Папаша Гобсек
Мемуаристы оставили нам описание внешности этого невысокого человека с львиной гривой волос, легко носившего свою полноту, брызжущего энергией. Хорошо запоминались его золотисто-карие глаза, «выражавшие все так же ясно, как слово», «глаза, которые могли видеть сквозь стены и сердце», «перед которыми орлы должны были опускать свои зеницы...»
Пока Бальзак добивался признания, современники еще не подозревали, что его произведения через десятилетия и века будут считаться самым надежным и самым увлекательным свидетельством об его эпохе. Первыми поймут это его друзья Жорж Санд, Виктор Гюго.
Гобсек — означает «глотающий всухомятку», в примерном переводе — «живоглот». Так Бальзак переименует в процессе работы свою повесть, которая в 1830 г. носила еще нравоучительное название «Опасности беспутства». Ее герой, старый ростовщик, живущий одиноко и бедно, без семьи и привязанностей, неожиданно раскрывается как властитель сотен человеческих судеб, один из немногих некоронованных королей Парижа. Он владеет золотом, а деньги — ключ ко всем человеческим драмам. Сколько несчастных приходят умолять его о деньгах: «...влюбленная молодая девица, купец на пороге банкротства, мать, пытающаяся скрыть проступок сына, художник без куска хлеба, вельможа, который впал в немилость... потрясали... силой своего слова... ». Гобсек берет чудовищные проценты. Иногда его жертвы выходили из себя, кричали, потом наступала тишина, «как в кухне, когда зарежут в ней утку».[3]
В образе ростовщика полно выразилось характерное для Бальзака художественное видение человека. Он рисовал не посредственных, средних людей того или иного общественного класса, профессии, а обязательно наделял их выдающимися личными качествами, яркой индивидуальностью. Гобсек проницателен и предусмотрителен, как дипломат, у него философский ум, железная воля, редкая энергия. Он не просто копит богатства, главное — он хорошо знает цену своим клиентам, разоряющимся, опустившимся аристократам, которые ради роскошной жизни «крадут миллионы, продают родину». По отношению к ним он прав и чувствует себя справедливым мстителем.
В прошлом у Гобсека годы скитаний в колониальной Индии, полные романтических превратностей. Он знает людей и жизнь, видит самые тайные пружины общественного механизма. Но густые, сверкающие краски Бальзака способствуют его разоблачению. Извращающая сила денег проявилась в самой личности Гобсека: вообразив, что золото правит миром, он все человеческие радости променял на стяжательство, к концу жизни превратившись в жалкого маньяка. Повесть завершается потрясающей картиной гниения разнообразных ценностей, скрытых скупцом в его жилище. Эта груда, где перемешаны разлагающиеся изысканные кушанья и драгоценные предметы искусства,— грандиозный символ разрушительной силы стяжательства, бесчеловечности буржуазного строя жизни и мысли.
Рафаэль и «шагреневая кожа»
В 1831 году Бальзак завоевывает еще большую известность небольшим романом «Шагреневая кожа». Можно ли назвать его фантастическим? В этом произведении действует волшебный символ — кожа, которая исполняет все желания своего владельца, но при этом сокращает его жизнь соответственно силе желания... История Рафаэля, одинокого и бедного молодого ученого, затерянного в «мощеной пустыне» Парижа и остановленного па грани самоубийства волшебным подарком таинственного антиквара, обладала занимательностью арабских сказок, очень популярных в те годы. А вместе с тем эта блестяще написанная история, полная мысли и сердечного жара, открывала подлинную правду о Франции тридцатых годов, разоблачала лицемерие общества, которое наделяло властью убийц, бесконечно множило эгоизм, обедняло и сушило человеческую душу.[4]
Евгения Гранде
Изображение жизни в творчестве Бальзака расширялось, разнообразилось. В 1833 году в «Евгении Гранде» Бальзак открыл драматизм тусклого на первый взгляд провинциального существования. Это было очень важное открытие, целый переворот в истории западноевропейского романа: поэзия прозы. На фоне жизни провинциального города Сомюра Бальзак обрисовал скупца Гранде — тип той же породы, что и Гобсек, а вместе с тем и-глубоко от него отличный, и его кроткую, стойкую духом дочь любовь и жизнь которой отец принес в жертву своей страсти к золоту.
