Встреча Пушкина с Анной Керн




 

 

А было это в день приезда.

С ней говорил какой‑то князь.

«О Боже! Как она прелестна!» –

Подумал Пушкин, наклонясь.

 

Она ничуть не оробела.

А он нахлынувший восторг

Переводил в слова несмело.

И вдруг нахмурился,

И смолк.

 

Она, не подавая вида,

К нему рванулась всей душой,

Как будто впрямь была повинна

В его задумчивости той.

 

– Что сочиняете вы ныне?

Чем, Пушкин, поразите нас? –

А он – как пилигрим в пустыне –

Шел к роднику далеких глаз.

Ему хотелось ей в ладони

Уткнуться. И смирить свой пыл.

– Что сочиняю?

Я… не помню.

Увидел вас –

И всё забыл.

 

Она взглянула тихо, строго.

И грустный шепот, словно крик:

– Зачем вы так? Ну ради Бога!

Не омрачайте этот миг…

 

Ничто любви не предвещало.

Полуулыбка. Полувзгляд.

Но мы‑то знаем –

Здесь начало

Тех строк,

Что нас потом пленят.

 

И он смотрел завороженно

Вслед уходившей красоте.

А чьи‑то дочери и жены

Кружились в гулкой пустоте.

 

 

Тверское воспоминание

 

* * *

 

 

Всего лишь день,

Всего лишь ночь

Остались нам до встречи.

Но эти сутки превозмочь

Двум нашим душам нечем.

 

Я выйду на угол Тверской –

В назначенное место.

И ты мне издали рукой

Махнешь,

Как в день отъезда.

 

На этом памятном углу

Средь гомона людского

Я вновь поверить не смогу,

Что ты вернулась снова.

 

Что снова всё со мной сейчас:

Твоя улыбка,

Голос…

Тревожный свет

Счастливых глаз

И тихая веселость.

Минуты,

Дни

Или года

Промчатся в этот вечер.

 

Любовь одна.

И жизнь одна.

И ночь одна –

До встречи.

 

 

* * *

 

 

Под тихий шелест падавшей листвы

Мы шли вдвоем

Сквозь опустевший город.

Еще с тобою были мы на «вы».

И наша речь –

Как отдаленный говор

Реки,

Что тосковала вдалеке.

Мы ощущали грусть ее и свежесть.

Глаза твои –

В неясном холодке…

И я с тобою бесконечно вежлив.

 

Но что‑то вдруг в душе произошло,

И ты взглянула ласково и мило.

Руки твоей прохладное тепло

Ответного порыва попросило.

И что случилось с нами,

Не пойму.

 

Охвачена надеждой и печалью,

Доверилась ты взгляду моему,

Как я поверил твоему молчанью.

 

Еще мне долго быть с тобой на «вы».

Но главное уже случилось с нами:

Та осень дождалась моей любви.

Весна еще ждала твоих признаний.

 

 

* * *

 

 

Что делать…

Мы столько с тобой

Расставались!

У встреч и разлук

Заколдованный круг.

 

Как раненый город

Встает из развалин,

Так мы возрождались

С тобой из разлук.

 

И, если куда‑нибудь

Вновь улетаю,

Мне кажется –

Я возвращаюсь к тебе:

В тот город,

Где улицы снег заметает.

В тот город,

Где розы цветут в октябре.

 

Хотя ты навряд ли

Тот город увидишь,

И я в нем, наверно,

Единственный раз, –

 

Всё кажется мне:

Ты навстречу вдруг выйдешь

В условленном месте,

В условленный час.

 

 

* * *

 

 

Здравствуй, наш венчальный город!

Давний свет в твоем окне.

Я целую землю,

По которой

Столько лет ты шла ко мне.

 

Как давно всё было это!

То ли жизнь, то ль день назад…

Тем же солнцем даль согрета,

Так же светел листопад.

 

Погрущу в пустынном сквере,

Посижу на той скамье,

На какой‑то миг поверив,

Что ты вновь придешь ко мне.

Ты придешь и скажешь:

– Здравствуй!

– Не забыла? – Я спрошу.

И сиреневые астры

На колени положу.

