Аннотация издательства: Павел Ефимович Дыбенко – член Коммунистической партии с 1912 года, был первым Народным Комиссаром по Морским делам Советского государства. После гражданской войны командовал стрелковым корпусом, а затем Среднеазиатским, Приволжским и Ленинградским военными округами. В своей книге П. Е. Дыбенко рассказывает о революционной деятельности моряков Балтийского флота, о деятельности Центробалта, председателем которого он был, и об участии моряков и петроградских рабочих в борьбе за власть Советов. Книга издается с незначительными сокращениями. Она рассчитана на широкий круг читателей.
Собственно, в книге 3 части: тяжкая жизнь в недрах царского флота, Февральская революция и Октябрьская революция (включая 1918 год, разгон Учредительного собрания) + газетная статья о подавлении Кронштадского восстания. Некоторые строки – просто перлы: "Выйдя из кабинета Подвойского, встречаю в соседней комнате Владимира Ильича. Он спокоен. На лице никогда не покидающая его ленинская улыбка". "Моряки со злобным хохотом и ненавистью уничтожали эти воззвания, сопровождая уничтожение руганью". "Как и в Октябрьские дни, флот пришел защитить Советскую власть. Защитить от кого? От демонстрантов–обывателей и мягкотелой интеллигенции". "Владимир Ильич со своей глубокой проницательностью и умением глядеть в будущее спас Октябрьскую революцию". Вообще же, в этих мемуарах много эдакого неканонического и Ленин в них не непререкаемый авторитет, а зависимый от матросов политик. Отдаёт Ильич приказ матросу Железняку: сегодня Учредилку не разгонять. Но караул устал. И Железняк, с попустительства Дыбенко приказ Ленина игнорирует, и всех разгоняет. Наверное, потому и тираж у книги в выходных данных не проставлен. Бывало так: автору платился гонорар, как за 50.000, а выходило тысячи 2. Чтобы широкие круги читателей особенно не зачитывались.
|
|
Содержание
Павел Дыбенко матрос–нарком
Часть первая. В царском флоте
Царский смотр
На корабле
Флотское подполье
Перед походом
За границей
Балтфлот в империалистическую войну
Часть вторая. Февральская революция
Февральский переворот
3–е заседание Гельсингфорсского Совета
Первые дни Временного правительства
Поездка делегации на сухопутный фронт
У министра Керенского
"Заем свободы"
I съезд Балтфлота
Приезд кронштадтской делегации
Керенский в Балтийском флоте
Июльские события
Балтфлот после июльских дней
В "Крестах"
Корниловское восстание
На подступах к Петрограду
II съезд Балтфлота
Северный областной съезд
Борьба внутри Советов
Часть третья. Октябрьская революция
Великий переворот
Гатчина
После Октября
Разгон Учредительного собрания
17 марта 1921 года
Накануне
На штурм по льду
В атаку с Климом Ворошиловым
Примечания
Павел Дыбенко, матрос–нарком
...И, глядя с ненавистью ястребиной,
Не понимали враги одного:
Почему же неистребима
Сила яростная его?..
В. Гусев
В памяти нашего народа навсегда останутся незабвенными имена и дела героев, которые прошли через испытания жизни под знаменем Ленина и до конца своих дней сохранили верность великим всепобеждающим принципам ленинизма.
Таким прошел через жизнь Павел Дыбенко – балтийский матрос–большевик, председатель Центробалта – одной из самых знаменитых русских революционных организаций 1917 года, член первого Совнаркома, сформированного в Октябрьские дни под непосредственным руководством Ленина, первый народный комиссар Военно–Морского Флота Советской республики.
|
|
"Имя Павла Ефимовича Дыбенко, грузчика Рижского порта, затем матроса...вспоминает старый большевик П. Зайцев, бывший солдат 3–го Кронштадтского крепостного пехотного полка,– было довольно широко известно среди моряков. Но особенную популярность он приобрел после Февральской революции, когда его избрали председателем Центрального Комитета Балтийского флота, сокращенно Центробалта.
В качестве члена полкового комитета и депутата Кронштадтского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов мне довольно часто приходилось встречаться с Дыбенко.
Без преувеличения можно сказать, что Павел Дыбенко был душой балтийских моряков. Этот украинец–хлебороб из небольшого села Черниговской губернии обладал исключительным обаянием как оратор и организатор масс. Вот и сейчас, будто живой, стоит передо мной этот статный, рослый матрос лет двадцати восьми с живыми черными глазами и небольшой бородкой. Я слышу его голос, зычный и проникновенный, вижу его заразительную улыбку.
