Сумерки
Давай помолчим.
Мы так долго не виделись.
Какие прекрасные сумерки выдались!
И всё позабылось,
Что помнить не хочется:
Обиды твои и мое одиночество.
Душа моя, как холостяцкая комната, –
Ни взглядов твоих в ней,
Ни детского гомона.
Завалена книгами площадь жилищная,
Как сердце словами,
Теперь уже лишними.
Ах, эти слова, будто листья опавшие.
И слезы, на целую жизнь опоздавшие.
Не плачь…
У нас встреча с тобой,
А не проводы.
Мы снова сегодня наивны и молоды.
Давай помолчим.
Мы так долго не виделись.
Какие прекрасные сумерки выдались!
* * *
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
М.Ю. Лермонтов
Просыпаюсь,
Говорю тебе в тиши:
«Будь счастливой.
Я люблю тебя всегда.
Дни тревоги нашей
В прошлое ушли,
Как весной уходят холода…»
Просыпаюсь,
Говорю тебе в тиши:
«Как я счастлив.
Я люблю тебя всегда.
И любовь моя
Вместила две души,
Потому что очень молода…»
* * *
Когда я думаю о прошлом,
Я сожалею лишь о том,
Что без тебя полжизни прожил,
Как в зиму Волга подо льдом.
Когда я думаю о прошлом
И подвожу итог всему,
Я знаю – мы немало сможем
На зло былому своему.
А может, и не во зло былому,
А в исправление его…
Не потому ль добреет слово
И не наглеет торжество.
Музыка
Послушайте симфонию весны.
Войдите в сад,
Когда он расцветает,
Где яблони,
Одетые цветами,
В задумчивость свою погружены.
Прислушайтесь…
Вот начинают скрипки
На мягких удивительных тонах.
О, как они загадочны и зыбки,
Те звуки,
Что рождаются в цветах!
А скрипачи…
Вон сколько их!
Взгляните…
Они смычками зачертили сад.
Мелодии, как золотые нити,
Над крыльями пчелиными дрожат.
Здесь всё поет…
И ветви, словно флейты,
Неистово пронзают синеву…
Вы над моей фантазией не смейтесь.
Хотите, я вам «ля мажор» сорву?
1964
* * *
Я последний романтик ушедшего века,
Потому и живу по законам любви.
И душа моя, как одинокая ветка,
Что теряет последние листья свои.
Я упрямый романтик ушедшего века.
Верил я, что для счастья воспрянет земля.
Но от веры осталась лишь горькая метка,
Как от взрыва воронка, – в душе у меня.
Смотрят предки вослед – удивленно и строго.
Нашу жизнь не понять им в далекой дали…
Разбрелись земляки по нежданным дорогам.
И дороги опять мимо Храма прошли.
Обманулась душа, разуверилось сердце
От ушедших надежд, от нахлынувшей тьмы…
Я пытаюсь в минувшие годы всмотреться,
Где еще оставались наивными мы.
Я последний романтик ушедшего века…
И таким я останусь уже навсегда.
Пролегла через судьбы незримая веха
Нашей веры, надежды, потерь и стыда.
Свеча от свечи
В Пасхальную ночь
Небеса зажигают
Все свечи свои,
Чтобы ближе быть к нам.
Под праздничный звон
Крестный ход завершает
Свой круг.
И вливается медленно в Храм.
Вдруг гаснет свеча от внезапного ветра.
И ты суеверно глядишь на меня,
Как будто душа вдруг осталась без света…
Но вспыхнул фитиль от чужого огня.
Свеча от свечи…
И еще одно пламя,
Еще один маленький факел любви.
И стало светлее и радостней в Храме,
И слышу я сердцем молитвы твои.
А люди, что с нами огнем поделились,
Уже не чужие – ни мне, ни тебе.
Как будто мы с ними душой породнились.
И лица их словно лампады светились.
И свет их останется в нашей судьбе.
2000
* * *
Никогда не бередите ран
Той любви, что вас не дождалась,
Что до вас слезами пролилась
И прошла, как утренний туман…
Будьте выше собственных обид,
Будьте выше ревности к былому.
Всё пройдет, и всё переболит,
Разнесёт, как по ветру солому.
Просто очень поздно вы пришли.
Кто же знал, что вы придете поздно?