Довольный издатель сообщил автору, что читатели раскупают роман, как хлеб. Образ Евгении и роман в целом потрясли молодого Достоевского, который перевел его на русский язык. «...Чудо, чудо!»— писал Достоевский брату.
Политические взгляды писателя сложились своеобразно. В своей публицистике он объявил себя сторонником королевской власти (вдобавок легитимистом) и старинной аристократии. Странным, парадоксальным должно было казаться такое самоопределение художника, творчество которого носило в себе могучий заряд отрицания социальной несправедливости, мыслителя, увлеченного многими достижениями своего века. Но монархизм Бальзака может быть исторически объяснен. Он был продиктован прежде всего его отвращением к власти буржуазии; в сравнении с ней старинное дворянство обладало преимуществами культуры, традициями рыцарской чести и долга. А твердая королевская власть, по мнению писателя, могла сдержать пагубный для Франции разгул корыстных интересов и сплотить нацию для общего блага. При глубоком уважении и симпатии Бальзака к людям труда, запечатленным в ряде образов, народ в целом был в его восприятии пассивной страдающей массой, нуждавшейся в опеке. Л.Н. Толстой справедливо писал о свойстве настоящего таланта вглядываться в людей и явления жизни по-особому глубоко и видеть правду; он считал талант «необыкновенным светом» в художнике, помогающем «выбиваться» из мировоззрения среды[5].
Свойство таланта — неподкупность, и Бальзак, как отметит Ф. Энгельс, знал цену «своим излюбленным аристократам», описывал их остро сатирически, с горькой иронией. И ясно видел, что самые благородные и героические личности — это те, кто восстает против нынешнего общества во имя социальной справедливости. Со временем он напишет роман «Утраченные иллюзии», где изобразит рядом с продажными парижскими журналистами содружество молодых людей, работающих для будущего, и самым привлекательным из них сделает рыцарственного республиканца Мишеля Кретьена, погибшего на баррикаде в парижском восстании 1832 года. Эту способность подниматься над собственными политическими предрассудками Энгельс назовет одной «из величайших побед реализма» и одной «из величайших черт старого Бальзака»3.
Художественное ясновидение привело Бальзака к яркому изображению ухода с исторической сцены дворянства; никто из писателей XIX века на Западе не вынес более убийственного и лучше обоснованного приговора буржуазии, чем Бальзак. И не удивительно, что ни его враги, ни его друзья не принимали его легитимизм всерьез.
Человеческая комедия»
Творческие планы Бальзака разрастались, одновременно получая более определенную форму. Все уже созданное и создаваемое и то, что он когда-либо еще напишет, виделось ему как некий цельный «портрет века». Здесь должна была выразиться вся Франция — все главные противоречия и конфликты эпохи, все человеческие типы, классы, профессии. В огромной мозаичной панораме будет столица, провинция и деревня, здесь свои министры, ученые, адвокаты, торговцы, крестьяне. Бальзак рисовал напряженную борьбу страстей, историю драгоценной человеческой энергии, расточаемой в буржуазном обществе на низменные цели; историю преступлений против морали, не преследуемых законом, но уносящих тысячи жизней. В начале сороковых годов автор назовет это возводимое им здание «Человеческой комедией», определив ее три главных раздела: «Этюды о нравах», «Философские этюды», «Аналитические этюды». «Этюды о нравах» были разделены Бальзаком на Сцены частной, провинциальной, парижской, военной, политической и деревенской жизни. Таким образом, отдельные произведения Бальзака слились в грандиозную эпопею, охватывающую все стороны жизни общества.
В этом беспримерном комплексе художественных произведений одни и те же персонажи появляются в разных звеньях многократно. Но здесь нет прямого хронологического продолжения жизней и событий, дело обстоит сложнее. Одно и то же лицо предстает то главным героем, то второстепенным, в разные моменты и на разных этапах своей жизни. Оно то появляется в каком-то одном эпизоде, то проходит на заднем плане, составляя фонили образуя атмосферу действия, то предстает в восприятии многих, разных лиц, которые и сами отражаются в своих представлениях о нем. Так достигается необыкновенно многостороннее освещение персонажа в текущем времени, рельефность характеристики; высвечиваются потаенные уголки его души и жизни, его желания и возможности. Человек предстает неизменно во взаимоотношениях с массой других лиц, с обществом, которое оказывает на него решающее воздействие. Прием «возвращающихся персонажей», изобретенный Бальзаком, дает высокий художественно-познавательный эффект.