Летом 1917 года после одного из заседаний Кронштадтского Совета я обратился к нему:
– Товарищ Дыбенко, как быть? Солдаты и матросы требуют немедленного установления в Кронштадте Советской власти. Говорят: "Не хотим и не будем подчиняться Временному правительству. Керенского не признаем! Всю власть Советам!"
|
|
– Установления Советской власти, говоришь, требуют? А ты им растолкуй, что на этот счет Ленин объясняет. Наступит день, и мы установим Советскую власть не только в Кронштадте – во всей России! И день этот не за горами, так и скажи ребятам.
В те дни многое решало искусство оратора. У одних оно было врожденным, другие ему учились. Помню, как Дыбенко поучал меня:
– О словах и как их похитрее составить меньше всего думай. Слова сами придут, главное – чтобы тут было. – Дыбенко приложил ладонь к сердцу. – Нам нечего красивые сказки рассказывать. Наша правда простая, и говорить о ней надо просто, но так, чтобы твоя вера перешла к другому. А если не можешь другого убедить, значит и сам не веришь".
Как замечательно характеризуют эти слова самого Дыбенко. Это был несгибаемый ленинец, большевик с 1912 года, определивший свою политическую позицию в первые же дни после возвращения Ленина из эмиграции, безоговорочно признавший правоту исторических Апрельских тезисов, пропагандировавший их всей силой своего убеждения, один из славной плеяды большевиков–организаторов, сумевших привлечь на сторону ленинской партии большинство матросов–балтийцев. Какой была сила этого убеждения, показывает следующий факт.
В первые дни своего существования Центробалт, куда входили представители всех кораблей и частей Балтийского флота, представлял собой пеструю политическую организацию, формальное большинство в которой принадлежало эсерам, меньшевикам и анархистам. Через два месяца группа большевиков–балтийцев, создавшая эту организацию, уже вела за собой многих матросов – членов Центробалта. В течение двух месяцев – мая и июня Центробалт под председательством Дыбенко сосредоточил в своих руках всю власть над Балтийским флотом, несмотря на сильное противодействие Временного правительства и особенно активное сопротивление военного и морского министра Керенского.
Что это значило, поняли все, когда большевики, руководившие Центробалтом, сорвали в июльские дни попытку Временного правительства подавить мощью флота выступления петроградского пролетариата и гарнизона: флот категорически отказался выполнить распоряжение Керенского о походе на Петроград. Корабли, посланные туда, везли не оружие против народа, а две делегации Центробалта с наказом поддержать требования рабочих и солдат. И хотя Керенский прежде всего заточил в петроградскую тюрьму "Кресты" обе делегации Балтийского флота и председателя Центробалта Дыбенко, хотя и сумел на какое–то время изменить состав Центробалта в свою пользу, однако это не сломило революционного духа балтийцев, не поколебало их верности ленинским идеям социалистической революции.
Дыбенко через день после освобождения из "Крестов", несмотря на то, что он дал подписку о невыезде, был в главной базе флота – Гельсингфорсе. Прошло несколько суток, и Центробалт того состава, который был разогнан Керенским, вновь собрался под председательством Дыбенко, но уже для того, чтобы перед лицом всей страны поднять на кораблях красные флаги и объявить беспощадную борьбу контрреволюционному Временному правительству.
Резолюция, принятая Центробалтом 19 сентября 1917 года, гласила: "...пленарное заседание заявляет, что больше распоряжений Временного правительства не исполняет, власти его не признает..."
Вызов, брошенный Центробалтом Временному правительству, был поддержан всеми балтийцами. Таков был ответ моряков–балтийцев на провокационный клеветнический приказ Керенского, в котором он сознательно оскорбил весь флот, назвав моряков предателями родины в разгар кровопролитнейших боев в районе островов Моонзундского архипелага, в дни, когда моряки–балтийцы остановили наступление германских военно–морских сил, стремившихся расчистить сухопутным кайзеровским войскам путь к Петрограду. Керенский по сути дела повторил подстрекательское заявление крупнейшего российского помещика Родзянко, бывшего председателя Государственной думы, который цинично заявил на страницах буржуазной печати: "Петроград находится в опасности. Я думаю, бог с ним, с Петроградом... Со взятием Петрограда флот погибнет, но жалеть не приходится, там есть суда совершенно развращенные". В ответ на это II съезд моряков Балтийского флота, на котором председательствовал Дыбенко, принял" обращение, переданное по радио кораблям и фортам:
"Товарищи, докажем всему миру, что революционный Балтийский флот, защищая революционную Россию, погибнет, но не отступит перед флотом германского императора..."