Не грустите по ушедшим вёснам,
Доброте учитесь у Земли.
Но как важен этот ваш приход!
Пусть он был немного запоздалым.
Ничего нам не дается даром.
А любовь сомнения зачтет.
* * *
Вот и всё… Уже вещи собраны.
Посидим на прощанье, мать.
И молчат ее руки добрые,
Хоть о многом хотят сказать.
Руки мамы… Люблю их с детства.
Где б дорога моя ни шла –
Никуда мне от них не деться,
От душистого их тепла.
Руки мамы. В морщинках, в родинках.
Сколько вынесли вы, любя…
С этих рук я увидел Родину,
Так похожую на тебя.
Солнце Сарьяна
А за окном была весна…
Сарьян смотрел в окно и плакал.
И жилка билась у виска.
И горы отливали лаком.
Год или сутки суеты.
Как мало жить ему осталось!
В его руках была усталость.
Печаль просилась на холсты.
А солнце наполняло дом.
Оно лилось в окно лавиной,
Как будто шло к нему с повинной
За то, что будет жить ПОТОМ.
Потом, когда его не будет.
Но будет этот небосклон,
И горы в матовой полуде,
И свет, идущий из окон.
Всё было в солнце: тот портрет,
Где Эренбург смотрел так странно,
Как будто жаль ему Сарьяна,
Который немощен и сед.
Всё было в солнце: каждый штрих,
Веселье красок, тайна тени.
И лишь в глазах, уже сухих,
Гас и смирялся свет весенний.
«О, только б жить! На мир смотреть…
И снова видеть солнце в доме.
Ловить его в свои ладони
И вновь холсты им обогреть…
Прекрасна жизнь!» – он говорил.
Он говорил, как расставался.
Как будто нам себя дарил
И спрятать боль свою старался.
1975
* * *
Мне снится вновь и не дает покоя
Моя Обетованная земля,
Где вдоль дорог зимой цветут левкои
И подпирают небо тополя.
А небо голубое‑голубое.
И солнце ослепительное в нем.
Нам, как нигде, здесь хорошо с тобою.
Со всеми вместе. И когда вдвоем.
И я молю Всевышнего о том лишь,
Чтоб здесь был мир…
И ныне, и всегда…
Вставал рассвет над городом,
Ты помнишь?
И угасала поздняя звезда.
Иерусалим светился куполами,
Вычерчивая контуры церквей.
В лучах зари – как в золоченой раме –
Вновь поражен он красотой своей.
Еще с тобой мы встретим не однажды
Библейских зорь неповторимый вид,
Чтоб сумрак не касался жизни нашей,
Как не коснулся он моей любви.
2003
* * *
Отцы, не оставляйте сыновей!
Не унижайте их подарком к дате.
Всё можно изменить в судьбе своей,
Но только сыновей не покидайте.
Пока малы, за них в ответе мать –
От первых слёз и до вечерней сказки.
Но как потом им будет не хватать
Мужской поддержки и отцовской ласки!
Им непременно надо подражать
Своим отцам – на то они и дети.
Родную руку молча подержать,
Уйти с отцом рыбачить на рассвете.
Обида вас настигнет иль любовь –
Не уходите…
Вы им всех дороже.
Ведь в жилах сыновей отцова кровь
И заменить ее уже никто не может.
1982
* * *
Жизнь, слишком долгая для одной любви.
Э.М. Ремарк
Долгой может быть жизнь
Для недолгой любви.
Я ж с любовью навеки повенчан.
И хотел бы добавить
Те годы свои,
Что вдали еще были от встречи.
Потому что не хватит мне
Жизни моей для любви –
И счастливой, и долгой.
Что пришла из далеких
Заброшенных дней,
Сделав жизнь мою
Светлой и доброй.
Слишком долгая жизнь
Для недолгой любви…
Слишком коротко время
Для полного счастья.
Провожаю с печалью
Вчерашние дни.
Берегу каждый миг уходящий.
* * *
Я брожу по майскому Парижу.
Жаль, что впереди всего три дня.
Все надеюсь, что еще увижу
Женщин, изумивших бы меня.
Я искал их при любой погоде…
Наконец все объяснил мне гид:
Что пешком красавицы не ходят,
И сменил я поиск Афродит.