К признанным шедеврам Бальзака относится созданный в обычных для него почти немыслимых темпах и напряжении работы роман «Отец Горио». Роман сравнительно невелик, но отличается высшей степенью драматизма, присущего всему бальзаковскому творчеству, богатством и остротой конфликтов, разрешающихся в напряженной борьбе. Взволнованный тон повествования — одна из неотъемлемых особенностей романа, покоряющая читателя приобщающая его к страданиям героев, к превратностям их судеб их внутреннему развитию.
Горио называют буржуазным королем Лиром; действительно здесь изображена та же ситуация; но не король, а бывший торговец вермишелью, выдав с почетом замуж двух своих дочерей, делит между ними все свое состояние, а потом становится для них лишним. Пережив длительную моральную агонию, муку разочарования и попранной отцовской любви, Горио умирает на соломе, покинутый всеми. С Шекспиром роднят Бальзака и энергия страстей, и общие масштабы конфликта и героев.
Но искусство Бальзака — новое, и оно соответствует новому времени. В романе есть воспоминание о прошлом Горио, о богатстве, нажитом спекуляциями зерном в годы революции и голода; есть пансион госпожи Боке с его разношерстными нахлебниками (такие пансионы появились только после бурных политических переворотов и часто давали прибежище разного рода социальным оломкам). Новому времени принадлежит и образ Эжена Растиньяка, типичной фигуры молодого аристократа, после недолгой борьбы с собой сдающего свои нравственные позиции ради денег и успеха в свете.
В разговоре двух студентов, Растиньяка и Бьяншона, первый задает ставший с тех пор знаменитым вопрос: соглашаться или нет убить старого мандарина в далеком Китае, если такой ценой можно купить личное благополучие? Этот вопрос (конечно, символический) ставит нравственную дилемму: допустимо ли строить свое счастье на несчастье другого человека1. Бьяншон отвечает отказом. Спустя некоторое время Растиньяк, набирающийся опыта в парижском свете, скажет, что его мандарин «уже хрипит»...
Линия Горио в романе тесно сопряжена с линией Растиньяка не только потому, что оба проживают в одном жалком пансионе, что Растиньяк встречается в гостиных с обеими дочерьми старика, изучает их и решает сделать младшую орудием своей карьеры. Важнее этой чисто фабульной связи Растиньяка и Горио их связь в плане нравственной проблематики романа: чудовищная неблагодарность дочерей, одиночество Горио и вся горечь его кончины служат наглядным уроком Растиньяку в процессе его перевоспитания — вот какова в высшем обществе награда бескорыстного чувства. Прав Вотрен, он хотя бы не лицемерит...
Беглый каторжник Жак Коллен, проживающий у той же госпожи Воке под именем Вотрена,— фигура большого масштаба, как 3 и Гобсек. Наделенный дьявольской энергией и проницательностью, он прекрасно видит и доказывает студенту с сокрушительным красноречием, что люди на верхушке общества — политики, финансисты, светские красавицы — живут по тем же законам разбоя, что и мир каторги; в моральном отношении оба мира стоят друг друга.
Изящная родственница Эжена, виконтесса де Босссан, учит его исходя из горького опыта тому же, что и «этот смерч, именуемый Вотреном»: «Разите без пощады, и вас будут бояться... смотрите на мужчин и женщин как на перекладных лошадей, которым предоставляют издыхать на каждой станции...»
