На братских могилах время ставить кресты
23 авг. 2017 г., 10:00
Просмотры: 55
Настоятель храма Смоленской иконы Божией Матери протоиерей Виталий Шумилов: «В этом году исполнилось 80 лет со дня окончания строительства канала и самое время воздать почести его строителям – живым и умершим».
Фото: nasledie.dubna.ru
«Всему свое время…»
Екклесиаст 3:1
«А по бокам-то все косточки русские.
Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?»
Н. А. Некрасов
Лет пятнадцать тому назад я опубликовал в одной из городских газет статью под названием «Дубненская земля освящена кровью и страданиями новомучеников и исповедников Российских», имея в виду строителей канала им. Москвы. В этой статье я пытался обосновать необходимость строительства в Дубне храма в честь новомучеников, останки которых находятся буквально у нас под ногами (слава Богу, такой храм предполагается построить в левобережье, уже есть землеотвод и проект).
Публикация вызвала резкую критику одного из горожан. В ответной статье, которая красноречиво называлась «Храм… на лжи?», автор ссылался на исследование истории канала краеведом Булановым и пытался доказать, что основной контингент каналармейцев – это уголовники, политических там почти не было; режим не был строгим, каналармейцы сами издавали 50 наименований газет и журналов, были передвижные агитбригады, концерты, театральные представления и прочее; смертность была «близкой к естественной» и вообще в последнее время «стремилась к нулю». Таким образом, по мнению автора статьи, никаких невинных страдальцев, тем более мучеников, там не было и быть не могло – умирали одни уголовники, причем смертью, «близкой к естественной». Вывод напрашивался сам: не уголовникам же храм посвящать!
Зачем я сейчас, спустя много лет, возвращаюсь к этой теме? Во-первых, в этом году исполнилось 80 лет со дня окончания строительства канала и самое время воздать почести его строителям – живым и умершим.
А во-вторых, сейчас идет работа (пока бумажная) над установкой в районе паромной переправы памятного поклонного креста. Памятного – в память об умерших или погибших на строительстве каналармейцах, а поклонного – как дань древней русской традиции устанавливать при въезде в город или село поклонные (оберегающие) кресты.
В этой статье я постараюсь ответить на вопросы и недоумения, которые, возможно, вызовет у некоторых горожан данная инициатива.
Политические или уголовники – третьего не дано?
Статус политических заключенных был в Советской России большой редкостью, политические имели лучшие условия содержания и, как правило, не смешивались с уголовниками. Осужденные за контрреволюционные выступления, так называемые «каэры» (к/р), редко получали статус политических, хотя среди них были осужденные по таким статьям, как «измена Родине» (ст. 58-1а, б); «шпионаж» (ст. 58-1а, б, 6; ст. 193-24); «участие в антисоветских заговорах, антисоветских организациях и группах» (ст. 58, п. 2, 3, 4, 5, 11); «антисоветская агитация» (ст. 58-10, 59-7); «повстанчество и политбандитизм» (ст. 58, п. 2; 59, п. 2, 3, 3б); «члены семей изменников Родины» (ст. 58-1в); «социально опасный элемент» (духовенство в первую очередь). Все эти категории содержались вместе с уголовниками и, по подсчетам И. Пыхалова (статья «Каковы масштабы сталинских репрессий?») составляли приблизительно 1/3 от общего числа заключенных. Запомним эту цифру, ее можно применить и к составу заключенных Дмитровлага, общая численность которого приближалась к 200 тысячам человек. Одна треть, по сути, политических (хоть и без статуса) – это немало: более 60 000 человек.
Фото: nasledie.dubna.ru
В сборнике под редакцией И. В. Добровольского «ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои», Франкфурт-на-Майне – Москва, 2001 находится такое свидетельство: «В первые годы советской власти статус «политических заключенных» еще сохранялся за репрессированными анархистами, эсерами и социал-демократами, то есть за теми группами профессиональных революционеров, которые вместе с большевиками боролись против царизма. Однако с первых же дней своего господства большевики категорически отказались признать «политическими» всех тех, кто был арестован и осужден за выступления против установившегося политического режима: участников оппозиционных рабочих движений и организаций; крестьян, участвовавших в антибольшевистских восстаниях; рабочих-стачечников; верующих, защищавших устои православия, и многих других. Эти группы заключенных находились в тюрьмах и концентрационных лагерях вместе с ворами и бандитами на общеуголовном режиме. Их положение было несравненно тяжелее, чем положение политзаключенных» (с. 60).