В адрес же Временного правительства была послана гневная резолюция, клеймившая позором имя клеветника, ненавистного отныне всем морякам: "Тебе же, предавшему революцию, Бонапарту–Керенскому шлем тысячу проклятий".
С этой минуты Центробалт, возглавляемый матросом–большевиком Дыбенко и представителем военной организации большевистской партии Антоновым–Овсеенко, стал готовить флот к решительной схватке с внутренней контрреволюцией. Практически подготовка сводилась к выгодной расстановке сил флота и выступлению его в надлежащий момент в полном соответствии с общим планом вооруженного восстания армии и народа. Известно, какое значение придавал Ленин этой подготовке Балтийского флота. Известно также, что он после переезда из Разлива в Финляндию, продолжая скрываться, сначала в Гельсингфорсе, а затем в Выборге, от ищеек–убийц, охотившихся за ним по распоряжению Временного правительства, ни на день не прекращал руководить подготовкой вооруженного восстания. В частности, Владимир Ильич встретился с представителем Финляндского исполнительного комитета и, выяснив положение в Балтийском флоте и в армейских частях, потребовал от большевиков, работавших среди солдат и матросов, "все внимание отдать военной подготовке финских войск + флота для предстоящего свержения Керенского".
Указания В. И. Ленина Центробалт выполнил точно в срок, определенный планом вооруженного восстания. На каждый корабль и в береговые флотские экипажи прибыли специальные уполномоченные военного отдела Центробалта, была проверена боевая готовность всех частей и кораблей. Это позволило Дыбенко еще 12 октября заявить на Северном областном съезде Советов, где собрались представители двадцати трех городов, армии, флота, латышских стрелков и пролетариата Финляндии: "Все силы и средства Балтийского флота – в распоряжении съезда. В любой момент флот по вашему зову готов к выступлению".
Избранный съездом Северный областной исполнительный комитет, в состав которого вошел и Дыбенко, в своей деятельности по подготовке вооруженного восстания руководствовался указаниями В. И. Ленина. 17 октября Центробалт по докладу Дыбенко об итогах съезда постановил сформировать на всех линейных кораблях, крейсерах и в береговых частях флота, насчитывавших свыше двухсот человек, постоянные боевые взводы, готовые в любую минуту поступить в распоряжение Центробалта. В тот же день Центробалт приказал арестовать представителя Временного правительства, фактически уже раньше отстраненного от участия в делах флота, но продолжавшего благодаря своему формальному представительству вести контрреволюционную деятельность. Одновременно за подписью Дыбенко была послана телеграмма председателю судового комитета крейсера "Аврора", стоявшего в Петрограде, члену Центробалта машинисту Белышеву: "Не выполнять распоряжения Временного правительства, если последует приказ о выходе "Авроры" на рейд. Ждать санкции Центробалта. Распоряжения Центробалта будут адресованы на ваше имя".
Своевременно предупрежденные Петроградским военно–революционным комитетом, секретарем которого стал Антонов–Овсеенко, большевики Центробалта знали о маневре Керенского, о его попытке под любым предлогом удалить из Петрограда "Аврору" – мощный боевой корабль, вооруженный шестидюймовой артиллерией.
В ночь на 22 октября Дыбенко вручили телеграмму, подписанную членом судового комитета "Авроры" Курковым: "Приказано выйти в море на пробу и после пробы следовать в Гельсингфорс. Как быть?"
Центробалт немедленно ответил, как было условлено между ним и Военно–революционным комитетом: "Пробу произвести 25 октября. Председатель Центробалта Дыбенко".
В этой короткой телеграмме было прямое указание: привести корабль в боевую готовность к 25 октября. Ибо в тот день должен был открыться II Всероссийский съезд Советов, разогнать который собиралось Временное правительство, о чем хорошо знала вся команда "Авроры". Вот почему судовой комитет, руководствуясь телеграммой Дыбенко, наотрез отказался выполнить приказ Керенского, заявив, что подчинится только предписанию Центробалта.