На такси за ними я гонялся,
На стоянках всё смотрел в окно.
По бульварам, словно в старом вальсе,
Обгонял я модные «Рено».
Я искал их – черных или рыжих…
Но не повезло мне в этот раз.
До сих пор не верю, что в Париже
Женщины красивей, чем у нас.
1997
Строфы
* * *
Сегодня на закате дня
Распелся соловей в саду.
Как будто бы он звал меня
Послушать эту красоту.
И в тишь распахнутых окон
Струилось пенье соловья.
Мне было грустно и легко,
Как будто песню ту
Придумал я.
Ее придумал для тебя.
* * *
Цвет имени моего – синий.
Цвет имени твоего – охра.
Звук имени моего – сильный.
Звук имени твоего – добрый.
* * *
Я нашу жизнь запомнил наизусть.
Всё началось с единственного слова…
Давай опять я на тебе женюсь
И повторю все сказанное снова.
* * *
Как руки у вас красивы!
Редкостной белизны.
С врагами они пугливы.
С друзьями они нежны.
Вы холите их любовно,
Меняете цвет ногтей.
А я почему‑то вспомнил
Руки мамы моей.
Упрека я вам не сделаю,
Вроде бы не ко дню.
Но руки те огрубелые
С вашими не сравню.
Теперь они некрасивы,
А лишь, как земля, темны.
Красу они всю России
Отдали в дни войны.
Всё делали – не просили
Ни платы и ни наград.
Как руки у вас красивы!
Как руки мамы дрожат.
В отчем доме
Он прислал ей весточку в Тарханы,
Что приедет, как решит дела.
…Бричка подкатила спозаранок,
И усадьба мигом ожила.
Он вошел в мундире при погонах.
Сбросил на ходу дорожный плащ.
Покрестился в угол на иконы
«Бабушка, ну что ты…
Да не плачь…»
«Мишенька…» Прильнула со слезами.
«Господи, уж как ты услужил…»
Он в объятьях на мгновенье замер.
И по залу бабку закружил.
«Погоди… – она запричитала. –
Упаду ведь… Слышишь, погоди…»
А душа от счастья трепетала,
И тревога пряталась в груди.
Сколько дней горючих миновало
С той поры, как почивал он здесь…
Стол ломился… Уж она‑то знала,
Как с дороги любит внук поесть.
Он наполнил рюмки, встал неспешно.
Замер в стойке – словно на плацу.
«За тебя…»
И полыхнула нежность
По его печальному лицу.
Жизнь ее, надежда и отрада!
Только что над ним прошла гроза…
Светит возле образа лампада.
И светились радостью глаза.
Лермонтов не знал, что эта встреча
Будет как последнее «Прощай!».
Опускался на Тарханы вечер,
Затаив незримую печаль.
* * *
Матери, мы к вам несправедливы.
Нам бы вашей нежности запас.
В редкие душевные приливы
Мы поспешно вспоминаем вас.
И однажды все‑таки приедем.
Посидим за праздничным столом.
Долго будут матери соседям
О сынах рассказывать потом.
А сыны в делах больших и малых
Вновь забудут матерей своих.
И слова, не сказанные мамам,
Вспоминают на могилах их.
1969
* * *
Звонок из прошлого:
Знакомый голос
Навеял давнюю печаль.
И возвратился я в наш город.
В былую жизнь.
В чужую даль.
Там было счастье в нас и рядом.
И окрыляло наши дни.
И нежность я свою не прятал
На людях и когда одни.
Но все ушло и не вернулось.
Не знаю – кто был виноват.
И разминулась наша юность
С грядущим много лет назад.
Звонок из прошлого:
Ты позвонила…
И голос рядом твой почти.
Благодарю за всё, что было.
За всё, что не было, – прости.
* * *
Когда вам беды застят свет
И никуда от них не деться, –
Взгляните, как смеются дети,
И улыбнитесь им в ответ.
И если вас в тугие сети
Затянет и закрутит зло, –
Взгляните, как смеются дети…
И станет на сердце светло.
Я сына на руки беру.
Я прижимаю к сердцу сына
И говорю ему: «Спасибо
За то, что учишь нас добру…»
А педагогу только годик.
Он улыбается в ответ.
И доброта во мне восходит,
Как под лучами майский цвет.
