этого перекресток дорог и животное черного цвета, например, козу, петуха или овцу – по обстоятельствам. Противоборство злым темным силам, которые, как казалось в случае с холерой и мором, насильно забирают с собой живых, также сопровождалось древним обрядом, в котором присутствовало животное черного цвета и его кровь. Временной отдаленности для традиции как бы не существовало: в народе всегда находились знатоки и хранители обычаев, передаваемых из поколение в поколение.
Тогда же, в 1831 году, болховская полиция провела полное расследование и по его результатам отправила участников осквернения могилы на каторгу. Известны имена двоих из них – Никиты Хромина – отбыв наказание, он вернулся на родину и впоследствии постригся в монахи, и Михаила Саутина, служившего кучером у тюремного смотрителя в Омске.
Страсти продолжали бушевать и во время следствия. Сурьянино в то время было владением П.Д.Юрасовского, предводителя дворянства Болховского уезда. Узнав, что в ходе дознания становой пристав избил его любимого наездника Никитку, Юрасовский пришел в ярость. Он добился, чтобы становой был вызван к орловскому губернатору Аркадию Васильевичу Кочубею и там, во время аудиенции, дрожа от негодования и пуская в нос становому дым из своей трубки, Юрасовский потребовал сатисфакции. Как пишет потомок помещика А.К.Юрасовский, «в пылу допроса, будто невзначай» Юрасовский «схватил станового за руку и его указательным пальцем стал поправлять пепел у себя в трубке. Становой закричал благим матом от боли и, выдернув руку, принялся дуть на свой указательный палец».
Однако вернемся к вопросу о надгробном памятнике де Бланжи. Возможно ли, чтобы после всего случившегося виконт был перезахоронен на льговском погосте, где памятник ему, да еще с такой умиротворяющей эпитафией, вовсе не свидетельствовавшей о столь трагическом конце, увидел бы Тургенев? Перемещение памятного знака в Льгов, владение В.Б.Голицына, вряд ли можно считать достоверным. Если же оно состоялось, причины его неясны. Тем не менее, какие-то ниточки связывали француза с этим селом. Предание говорит, что призрак учителя однажды явился льговскому священнику. Вежливо поклонившись и держа свою голову в руках, Бланжий начал жестами звать иерея к себе и указывать на небо. Якобы призрак тогда увидели все члены семьи священника. Рассказывали, что батюшка бесстрашно подошел к учителю, но тот исчез, а священник упал замертво.
Живший тем самым летом 1831 года в Спасском-Лутовиново Тургенев, должно быть, слышал историю Бланжия. Имя несчастного графа было тогда у всех на устах. Орловские помещики, скорее всего, не раз обсуждали между собой тему полицейского разбирательства в связи со вскрытием могилы иностранца-учителя, а также в связи с инцидентом в приемной у губернатора.
Тургенев, конечно, мог ничего и не знать об ужасной участи француза, однако, мог поддерживать знакомство с виконтом до его гибели. Стихотворную эпитафию писатель придумал сам. Похожая надпись была на памятнике гувернеру, также французу, в имении Лутовиновых. (Как католик, гувернер был похоронен не в ограде старого кладбища в Спасском, а за его валом).
Или Тургенев и впрямь видел во Льгове могильный камень Бланжи? Так или иначе, в рассказе «Льгов» писателю захотелось вспомнить имя изгнанника, чья жизнь была столь сильно изломана событиями Великой Французской революции и, как мы знаем теперь, оказалась трагичной во всем, даже в ее конце.