Алексей вошел через железные ворота на территорию военкомата, где уже было много народа. Поодаль от центрального входа, собравшись кучкой у скамеек, курили разновозрастные мужики, у крыльца, так же коротая время, топтались с полтора десятка, да еще и прогуливающихся по асфальту перед парадным крыльцом было с полдюжины. Напряжение потихоньку спадало, но его заменяло предчувствие некой ошибки. Зачем вызвали? Зачем понадобился? Без объяснений было понятно, что все собравшиеся - из числа воевавших, вон и награды на многих, и боевые, и трудовые. И практически у каждого медаль «За победу над Германией» Что здесь среди вояк этих, мне, врагу народа, делать? Может, уйти, пока не поздно. Точно напутали, потом стыда не оберёшься. Нет, уйти просто так нельзя, потом хуже не стало бы, их скоро уведут, повестку отмечу у дежурного, что не проигнорировал, и до дома. Алексей прошел вглубь двора военкомата и присел на самую дальнюю скамейку.
Нервное напряжение потихоньку спадало. При таком скоплении
народа худшее уходило в сферу воспаленного сознания, да и не боялсядавно Алексей ничего. За себя - это уж точно. Последние десять лет, после снятия с учета осужденного, жизнь протекала в спокойном и в каком-то гладком русле – привык уже вроде. К хорошему быстро привыкаешь, и опасение новых бед, парализуя сознание, задает только один вопрос: За что? Ну, сколько можно? В памяти Алексея невольно всплыло его уже далёкое посещение этого заведения. Тогда в сорок шестом он явился по точно такой же повестке, не имея ни малейшего представления, во что выльется этот визит, а вылился он тогда в шесть лет разлуки с домом.
По освобождению из плена его отпустили домой – война закончилась, но узнав, как и откуда, он попал на фронт, судьба сделала новый крутой вираж, вероятно посчитав недостаточным того, что уже было им пережито.
Всю дорогу до районного военкомата Алексей пытался собраться мыслями и припомнить всё, что его последние годы, так или иначе сталкивало с властью, но ничего на ум не шло. Перед глазами стояла вчерашняя картина. Напуганное лицо жены с немного подрагивающей от нервов челюстью, она протягивает повестку в военкомат с еле слышным вопросом:
- Что это, Алёшенька?
Он взглянул на казенный бланк в дрожащей руке, где жирным текстом читалось «извещение», и без лишних объяснений, положив ей руку на плечо:
- Успокойся, за этим уже не вызывают, давно бы сами приехали.
Выражение «за этим» обоим было понятно, за долгие годы жизненных испытаний лучшей новостью был факт их отсутствия. Жизнь научила их не ждать от власти ничего, и уж тем более, хорошего. Повестка была громом и молнией в одном лице.
– Да, да, да, - кивая головой, – приехали бы, а раз не приехали, тогда?
- Когда? - по обыкновению коротко и без эмоций спросил Алексей.
- Завтра к 10 часам.
- Что при себе иметь, написано?
Анна судорожно пробежала взглядом по повестке с обеих сторон:
- Нет, ничего нет, только явиться.
Алексей посмотрел на жену, и видя её состояние, в знак успокоения, покачал головой:
- Ну, раз не написано, значит, побеседуют и отпустят. Профилактическая работа перед праздником, - и, не говоря больше ни слова, направился во двор.
На крыльце военкомата появился пузоватый майор, с какими-то бумагами в руках и, глядя на листы, как бы, не видя никого, прокашлявшись, стал громко зачитывать фамилии.
- Авдошев, Акимов, Арахинян, Баранов... Произносимые, дальше фамилия Алексей не слышал. По спине пробежал холодок с мелкой дрожью, он поднялся со скамейки и оглядел присутствующих. Гул разговоров прекратился – все, повернувшись к майору, смирно слушали.
– Заходите товарищи, остальные попозже, и, сложив в руках бумаги, майор исчез в дверном проёме военкомата.
Народ снова загудел разговорами, а названные направились к крыльцу. Алексей, понимая неотвратимость происходящего, не торопясь направился к входной двери. В голове с некой досадой и самоуспокоением звучало: не отсиделся, ну да будь что будет, хорошо, что быстро - не томили, сейчас всё будет ясно. Рука как-то сама собой оказалась в кармане и вцепилась в единственный документ его пребывания на фронте «извещение о гибели». Этот бумажный лоскуток, принесший страдания и мучения родным в 42-м, и спасший его от дополнительных четырёх лет заключения в 46-м, было всё, что он имел в доказательство того, что он не предатель Родины. В памяти всплыло, как, провожая его сегодня утром, Аннушка сунула его ему в карман:
- Может пригодится, - тихо сказала она, и невзирая на его слова, что там и так, мол, знают, настойчиво добавила:
- Возьми родной, хуже не станет.