* * *
Я живу под Ташкентом в зеленом раю.
Осыпаются яблони в душу мою.
И такая вокруг тишина, красота,
Словно заново здесь моя жизнь начата.
И стихи, и ошибки мои впереди.
И любимая женщина где‑то в пути.
Наши радости с ней, наши горести с ней
Время копит пока что для будущих дней.
Я наивен еще и доверчив пока.
И врага принимаю за дурака.
Еще нету со мною любимых друзей.
Лишь надежды да небо над жизнью моей.
Я живу одиноко в зеленом раю.
Вспоминаю… И заново мир познаю.
Женщины
Видел я, как дорогу строили.
В землю камни вбивали женщины.
Повязавшись платками строгими,
Улыбались на солнце жемчугом.
И мелькали их руки медные,
И дорога ползла так медленно!
Рядом шмыгал прораб довольный.
Руки в брюках, не замозолены.
– Ну‑ка, бабоньки! Раз‑два, взяли! –
И совсем ничего – во взгляде.
Может, нет никакой тут сложности?
Человек при хорошей должности.
Среди них он здесь вроде витязя…
Ну а женщины – это же сменщицы,
Не врачи, не студентки ГИТИСа.
Даже вроде уже не женщины,
А простые чернорабочие.
В сапожищи штаны заправлены.
А что камни они ворочают,
Видно, кто‑то считает правильным.
Кто‑то верит, что так положено.
Каждый, мол, при своих возможностях.
Всё рассчитано у прораба:
Сдаст дорогу прораб досрочно.
Где‑то выше напишут рапорт,
Вгонят камень последний бабы,
Словно в рапорт поставят точку.
Но из рапорта не прочтут
Ни газетчики, ни начальство,
Как тяжел этот женский труд,
Каково оно, бабье счастье.
Как, уставшие насмерть за день,
Дома будут стирать и стряпать.
От мозолей, жары да ссадин
Руки станут, как старый лапоть.
Мы вас, женщины, мало любим,
Если жить вам вот так позволили.
Всё должно быть прекрасно в людях,
Ну а в женщинах и тем более.
Не хочу, чтоб туристы гаденько
Вслед глядели глазами колкими,
Аппаратами вас ощелкивали:
«Вот булыжная, мол, романтика…»
Мы пути пролагаем в космосе,
Зажигаем огни во мгле,
И порою миримся с косностью
На Земле.
1960
Письмо из Кабула
Если уж мне встретить суждено
Пулю в спину или нож душмана, –
На рассвете посмотри в окно,
Не моя ли там дымится рана?
И не я ли головой поник,
Словно это облако над крышей?
И тогда твой затаенный крик
Я в своем беспамятстве услышу.
И твою прохладную ладонь
Я сквозь бред почувствую неясно.
На себя ты примешь мой огонь,
Чтобы наше счастье не погасло.
И, очнувшись в ранней тишине,
Я услышу соловьиный клекот.
Ты сквозь слезы улыбнешься мне
Из своей бессонницы далекой.
Где заря твои надежды жгла,
Где спускались ночи темной стаей,
Где знала – рана зажила,
Коли в небе алый цвет растаял.
1981
* * *
Это как наваждение –
Голос твой и глаза.
Это как наводнение.
И уплыть мне нельзя.
Все затоплено синью –
Синим взглядом твоим.
Посредине России
Мы с тобою стоим.
И весенние ветки
Над водой голубой,
Словно добрые вехи
Нашей встречи с тобой.
Я смотрю виновато.
Я в одном виноват,
Что чужой мне была ты
Час иль вечность назад.
* * *
Школьный зал огнями весь расцвечен,
Песня голос робко подала…
В этот день не думал я о встрече,
Да и ты, наверно, не ждала.
Не ждала, не верила, не знала,
Что навек захочется сберечь
Первый взгляд –
Любви моей начало,
Первый вальс –
Начало наших встреч.
Я б, наверно, не рискнул признаться,
Чем так дорог этот вечер мне, –
Хорошо, что выдумали танцы:
Можно быть при всех наедине.
1955
* * *
Ане
На скалах растут оливы.
На камне цветут цветы.
Живут средь камней олимы,
Как рядом со мною – ты.
Я твой нареченный камень.
Крутой и надежный грунт.