Среди тех, кто был осужден по уголовным статьям, было много людей, не имеющих с уголовным миром ничего общего. Это те, кто прятал семенное зерно, стараясь уберечь семью от голодной смерти; это те, кто был осужден по печально известному закону «семь-восемь» (указ от 7 августа 1932 г.) «за расхищение социалистической собственности» – колоски в поле, охапку колхозного сена, катушку ниток с фабрики, а еще за опоздание на работу, за невыход на работу по болезни (саботаж), за бродяжничество – отлучение с места жительства без паспорта (крестьянам он вообще не полагался) и т. д. Если учесть массовость подобного рода наказаний, то «чистых» уголовников останется меньше половины.
Была еще одна особенность Дмитровлага, при учете которой соотношение реально уголовных и неуголовных «элементов» изменится в пользу последних. Дело в том, что наряду с гигантским инженерно-техническим проектом строительство канала Москва – Волга было неслыханным социально-педагогическим экспериментом. Власти всерьез озадачились трудом и приобщением к советской культуре «перековать» несознательных граждан в сознательных и «подковать» их политически. Один из главных журналов, издаваемых в Дмитровлаге, был журнал «Перековка», этот термин стал официальным названием перевоспитательного процесса. Разумеется, для осуществления этого проекта понадобились культурные кадры: писатели, поэты, журналисты, артисты, художники, музыканты. Весьма возможно, что за всю мировую историю пенитенциарных заведений не было такой концентрации творческой интеллигенции на душу заключенного, как в 1933–1937 годах в Дмитровлаге. Причем большинство из них работали по специальности в агитбригадах.
Вот еще несколько свидетельств против «моноуголовной» теории.
«Низовое начальство (Дмитровлага. – Авт.), – пишет профессор академии МВД С. Кузьмин, – тоже находилось под прессом, и некоторые из них вовсю старались выслужиться. На урках отыграться было невозможно, а вот кулаки, священнослужители, «балаболки» (такое прозвище имели осужденные по ст. 58 п. 10 за контрреволюционную агитацию) – категория подходящая» (С. Кузьмин. Лагерники (ГУЛАГ без ретуши) // «Молодая гвардия», №3–4, 1993, с.166).
Бывший «каналармеец» И. Выборнов вспоминает: «У нас (на одном из участков Дмитровлага) сидели те, кто однажды перешел железнодорожные пути не в том месте или совершил иной мелкий проступок. Таких было три тысячи, освободилось – пятьсот… У нас очень много интеллигентов сидело. За «рамзинское дело», «шахтинское». Профессор Эйхенвальд, он еще на Соловках срок отбывал. Академик Лукин, Крохин, Нель, Зимин – прежде это все специалисты, а здесь просто зеки» (Н. Федоров. «Была ли тачка у министра?..», Дмитров, 1997, с.120).
Еще пример из книги «Родное Подмосковье, М:, 2000»: «Работники канала были людьми разных возрастов, сословий, образования, воспитания, культуры. Состояли они из крестьян, рабочих, интеллигенции, священнослужителей, людей «простых» и «высоких» должностей, обычных и редких профессий» (с.71).
Фото: nasledie.dubna.ru
Думаю, что приведенных свидетельств достаточно, чтобы убедиться: строили канал не только уголовники, но и политические, хотя такой категории на строительстве канала официально не числилось.
«Смертность, близкая к естественной»?
«В 1931–1933 гг. осуществлялось строительство Беломорско-Балтийского канала (ББК), после чего значительная часть заключенных была переброшена на строительство канала Москва – Волга (Дмитровлаг). Лагерный труд был наполовину ручным, условия труда, питания и быта исключительно тяжелыми и, как результат, – рост смертности заключенных. Так, за годы строительства ББК смертность заключенных увеличилась в 6 раз». (В.Н.Земсков. Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы // Отечественная история. 1995. №4. С. 62).