24 октября телеграфисты Морского Генерального штаба приняли распоряжение из Гельсингфорса, с борта яхты "Полярная Звезда", где находился Центробалт: "Крейсеру "Аврора", заградителю "Амур", Второму Балтийскому экипажу, гвардейскому экипажу и команде "Эзеля".
Центробалт совместно с судовыми комитетами постановил: "Авроре", заградителю "Амур", Второму Балтийскому и гвардейскому экипажам и команде "Эзеля" всецело подчиняться распоряжениям революционного комитета Петроградского Совета.
Председатель Дыбенко".
Тогда же Центробалт приказал командам четырех миноносцев из числа стоявших в Гельсингфорсе готовить свои корабли к походу в Петроград, составил текст приветствия II Всероссийскому съезду Советов, обязался поддержать всеми силами борьбу съезда за власть и поручил морякам эскадренного миноносца "Самсон" доставить это обязательство–приветствие в Смольный.
Балтийский флот ждал только сигнала к действиям.
И вот вечером 24 октября была получена телеграмма: "Гельсингфорс. Центробалт. Дыбенко.
Высылай устав.
Антонов–Овсеенко".
Телеграмма означала заранее условленное: Центробалт, получив ее, отправляет в Петроград боевые корабли и пять тысяч вооруженных матросов.
На рассвете 25 октября четыре миноносца ("Самсон", "Забияка", "Меткий" и "Деятельный"), взяв на борт второй сводный отряд балтийцев, вышли из Гельсингфорса, держа курс на Петроград. Туда же по железной дороге еще ночью был отправлен первый сводный отряд. После этого Центробалт послал телеграмму Кронштадтскому Совету. Оттуда немедленно ответили, что в эти же часы из Кронштадта снялись миноносцы "Пронзительный", "Прочный" и "Рьяный", минные заградители "Амур" и "Хопер", вспомогательные суда "Ястреб", "Зарница" и "Верный" с десантным отрядом магросов–кронштадтцев; что первый десантный отряд, направленный из Кронштадта через залив, уже– занял Ораниенбаум и железную дорогу между ним и Петроградом; что линкор "Заря Свободы" выведен буксирами на огневую позицию у входа в Морской канал.
К вечеру все корабли и десантные отряды, посланные Центробалтом в распоряжение Военно–революционного комитета, были на месте. Спустя некоторое время состоялся разговор по прямому проводу между революционным Петроградом и революционным Гельсингфорсом. В разговоре представитель Военно–революционного комитета предложил председателю Центробалта, как депутату II Всероссийского съезда Советов, немедленно выехать в Петроград. Дыбенко, учитывая сложившуюся обстановку и необходимость подготовки боевых резервов для победы революции, дал на вызов следующий ответ: "Считаю совершенно неправильным в данный момент отрывать меня от флота. В Петрограде вас много. Когда будете уверены в успехе и больше от флота не потребуется поддержки, тогда я выеду".
И, узнав о провозглашении съездом Советской власти, о штурме Зимнего дворца, об аресте Временного правительства и о бегстве Керенского, тут же продиктовал телеграмму: "Центральный комитет Балтийского флота, исполняя беспрекословно распоряжения Петроградского Революционного Комитета о задержании бежавшего бывшего министра Керенского, призывает все флотские и армейские комитеты и все верные и преданные революции войска, население и железнодорожных служащих принять самые энергичные меры – задержать Керенского и доставить его в распоряжение Петроградского Революционного Комитета.
Председатель Дыбенко".
Только 27 октября, когда стало необходимо координировать действия многочисленных матросских отрядов, посланных Балтийским флотом, когда потребовалось направить всю их силу на отпор контрреволюционным войскам Керенского, перешедшим в наступление и захватившим Гатчину и Царское Село, Дыбенко выехал в Петроград. На следующий день утром он явился в Смольный и после короткого разговора с председателем Военно–революционного комитета Н. И. Подвойским поспешил на позиции. Быстро выяснив положение и оценив обстановку, Дыбенко возвратился с докладом к Подвойскому и получил новое задание. Затем он увиделся с Владимиром Ильичом Лениным, информировал его о своем намерении двинуть матросские отряды к Пулкову, чтобы преградить путь контрреволюционному казачьему корпусу генерала Краснова, и с одобрения Ленина вновь отправился на позиции, теперь для того, чтобы добиться перелома на фронте.