Попробуй меня руками.
Почувствуешь, как я груб.
Но весь я пророс цветами.
И нежностью их пророс.
Со мной тебе легче станет
В минуты ветров и гроз.
Я твой нареченный камень,
Согретый огнем любви.
Когда же мы в бездну канем,
Ты вновь меня позови.
1998,
Иерусалим
Письмо другу
У нас еще снег на полях –
У вас уже шум в тополях.
У нас еще ветер и холод
И нету на солнце надежд.
И кажется пасмурным город
От темных и теплых одежд.
У вас уже всё по‑другому:
Струится с небес синева,
И каждому новому дому
К лицу молодая листва.
У нас еще пашня, что камень,
И бродит в лесу тишина…
Пошли мне улыбку на память!
С нее и начнется весна.
* * *
Плачет женщина –
Отчего?
Я спросить у нее не смею.
Я иду торопясь за нею,
Сквозь воскресное торжество.
Я иду по следам тревожным,
Сам не зная – зачем, куда…
Молча я говорю прохожим:
«Осторожнее… здесь беда…»
А беда нагибает плечи.
Душит женщину чье‑то зло…
Ей сейчас, может, станет легче,
Если стало мне тяжело?
Памяти мамы
Повидаться лишний раз
Было некогда.
Я теперь спешить горазд,
Только некуда.
Было некогда, стало некуда.
Если можешь, то прости…
Все мы дети суеты,
Ее рекруты.
Прихожу в твой дом пустой.
Грустно в нем и тихо.
Ставлю рюмочки на стол
И кладу гвоздики.
Сколько праздников с тобой
Мы не встретили.
А теперь лишь я да боль.
Нету третьего.
Посижу и помяну
Одиноко.
Ты услышь мою вину,
Ради Бога…
1998
Ровесницы
Я помню ровесниц своих молодыми, –
Красотки, студентки, соседки по лету.
В июньских закатах, в сиреневом дыме
Неслась наша юность по юному следу.
С годами прощусь и останусь в минувшем,
Чтоб помнить ровесниц своих молодыми,
Когда мы врывались в их судьбы и души,
Как музыка входит в любимое имя.
Стихали метели, кудрявились кроны…
Я возле ровесниц, как преданный витязь.
Им время давно примиряет короны,
Короны почета в серебряных нитях.
Я жизнь и судьбу начинал вместе с ними,
Когда ни замужеств еще и ни отчеств.
Я помню ровесниц своих молодыми,
И сердце иными их помнить не хочет.
Война прокатилась по нашему детству.
И долгие дни продолжала нас ранить.
Досталось нелегкое всем нам наследство –
Нужда, похоронки и горькая память.
Ровесницы, где вы?
И что с вами сталось?
Дай Бог вам удачи, хоть мир наш и зыбок.
Проходят года, но не тронула старость
Ни вашей души и ни ваших улыбок.
* * *
Господи, спаси нас и помилуй…
Сохрани нам доброту и стыд.
Чтобы споры не решались силой,
Чтоб мы жили всласть, а не навзрыд.
Мы приходим в этот мир однажды.
И не повторимся никогда.
Только тот, кто умирал от жажды,
Знает, как вкусна в песках вода.
Только тот, кто бедами разрушен
И кому так трудно меж людьми,
Знает цену настоящей дружбе.
Знает силу истинной любви.
А пока мы столько нагрешили…
Пленники интриг и суеты
Не в каком‑то там чужом Алжире,
На Руси звереют от вражды.
То ли льготы чьи не поделили,
То ли властью обошла судьба…
И при всей их сатанинской силе
Эта жизнь бездарна и слаба.
Господи, спаси нас и помилуй.
Охрани от зависти и зла…
Чтоб не стыдно было над могилой
Говорить нам добрые слова.
* * *
Ане
Ты остаешься, а я ухожу…
Что‑то в нас есть, не подвластное смерти.
Пусть всё идет по тому чертежу,
Что без меня тебе Время начертит.
Ты остаешься, а я ухожу.
Долгая жизнь,
Как пиджак, обносилась.
Муза ютится, подобно бомжу,
В душах чужих,
Оказавших ей милость.
Пусть мне простят, что останусь в долгу.
Мне бы успеть на тебя насмотреться.