 

«Боже мой, какая прелесть!»

И на несколько минут,

От твоей улыбки греясь,

Астры ярче зацветут.

 

К сожаленью, день не вечен.

Мы весь день проговорим,

Словно жизнь свою той встречей

Незаметно повторим.

 

* * *

 

Ане

 

 

Грустно мы встречаем Новый год,

Потому что далеко Россия.

Там сейчас, наверно, снег идет,

Елки в окнах, стекла расписные.

 

Ряженые ходят по домам,

Им выносят рюмки на подносе.

Из домов выбрасывают хлам,

И носы краснеют на морозе.

 

А когда московские часы

Отсчитают прожитое время,

Мы с тобой под музыку попсы

Через страны чокнемся со всеми.

 

Но уж точно – следующий год

Встретим дома, где так славно жили.

Только я не знаю, что нас ждет,

Если мы сейчас уже чужие.

 

 

О самом главном

 

 

Самое горькое на свете состояние –

Одиночество.

Самое длинное на Земле расстояние –

То,

Которое одолеть не хочется.

Самые злые на свете слова:

«Я тебя не люблю…»

Самое страшное, если ложь права,

А надежда равна нулю.

 

Самое трудное – ожиданье конца

Любви…

Ты ушла, – как улыбка с лица,

И сердце считает шаги твои…

 

И, все‑таки я хочу самого страшного,

Самого неистового хочу!

Пусть мне будет беда вчерашняя

И счастье завтрашнее по плечу.

Я хочу и болей, и радостей.

Я хочу свою жизнь прожить

Не вполсердца, не труся, не крадучись.

Я взахлёб ее стану пить.

 

Я хочу ее полной мерой –

В сердце, в руки, в глаза и сны…

Всю – с доверием и с изменой.

Всю – от крика до тишины.

 

 

* * *

 

 

Ты во мне, наверное, ошиблась,

Если так возвышенна со мной.

Как теперь мне удержаться в Небе,

Коли я заведомо земной.

 

Тянут вниз меня грехи земные,

Прожитая жизнь на виражах.

Я еще не верю и поныне,

Что живу теперь на Небесах.

 

Женщины любимых возвышают…

Но чем выше подняты они,

Тем больнее падать им на землю,

Если вдруг придут иные дни.

 

И боясь, что эти дни настанут,

Восторгаясь, веруя, любя,

Каждый день и каждое мгновенье

Я пытаюсь изменить себя.

 

 

* * *

 

 

Все, что было с нами

Или будет,

Навсегда останется в душе.

Нам с тобой хватило

Светлых буден,

Как влюбленным –

Счастья в шалаше.

 

Хорошо бы нам не расставаться.

Я разлук не жду.

И не приму.

Помню я –

Тебе случилось двадцать.

Двадцать лет…

А больше – ни к чему.

 

Будь всегда.

Я тоже постараюсь

Быть всегда,

Хоть жизнь и коротка…

 

Время мчит то как пугливый заяц,

То как полноводная река.

 

 

* * *

 

Ане

 

 

Я жил вдали от юности своей,

Вдали от красоты тверских пейзажей.

И кроме грусти – ничего не нажил.

И кроме лет – не заимел друзей.

 

Всё это было много лет назад,

Когда в Москву я из Твери уехал,

Когда моя наивность, словно эхо,

Осталась только в памяти цитат.

 

И непривычно было мне вдали –

Иные встречи, помыслы и лица…

И, если бы не суета столицы,

Мы раньше бы друг друга обрели.

 

Но все у нас свершилось и сбылось,

И наша жизнь обручена со счастьем.

Мы много лет своих лампад не гасим,

Поскольку не дано светить им врозь.

 

 

У могилы Н. Н. Пушкиной

 

 

«Здесь похоронена Ланская…»

Снега некрополь замели.

А слух по‑прежнему ласкает

Святое имя – Натали.

 

Как странно, что она – Ланская.

Я не Ланской цветы принес,

А той, чей образ возникает

Из давней памяти и слез.

 

Нам каждый день ее был дорог

До той трагической черты,

До Черной речки, за которой

Настало бремя суеты.

 

Как странно, что она – Ланская.