Какая же она у меня умная, - подумал Алексей - всё к тому, что пригодится. Только бы худшего не было и Алексей мысленно пожалел, что не достал с шифоньера чемодан и не оставил наказ собрать его, кто его знает, как оно будет. Жену не хотел расстраивать, успеет, подумал тогда, если что.
За этой дверью он бывал дважды - последний, когда освободился и приходил отметить справку, и первый, когда бодро перешагнув порог, по повестке, не подозревая ничего плохого – исчез на шесть лет.
В прихожей военкомата все было по-прежнему, за исключением растянутого чуть ли не по потолку транспаранта, на котором по красному фону жирными и почему-то неровными буквами можно было прочесть «С Днем Победы!».
На этот раз пригласили в большой кабинет, в котором напротив двери стоял крепкий старый дубовый стол, по всем стенам стояли стулья, а над столом в толстой рамке висел портрет генерального секретаря КПСС. Присесть не предложили, и всю группу из десяти человек по указке все того же майора построили в шеренгу по стене напротив окон. Из-за стола поднялся невысокого роста человек в звании подполковника, который с ходу, очень дружелюбно обратился сразу ко всем:
- По фронтовому братцы. Скоро праздник Победы, сегодня, как на фронте, ни минуты передышки. В обед еще в райкоме офицерский состав собирается. Он как-то тонюсенько прокашлянул и, выпрямившись, гордо начал:
- От имени партии и правительства, от всего советского народа, поздравляю Вас с наступающей годовщиной Победы. Вы все, - сделав паузу и оглядев весь строй, - удостоены высокой правительственной награды, утвержденной Министерством обороны СССР, медалью к 20-летию победы над фашистской Германией.
Во влип, - скользнула мысль, - и по спине Алексея вновь пробежал холодок. Не понимая, почему, вероятно, от волнения, он стал оглядывать рядом стоящих, нет ли из присутствующих таких же, как и он – не понимающих происходящего. Но все присутствующие стояли по стойке смирно. Подполковник торжественно, как по радио, стал зачитывать из списка, по одному. Из строя, чуть ли не маршируя, выходил бывший солдат, и подполковник, принимая от майора наградной лист и медаль, с рукопожатием и улыбкой вручал их.
- Служу Советскому Союзу, - отвечал награждаемый, и по-военному разворачиваясь, отходил обратно.
- Баранов Алексей Матвеевич, - рука в кармане мертвой хваткой сжала пакетик, в котором была «похоронка», а мерзкий холодный пот мгновенно высыпал по всему телу. Алексей ещё раз посмотрел на стоящих рядом и нерешительно сделал два шага к подполковнику.
- Я Баранов, глядя в глаза военкому, - тихо произнес Алексей.
- Поздравляем вас, - как ни в чем не бывало, сказал подполковник, и протянул для пожатия свою руку
- Да вы не поняли, - Алексей замялся, не зная, как сказать про возможную ошибку,
- Меня никогда не награждали, не за что вроде, - несколько не складно выдавил он и через секунду добавил: – Баранов я.
Подполковник посмотрел на наградной лист и зачитал:
- Баранов Алексей Матвеевич. - И, осмотрев Алексея, повернув наградной лист, чтоб было видно Алексею, указал всей ладонью:
- Главнокомандующий подписал. А по наградам, так меня самого награда только после госпиталя нашла в конце 43-го, я даже и не знал, - разоткровенничался военком.
- В тыл отправляют, а я на фронт требую отправить, стыдно вроде как, у иных грудь вся блестит, а я что, хуже что ли, - ушедший в воспоминания подполковник на мгновение, казалось, забыл о происходящем, но быстро опомнился и продолжил:
- Так что, солдат, здесь всем есть за что. Партия и народ так считают. Приказы не обсуждают.
Из услышанного в голове осталось только то, что наградной лист подписан самим главнокомандующим, а это много значило, супротив этого не попрёшь. После рукопожатия на ладонь Алексея легли наградной лист, на котором блестела медаль.
- Служу, - Алексей в очередной раз замялся и как-то через силу еле выдавил - Советскому Союзу.
- С Победой тебя, солдат, - и подполковник, по дружески, похлопал Алексея ладонью по предплечью.
Эти слова «с победой тебя солдат», как взрывная волна, накрыли всё сознание и унесли Алексея в некое неведомое пространство невесомости. Не помнил Алексей, как и, что было дальше. Что-то ещё говорил после слов подполковника майор, что-то зачитывали от имени правительства, куда-то приглашали всех прийти и что-то говорили о шествии и митинге в городе. Всё каким-то гулом и ненужным шумом промчалось мимо. Все куда-то пошли, кажется, в кафе, и он поначалу со всеми, но, не дойдя до кафе, группа разделилась, и он пошел сам по себе, со своими мыслями, совершенно забыв, куда и зачем шел до этого.