Все те слова, что тебе берегу,
В книгах найдешь
Или в собственном сердце.
* * *
Краски можно научиться слушать.
Каждый цвет хранит свою струну…
Но напев ее в нас равнодушье глушит,
Если мы живем в его плену.
Я иду вдоль радостных полотен,
Через буйство красок неземных,
Всматриваясь в призрачность мелодий,
Постепенно понимая их.
В каждом цвете музыка сокрыта.
Ты ее почувствуй и услышь:
Голубая нежная сюита
Нарушает розовую тишь.
И напев таинственно струится,
Возвращаясь медленно в свой цвет…
Словно с полотна слетела птица.
И от крыльев в небе гулкий след.
Краски можно научиться слушать.
Как улыбку друга или взгляд любви…
Как мы можем вслушиваться в душу,
В горести и радости свои.
* * *
На синеватой живописи неба
Березы золотая прядь.
И ветвь, похожая на невод,
Стремится краски удержать.
И так прекрасен лес осенний
В убранстве сосен и берез.
Но все уже воспел Есенин.
И красоту с собой унес.
* * *
Незнакомая женщина плачет украдкой.
Вытирает глаза золотистым платком.
Возле белых берез, рядом с детской площадкой
Плачет женщина…
Если знать бы о чем.
Может быть, по себе, может быть, по былому.
По ушедшим годам, не принесшим любви.
По родному в разлуках забытому дому.
Плачет женщина –
Прячет боли свои
От людских любопытств, от чужого участья.
Так уж вышло – прошла мимо детских забав,
Будто встретилась вдруг
С неслучившимся счастьем…
Без надежд на него,
И без радостных прав.
Говорят, что слеза тоже может быть сладкой.
Говорят, что бывает смешно от обид…
Незнакомая женщина плачет украдкой.
А душа ее горестно плачет навзрыд…
* * *
Пока мои дочери молоды,
Я буду держаться в седле.
А все там досужие доводы
О годах… – оставьте себе.
Пока мои внуки готовятся
Подняться на собственный старт,
Я мудр буду, словно пословица,
И весел, как детский азарт.
И пусть им потом передастся
И опыт мой, и ремесло…
А мне за терпенье воздастся,
Когда они вскочат в седло.
* * *
Левитановская осень.
Золотые берега.
Месяц в реку ножик бросил,
Будто вышел на врага.
Красоту осенней чащи
Нанести бы на холсты.
Жаль, что нету подходящих
Рам для этой красоты.
А холодными ночами
Истерзали лес ветра.
Всё у нас с тобой вначале,
Хоть осенняя пора.
* * *
Александру Шилову
Ты любил писать красивых женщин,
Может, даже больше, чем пейзаж,
Где роса нанизана, как жемчуг…
И в восторге кисть и карандаш.
И не тем ли дорого искусство,
Что с былым не порывает нить,
Говоря то радостно, то грустно
Обо всем, что не дано забыть?
И о том, как мучился художник
Возле молчаливого холста,
Чтобы, пересилив невозможность,
Восходила к людям красота.
Сколько ты воспел красивых женщин!
Сколько их тебя еще томят…
Если даже суждено обжечься,
Жизнь отдашь ты
За весенний взгляд.
Потому что в каждый женский образ
Ты влюблялся, словно в первый раз.
Буйство красок – как нежданный возглас,
Как восторг, что никогда не гас.
Всё минует…
Но твою влюбленность
Гениально сберегут холсты.
И войдут в бессмертье поименно
Все,
Кого запомнил кистью ты.
Строфы
* * *
Будь здорова…
Сегодня и завтра.
Будь здорова
Во веки веков.
И вдали
От безжалостной правды,
И вблизи
Утешительных слов.
* * *
Как немыслимы без берега
Даже малые моря, –
Так без твоего доверия
Невозможна жизнь моя.
* * *
Может быть, я неласковый сын,
Что Отчизне
Признаний не множу.
Но слова,
Словно шорох осин…
Мне молчание леса
Дороже.
Письма
Любовь свой завершила круг
Внезапно, словно выстрел.
И от мучительных разлук
Остались только письма.
Куда бы я ни уезжал,
Я их возил с собою,
Как будто от себя бежал,
Чтоб вновь побыть с тобою.