Ведь вслед за выстрелом сама

Оборвалась ее мирская,

Ее великая судьба.

 

И хорошо, что он не знает,

Как шли потом ее года.

Она фамилию сменяет,

Другому в церкви скажет «да».

Но мы ее не осуждаем.

К чему былое ворошить?

Одна осталась – молодая,

С детьми, а надо было жить.

 

И все же как‑то горько это, –

Не знаю, чья уж тут вина, –

Что для живых любовь поэта

Так от него отдалена.

 

 

* * *

 

 

В любви мелочей не бывает.

Все высшего смысла полно…

Вот кто‑то ромашку срывает.

Надежды своей не скрывает.

Расставшись – глядит на окно.

 

В любви мелочей не бывает.

Все скрытого смысла полно…

Нежданно печаль наплывает.

Хоть было недавно смешно.

И к прошлым словам не взывает.

Они позабыты давно.

 

Так, значит, любовь убывает.

И, видно, уж так суждено…

 

В любви мелочей не бывает.

Все тайного смысла полно.

 

 

* * *

 

 

Как умирать не хочется…

Зачем мне вечный сон,

Глухое одиночество,

Безмолвие времен?

 

Где ни стихов, ни страсти,

А только адов круг…

Ни дружеских участий,

Ни творческих порук.

 

Лишь только черти рядом

Да огненная клеть…

И как я без тебя там

Смогу все одолеть?

 

Мне без твоей поддержки

Все беды нелегки.

Пусть в суете кромешной

Тусуются враги.

Предчувствием изранен,

Не молвлю слова впредь…

Но если даже раем

Мне обернется смерть,

 

То я спешить не буду

Покинуть край родной,

Где взгляд твой,

Словно чудо,

Когда ты вновь со мной.

 

 

* * *

 

Ане

 

 

Итожа жизнь, я вспоминаю женщин,

Которых на пути своем встречал,

С кем нежен был, суров или беспечен,

Деля открыто радость и печаль.

 

Я всем им бесконечно благодарен,

За дни восторга, легкие, как бриз…

И как писал великий бабник Байрон, –

Чем больше женщин,

Тем прекрасней жизнь.

 

Но сколько бы я в прошлом ни влюблялся,

Женился, разводился, горевал, –

Лишь музыка единственного вальса

Звучит в душе, что нам оркестр играл.

 

Тебя одну назвал я королевой,

Чем вызвал у былых избранниц гнев.

От королевы той я не ходил налево,

Поскольку уважаю королев.

 

Итожа жизнь, я вспоминаю женщин

И ревности нежданной не боюсь…

Я лишь с тобою Небом был обвенчан,

И будущее знаю наизусть.

 

 

* * *

 

 

Не ссорьтесь, влюбленные,

Жизнь коротка.

И ветры зеленые

Сменит пурга.

 

Носите красавиц

На крепких руках.

Ни боль и ни зависть

Не ждут вас впотьмах.

 

Избавьте любимых

От мелких обид,

Когда нестерпимо

В них ревность болит.

 

Пусть будет неведом

Вам горький разлад.

По вашему следу

Лишь весны спешат.

 

По вашему следу

Не ходит беда.

…Я снова уеду

В былые года.

Где были так юны

И счастливы мы,

Где долгие луны

Светили из тьмы.

 

Была ты со мною

Строга и горда,

А всё остальное

Сейчас, как тогда:

 

Те ж рощи зеленые,

Те же снега.

Не ссорьтесь, влюбленные,

Жизнь коротка.

 

Аварийное время любви

 

* * *

 

 

О благородство одиноких женщин!

Как трудно женщиною быть.

Как часто надо через столько трещин

В своей судьбе переступить…

 

Всё ставят женщине в вину:

Любовь,

Когда она промчится,

Когда с печалью обручится,

Оставив надолго одну,

В воспоминанья погребенной…

 

А люди уж спешат на суд –

И всё – от клятв и до ребенка –

Словами злыми назовут.

 

И пусть…

Зато она любила…

Где знать им, как она любила!