Документы и воспоминания участников Октябрьских боев под Петроградом, а также свидетельства таких очевидцев, как Джон Рид (автор широко известной книги "Десять дней, которые потрясли мир"), подтверждают неисчерпаемую силу организаторского таланта Дыбенко, его бесстрашие и умение убеждать людей логикой большевистской правды. В считанные часы он организовал оборону Пулкова, где матросы–балтийцы за один день 31 октября не только отбили все атаки войск Краснова, но совместно с красногвардейскими отрядами перешли в наступление и заняли Царское Село. После этого казаки прислали к матросам делегацию, которая предложила им вести переговоры. Ночью, не теряя ни минуты, Дыбенко с матросом Трушиным и с казачьей делегацией поехал в Гатчину, где размещались основные силы конного корпуса генерала Краснова и где обретался Керенский. В результате переговоров казаки согласились прекратить борьбу, признать Советское правительство и выдать ему Керенского.
Последнее, к сожалению, не удалось. Почему? – Об этом поведал в своих показаниях, опубликованных в "Правде" 3(16) ноября 1917 года, генерал Краснов. В то время, когда Дыбенко вел переговоры с казаками, в одной из комнат Гатчинского дверца Краснов с глазу на глаз предложил Керенскому явиться с повинной к новой власти, обещая в таком случае обеспечить его надежной охраной в пути, включив в нее и матроса.
"Нет, только не матрос! – вскричал Керенский. – Вы знаете, что здесь Дыбенко?.. Это мой враг".
Потеряв всякое подобие мужества, бывший глава низвергнутого Временного правительства, гонимый страхом перед гневом народа, олицетворением которого был для него каждый человек в матросской форме, бежал ночью за рубеж проклявшей его русской земли.
С контрреволюционным мятежом Керенского и Краснова было покончено, и Дыбенко возвратился в Петроград, чтобы приступить к обязанностям члена Верховной Морской коллегии и первого наркома Военно–Морского Флота.
И кто знает, не припомнились ли ему в этот момент слова адмирала фон Эссена, в свое время командовавшего Балтийским флотом, сказанные во всеуслышание на линейном корабле "Император Павел I" (впоследствии "Республика") еще в 1915 году.
Произошло это на практических стрельбах, которыми управлял командующий флотом.
Дыбенко, служивший на атом корабле, стоял на своем посту у дальномера и неоднократно поправлял ошибавшегося в расчетах адмирала.
Раздосадованный Эссен рявкнул:
– Тебе или на моем месте быть или в тюрьме сидеть!..
– Есть, ваше высокопревосходительство, – невозмутимо ответил Дыбенко. Могу делать и то и другое...
Волей революции и победившего народа история зло подшутила над издевательским пророчеством царского адмирала барона фон Эссена. Упрятанный Керенским в тюрьму, матрос Дыбенко меньше чем через два месяца после выхода из нее стал командующим всеми Военно–морскими силами Советской республики.
Однако ничто – ни головокружительный личный успех, ни скользкие соблазны популярности и славы – не вынудило Дыбенко поступиться принципами, верность которым он доказал на всем своем пути матроса–большевика.
Характерным примером верности этим принципам было выступление Дыбенко на I съезде моряков Военного флота в декабре 1917 года в присутствии Владимира Ильича Ленина. Заслуги Дыбенко в борьбе за утверждение Советской власти были общепризнаны, поэтому съезд решил отметить их присвоением матросу–наркому высокого воинского звания. Одни делегаты предлагали произвести Дыбенко в капитаны 1 ранга, другие – в адмиралы, третьи – в почетные граждане флота.
Конец спору положил сам Дыбенко.
"Товарищи, – сказал он, – позвольте мне поблагодарить вас за оказанное внимание и внести предложение. Я начал борьбу в чине подневольного матроса. Вы меня произвели в чин свободного гражданина Советской республики, который для меня является одним из самых высших чинов. Позвольте в этом чине мне и продолжать борьбу".
Таким бескорыстным борцом за интересы народа предстает Дыбенко и в своих записках, впервые опубликованных в 1919 году в разгар гражданской войны. Эти записки, вновь выпускаемые Военным издательством, воскрешают в памяти старших поколений героическое время революционных событий, которыми началась на земле социалистическая эра в истории человечества. Эти записки помогут следующим поколениям увидеть в примечательных деталях путь "из недр царского флота к Великому Октябрю", пройденный множеством простых людей – матросов, одним из которых был большевик–ленинец Павел Ефимович Дыбенко.