И, окунаясь в мир любви,
В твои слова и почерк,
Я годы прошлые свои
Угадывал меж строчек.
И труден был тот перевал,
Где, распростясь с минувшим,
Все письма я твои порвал,
Чтобы не мучить душу.
В окне, как в пыльном витраже,
Ночной Нью‑Йорк светился.
На поднебесном этаже
Я вновь с тобой простился.
И бросил в ночь, в глухую мглу
Знакомые страницы,
И письма бились на ветру,
Как раненые птицы.
И унесли они с собой
Мою печаль и память.
А ночь стояла, как собор,
И продолжала ранить.
* * *
Меня спасет земля Святая
От всех хвороб,
От всех невзгод…
Добро ее мой дух питает
На полный вздох
Который год.
Я вознесу молитву Богу:
«Спаси нас и помилуй нас…»
Еще не кончилась дорога.
И впереди нелегкий наст.
Хочу пройти его достойно.
И знать, что наша жизнь с тобой –
Не суета, не хмарь, не войны,
А вечной нежности прибой.
* * *
Люблю шабат в Иерусалиме
За благодать и тишину.
Машины, как в застывшем клипе,
На сутки отошли ко сну.
И в каждом доме в этот вечер
Все шумно празднуют шабат.
Во взглядах полыхают свечи.
Плывет по дому аромат.
Я тоже здесь с друзьями вместе
Пью ветхозаветное вино.
И греет сердце желтый крестик.
Мы с ним сегодня заодно.
Ведь Бог един… Какой бы веры
Мы ни придерживались впредь,
Нам не уйти из общей сферы:
За жизнью – смерть,
За жизнью – смерть.
Люблю библейские субботы.
Живу легко и не спеша.
Одни мечты в нас и заботы.
Едины Небо и душа.
Мы получаем жизнь от Бога.
И всех роднит Всевышний дар.
Христос когда‑то в синагогах
Молитвы древние читал.
И не традиции нас разнят,
А сами разнимся мы в них.
Встречаю я всеобщий праздник
Среди друзей и древних книг.
* * *
Осень вновь в права вступила
У зимы посредником.
Ива смотрит в пруд уныло,
Шелестит передником.
На пруду, позолоченном
Листьями осенними,
Лебедь белый, лебедь черный
Выплывают семьями.
Грустно я смотрю на небо
В бесконечность серости.
Ах, как хочется мне снега!
Снега первой свежести.
* * *
Всё, что начинается со злобы,
Всё потом кончается стыдом.
Иногда нечаянное слово
Мне напоминает бурелом.
Ничего в душе не остается.
Как пустырь, заброшена она.
И не греет утреннее солнце.
И не светит поздняя луна.
Я не знаю, что должно случиться,
Чтобы всё забылось и прошло.
Спрячу грусть я в белую страницу.
И накрою болью я чужое зло.
Легенда о любви
От толпы и злобы заслонив ее, –
Спас Христос Марию Магдалину…
И, отторгнув прошлое свое,
Грешница пришла к Нему с повинной.
Было в чем ей каяться Ему
И чего стыдиться запоздало.
Но в душе Марии Он развеял тьму,
Чтоб душа отныне не страдала.
Впрочем, может, было всё не так.
Просто, как никто, – ее Он понял…
А молва о ней – как стершийся пятак,
Побывавший в тысячах ладоней.
Веря в милосердие свое,
Он сказал:
«Тот, кто в грехах невинен, –
Тот пусть камнем поразит ее…»
И никто не тронул Магдалину.
Ну, а мне все верится опять
В светлую и горькую Любовь их.
И когда Христос шел умирать,
Он вознес те чувства на Голгофу.
Сквозь венец терновый на челе
Видел Он – брела она босая
По родной по горестной земле,
Именем Его любовь спасая.
Впрочем, может, было всё не так…
Но значенья это не имеет.
Если всё могло быть только так,
Как случилось в той легенде с нею…
* * *
Вдали туман…
И в нем – Иерусалим.
И облака цепляются за горы.
Вот так, наверно, выглядел Олимп.
Но мне дороже всех Олимпов
Этот город,
Где так давно душа моя живет,
Когда я сам в Москве или в поездках…
Бежит дорога в тот счастливый год,
Когда взошел я на Святое место.