В той же статье Земскова в таблице «Число умерших заключенных по отдельным лагерям в 1931–1940 гг.» наглядно показано, что Дмитровлаг в двадцатке лидеров ГУЛАГа по смертности занимал первое место в 1933 и 1934 годах, в 1935 и 1936 годах переместился на второе место после Бамлага. Особо надо сказать о 1937 годе. Дело в том, что 23 марта 1937 года Волга была уже перекрыта щитами Иваньковской бетонной плотины, Московское море стало наполняться, а Дмитровлаг, напротив, начал растекаться по другим лагерям страны. Отсюда следует, что в 1937 году масштабные работы продолжались всего 2,5 месяца. Вот почему, по словам Буланова, «смертность подошла к нулевой отметке». Тем не менее, в 1937 году в Дмитровлаге умерло не 0, а 1068 человек. Если это число умножить на 4 квартала, то Дмитровлаг вышел бы опять на первое место по смертности среди всех лагерей ГУЛАГа. Необходимо заметить, что на строительство канала отбирались люди трудоспособные, здоровые, больных и стариков туда не посылали.
В дополнение к цифрам можно привести множество фактов: воспоминаний заключенных и вольнонаемных строителей канала. В указанной книге дмитровского краеведа Н.Федорова находятся жуткие страницы, повествующие о жизни и смерти «каналармейцев»:
«А. Корадлин, бывший плановик предприятия: «Кормили заключенного плохо. За невыполнение нормы пайка хлеба срезалась до двухсот граммов. Задание не выполняется сегодня, завтра, послезавтра, и вот уже силы на исходе. А еще хлеб отбирали урки. Голодающий искал возможность добыть еду. Просил у вольняшек, но у тех у самих все было на учете. Пытались бежать, но расплата была жестокой. Иногда проходящие женщины бросали им, как собакам, куски хлеба, но их тут же отгоняли стрелки. На болоте всюду стояли плакаты: «Не ешь траву и корни!», но голод заставлял идти на крайность. Попросится зек за кустик, а сам траву с корнем тащит. Стебли луковицы такие сладкие – съесть хочется много, а через день-два наступала расплата: начинал действовать яд.
Мертвых ежедневно свозили в большие ямы, складывали рядами, присыпали землей, на следующий день появлялся новый ряд. Оседал, проваливаясь под талой водой, грунт, и из земли, словно призывая на помощь, торчали чьи-нибудь руки»,
И. Выборнов: «Хорошо помню, как прорвало перемычку и вода хлынула в дюкер, тогда хрипатый прораб стал загонять заключенных с тачками в ледяную воду. Назад не выбрался никто.
Люди видели, как медленно убивает их изнурительный труд, чувствовали, что жизнь угасает, как свеча, поэтому рубили себе руки и ноги, умирали за тачкой.
Из тех, кто бежал, некоторых расстреливали, а потом ставили на вышки, сунув под мышки колья, и вешали таблички: «Участь беглеца».
Фото: nasledie.dubna.ru
Г. Долманов, бывший санитар: «Мы работали на всей трассе канала от Химок до Кимр. Смертность очень высокая. Медики сначала констатировали гибель людей от пулевых ранений, но затем их заставили писать другое. Отравления возникали из-за того, что голодные заключенные ели все: очистки, отбросы, корни растений, даже белены и цикуты.
В бараках вытаскивали с нар не только мертвых, но и еще живых.
Всех подряд! Человек лежит ослабевший, говорить уже не может, только рот разевает, а его на грабарку и – в морг. А потом закапывали живьем» (с.117–120).
«Несмотря на тяжелейший физический труд, трудные условия жизни, частые обвалы, в которых погибало до 100 человек, недостатка в рабочей силе не было, так как стройку контролировало высшее руководство канала…» («Родное Подмосковье», с.70).
Вышеназванными обстоятельствами можно объяснить тот факт, что, несмотря на ежегодное более чем миллионное пополнение, численность заключенных в ГУЛАГе оставалась примерно на одном и том же уровне – 2,5 млн. человек. Если каждый год более миллиона прибавлялось, а ГУЛАГ не переполнялся, значит, через два с небольшим года он полностью обновлялся. Такую смертность трудно назвать «близкой к естественной»!