Евгений ЮНГА
Часть первая. В царском флоте
Петроград. Крюковские казармы. Собранные с различных концов царской России в мрачную, неприветливую казарму, новобранцы украдкой пытаются заговаривать друг с другом. За ними неустанно следит недремлющее око верного сверхсрочнослужащего унтер–офицера – "шкуры", как обыкновенно называли во флоте сверхсрочников.
Медленно шагая взад и вперед, он от поры до времени покрикивает:
– Что, матушка–деревня, не наговорились? Вам тут не деревня собираться кучкой и болтать. В строй попадете – мы там всю дурь из вас выбьем.
Встреча и привет... От таких слов кое–кого жуть берет. Что же будет, когда в строй поставят?..
За десять дней обитатели Крюковских казарм привыкают к своему новому положению. "Начальство" не раз уже успело обложить матом и надавать зуботычин. Служба царю–батюшке началась...
Наступает день разбивки. Является комиссия. Громовая команда:
– Встать! Смирно! Не шевелись!
Лейтенант в сопровождении кондукторов и врача обходит новобранцев и опрашивает, чем занимался до службы, грамотен или нет, где жил, был ли под судом и если был, – за что.
Дошла очередь и до меня. Отвечаю.
– Окончил четырехклассное городское училище, жил в Новоалександровске Ковенской губернии, в Риге, Либаве.
Председатель комиссии прерывает:
– Во Второй Балтийский. По росту годился бы в гвардейский экипаж, но...
В документах у меня значилось: "Рижское полицейское управление... Политически неблагонадежен".
На следующий день группа новобранцев с котомками за плечами и с сундучками в руках под командой унтер–офицера направилась в Кронштадт во Второй Балтийский экипаж.
Царский смотр
Серое, промозглое утро. 1–я рота Второго Балтийского экипажа, одевшись в первосрочное обмундирование, в строю во дворе ожидает ротного командира. Полуротный, мичман Павлов, одетый в парадную форму, лениво прохаживается возле роты. Сегодня он как будто не пьян. Все как–то привыкли, что полуротный Павлов никогда трезвым не бывает. Зато, если он на занятиях бывает, больше часу не занимаешься. Не любит он занятий. В офицерский клуб все тянет. Никого не наказывает – добрый. За это его матросы любили.
Встрепенулся Павлов, пробасил:
– Сми–и–рно! Господа офицеры!..
Быстрыми шагами, стройный, красивый, с вечной улыбкой на лице, подходил ротный фон Либгард. Этот – не то, что Павлов. Любил иногда либеральничать, но был строг, суров, подчас жесток.
Поздоровался и стал объяснять роте, что сегодня – торжественный день, день присяги. В этот день матрос дает клятву перед богом и святым евангелием служить верой и правдой царю, и после присяги всякий поступок карается строже, по всем законам. Скомандовал роте: "Направо – шагом марш", – и к экипажной церкви – давать клятву.
Поп, сказав напутственное слово, начал медленно, по–евангельски, читать клятвенные слова. Поклялись, приложились к кресту и "святому" евангелию. Церемония кончилась. Все как–то по–праздничному повеселели. Но, конечно, не потому, что дали богу клятву, почему теперь еще строже будут наказывать, а потому, что теперь можно хотя бы изредка вырваться из казармы и пойти в город. Правда, это было не из больших удовольствий: пойдешь в город – лучше за город удирай, а в городе останешься – на "ваше превосходительство" напорешься, во фронт не так встанешь – 6 суток в карцере "отдохнешь". А все же, как ни страшен карцер и как ни странно, первый раз выйдя в город, отдавать честь и становиться во фронт – жаждешь попасть без команды в город, встретить старых моряков с кораблей, узнать и порасспросить их о житье–бытье на кораблях.
Пятое марта1. После предварительной репетиции на плацу в Царском Селе, где "изволили" сделать смотр адмирал Зиллоти и остаться недовольным 1–й ротой, ротный фон Либгард был мрачен и суров. Все надежды молодого мичмана получить царское "спасибо" рухнули. Только утром адмирал Пономарев подбодрил его: 1–я и 5–я роты будут представлены царю. Перед смотром был сделан самый тщательный и поголовный осмотр всей роты. Все карманы выворотили, – не запрятаны ли у кого боевые патроны...
В 10 часов утра все четыре батальона выступили на смотр.