Таким образом, все в романе связано между собой. Картина общества, нарисованная глубоко волнующе, раскрывает его подноготную. «Отец Горио» не любовный роман (любовная линия Растиньяка и Дельфины не является основной сюжетообразующей); в нем есть тайны, неожиданности, хитро организованные преступления, но ясно, что это и не приключенческий роман. Все его элементы объединяются темой «воспитания» Растиньяка: поведение Горио и его дочерей, деятельность Вотрена, судьба Боссена, быт пансиона и быт гостиных. «Отец Горио»,— роман об обществе, перепаханном французской революцией, о главенстве в нем буржуазного духа, роман, полный горькой правды. Он проникнут негодованием и бесстрашием исследователя, открывающего изнанку вещей за их нарядной поверхностью. «Свет — трясина». «Я попал в ад и в нем останусь»,— заявляет Растиньяк, сделавший свой выбор.
Бальзак покорил читателей. И все же буржуазная пресса постоянно нападала на автора «Шагреневой кожи», «Евгении Гранде», «Отца Горио», этих «нетленных книг», как назвала их Жорж Санд. Охотнее всего ему ставили в вину неправдоподобие и безнравственность. Первое — потому, что он придавал типичным обстоятельствам современной жизни наиболее отчетливое, законченное и полное выражение. Он считал эстетическим законом укрупнение, сгущение действительности в искусстве. В романе «Утраченные иллюзии» писатель д'Артез выскажет мысль автора: «Что такое искусство? Сгусток природы». Другое излюбленное обвинение основывалось на безнравственности его героев, моральные качества персонажей приписывали самому автору.[6]
Бальзаку уже давно не хватало суток, не хватало жизни для воплощения задуманного. Из его писем к сестре Лоре, к другу, к Э. Ганской встает картина вечно возобновляющегося труда, часто по восемнадцать и более часов в сутки, ночью и днем при закрытых ставнях и свечах; труда, вытесняющего из жизни все другое, кроме «борьбы с лавиной» умножающихся планов. Он пишет одновременно несколько произведений и правит бесчисленные корректуры. Он называет себя «пленником идеи и дела, таких же неумолимых, как кредиторы». «Если бы знали, что значит обрабатывать идеи, придавать им формы и краски, как это изматывает!» «Пылающие ночи сменяются другими пылающими ночами, дни размышлений — новыми днями размышлений, от писания переходишь к замыслам, от замыслов к писанию». Он боится сойти с ума от перенапряжения. Его труд — битва, это сравнение многократно встречается в его переписке, как и сравнение себя с пахарем, каменщиком, литейщиком. И так же часто, как жалобы на непосильный груз работы, звучат в его переписке мужество, решимость не отступать, ноты надежды на победу. Он уподобляет себя республиканскому генералу, ведущему кампанию без хлеба и сапог (образ подсказан не столь давними событиями военной истории французской революции). В романе «Кузина Бетта», размышляя о труде как первом законе творчества, он обяжет художника работать, «как рудокоп, засыпанный обвалом».
Он разрешал себе, гораздо реже, чем хотелось, путешествия по Франции или за границу, в том числе в Россию. Бальзак мечтал иметь семью, домашний очаг. Однажды ему принесли письмо из России с подписью «Чужестранка»— отклик на его произведения, привлекший его внимание, позже последовало знакомство. К женщине, написавшей письмо, польской графине Эвелине Ганской, с которой он желал связать свою судьбу, он ездил в Петербург и в ее имение в Киевской губернии. Она, богатая помещица, боялась его долгов и неустроенности. Брак с ней состоялся лишь через восемнадцать лет после ее письма, в год его смерти.[7] Бальзак считал «главным» своим жанром роман — большую и свободную литературную форму, возможности которой хорошо соответствовали его замыслам: рисовать сложные общественные связи между множеством героев, отразить ход истории... Вместе с тем он часто обращался к «малому жанру» — рассказу (новелле), повести с элементами новеллы; в жанровом разнообразии сказалась многогранностьего дарования. В рассказе немного героев, линия действия обычно одна, но у малой формы есть свои преимущества. Как раз небольшой объем произведения, при умелом выборе содержания, может способствовать концентрации выразительности.
Рассказы и повести Бальзака всегда масштабны: за одним случаем или одной цепочкой событий чьей-то частной жизни, благодаря глубоко вскрытым их корням, обрисовывается важная сторона действительности,выходящая за рамки жизни одного этого человека (например, в «Гобсеке»). Бальзак в рассказах остается «доктором социальной медицины» и великим сердцеведом.