Прошу у Неба подсказать слова,
Чтоб их опять с моей любовью сверить.
За окнами раскрашена листва,
Как будто бы писал ее Малевич.
Спускаюсь вниз я – в суету и шум.
Где веером обмахиваясь,
Пальмы
Молчат в плену своих зеленых дум.
И я молчу в тиши исповедальной.
Беловежская пуща
Изба смотрела на закат,
Дыша озерной сыростью.
Здесь жил великий мой собрат,
Волшебник Божьей милостью.
Он околдовывал зарю,
Купавшуюся в озере.
Он ей шептал:
– Я повторю
Твое виденье в образе…
Но, чьим‑то именем томим,
Не помнил об обещанном,
Заря, обманутая им,
Бледнела, словно женщина.
И погружался мир во тьму.
И сквозь его видения
Являлась женщина ему.
А может, только тень ее.
Не говорила, не звала,
Лишь грустно улыбалась.
Наверно, Музою была
И потому являлась.
* * *
Мы прилетели встретиться с весной,
Устав от обжигающих метелей.
Здесь небо, поразив голубизной,
Уходит в ночь на звездные постели.
Мы прилетели встретиться с весной.
С весельем птиц над юными цветами.
И с музыкой ветров, и с тишиной,
Когда в закате краски тихо тают.
Зима осталась где‑то далеко.
И лишь луна глядит на нас просяще…
А на душу приветливо легло
Предчувствие вернувшегося счастья.
Но, вырвавшись из тихой синевы,
Мы скоро возвратимся и осилим
Последние неистовства зимы,
Чтоб вновь в себе почувствовать Россию.
Москва – Иерусалим
* * *
Я хотел писать лишь о любви и верности…
Но пришлось забыть мне замыслы свои.
Столько накопилось в мире мерзости,
Что не мог писать я больше о любви.
Переполнив душу горем и отчаяньем,
Я мечтал всю жизнь начать с нуля.
Чтобы зло от наших зорь отчалило,
Чтоб от скверн очистилась Земля.
И опять я думаю о Боге,
О забытой Господом Земле…
Пожилой «афганец», потерявший ноги,
На коляске едет по стране.
Мимо лихо мчатся лимузины.
Мимо взгляды на ходу скользят…
Как скользили мимо весны, годы, зимы,
Так промчится жизнь –
Как равнодушный взгляд.
* * *
Породнился с небом я навеки…
Вновь внизу притихшая земля.
Ночь неслышно поднимает веки,
Ярким светом озарив меня.
Не могу привыкнуть к этим краскам,
К волшебству палитры неземной.
Синий цвет перемешался с красным,
Словно осень встретилась с весной.
Мы влетаем в сполохи рассвета.
И плывут из рая облака…
Ангел мой неподалеку где‑то –
Чувствует его моя строка.
В небесах я счастлив и спокоен,
Потому что Ангелом храним.
Шелест крыл его нарушил «Боинг».
И, наверно, по дороге им.
В небе и легко, и одиноко.
Будто вижу я волшебный сон.
Синий свет течет из круглых окон.
Синий шум несется из окон.
Мы еще не скоро приземлимся.
Впрочем, время я не тороплю.
Мы летим без спешки и без риска.
И боязнь твоя равна нулю.
И нежданно я тебе признаюсь
В том, что в небе я бы жить хотел.
«Боинг» наш – как тот счастливый аист,
Что вчера над домом пролетел.
* * *
Р. Чарыеву
Это правда:
Чтобы долго жить,
Надо чаще видеться с друзьями.
Я всё продолжаю мельтешить
Встречами, поступками, стихами.
Но однажды брошу все дела,
Сяду в самолет Аэрофлота…
Друг не ждал –
Душа его ждала,
Веря в неожиданность полёта.
Так же побросав свои дела,
Соберутся милые мне люди.
Около веселого стола
Мы о дружбе говорить не будем.
Только память станет ворошить
Те слова, когда вернусь до дому.
Не затем, чтоб после долго жить, –
Просто жить не стоит по‑иному.
1981
В альбом
Для меня Восьмое марта
Не забито суетой.
Это выиграшная карта.
Я живу по карте той.
Я живу, чтоб вновь признаться,
Что любовь моя к тебе
Слаще славы и оваций,
Чище снега