На плацу, перед Екатерининским дворцом, долго пришлось ожидать приезда царя со свитой.
Наконец раздается команда:
– Смирно!
Для встречи справа:
– Слушай, на ка–ра–у–ул!
В карете, с гайдуками на запятках, царь вместе с наследником ехал по фронту, здороваясь с каждым батальоном.
Наша рота была первой вызвана для смотра. По окончании строевых занятий продефилировали церемониальным маршем мимо царя, повернув голову вправо до отказа. После смотра получили по белой булке и снова – в обратный путь, в Кронштадт.
Фон Либгард, так боявшийся за исход смотра, получил царское "спасибо" и внеочередное производство в лейтенанты. В награду от осчастливленного "монаршей милостью" ротного рота получила пятидневный отдых.
На корабле
Кончились строевые занятия и царский смотр. Новая забота и тревога: на какой корабль спишут? Хорошо бы попасть на "Николаев". Там, говорят, лучше, чем на "Двине".
Не повезло... Шагаем на "Двину", имевшую славную и одновременно жуткую память и прошлое. "Двина" – это бывший броненосный крейсер "Память Азова", в 1905 году он явился очагом революционного восстания моряков–балтийцев, с того времени был разжалован и переименован в "Двину". С него сняли георгиевский флат, разоружили, заколотили досками и ошвартовали у стенки. Только с 1909 года он вошел в состав минных учебных судов2. Команда восставшего крейсера после предательства в Ревеле была частью осуждена на смертную казнь, частью сослана на каторгу и рассажена по тюрьмам. Остальные матросы в 1906 году были раскассированы по различным армейским полкам.
Сурово принял нас в свои объятия разжалованный крейсер. Зловещий призрак расправы 1905 года еще витал над его обитателями–матросами. Здесь можно было встретить многих из тех, кто расстреливал восставших и кто в награду за это получил георгиевский крест. Но там, где царила жестокость, родилась и школа, воспитывавшая новых бунтарей. Такой школой являлась и "Двина". Среди команды и сменных руководителей унтер–офицеров специалистов кипела бунтарская работа. Нескончаемая вереница шпиков и провокаторов не смогла "очистить" корабль революционная "зараза" размножалась.
Сменный руководитель Охота, будучи участником революционного движения в 1905 году, все свободное время уделял подготовке новых кадров борцов за светлое будущее. Флот вместе с распространением технических знаний воспитывал бесстрашных баррикадных борцов, которые в 1917 году выполнили заветы тех, кто был расстрелян и сослан на каторгу в 1906 году.
В 1912 году флот готовил новое восстание борцов–моряков, которые, несмотря на предыдущие неудачи, не складывали оружия перед всесильными столпами царского произвола.
С наступлением весны подготовка к восстанию пошла лихорадочным темпом. Сменный Охота таинственно передавал о ней. Некоторые, суда флота в июле готовились в поход за границу. К этому моменту и подготавливалось восстание. Руководители были уверены в успехе.
Боевая подготовка Балтфлота не прошла незамеченной. Сеть пауков–шпионов проникала везде. Новый заговор был раскрыт.
22 июля командующий Балтфлотом фон Эссен, окруженный жандармами, появился на боевых судах. В час ночи, когда почти вся команда на кораблях спала, за исключением тех, кто дежурил и ожидал получить боевой сигнал о восстании с броненосца "Цесаревич", фон Эссен вместе с жандармами стоял на верхней палубе броненосца "Император Павел I", где в первую очередь должно было вспыхнуть восстание. Отдавая старшему офицеру список зачинщиков, фон Эссен приказал немедленно их арестовать.
Офицеры, кондуктора вместе с жандармами вытаскивали в одном белье бунтарей. На верхней палубе взоры мятежников встретились с яростным взглядом фон Эссена. Арестованные поняли свою участь. Их построили во фронт в непривычной на кораблях форме – в белье. Их слух ловил рычанье фон Эссена:
– Вы, сволочи, вздумали делать бунт против царя. Прикажу всех расстрелять, сгноить в тюрьмах, на каторге! Я не остановлюсь ни перед чем, хотя бы мне пришлось взорвать весь флот!
Арестованные под усиленным конвоем были отправлены в жандармское управление. В эту же ночь аресты были произведены почти на всех кораблях, и только командир крейсера "Громобой" Максимов отказался пропустить на корабль жандармов, ответив, что у него нет бунтарей и он за свою команду ручается.