Как целовала – аж в глазах рябило,

Как встреч ждала,

Как на свиданья шла…

О, где им знать, как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят всё:

(Да, осторожность, ты всегда права…)

Пускай ее пугают одиночеством.

А женщина целует ручки дочери

И шепчет вновь счастливые слова.

 

1963

 

Каково тебе одной

 

 

Каково тебе одной

В этом городе постылом?

С чьим‑то взглядом за спиной,

С чьим‑то шепотом постыдным?

 

Каково тебе одной

Вечерами и ночами

С этой горькой тишиной

Над горячими плечами?

 

Ты себя тоской не мучь.

Он тебя повсюду помнит –

Твой единственный любовник

И единственный твой муж.

 

И когда в счастливом сне

Он приходит виновато,

Вы на белом скакуне

С ним уноситесь куда‑то.

 

Как прекрасен этот сон!

Вы уноситесь в былое…

В том былом вас только двое –

Только ты и только он.

А проснешься, та же тишь,

Та же ночь иль то же утро.

Никуда ты не летишь,

Только что‑то помнишь смутно.

 

Каково тебе одной

В эти зори и закаты

Быть единственной виной,

Если оба виноваты?

 

1982

 

* * *

 

 

Немало встречал я в Израиле лиц

С глазами то мучениц, то озорниц.

С улыбкой Эстер и печалью Рахили…

Как будто сошли они с древних страниц

И светом добра мою жизнь озарили.

 

По улице, как галереей, иду.

С портретами женскими молча общаюсь.

Быть может, за то, что я так восхищаюсь,

Красавица мне приколола звезду.

 

В Израиле много божественных лиц,

Оживших легенд и библейских преданий.

Историю не увезешь в чемодане.

И даже на память не вырвешь страниц.

 

Поэтому, чтобы унять свою грусть,

На землю Святую я снова вернусь.

 

Иерусалим

 

* * *

 

 

Старинный зал, старинный вальс, –

Почти Дворянское собрание.

Тогда не мог я знать заранее,

Что этот вечер сблизит нас.

 

Благодарю вас за восторг!

Я думал – «Боже мой, откуда

Здесь оказалось это чудо,

С лицом, запомнившим Восток?»

 

И я уже не представлял

Вас в этом веке, в этом мире:

В метро иль в чьей‑нибудь квартире.

Вам так к лицу был этот зал.

 

Играла музыка…

И вдруг

Пришло предчувствие внезапно.

Что все у нас случится завтра –

Мои слова и ваш испуг.

 

1990

 

* * *

 

 

Как тебе сейчас живется?

Ты все так же молода?

Между нами мили, версты,

Километры и года.

 

Между нами – наша юность.

И прощальные полдня…

Ты мне грустно улыбнулась,

Чтоб поплакать без меня.

 

Жизнь ушла и воротилась

Вещим сном наедине…

Оказала ты мне милость

Тем, что помнишь обо мне.

 

Значит, все‑таки любила,

Потому что в те года

Все у нас впервые было.

Только жаль – не навсегда.

 

Как тебе теперь живется?

Предсказал ли встречу Грин?

Повторяются ли весны,

Те, что мы не повторим?

 

1998

 

* * *

 

 

Прощаясь с прошлым,

Я прощусь с тобой.

Не сожалей, что все уже в минувшем.

Из всех друзей твоих

Я не был лучшим.

И наш разрыв ты не считай бедой.

 

Уже давно вступили мы в разлад.

Моя душа – как море в час отлива.

И прошлых лет – достойных и счастливых

Никто не может нам вернуть назад.

 

Но я судьбе признателен навек

За все, что было в этой жизни с нами.

И время снимет с душ тяжелый камень.

И боль уйдет – как сходит в марте снег.

 

1994

 

* * *

 

 

Горьких глаз твоих колдовство,

Как болезнь, из меня выходит.

Возле имени твоего

Чуда в сердце не происходит.

 

Я прошел твою ворожбу

По своей, не по чьей‑то воле.

Поменяли мою судьбу,

Как кассету в магнитофоне.

 

Доиграли мы до конца.

Перематывать – смысла нету.

Тихий свет твоего лица

Лег печалью на ту кассету.