Пришел немного в себя Алексей, уже будучи в полутора километре от районного центра. Пребывающее в прошлом сознание все это время блуждало в воспоминаниях, а ноги сами по себе несли тело в сторону родного дома. Только теперь Алексей понял, что он, каким-то образом забыл всё, что хотел сделать, при случае если посещение военкомата пройдет хорошо. Не в банк, узнать про сберкнижку, не в магазин за цепью к велосипеду, и хлеба свежего домой уже не будет. Да что там хлеб, пол-литра даже не приобрел по такому случаю. Во как шандарахнуло. На остановку автобуса и то не пошел, пехарем, напрямки поперся.
Алексей сошел с дороги и присел на бугорок, укрытый прошлогодней травой, подсохшей под лучами весеннего солнца. Только теперь он разглядел, что и наградной лист, и медаль он до сих пор держит в руке. Разжав ладонь — медаль, отражая солнечные лучи, вспышкой ударила по глазам. Алексей разгладил немного помятый лист, достал из кармана положенное туда женой похоронное извещение, бережно сложил бумаги пополам и сверху наложил сияющую новизной награду. Немного полюбовавшись, приложил её к груди, как бы примеряя, и представил, как он войдет в дом. Что-то чвакнуло на дороге и, подняв голову, Алексей увидел уже проехавший мимо автобус.
Бог с ним, пешком дойду, все равно уже пошел, провожая его взглядом, - решил он. Представил лицо жены, и тут произошло то, чего Алексей никак не мог вообразить. К горлу подступил перехватывающий дыхание ком, возникло ощущение, некого подташнивая, челюсть начала предательски подергиваться как при судороге, а из глаз, помимо воли, потекли слёзы - он плакал. Плакал как мальчишка, как пацан опоздавший на свидание. Плакал не от боли, не от страдания, не от безысходности, всё происходило вопреки его сознания. Слезы лились сами, и не было никаких сил их остановить. Он был уверен, что плакать он давно разучился, что последние свои слезы вылил еще тогда в 36-м, белугой воя на нарах, будучи без вины осужденным. Тогда в грозу молния пожгла амбар с зерном, и всю бригаду обвинили в халатности – во вредительстве. Жизнь столько раз подводила к краю и подвешивала над пропастью, что и пальцев не хватит загибать. Ощущал ли кто её – эту боль, как пришлось ему. Так, как тогда в 42-ом, корчась и извиваясь от ужасной боли, выцарапывая собственную ссохшуюся кровь из глаз, придя в сознание, будучи брошенным на поле боя после ранения в голову. Единственного в его жизни боя. Боя, в котором он даже не сделал ни одного выстрела по врагу. Он из лагеря в 41-м вызвался идти защищать Родину, и его взяли, и привезли под Смоленск, выдали на пятерых одну винтовку, но очереди он своей так и не дождался, фашист опередил. А дальше плен. Помнил, он и то, как в бараке с другими пленными закусив пилотку зубами и прижав пальцами ладоней глаза, чтоб те не вылезли из орбит, хрипел от нестерпимой боли, пока сдирали с головы вместе с волосами застывшими в крови, как в бетоне, части рваной гимнастерки, которой он перемотал простреленную голову. И, что, несмотря на все попытки размочить её мочой, иного не было, пришлось вырвать часть скальпа. Как мысленно прощался со всеми, коченея в вагоне для скота, в котором перевозили в очередной лагерь, где на просьбу «пить», немцы облили всех ледяной водой из пожарного шланга, а была зима. И как уже в 47-м после освобождения из плена американцами, уже в советском лагере осужденных забивали ногами и прикладами до полусмерти пьяные НКВДешники — забивали врагов народа, по их мнению, добровольно сдавшихся в плен. Били за то, что им не было предоставлено право попасть на фронт, а этих отправили.
Все попытки перестать плакать были напрасны, это даже немного напугало Алексея. Но так же, как внезапно оно появились, так же, в одно мгновение и ушло. Алексей вытер рукавом залитое слезами лицо и посмотрел в небо. Весенний ветерок обдал лицо прохладой, на душе было легко и тепло, как после долгожданного теплого дождичка.
К дому Алексей подходил твердой и уверенной походкой. Не смотря на, солидное расстояние, усталости он не ощущал совершенно. Ещё идя по улице, увидел стоящую со стороны дома, у калитки, жену. Она стояла в той самой позе, в которой он видел её, уходя ранним утром.
Нечто так и стояла весь день? – она может, подумал Алексей и прибавил в шаге. Подойдя к калитке, Алексей с улыбкой посмотрел в глаза жене.