Лучшие товарищи были вырваны из нашей семьи. На кораблях повеяло сырым, могильным смрадом. Все притихло. Забились по кубрикам, по трюмам, в кочегарках. Только те, которые принимали активное участие в подготовке восстания и не были арестованы, не теряли надежды и верили, что рано или поздно им удастся сорвать оковы рабства.
Втихомолку; забившись в кочегарку, мы повторяли:
– Эти аресты для нас – хороший урок. Мы будем более осторожны, более опытны. Научимся, как нужно скрывать подготовку восстания от шпиков.
На кораблях царил неудержимый произвол. Шпики шныряли во всякое время и по всем уголкам корабля. Потянулись суровые дни царской службы. Свободного времени у команды не было: ей не давали одуматься и оценить то, что произошло в ночь на 22 июля. Начальство заставляло выполнять самые нелепые работы: ежедневно чистить деревянную палубу стеклом, чистить "медяшку" во время дождя, привязав шлюпку, заставляло часами грести на месте. Карцер и сидение на хлебе и воде стали частым явлением. Команды кораблей изнемогали под уродливой тяжестью службы. Многие предпочитали попасть в тюрьму, только бы не оставаться на корабле.
Кошмарная жизнь матросов еще более ухудшалась скверной пищей. Суп с крупой и протухшее мясо с червями, которое среди матросов называли "606", – были обычным явлением. Жаловаться на плохую пищу не смели. На всякую жалобу был один ответ: "Бунтовать вздумали!" Пробовали показывать врачу суп с червями тот с иронической улыбкой отвечал:
– Что ж, черви разве не мясо? Чем больше червей, тем лучше должен быть суп.
Летнюю кампанию весь минный отряд простоял в Биорках. 14 сентября вернулись в злосчастный для матросов Кронштадт. Здесь царил настоящий террор "опричника" – адмирала Вирена. Этот самодур, по заслугам первый уничтоженный в дни февральской революции, наглейшим образом издевался не только над матросами, но и над рабочими Кронштадта.
Матросам не было житья: останавливая на улице, при публике, Вирен заставлял расстегивать штаны и осматривал, имеются ли на них казенное клеймо и надпись.
В городе каждый матрос все время оглядывался, чтобы не прозевать Вирена и вовремя стать во фронт. Среди матросов ходила поговорка: "В город идешь, становись сперва во фронт виреновой кобыле, его жене и Вирену, а вслед за ними – веренице жандармов–офицеров".
Не изгладятся из памяти моряков того времени дни кронштадтской стоянки, рыжая кобыла Вирена, на которой он всегда ездил, и сам Вирен, канувший в вечность вместе с насквозь прогнившим царским самодержавием.
Флотское подполье
В морозное декабрьское утро с радостью в сердце покидали мы Кронштадт. Быстро шагая по льду вслед за подводой с чемоданами, наперебой друг перед другом старались нарисовать картину нового места службы на боевых судах в Гельсингфорсе. Как хорошо было бы никогда больше не вернуться в виреновский Кронштадт! Но, увы, этого не миновать...
С ораниенбаумского берега на прощанье еще раз взглянули на чуть видневшийся в туманной дали остров Котлин. Невольно роились мысли: многие тысячи молодых моряков пройдут еще виреновскую школу, многие тысячи будут в душе проклинать этого деспота–варвара и многие из них явятся невольными посетителями Кронштадтской пересыльной тюрьмы с ее привратником Вандяевым.
Третий звонок. Поезд медленно отходит от дебаркадера Финляндского вокзала, унося нас вдаль от Кронштадта и Ораниенбаума. Как–то не верится, что еще вчера покинули мы Кронштадт, а через полтора часа будем мчаться по полузаграничной Финляндии. А вот и Белый Остров. Резко меняется жизнь, люди, природа. Быстро мелькают маленькие станции с трудно выговариваемыми названиями. В вагоне, где уселось десятка два матросов, задорный смех, беспрерывные разговоры. Как будто все преобразились, стали другими. Суровые, угрюмые лица, на которых лег уже отпечаток морской службы, просветлели. Здесь мы предоставлены самим себе. Здесь нет боцмана, помахивающего цепочкой от дудки, некому играть на молитву и по команде "шапки долой" затягивать "Отче наш". Над люком не увидишь голову вахтенного и не услышишь пронзительной дудки и окрика:
– Вставай, довольно валяться, выноси койки наверх!