 

1985

 

* * *

 

 

Была ты женщиной без имени.

В твоей загадочной стране –

Меж днями алыми и синими

Однажды ты явилась мне.

 

Я ни о чем тебя не спрашивал.

Смотрел, надеялся и ждал.

Как будто жизнь твою вчерашнюю

По синим отблескам читал.

 

Ты улыбнулась мне доверчиво

И, не спеша, ушла в закат.

И от несбывшегося вечера

Остался только влажный взгляд.

 

1982

 

* * *

 

 

Последний вечер

И последний танец…

И мы с тобой при всех

Наедине.

А новый день нас вместе не застанет.

Но мы не говорим об этом дне.

 

И музыка, и грусть,

И нежность с нами.

Ты, не стесняясь, обняла меня.

И танец наш –

Как долгое признанье,

Как искра от недавнего огня.

 

Твои глаза, омытые слезами,

Печальны и прекрасны в этот миг.

И я пред ними виновато замер.

И весь я, –

Словно молчаливый крик.

 

1982

 

Одиночество

 

 

Особенно тоскливы вечера,

Когда ты в доме у себя, как пленница.

Сегодня так же пусто, как вчера.

И завтра вряд ли что‑нибудь изменится.

 

И это одиночество твое

Не временем бы мерить, а бессонницей.

То книги, то вязанье, то шитье.

А жизнь пройдет – и ничего не вспомнится.

 

И все‑таки однажды он придет.

И сбудутся надежды и пророчества.

Твои он губы в темноте найдет

И шепотом прогонит одиночество.

 

1982

 

Вдова

 

 

Женщину с печальными волосами

Цвета декабрьской вьюги

Я сажаю в веселые сани

И дыханьем ей грею руки.

 

Женщина –

Одиночество вдовье…

Но о том я тебя не спрашиваю,

Как живется тебе с любовью,

Если радость она –

Вчерашняя.

 

Если вся она – безнадежность,

Нетерпенье того,

Что минуло,

Если вся она –

Смеха,

Взгляда,

Голоса милого.

Кто был муж твой?

Ученый‑атомщик?

 

Или летчик?

В то утро раннее

Он ушел от тебя еще затемно

И вернулся воспоминанием.

 

1963

 

* * *

 

 

Уже декабрь…

И потому

Зима соскучилась по снегу.

Как я соскучился по смеху

По твоему.

 

Безудержный, искристый,

Смех от души!

Неистовый и чистый,

Снег, поспеши!

 

Морозами расколота,

Земля всё ждет его.

И мне, как полю,

Холодно

Без смеха твоего.

 

1966

 

Аварийное время любви

 

 

Твои смуглые руки – на белом руле.

Аварийное время сейчас на Земле.

Аварийное время – предчувствие сумерек.

В ветровое стекло вставлен синий пейзаж.

Выбираемся мы из сигналящих сутолок,

И дорога за нами – как тесный гараж.

 

В чей‑то город под нами спускается Солнце,

Угасает на небе холодный пожар.

Аварийное время навстречу несется,

Как слепые машины с бельмом вместо фар.

От себя убежать мы торопимся вроде.

Две тревожных морщинки на гретхенском лбу.

На каком‑то неведомом нам повороте

Потеряли случайно мы нашу судьбу.

 

Аварийное время настало для нас.

Вот решусь – и в былое тебя унесу я.

Ты в азарте летишь на нетронутый наст,

И колеса сейчас, как слова, забуксуют.

Аварийное время недолгой любви.

Всё трудней и опаснее наше движенье.

Но не светятся радостью очи твои,

Словно кто‑то в душе поменял напряженье.

 

Светофор зажигает свой яростный свет.

Подожди, не спеши…

Мы помедлим немного.

Будет желтый еще.

Это да или нет?

Пусть ответит дорога…

 

1977

 

* * *

 

 

Я болен ревностью. Она неизлечима.

Я дважды, может, только чудом выжил.

И здравый смысл во мне – как голос мима,

Который я ни разу не услышал.

 

О Дездемона, ты повинна в том лишь,

Что я – как туча над твоей лазурью.

Ты, словно лодка парусная, тонешь

В безбрежном море моего безумья.