В повести «Полковник Шабёр» (1832) действие вырастает из необычайной ситуации: человек, которого считали убитым в бою и похоронили, оказался только тяжело раненным, чудом выбрался из братскоймогилы и долгих восемь лет добивался, чтобы его, нищего и неузнаваемого из-за ран и болезни, бюрократическая машина общества официально признала живым...
У Бальзака нет сюжетов, не связанных с анализом общества и эпохи. Отчаянная борьба страстей, жизненные пути героев, полные неожиданностей и перипетий, трагические душевные кризисы вырастают из строго правдивых исторических обстоятельств. В «Полковнике Шабере» на развитие действия прямо влияет сложная обстановка во Франции первых десятилетий века, смена политических режимов в стране. Шабер, воспитанник приюта для подкидышей, не имеющий ни богатства, ни привилегий, прямой и благородный по натуре, за личную храбрость получил от Наполеона графский титул и чин. Его сочли погибшим в сражении 1807 года, в пору, когда Наполеон был императором. Жена Шабера выгодно и счастливо для себя вышла замуж вторично за человека из старинного аристократического рода — политическая ситуация благоприятствовала такому смешанному союзу. Но Империя уступила место реставрации Бурбонов, и второй муж Розы Шабер стал втайне сожалеть о своем браке, который теперь уже препятствовал его карьере. Таким образом, весь исторический процесс в стране проходит перед нами в перипетиях судьбы одной супружеской четы. Цепляясь за свое счастье, бывшая жена Шабера, графиня, со звериным эгоизмом отказывалась его признать — толкала обратно в могилу. Но вот, вопреки ей, при поддержке талантливого адвоката (это Дервиль, знакомый нам по «Гобсеку») Шабер получил, наконец, все необходимые документы. Тогда жена его переменила тактику. Играя на чувствах мужа, еще сохранившего любовь к ней, действуя как искусная актриса, она склонила его добровольно отказаться — ради ее счастья — от всего, что он вернул себе ценой героических усилий в поединке с ней и с обществом.
Но случай открыл Шаберу всю ее низость: добившись своего, она для верности задумала лишить его и честного имени, готова была оклеветать, запереть в сумасшедший дом...
Потрясенный, он отказывается — уже не из любви, как хотел прежде, а из презрения и к ней, и к всеобщей фальши — не только от имущества, но и от своего места в обществе и самого своего имени. Безымянным бродягой он опускается на дно.
Неожиданная трагическая развязка этим не исчерпана (вот пример драматизма, присущего бальзаковскому повествованию). Целых двадцать лет спустя Дервиль обнаруживает Шабера, по видимости слабоумного, среди обитателей богадельни. Но оказывается, что жив и разум, и патриотические чувства старого воина. Он носит маску безумия, как шекспировский Гамлет, это его форма неприятия среды с ее звериными нравами. Он не в состоянии победить эту среду, но и она не победила его духа.
«Что за судьба! Провести детство в приюте для подкидышей, умереть в богадельне для престарелых, а в промежутке помогать Наполеону покорить Европу и Египет». В конце повести два многоопытных адвоката подтверждают, что история Шабера, при кажущейся необыкновенности, на самом деле типична: «Я уже достаточно нагляделся на все это, работая у Дероша...»
Духовная непреклонность Шабера, его следование нравственному чувству характерны для художественного мира «Человеческой комедии». Этот мир населен толпами ростовщиков, карьеристов, банкиров, каторжников, блестящих эгоисток с холодным сердцем. Но в нем полно представлен и другой полюс: Евгения Гранде, Шабер, Мишель Кретьен и все Содружество д'Артеза, адвокат Дервиль (о котором его великосветская клиентка говорит иронически: «Никогда вы ничего не достигнете, зато будете счастливейшим и лучшим из людей»). В романах Бальзака самозабвенно преследуют свою идею бескорыстные искатели: ученые, художники, изобретатели. В повести «Полковник Шабер» Дервиль высказывает гениально простое наблюдение: одно из свойств добродетели — не быть собственником. Мысль эта подтверждается у Бальзака вереницей образов людей из народа.