- Не за вещами? - с дрожью в голосе спросила она. - Я на дорогу к автобусу бегала, а тебя нет. Что и думать, не знаю.
- Не за вещами, Алексей полез рукой в внутренний карман пиджака и достал награду.
- Вот. Наградили. Признали, значит. Сам главнокомандующий наградной подписал, сдержанно и коротко произнес Алексей, протягивая медаль.
Анна взяла медаль кончиками пальцев обеих рук, и после взгляда на награду, затем на мужа, по её, ничего не выражающему лицу, потекли слёзы.
Господь всё-таки есть, подумалось ей. В памяти пронеслись, написанные, в тайне от мужа, неоднократные обращения, мольбы о признании мужа участником войны, войны, на которой, по документам, его убили. Все, кто воевал, получили медаль «За победу над Германией». Все, кроме него. Томительное ожидание ответов и отказы, так как он был в плену.
- Я выпил бы сейчас. Обмыть это дело, как говорят.
- Да-да, кивая головой и еще не отойдя от переживаний, согласилась Анна. Что мы тут, в дом пойдем, в дом.
При входной двери у террасы Алексей увидел чемодан, поверх которого лежала телогрейка, и, повернувшись к жене сдерживая улыбку:
- Разбери. Не потребуется.
После не долгих уговоров Алексей, понимая, что сопротивления бесполезны, согласился вместе с женой дойти до сельского Лабаза (так называли в деревне магазин, работающий три дня в неделю). С 62-го по отмену трудодней появились деньги, и он работал регулярно. Хлеба-то не принес, да и «казенки» по случаю прикупить. Жена вынесла черный пиджак, на котором уже была прикреплена награда.
- И не спорь, строго сказала она, - Сам же сказал, главнокомандующий подписал.
- Да я и не спорю, со вздохом ответил Алексей, а по спине пробежали мелкие мурашки некого удовольствия, от предоставленного жизнью случая принести в дом немного заслуженного счастья.
По улице они шли рядом. Анна крепко держала его под руку, и Алексею было даже как-то неловко. Так они ходили только, когда были совсем молодыми, давным-давно. В магазине жена несколько раз поправляла лацкан пиджака мужа, стряхивая с него только ей одной видимые пылинки, даже настояла на том, чтобы Алексей не стоял в стороне, а сам расплачивался за совершаемые покупки.
Вечером, Алексей сидел у окна с настежь открытой форточкой, за которую в былые дни ворчала жена, в руке дымилась сигаретка, а сам он, глядя на весенний огород, тихо насвистывал только ему известный мотив. Так он пел, и слова этой песни знал только он сам. Глаза его излучали какую-то детскую улыбку, и казалось, что он помолодел за этот день лет на десять. Таким счастливым жена его не видела «сто» лет.
Анна, прислонившись к дверному косяку, любовалась мужем. На душе было некое умиление и ощущение семейного счастья, которого она ждала всю свою жизнь. Жизнь, половина из которой, прошла в разлуке и ожидании его возвращения домой. И только сейчас, каким-то данным только женщинам чутьем, она почувствовала, что в дом вернулось то, чего так им не хватало. Его душа. Теперь он тут, весь – целиком. Дождалась. На глаза накатились слёзы умиления, а в голове звучали счастливые слова:
- Как долго я тебя ждала. Как же долго ты, родной, воевал. Как долго ты шел домой - 29 лет.
Баранов Алексей Матвеевич.
Проживал: Тюменская (бывшая Омская обл)., Маслянский р-н, с/с Ново-Казанский, д. Ново-Казанская
1936 году обвинен в халатности (в грозу сгорел амбар с зерном, который строила его бригада) осужден за халатность на 7 лет.
1941 году Написал заявление по отправке на фронт.
1942 году отправлен на фронт. Определен в 39 Арм. 21 Гв. СД 69 Гв. СП. в звании рядовой.
В конце марта 1942 года вступил в бой с фашистскими захватчиками в районе Смоленская обл., Сычевский р-н, д. Покусинка. Ранен в голову. Оставлен на поле боя как убитый. На родину отправлено извещение о его гибели. (выписка из донесения о безвозвратных потерях)
Пленен немцами, прошел три концлагеря.
1945 году освобожден американскими войсками на территории Франции и передан советской стороне. Пройдя проверку отпущен домой.
1946 году вызван в районный военкомат и осужден на 6 лет как не отбывший прежнее наказание, попавший в плен и не участвующий в военных действиях.
1952 году освобожден, и проживал по прежнему месту жительства.
1965 году удостоен награды. Медалью к 20-летию победы над фашистской Германией.
1987 году скончался. Похоронен на местном кладбище.