 

Моя болезнь лекарствам не подвластна,

Как не подвластна клятвам и речам.

Вы наложите мне на душу пластырь –

Она кровоточит и саднит по ночам.

 

Я болен ревностью. И это – как проклятье!

Как наказанье или месть врага.

Как ты красива в этом белом платье!

Как мне понятна ты и дорога!

Любимая, ты тоже Дездемона.

Перед любовью ты навек чиста.

Но для кого ты так оделась модно?

Куда твоя стремится красота?

 

Я болен ревностью.

Я в вечном заточенье.

О Господи, где твой прощавший перст?

Твоя любовь ко мне – мое мученье.

Моя любовь к тебе – твой тяжкий крест.

 

1977

 

* * *

 

 

Опять за темными очками

Я не увидел ваших глаз.

И недосказанность меж нами

Незримо разлучает нас.

 

А может, вы нарочно прячете

Свои глаза…

Не дай‑то Бог,

Чтоб кто‑то их увидеть мог,

Когда грустите вы иль плачете.

 

Но вы словам моим не вняли,

Ушли за темные очки.

Боясь, –

Когда душа в печали, –

Чужого взгляда иль руки.

 

1977

 

* * *

 

 

Я не тебя вначале встретил,

А голос твой…

Но я не знал.

Он не спросил и не ответил.

Заворожил и вдруг пропал.

 

Я не тебя,

А смех твой встретил,

Похожий на лазурный плеск.

Он был и радостен, и светел.

Заворожил и вдруг исчез.

 

И лишь потом тебя я встретил.

О, как была ты молода!

Но понял я,

Что это ветер

Заворожил меня тогда.

 

1976

 

* * *

 

 

Нас лыжня из леса вывела

В зимний полдень – белый, робкий,

Будто бы нежданно вынула

Нас из елочной коробки.

 

Будто мы проснулись рано,

Вдруг разбуженные счастьем.

И гадала нам поляна

На своем снегу блестящем.

 

Эти «нолики» и «крестики»

Нам дорогу обещали…

Хорошо нам было вместе,

Словно жизнь еще вначале.

 

…На дощечке полудревней

Вдруг прочли, потрясены,

Мы название деревни,

Что была здесь до войны.

 

1975

 

Признание друга

 

 

Ушла любовь,

А мне не верится.

Неужто вправду целый век

Она была моею пленницей?

И вот решилась на побег.

 

Ушла любовь,

Забрав с собою –

И грустный смех,

И добрый взгляд.

В душе так пусто,

Как в соборе, –

Когда в нем овощи хранят.

 

1975

 

Встреча влюбленных

 

 

Это чудо, что ты приехал!

Выйду к морю – на край Земли,

Чтоб глаза твои синим эхом

По моим, голубым, прошли.

 

Это чудо, что ты приехал!

Выйду к Солнцу – в его лучи.

Засмеются весенним смехом

Прибежавшие к нам ручьи.

 

Море льдами еще покрыто,

Замер в слайде янтарный бег.

В чью‑то лодочку, как в корыто,

Белой пеной набился снег.

 

Мы идем вдоль волны застывшей,

Вдоль замерзших ее обид.

И никто, кроме нас, не слышит,

Как во льдах синева грустит.

 

1975

 

Люблю

 

 

Спускалась женщина к реке,

Красива и рыжеголова.

Я для нее одно лишь слово

Писал на выжженном песке.

 

Она его читала вслух.

«И я люблю…» –

Мне говорила.

И повторяла:

«Милый, милый…» –

Так,

Что захватывало дух.

 

Мы с ней сидели на песке,

И солнце грело наши спины.

Шумели сосны‑исполины,

Грачи кричали вдалеке.

 

Я в честь ее стихи слагал,

Переплывал Быстрину нашу,

Чтобы собрать букет ромашек

И положить к ее ногам.

Она смеялась и гадала

И лепестки с цветов рвала.

То ль клятв моих ей не хватало,

То ль суеверною была.

 

С тех пор прошло немало лет.

Глаза закрою – вижу снова,

Как я пишу одно лишь слово,

Которому забвенья нет.

 

1976

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: